Неподалёку от Самары Разин сделал остановку — как сообщали осведомители Милославского (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1.Док. 156.22 октября 1670 года): «...и призывает к себе калмыков. И хочет де он, вор Стенька, идти вверх степью и Волгою рекою для воровства и разорения». Подробностей переговоров Разина с калмыками никто не знает, но, видимо, они ему отказали, так как далее нигде никакие калмыки не упомянуты. Он поплыл к Царицыну и там провёл несколько недель, повсюду рассылая письма и пытаясь заново организовать людей.
По словам Данилова, атаман писал Усу и требовал немедленно прийти с людьми в Царицын, чтобы вместе двинуться на Острогожск, после чего из Астрахани явилась делегация из пятидесяти казаков «о дву конь», но переговоры закончились ничем и Ус являться в Царицын отказался. Не потому ли, что среди брошенных под Симбирском, убитых, утонувших и казнённых людей было много астраханцев? Положим, казаку Усу на жизни астраханцев наплевать, но как лицу выборному отнюдь не наплевать на их мнение... Да нет, скорее всего Ус просто не хотел никаких военных действий: его вполне устраивала власть в Астрахани и, будучи не слишком дальновидным, он полагал, что его там не тронут. Да и сразу, честно говоря, было какое-то предчувствие, что Разин с Усом разойдутся. Почему Разин сам не приехал в Астрахань — свой счастливый, самый верный город? Людям в глаза боялся смотреть? Но не побоялся же в Саратове и Самаре, придумал какие-то отговорки, сидел же в Царицыне... Или Ус сказал не приезжать?
После боя под Симбирском ни одна из воюющих сторон не считала дело конченым и не думала успокаиваться. «Европейский дневник», Франкфурт-на-Майне, выпуск 23-й: «Из Москвы прибыло известие, будто главарь мятежников наголову разбит и потерял 16 000 человек убитыми и пленными. С другой стороны, сообщают, будто он совсем по иной причине повернул назад по Волге к Астрахани и по той же причине московская армия также должна была отойти. Одновременно прилагают много сил для того, чтобы весной собрать новую армию и выставить её против упомянутого мятежника, если он захочет снова проявить себя, а также чтобы занять некоторые покинутые им города. Между тем в стране — большая дороговизна и много народа погибло в этом мятеже с обеих сторон».
Вот, к примеру, малоизвестный факт: непосредственно после поражения под Симбирском собралось громадное войско восставших на реке Урень, об этом сообщал в Москву Урусов (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 281): «...воры, казаки и стрельцы и из-за Суры мужики, и татаровя, и мордва и чюваша, и черемиса, да к ним которые пришёл с Самары с атаманом с Ромашком Тимофеевым с самарцы степью, собрався 8000 да с ними 4 пушки... и сын боярский Тишка Бороволоков». Борятинский эту армию разбил, 170 человек взял в плен, но другие-то остались и, вероятно, разошлись по другим отрядам.
Сам Разин продолжал давать своим атаманам указания. Допросы пленных участников восстания в полковом стану Долгорукого 16 октября (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 136): «А вор де Стенька писал к ним, ворам, которые шли под Орзамас, чтоб они шли к нему, Стеньке, на помочь». 15 октября — «расспросные речи» в стане полкового воеводы Я. Хитрово жителя Керенска М. Шатчанина (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 133): «А будучи де в Керенском, те воровские казаки атаман Матюшка Семенов с товарыщи, керенским жильцом сказывали, что они де посланы от атамана ж от Стеньки Разина... Да как те воровские казаки были в Керенску, и октября де в 13 день прислано в Керенск письмо от Стеньки Разина к Матюшке Семёнову, а в письме де написано, что де Стеньке Разину збиратца с воровскими казаками в Шацком уезде в селе Канабееве. А собрався, итить под Москву бояр побивать. А Матюшке де Семёнову с товарыщи велено быть в тот же их воровской збор в село Канабеево. А срок де положен у Стеньки у Разина: буде де в 5 дней или 6 дней не будет он, Стенька, в селе Канабееве, и они б ево не дожидались, а шли б назад, тому что де он, Стенька, пойдёт назад на низ рекою Волгою».
Не пришёл Разин почему-то в село Канабеево. Но его отряды воевали вовсю: в октябре протестная волна не пошла на спад, а, напротив, возросла. И, соответственно, усилилось давление власти: градус войны только вырос. Войско воеводы Ромодановского отправляется на Тамбов, дабы «ис Танбова итить по черте на воров войною». Фрол Разин, отойдя недалеко от Коротояка, вновь засылает туда лазутчика (купца из Мценска Фёдора Волчкова), чтобы поднять жителей на мятеж. На территории современной Мордовии на всех наводит ужас летучий отряд мурзы Акая Боляева: в нём всего 20—30 человек, но вокруг них в нужный момент собирается масса народу. Воронежцы продолжают вести себя вольно и торговать с казаками и даже, как докладывает в Москву воевода Бухвостов, «в роспросах своих про замыслы воровских казаков тоят»...
