– - Как ты это очутился здесь? -- спросил я мальчишку, у которого лицо было довольно лукаво.
– - Мне приказано сидеть всегда после обеда за кустами, и как они-с изволят заснуть, я и должен обмахивать ихнее лицо,-- отвечал он тихо.
– - Как же ты узнаешь, что он заснул?
– - Они кажинный раз изволят захрапеть. Я и сажусь.
– - А близко деревня Зябликовых от вас? -- спросил я мальчишку, который пугливо поглядел на спящего своего барина и едва слышно произнес:
– - Пять верст, вон за лесом ихняя крыша.
– - А налево чей барский дом?
– - Щеткиных! -- шепотом отвечал мальчишка.
– - Бывают у вас?
Мальчишка кивнул головой и заботливо начал обмахивать свого барина, храпение которого сделалось отрывисто и грозно… Налитые кровью глаза моего приятеля вдруг открылись; он ими обвел кругом и не без удивления сказал мне:
– - Ты уж проснулся!
– - Кажется, пора, смотри-ка, солнце за лес ушло,-- отвечал я и, указывая по направлению крыши Зябликовых, спросил:
– - Что это за крыша, чей это дом?
Иван Андреич ничего на это не отвечал, а начал читать мораль своему негру по поводу волдыря, вскочившего на его барской руке от укушения комара. Потом пригласил меня идти в комнаты пить чай и привел в свой кабинет, который, как и другие комнаты, отличался топорной, домашнего изделия, меблировкой, которую покрывал слой пыли. Письменный стол был такой величины, что за ним, право, свободно мог бы поместиться целый департамент. Бумаги, планы лежали на нем грудами, а главный беспорядок делали "Московские ведомости", валявшиеся как попало, чуть ли не за десяток лет. Других книг не было и признака. Я невольно спросил моего приятеля, суетившегося около стола:
– - Неужели ты никаких журналов не выписываешь?
– - Когда читать? -- жалобно возразил он и, стуча по кипе счетов, прибавил не без самодовольства: -- Вот чтение нашего брата помещика, глаза заболят, как начитаешься их. Везде надо самому взглянуть, если не хочешь быть обкраденным.
– - Есть же хозяева, которые находят время читать,-- сказал я.
– - Да, много их! Займутся книгами, а у них этим временем и тащут и хапают. Нет, я не могу выносить этого. Если взялся за хозяйство, так уж работай как следует.
– - Да это пытка!
– - То-то и есть, ты, может быть, думал, что я сижу руки сложа.
– - Однако от такой жизни можно одуреть! -- с наивностью воскликнул я.
Приятель мой обиделся и начал прехитро доказывать превосходство своего образа жизни.
– - Вы людей изучаете по книгам, а я на деле и, могу сказать, так хорошо узнал человека, что, право, не ошибусь, стоит мне только взглянуть на него. Кто хорошо и верно видит вещи, тому не нужно книг.
Эта самоуверенность меня уничтожила. Я увидел на диване гитару и спросил:
– - Это ты поигрываешь?
– - Да, иногда! -- отвечал он и, взяв гитару, стал брать аккорды.
По виду гитары можно было заключить, что на ней упражнялись частенько.
– - Не поёшь ли ты? -- спросил я своего приятеля, который что-то мурлыкал,
– - Если не боишься, изволь -- спою,-- отвечал он мне.
– - Ничего. Я довольно смел.
Иван Андреич начал настраивать гитару, и это продолжалось почти целый час. Я потерял надежду услышать что-нибудь, но наконец он откашлялся и вздохнул так мощно, что я приготовился услышать громадный голос. Но друг мой, к удивлению моему, запел тихо и сиповато. Поглядев на него, я догадался, что имею дело с любителем, который вполне уверен в приятности своего голоса и уменье владеть им. Верхние ноты улетали у него в нос, как дым в трубу. Вообразите себе плотную фигуру в белом балахоне, гитара подпрыгивает на полном животе при всякой энергической ноте, брови подымаются кверху, глаза закрываются, жилы на шее синеют и как будто припухают. Не знаю, может быть, я был в излишне веселом расположении духа, только мне очень смешон показался певец, и когда в самом патетическом месте его светло-серые глаза увлажились слезой, я едва удержался от смеха и сказал:
– - Как ты хорошо поешь!
Он не заметил иронии и продолжал петь.
Любитель чего бы то ни было -- тот же пьяница, стоит ему глотнуть каплю, чтоб забыть о мере. Так точно и мой приятель пропел мне множество романсов и малороссийских песен. Меня удивило, что он пел те же песни, что и Феклуша. Но его пение было жалкая пародия на нежный голосок девушки. В заключение певец пропел: "Ой вы уланы", притопывая каблуками, присвистывая и прищелкивая языком. Я взял поскорее лист "Московских ведомостей" и притворился читающим. Иван Андреич сделался мне противен; в эту минуту Феклуша живо представлялась моим глазам, свеженькая и грациозная!
