есть им не на чем».
Алексинец сообщает, что в Царицыне Разин остался без конницы: «...которые конные люди у него, Стеньки, были, и у них де лошади у всех попадали, и не осталось де у них ни одной лошади». С чего вдруг все лошади попадали? Бескормица? Но почему именно в Царицыне? Отравил кто-то? Вообще лошади у казаков умирали часто, потому что в те времена казаки животноводами были неважнецкими и привыкли легко красть или покупать новых лошадей у калмыков и татар. Почему не купили, если под Царицыном стояли калмыки? Там, правда, калмыцкий тайша Аюка по договорённости с Москвой выставил между Царицыном и Доном цепь застав, чтобы не пускать никого с Дона, но другие тайши, Дутар и Бок, разгромили Аюку. Сделали они это по своим внутренним причинам, не имевшим отношения к Разину, и, кажется, казакам не симпатизировали.
Из отписки коротоякского воеводы М. Ознобишина в Разрядный приказ от августа 1670 года (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 6): «Да оно ж, государь, слышали в Пяти Избах от казаков, что де воинские люди калмыки и татаровя под Царициным у воровских казаков конские и животинные стада отогнали». Так вот куда, возможно, девались лошади... С другой стороны, в сообщении в Разрядный приказ воронежского воеводы Б. Бухвостова (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 7. Август 1670 года) говорится: «А которые де татаровя были под твоей великого государя рукою, и те де татаровя тебе, государь, изменили и откочевали к нему, вору, к Стеньке». Ну, вероятно, одни «татаровя» были за Разина, другие против. Но если были какие-то «за», почему у них не купили лошадей? Непонятно. Правда, в цитированных уже показаниях воронежца Севастьянова сказано со ссылкой на слова донских казаков, что в августе с Разиным было «конных и пехоты бутто тысечь с 50», но это явная выдумка.
Видя, что черкасская администрация не чешется, правительство запретило поставки хлеба на Дон до тех пор, пока не уймут Разина. Яковлев и Самаренин предприняли новую попытку залучить его домой. Как сообщал 27 января 1671 года в приказе Казанского дворца станичный донской атаман Родион Калуженин (Крестьянская война. Т. 3. Док. 77): «И из войска посылали к нему, вору, на Царицын донского казака Янку Гаврилова, будто на войско идут многие орды войною, и чтоб он поворотился в войско; и тем хотели ево Стенькину воровству помешку учинить». Но Гаврилов «прельстился на воровские прелести» и сказал Разину, что это всё враки. Тем не менее Разин послал с Гавриловым в Черкасск (по словам Калуженина) 700 стрельцов и восемь пушек.
С этой посылкой масса неясностей. Воронежский воевода Б. Бухвостов писал в Разрядный приказ в начале сентября (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 42), что слышал от казаков, будто посылка была не в Черкасск, а в Паншин, и было там две тысячи человек, 19 пушек и казна в 40 тысяч рублей. Алексинец: «И пришол де он, вор Стенька, на Царицын, послал от себя на Дон в Черкаской городок воровских Козаков и всяких невольных людей и московских стрельцов человек с 500 з деньгами и со всеми грабежными животами да с ними 8 пушак». Подьячий Колесников сообщал, что Разин, уходя из Царицына, «на Дон отпустил от себя казаков донских и московских стрельцов з 2000 человек с казною, которую пограбил в Астарахани, да з ними ж послал в Черкаской городок 8 пушек. А в отаманех с ними послал из донских казаков Якушка Гаврилова да Фролка Минаева. А с ним, Стенькою, к Саратову пошло тысечь з 10». По показаниям же атамана Фёдора Колчева выходит, что с Гавриловым ушли три тысячи человек, с Разиным осталось десять тысяч.
Для чего так много народу, пушек и денег Разин отправил на Дон, если обман Яковлева раскрылся и Войску ничего особенного не угрожало? Во-первых, он наверняка хотел основать на Дону свою многочисленную партию, свой военный резерв, — мало ли как дальше дело пойдёт. Во-вторых, судя по дальнейшим событиям, он уже тогда отдал распоряжения приближённым людям, и прежде всего брату Фролу, вербовать людей (на то и казна) и готовиться по сигналу выступить на Слободскую Украину. В-третьих, сильный отряд Гаврилова должен был по пути уничтожать заставы, не пропускавшие на Дон продовольствие. Всех этих целей он отчасти добился. Отчаянные воронежцы начали с Доном беззаконно торговать, Гаврилов с тысячей казаков укрепился в Черкасске, Фрол Разин с двумя тысячами — в Кагальнике.
Но куда же ему самому-то идти? А. Н. Сахаров: «Выход через Слободскую Украину сулил приход в его войско тысяч помещиковых крестьян. Опираясь на такую силу, можно было бы идти против любого царского воеводы. А там недалеко и до Москвы, до боярского осиного гнезда. Ударить многими людьми на Москву, взять её, как взял уже Царицын и Астрахань — не с боем, а изнутри, своими людьми... об этом думал он всё чаще и чаще, когда говорил с простыми людьми — беглыми, “голыми”, обиженными... А донские казаки вопили о другом, не хотели идти через донские земли, воевать на Слободской Украине, под Воронежем и Коротояком, разорять близкие к Дону пределы. “Им хорошо, — кричали казаки, указывая на “голых” и беглых, — им терять нечего, а у нас на Дону дворы стоят, торговля идёт, жёнки и детишки проживают; своё место блюсти надо, а не идти по нему войском”».