У Фрола, однако, так ничего и не получилось. Его посланца схватили, публично пытали и казнили, выставив, как тогда было принято, изуродованный труп напоказ. В конце концов Фрол вернулся в Кагальник — с ним было, по свидетельствам очевидцев, всего 30 человек — это из первоначальных трёх тысяч. Где растворились остальные, в какие отряды влились или разбежались по домам — бог знает. Возможно, отсюда и пошла легенда о трусости и никчёмности Фрола. Но, может быть, вернуться на Дон ему приказал брат? Сносились ведь они друг с другом постоянно.
Куда более удачлив на юге был Леско Черкашенин. Царёв-Борисов стал его главным опорным пунктом — как у Разина Астрахань и Царицын. Черкашенин оставил в городе 500 человек и двинулся дальше — на Балаклею и Чугуев. 16 октября Ромодановский сообщал в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 59), что посылает войска в Царёв-Борисов и Маяцк и что жители Чугуева сдали казакам Черкашенина город и встречали их «хлебом-солью» (чугуевский воевода С. Милков не пострадал), и что то же самое произошло в Балаклее и Мерефе, и что всё очень ненадёжно в Харькове и Змиеве; Ромодановский ещё не знал, что в тот самый день, когда он отправлял своё донесение, отряд Черкашенина без сопротивления взял крепость Змиев, а на следующий день Леско начал оттуда рассылать «прелесные письма», причём уже не от имени Разина, а от своего собственного. Послание харьковчанам (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 60. Около 17 октября 1670 года): «От великого войска Донского и от Олексея Григорьевича в город Харьков полковнику Грицьку (царскому полковнику Григорию Донцу, ушедшему из Чугуева в Харьков. — М. Ч.) и всем мешаном челобитье...
В нынешнем во 179-м году октября в 15 день по указу великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича... и по грамоте ево великого государя вышли мы, великое войско Донское, з Дону Донцом ему, великому государю, на службу, потому что у нево, великого государя, царевичев не стала и от них, изменников бояр. И мы, великое войско Донское, стали за дом пресвятыя богородицы и за ево, великого государя, и за всю чернь. И вам бы атаманом молотцом, Грицко полковник со всеми городовыми людьми и с мещанами, стать с нами, великим войском Донским, заедина за дом пресвятыя богородицы и за ево, великого государя, и за всю чернь, потому чтоб нам всем от них, изменников бояр, в конец не погибнуть». На обороте листа значится: «К сей грамоте великого войска Донского атаман Олексей Григорьевич печать приложил». Обратим внимание на то, что в отличие от разинских «прелесных писем» здесь нет угрозы.
«Прелесные письма» сделали своё дело в Богодухове, Валуйках, Романове, Землянске, но харьковчане струсили. Правительство приказало Ромодановскому во что бы то ни стало взять Черкашенина, ожидали, что он появится в Опошне, где жила его семья, да не дождались; где-то между 19 и 26 октября Ромодановский отбил у повстанцев Чугуев, но с тревогой писал в Москву, что вот-вот падёт Харьков и что Белгородскому полку надо срочно перебазироваться в Новый Оскол; Черкашенин между тем собирался уже под Полтаву.
Из донесения Ромодановского в Разрядный приказ (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 66): «От малороссийских, государь, городов и от Белагорода в ближних местах в народе почели быть шатости великие. В Царёве, государь, Борисове и на Мояцком воровские казаки, которые пришли з Дону, приказных людей побили, а в Чюгуеве и в Змееве и в Болыклее и в Мерехве всяких чинов жители своровали, тебе, великому государю, изменили, и приказных людей ис тех городов выслали... Запорожские де, государь, многие казаки пошли в степи и чаять их соединены! с воровскими казаками». А вот что Ромодановский сообщает в ноябре (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 69): «...с твоей великого государя царя и великого князя Алексея Михайловича службы Севского и Белогородицкого полков твои великого государя ратные люди збежали многие и ныне бегут безпрестанно. А где они заставы проходят, тово нам, холопам твоим, неведомо»...
У Разина продолжался его бесконечный «роман в письмах» с Дорошенко. В декабре 1670 года в Малороссийском приказе была сделана запись (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 101) о том, что гетман Многогрешный задержал казачьего сотника М. Карачевского, доставлявшего письма от Разина к Дорошенко и обратно, и что «тот лазутчик пытан», но письма так и не нашлись. Как знать, быть может, Многогрешный придержал эти письма у себя — для шантажа или иных целей. Но и сам Дорошенко всё что-то хитрил и выгадывал — даже мысль его в пересказе понять трудно.
Из протокола допроса разведчика повстанцев Давыда Перехреста судьёй войска Запорожского И. Самойловичем (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 99): «...и тот Давыд в роспросе... сказал, что Дорошенко говорил с Ордою воевать край сей, естьли будут с листами к Стеньке писаны, хотя и зазимует. И про Горкушу сказывал, что на Дон пошол... Письма, которые имел к Стеньке от Дорошенка, под лавкою в хижине схоронил, а жонка серпов искала, а жене ничего не сказал. И Федька Гаврилов, жилец поповской, в полку Миргородцком на тово Давыда говорил: во всём де в словах не желателен являтца и правды не хочет сказать. И то сказал, что Дорошенко говорил: сколько ни будучи нам вместе быть. И то сказал: я де и не мышлю никаких прибылей, только и мыш