Вскоре появились сведения, что Разин вернулся на Дон. Жители Самары 21 декабря рассказали воеводе Плещееву (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 1. Док. 412), что к ним приезжал какой-то царицынец и рассказал: «Вор де Стенька стоит ныне на Дону в Паншине городке. А пришол с одними донскими казаками не з большими людьми. А достальных де воровских казаков он всех оставил на Царицыне и поставил караул у Пяти Изб, чтоб с Царицына на Дон опричь донских казаков никаких людей не пропущать, а как пойдут, и их велено побивать до смерти!» А некий яицкий казак сказал, что Фрол Разин «прибежал с украины на Царицын, а с ним 30 человек, и ныне стоят на Царицыне». Какого числа кто куда прибежал — неизвестно. Сообщение о Паншине, видимо, ошибка: большинство информаторов утверждали, что Разин обосновался в Кагальнике. Хотя мог и в Паншин заглянуть. Из многократно цитировавшегося допроса казака Данилова: «И вор Стенька Разин, оставив своего воровского войска в Царицыне с 500 человек, пошол к себе на Дон в городок Кагальник, где его, ворова, жена... А с ним пошло воровских казаков человек с 60 или со 100, которые ему верны». Данилов сообщил также, что сейчас (10 декабря) идёт пятая неделя, как Разин из Царицына уехал, и что казаки, оставленные там, разбегаются, потому что голодно. Что касается Фрола Разина, то он, возможно, ещё в октябре в Царицыне встретился с братом, но мог и быть послан туда из Кагальника. От Кагальника до Царицына всего один день верхом — могли ездить туда-сюда постоянно.
О дальнейших событиях известно в основном со слов донского станичного атамана, недавно выдвинувшегося в первые лица Войска, Родиона Калуженина (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. 27 января 1671 года), приехавшего в Москву с ежегодным посольством; доклад он делал не только в Посольском приказе, но и в приказе Казанского дворца — ещё бы, такие важные сведения. По его рассказу, Разин тотчас после своего появления в Кагальнике, около 30 ноября, пришёл в Черкасск. Не тотчас, раз к 10 декабря он уже пять недель был на Дону; это важно, так как означает, что государственный преступник целый месяц спокойно жил на Дону (причём людей и оружия при нём было всего ничего) и строил новые планы, а черкасские атаманы по-прежнему пальцем не шевелили, чтобы взять его.
Итак, он «пришол» и «учал говорить войску всякие розвратные слова, и атамана Корнила Яковлева и иных старшин и ево, Родиона, хотели убить ночью. А в то же время в войске была меж казаков рознь, и совету меж ними не было, и боялись друг друга. И в то время затем поиску над ним, вором Стенькою, учинить было нельзя. А казака де Василья Шепелева, которой прислан к ним на Дон с Москвы великого государя з грамотою, он, вор, бил и посадил в воду».
«Поиску» над Разиным атаманы не учинили, стало быть, из-за того, что боялись; но вот показания в Посольском приказе жильца П. Быкова от 6 июля 1671 года (Крестьянская война. Т. 2. Ч. 2. Док. 113) о том, что Разин «ис Кагальника де в Черкаской к атаману к Корнилу Яковлеву и Родиону [Калуженину] ездил и с ними пил. И, напився пьян, валялся в шубе соболье, а их де, Корнила и Родиона, в то время дарил: Корнилу дал шубу рысью, а Родиону катёл серебряной. И они де, подчивав его, вора, отпустили из Черкаского в Кагальник на своей лошади...». Повторяется история: возьми шубу, да не было б шуму...
Правда, когда эту цитату приводят, обычно забывают указать, что эти слова принадлежат не самому Быкову — он здесь лишь излагает то, что ему сказал азовский правитель Сулейман-паша. С одной стороны, не вполне понятно, откуда Сулейман-паша был так осведомлён, но с другой — для чего бы ему нужно было этакое придумывать? Какая-то небольшая часть казаков во все времена перебегала жить в Азов, вероятно, некоторые казаки из бывших разинцев поступили так же и осведомили пашу о своих внутренних разборках... (Один из приближённых Разина, Ларион Хренов, точно перебежал, и его не выдали несмотря ни на какие просьбы). В любом случае то, что Разина отпустили, — это факт; видимо, внутри черкасской старшины тоже была «рознь» и старшина никак не могла ни на что решиться: арестуешь человека, которым многие казаки восхищаются, — утратишь авторитет, эдак можно и не переизбраться на должность; отпустишь — Москва продолжит голодом морить. И поскольку Разина в тот раз отпустили, выходит, что мнение казаков весило больше, чем мнение Москвы. Хотя мог иметь место и простой страх: прикажешь схватить Разина, а он прикажет схватить тебя — и кто знает, как поведут себя казаки?
Любопытно, что Калуженин сообщил о юном князе Черкасском, «царевиче»: Разин его привёз в Войско и «крестил его в христианскую веру», и князь теперь «учится грамоте». Людям, в том числе боярским детям и священникам, рубили руки и ноги лишь за то, что читали «прелесные письма», — а за этим мальчиком никто вообще никакой вины не видел. В дальнейшем его просто вернут домой. Тут Москва либо проявила мудрое великодушие, либо не хотела портить отношения с отцом мальчика, влиятельным князем; либо Андрей Черкасский всё-таки «царевичем» не был...