Абсолютно не прояснены вопросы, много ли в тот период в отряде Разина было «голых», действительно ли те члены Войска, что не были казаками, хотели идти Доном, имели ли их слова какой-либо вес и чем, в конце концов, руководствовался Разин, когда принял решение двигаться дальше Волгой — на Симбирск, потом Казань или Нижний. Вероятно, если у него не было конницы, это был попросту единственный выход. Кроме того, путь по Волге был уже привычен. И население волжских городов вроде бы к казакам было настроено лояльно. И наконец, оставлять у себя в тылу такие мощные крепости, как Симбирск, Нижний и Казань, он побоялся. Так что вроде бы верно поступил.
Предположительно 7 августа двинулись на Саратов — так назывался город, находившийся выше по течению Волги, чем Саратов нынешний. Следом шёл снаряженный Усом или Шелудяком струг с продовольствием. Из показаний стрельца Свешникова: «А идёт де он, Стенька, под Саратов с великою опаскою и боитца на себя приходу великого государя московских ратных людей. А ис Саратова де к нему, Стеньке, прибегают саратовцы человека по 2 и по 3 почасту и говорят де ему, Стеньке, чтоб он шол к ним под Саратов не мешков, а саратовцы градцкие люди город Саратов ему, Стеньке, здадут, только де в Саратове крепитца саратовский воевода».
В то же время воронежский воевода Бухвостов в ужасе писал в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 7. 13 августа 1670 года), что «хочет де он, вор Стенька, итить на твои великого государя украинные городы и к Москве, а под Воронеж де будут ево Стенькиной станицы воровские казаки конные и пешие вскоре», и просил помощи и защиты. Далее из официальной переписки явствует, что все в полной растерянности, Саратов оборонять совершенно некому и Разин контролирует почти всю Волгу.
Ещё 1 августа был дан царский указ воеводе Юрию Долгорукову о посылке его с полком против Разина (Крестьянская война. Т. 2.4.1. Док. 1). Это был первый серьёзный шаг Москвы после получения известия о падении Астрахани. Стрельцы на местах явно ни на что не годились, воевода Урусов, стоявший с полком в Казани, почему-то бездействовал — вся надежда была на Долгорукова, и с ним посылалось целое войско, которое должно было состоять из стрельцов, дворянского ополчения и ратных полков нового строя (обученных иностранцами). «Северный Меркурий» в номере от 19 октября сообщал не без злорадства: «Вся Москва его [Разина] боится, и никто не хочет идти против него вместе с Долгоруковым. Для создания настоящей армии не хватает денег, так как их забрали жадные до золота чужеземные патриархи, которых царь с большими издержками выписал из Константинополя, Антиохии и Иерусалима, чтобы рассмотреть учение и дела прежнего московского патриарха»; Разин же «так же, как и Томазо Аньелло[74], высоко чтит своего государя и говорит, что против него ничего не имеет, а лишь против Долгорукова и некоторых его офицеров».
Не выяснено общее количество людей у Долгорукова; царские грамоты с требованием прислать людей были направлены в десятки городов, но точное количество присланных не указывается. Но одних только стрельцов у Долгорукова было около четырёх тысяч. Вышел он из Москвы 1 сентября и отправился через Муром на Алатырь — там ждали появления Разина. С. П. Злобин:
«После того как Харитонов прислал весть о дворянских сборах, атаманы задумчиво покачали головами, глядя на косы, рожны и вилы, которых в войске было в десять раз больше, чем пищалей и мушкетов, страшась за свой разношёрстный сброд, среди которого многие не умели насыпать порох на полку и не владели саблей.
— Батька, мы на смерть ведь идём! — сказал Наумов Степану, когда остальные отстали от них. — Ты гляди, батька, Волга наша. Сколь городов: Камышин, Царицын, Астрахань... Яицко устье, захочешь, и тоже наше. Куды нам ещё?! Тут бы и ставить рубеж понизовых казаков... Дон к нам пристанет, Хопёр, Медведица, там — Донец, Запорожье. Куды ещё больше! Слыхал ты, чай, сказку, как воронёнок зарился на барана!.. <...>
— Мыслишь, бояре без драки тебе понизовья оставят?!
— Не один я так мыслю, Степан Тимофеич, — оправдываясь, сказал Наумов. — Так ведь и все казаки говорят. Сказывают — зря ты на Москву разгорелся: тебе в битвах славы искать, а казакам-де Москва к чему?!»
На первый взгляд действительно не понятно, почему Разин не удовольствовался возможностью быть «хозяином Волги». Но он в романе отвечает собеседнику совершенно логично: Москва бы не позволила парализовать свою торговлю. С другой стороны, почему бы, овладев волжскими городами, не успокоиться, не прекратить пиратство, не заключить с царём мир? Если есть доля правды в сообщениях иностранных газет о четырёх или шести ультимативных требованиях, предъявленных царю, Разин и не прочь был бы удовольствоваться Волгой. Но реакцией Москвы стал сбор ополчения. Поздно уже было мириться, деваться некуда.