очевников и связанное с ними не только узами торгово-экономических, но нередко и социально-политических отношений. Все эти причины определили специфичность кочевых обществ, понимание истории которых, особенно хозяйственной деятельности, невозможно без рассмотрения их в контексте внешних связей и экологии.
Определение «чистые» кочевники, как правило, прилагавшееся к способу ведения хозяйства савроматских и сарматских племен, было в начале 60-х годов оспорено К.Ф. Смирновым. Учитывая археологические данные, но основываясь главным образом на сведениях Страбона о характере хозяйства у роксоланов и сираков и перенося их ретроспективно на более ранние, а главное — более восточные племена, К.Ф. Смирнов утверждал, что радиус основных сарматских откочевок невелик (Поволжье — 200 км, Оренбургские степи — 250–400 км), что места зимников были строго постоянны и на них, помимо юрт, имелось стационарное жилье — землянки, камышовые, глинобитные и деревянные наземные постройки, включая прочные деревянные дома. О последнем, по мнению К.Ф. Смирнова, свидетельствовали формы могильных ям, их оборудование деревом и надмогильные сооружения в виде накатов, рам и даже срубов. Опираясь на эти заключения, он выдвинул новое положение о том, что савромато-сарматские скотоводы евразийских степей были полукочевниками, в составе стада которых имелся крупный рогатый скот и даже существовало, возможно, полустойловое содержание части скота с заготовкой кормов на зиму. Было ли земледелие у населения савроматского и раннесарматского времени, для автора оставалось неясным (Смирнов К.Ф., 1964б, с. 52, 55–57).
Для своего времени подобная постановка вопроса была необходима и весьма плодотворна, поскольку обращала внимание исследователей на ряд явлений, которые не учитывались ранее при изучении скотоводческого хозяйства савромато-сарматских племен (различия, наблюдаемые в остеологическом материале погребальных комплексов, свидетельствующие, очевидно, о нетождественности состава стада в различных районах расселения сарматов, остатки кратковременных стоянок в Прикаспии и южных районах Волго-Донского междуречья и т. д.).
Однако накопление археологического материала с савромато-сарматских и сопредельных территорий и строгое определение изучаемых памятников в пространстве и времени заставили пересмотреть некоторые положения К.Ф. Смирнова.
Территории первоначального обитания савромато-сарматских племен до их расселения в степях Предкавказья, Прикубанья и Северного Причерноморья, т. е. примерно до III в. до н. э., охватывали наиболее засушливые степные и полупустынные зоны южного Урала, Заволжья и Волго-Донского междуречья. Почти во всех этих районах неполивное земледелие практически невозможно и отсутствие его даже в качестве подсобного занятия разрешает говорить о савроматских и раннесарматских племенах этой ойкумены как о кочевниках, для которых характерно экстенсивное скотоводство с круглогодичным выпасом скота. Формы и способы кочевания весьма разнообразны, но принято выделять и рассматривать лишь основные варианты этого типа хозяйства. Характерные особенности для каждого из них были сформулированы еще в начале 60-х годов С.И. Руденко (1961) и затем поддержаны С.А. Плетневой (1967). Чуть позже А.М. Хазанов (1973) дополнил некоторые определения и предложил систему, включающую пять основных вариантов кочевого хозяйства. Согласно выделенным признакам, племена савроматской и раннесарматской культур южного Приуралья и нижнего Поволжья ближе всего стоят к третьему типу ведения кочевого хозяйства, когда «все население кочует по стабильным маршрутам, имея постоянные зимники. Хозяйство основано на круглогодичном содержании скота на подножном корму. Земледелие отсутствует» (Хазанов А.М., 1973, с. 2–3). Направления маршрутов кочевания древних племен, определение мест их постоянных зимников и летних пастбищ — задача очень сложная, требующая специальных комплексных исследований. Появились они лишь в последние годы и только для районов западного и центрального Казахстана, южного Приуралья и Заволжья (Акишев К.А., 1972; Железчиков Б.Ф., 1980а, б; Демкин В.А., Лукашев А.В., 1983).
Исследования К.А. Акишева касались территории Казахстана и, в частности, его западных и центральных областей. Растительный покров, характер почв и водные ресурсы этих районов, историческая топография археологических памятников, скупые сведения китайских династийных хроник и более пространные описания средневековых путешественников и географов, наконец, данные по хозяйству и быту кочевавших здесь в XIX и даже в начале XX в. казахов позволили автору и для эпохи раннего железного века говорить об экстенсивном кочевом скотоводстве с круглогодичным содержанием скота на подножном корму. Маршруты кочевания были в этих районах меридиональными (с юга на север), постоянными, причем амплитуда кочевания охватывала огромные территории — многие сотни километров в длину (Акишев К.А., 1972, с. 35–45).