Продолжение рассказа Калуженина: «И быв он, вор, в Черкаском, пошол вверх в Кагольник городок, а после себя приказал в Черкаском вору Янке Гаврилову, чтоб убить атамана Корнила Яковлева и иных старшин для того, чтобы де ему, Янке, до ево Стенькина прихода быть в войску первым атаманом. И Янка де, отпустив ево, Стеньку, с Черкаскою городка, спустя неделю, перед Николиным днём [6 декабря], с советники своими, вздев на себя пансыри, пошли с кинжалы к Корнилову двору. И милостию де божией ис тех воров один прибежал на Корнилов двор наперёд и учал у избы бить в окно и сказал, что вор Янка с товарыщи идут ево, Корнила, убить...» После этого Гаврилова убили.
Это наиглупейший, просто безумный какой-то поступок Разина: в такой сложной ситуации уехать из Черкасска, в чём не было никакой особенной необходимости. Зачем уехал? Историки и романисты как-то совсем не уделяют внимания этому эпизоду — ключевому в разинской гибели. Пишут обычно, что Разин счёл, что в Черкасске всё нормально, и отбыл готовиться к новому походу. Но как мог он, планируя переворот в Войске, взять и уехать?! Не хотел участвовать в убийстве, чтобы всё свалить на Гаврилова? Такая мотивация возможна, — но её должна была перевесить необходимость присутствовать на месте в «час X», чтобы за всем проследить и чтобы воодушевить свою партию. Может быть, Гаврилов всё это пытался учинить самовольно?
А что, если ничего вообще не было? Гаврилов вовсе на Яковлева не нападал, а наоборот? Калуженин брал от Разина взятку, теперь прибыл послом в Москву — что он должен был говорить? Что просто так убили некоего Гаврилова с его людьми, убили вместо того, чтобы арестовать? Нам кажется, что Калуженин солгал. (Дело тут не в симпатии или антипатии к Разину и Калуженину, а в убедительности поступков действующих лиц). Никакого переворота Разин не замышлял, уверенный, что купил черкасскую администрацию взятками, преспокойно уехал, никакого поручения Гаврилову не давал, Гаврилов никого убивать не собирался, никакой «милостию де божией» преступный казак в окно Яковлеву не стучал. Просто старшина хорошенько посовещалась, «ястребы» переубедили «голубей», и Гаврилова убрали, чтобы разинская партия в Черкасске осталась без вожака, то есть развалилась. Сочинить якобы имевшее место покушение на себя, чтобы оправдать убийство противника, — старая как мир политическая игра.
Калуженин: «И вор Стенька Разин да с ним Федька Шелудяк, которой был в Астарахани, да царицынских стрельцов с 30 человек ушли на Царицын». Когда ушли — до убийства Гаврилова и разгрома их партии или после, — неясно. По логике, наверное, сразу же после, и не ушли, а бежали; поняли, что мира с Черкасском не будет, а в Царицыне надеялись набрать оружия и людей и с ними вернуться. В Кагальнике остался за атамана приехавший только что из Самары Леско Черкашенин. (Неизвестно, где был в это время Фрол Разин — наверное, в Царицыне). Сколько народу населяло тогда Кагальник — абсолютно непонятно. Есть показания в Валуйской приказной избе от 17 марта 1671 года крестьянина Трофима Иванова (Крестьянская война. Т. 3. Док. 27), где говорится, что весной с Разиным в Кагальнике было 500 человек, да ещё четыре тысячи он куда-то отправил с братом Фролом. Но, во-первых, никаких подтверждений тому, что у Фрола было четыре тысячи человек, нет; во-вторых, речь идёт о весне, а Разин уехал в Царицын ещё в декабре.
Зато известно, сколько человек смогла мобилизовать черкасская старшина, — пять тысяч. Где-то во второй половине декабря был собран круг, казаки целовали крест и клялись, что все они против Разина. Калуженин: «И, укрепясь крестным целованьем, пошли по грамоте великого государя вверх за вором за Стенькою до Кагольника для промыслу за ним... и, пришед казаки в Кагольник, старшин ево, Стенькиных, побили и в воду пометали... А побив старшин, взяли ис Кагольника 3 пушки да бочку зелья, что привёз Стенька, да жену ево, Стенькину, да брата ево Фролкову жену, и привезли в войско. А инова никакова народу не было, а взяли войском рухляди немного да 2000 золотых червонных...» Был убит и Черкашенин. Что касается жены Разина — никаких упоминаний о её дальнейшей судьбе не существует. Но поскольку её сын и разинский пасынок Афанасий остался цел и невредим, надо думать, что и её не тронули; взята она была в качестве заложницы.
Новости между Доном и Волгой курсировали быстро: Разин наверняка очень скоро узнал о событиях в Кагальнике. Некоторое время он отсиживался в Царицыне. Калуженин сообщает, что к нему присоединился и Шелудяк, которого «астараханские воровские татаровя хотели поймать и послать к великому государю». Шелудяк, по его собственным показаниям в июле 1672 года (Крестьянская война. Т. 3. Док. 187), поссорился с астраханцами «за ограбленные животы». (Есть также разные версии о его взаимоотношениях с атаманом Алексеем Каторжным, бывшим в то время в Астрахани, — то ли они сотрудничали, то ли наоборот). В Царицыне его, однако, сразу выбрали атаманом. Попробовали бы не выбрать, если Степан Тимофеевич этого хотел...