Изучение природно-климатических условий южноуральских степей и междуречья Волги-Урала (гидрография, почвы, осадки, растительность — Крашенинников И.М., 1927; Динесман Л.Г., 1960; Котин Н.И., 1967) дали возможность Б.Ф. Железчикову (1980а) разделить эти районы на две зоны — южную и северную, граница между которыми проходит по р. Урал в его широтном течении. Северную занимают степи Общего Сырта с небольшими возвышенностями и массой речных долин. В летнее время эта зона дает кочевникам-скотоводам богатое разнотравье и зеленые побеги деревьев в колках и поймах рек. Но значительный снежный покров затрудняет добывание корма зимой. Южная зона, представленная глинистой полупустыней с малым количеством осадков как летом, так и зимой, со скудной растительностью, напротив, пригодна для содержания скота в зимнее время. Северная зона (бассейны рек Общего Сырта — Белая, Дема, Самара, Сакмара, Чеган, верховья Урала с Суундуком), как считает автор, служила для древних скотоводов местом летних пастбищ, на южной — располагались зимники кочевников (Железчиков Б.Ф., 1980а, с. 9). Это тем более вероятно, что именно на левобережье Урала (Илек, район Орска, Актюбинска) обнаружены самые большие и богатые могильники, насчитывающие сотни курганов (Новый Кумак, Лебедевка). Как известно, семейно-родовые кладбища кочевников создавались главным образом вблизи их зимних стоянок. Но не исключена возможность существования могильников и на полпути между зимними и летними пастбищами (Железчиков Б.Ф., 1980а). При этом они могли насчитывать большое количество курганов или, напротив, состоять из 2–3 насыпей. Разбросаны по степи и одиночные довольно крупные курганы. Правда, невысокие насыпи, которые могли окружать большой курган, со временем практически исчезают, а современные темпы работ и техника освоения целинных земель довершают их разрушение. Поэтому наши суждения о количественном составе могильников могут не всегда соответствовать первоначальной картине. По ряду причин трудно предполагать на зимниках скотоводов этих районов существование постоянных жилищ. Нигде в южном Приуралье и междуречье Волги-Дона (западный Казахстан, Узени, Камыш-Самарские озера и т. д.) не найдено никаких следов постоянных поселений или стоянок многоразового использования. И, наконец, юрта является универсальным жильем для этих мест — в ней прохладно летом и тепло зимой. По сей день в ряде районов Гурьевской обл. некоторые чабаны предпочитают жить не в домах, а в войлочных юртах (Железчиков Б.Ф., 1980а, с. 116). Не противоречит нашему заключению и сообщение Страбона о том, что сарматы живут в кибитках, укрепленных на повозках (Страбон, VII, 3, 17). Модель такой кибитки найдена в одном из керченских склепов (табл. 79, 5).
Вопрос о направлении и протяженности кочевок у скотоводов южного Приуралья по-прежнему достаточно спорен. Однако наиболее реальной представляется позиция Б.Ф. Железчикова. Основываясь на топографии археологических памятников и данных этнографии XVII в., он допускает очень протяженные меридиональные перекочевки и менее далекие широтные и радиально-круговые, но обязательно с зимовок, где нельзя было оставаться летом, на летовки, при этом как можно дальше от зимников, сохраняя тем самым травы от вытаптывания в летний период (Железчиков Б.Ф., 1980б, с. 118). Восстановление продуктивности пастбищ, как и воспроизводство поголовья скота, являются двумя основными требованиями во всем цикле производственной деятельности кочевника.
По мнению Б.Ф. Железчикова, племена, расселявшиеся в глинистой полупустыне северного Прикаспия и степях Орского плато, кочевали с марта по ноябрь-декабрь, проходя за это время до 2 тыс. км и возвращаясь почти постоянно нестабильным зимовкам. Племена, жившие в бассейнах рек Самары, Чагана, Илека, Белой, двигались по более ограниченным маршрутам на 300–800 км. Часть населения указанных племен могла, как считает ученый, постоянно оставаться на зимниках, и, следовательно, именно эту часть савромато-сарматской общности можно считать полукочевниками (Железчиков Б.Ф., 1980а, с. 10).
Однако при определении формы кочевания даже к племенам, живущим в бассейнах перечисленных рек (Самара, Чаган, Илек, Белая), следует подходить дифференцировано, и утверждения о полукочевом образе жизни скотоводов подкреплять данными археологических источников. Последние обычно косвенно (мы располагаем лишь погребальными памятниками), но все же намечают определенные ориентиры. Так, например, могилы Аландских курганов — самых северо-восточных памятников савроматского времени — содержали относительно самое большое количество костей крупного рогатого скота. Этот факт в сочетании с природно-климатическими условиями района дает основание для предположения о меньшей подвижности населения северо-восточного Оренбуржья (Мошкова М.Г., 1972а, с. 78).
Комплексные почвенно-археологические исследования В.А. Демкина и А.В. Лукашова в Заволжье позволили им создать модель наиболее вероятного использования пастбищ, тем более что физико-географические особенности северного Прикаспия обуславливают резко выраженную сезонность этих пастбищ.