Побродив по комнате, владелец села Уткина уселся опять на диван и стал без толку фантазировать. Удаль прошла и нем, он весь насупился и так погрузился в свои фантазии, что муха, обегав все его обширное лицо, расположилась было уже спать на его носу; но вдруг он словно очнулся: бросил гитару на диван и сказал мрачно:
– - Я думаю, я тебе надоел.
– - Ты хозяин дома,-- отвечал я.
– - Спасибо за откровенность, но, право, не знаю, как тебя разклечь… в карты не играю.
– - Ты и так устал, развлекая меня,-- заметил я.
– - Ты все такая же шпилька, как был.
– - Нет, право, я был поражен твоим талантом; а кто давал тебе уроки пения и музыки?
Иван Андреич сконфузился и с минуту молчал, потом заметил с упреком:
– - Не нравилось, сказал бы, я бы перестал! Это, брат, не по-дружески!
Мы переменили разговор. После ужина я, однако ж, не утерпел и завел опять речь о Зябликовых.
– - Ах, я и забыл тебе сказать, что в П*** я случайно познакомился с твоими соседями.
– - С кем? Их много у меня.
– - С очень добрыми, простыми и оригинальными людьми.
– - Да с кем же? -- нетерпеливо повторил мой приятель.
– - Зябликов…-- Я не успел договорить фамилию, как он разразился насильственным смехом.
– - Простые, простые,-- повторял он иронически,-- ха, ха, ха, вот хорошо разгадываешь людей, ха, ха, ха!
– - Ты меня удивляешь; кажется, они тебя так любят.
– - А, а, а! Так вы уж коротко познакомились. Небось жаловались на меня, избрали тебя примирителем.
– - Ты так странно отзываешься о них, что я прежде всего попрошу у тебя объяснения: что они за люди? -- серьезно сказал я.
– - Простые, очень простые. Но только не советую тебе с ними возобновлять знакомство, если ты не намерен в одно прекрасное утро очутиться женатым!
Я невольно припомнил чрезмерное радушие и угодливость Зябликовых.
– - Ты уж не успел ли влюбиться? Видишь, и в степи женщины не лишены хитрости. А какими простенькими прикидываются, чтоб заманить!
– - Неужели Феклуша притворщица? -- воскликнул я с досадою, что очень обрадовало моего друга; он, потирая руки, сказал:
– - Успела, кажется, поймать на удочку, да еще какого отчаянного волокиту!
– - Не приписывай мне этого титула, я даже кандидатом в волокиты никогда не был. Прошу тебя серьезно: скажи мне, что было между тобой и Зябликовыми?
И, позабыв просьбу Феклуши, я передал ему подробно все знакомство и даже показал записку девушки. Иван Андреич пришел в такое раздражение, что мне стало жальтего; мне показалось, что он влюблен в Феклушу и что моя откровенность слишком неуместна. Наконец я понял из отрывистых его фраз, что простодушные старички чуть было его не женили и что Феклуша самая хитрая кокетка, занимающаяся ловлею женихов.
– - Ты знаешь, как я осторожен и таки понимаю людей, но они просто приколдовали меня своею простотой. По счастью, приехал ко мне мой сосед Щеткин да и порасскажи мне про них историю.
– - Что это за история? -- с любопытством спросил я.
– - Такая, что я с этого дня ни ногой к ним.
– - Может быть, их оклеветали,-- заметил я.
– - Оклеветали! Жаль, что ты не спросил о Зябликовых у любого мужика в П***, все знают эту историю. И эти на вид простодушные старички решаются на все, чтобы ловить женихов. Да эта дочка-то похитрее своей сестрицы, она не останется в дурах! Мало того что научили ее завлекать мужчин, еще привораживают. Травки разные варят. Я тебе скажу, что в столице ты не встретишь таких людей. Будто из почета к гостю, дочку пошлют стряпать, да и угощают потом этой стряпней.
– - Но скажи мне, для чего Феклуше травы? Она и так может нравиться.
Иван Андреич пожал плечами и отвечал:
– - Пойми, что никто с ними не хочет знаться из соседей. Вот они и ловят новичков, чтобы забрать в руки прежде, чем новичок узнает эту историю…
– - Неужели ты веришь в колдовство? -- смеясь, сказал я, и мне на минуту показалось невозможным, чтоб Феклуша и ее родители были способны на подобные вещи.
Иван Андреич, разгорячась все более и более, начал рассказывать свою первую встречу с Феклушей. Они встретились у реки; она его пригласила в дом; он долго был очарован их искренним радушием; но потом ему стало подозрительно слепое доверие к нему стариков; когда же он узнал от Щеткина историю, случившуюся в их семействе, тогда… тогда он все понял!
Факты так были ясны, что я сидел повеся голову и решился уж не заезжать к Зябликовым, тем более что Феклуша мне очень нравилась.
Придя к себе в комнату, я нашел мальчишку в длинном сюртуке спящего на полу в ожидании меня. Я разбудил его и велел ему идти спать к себе, но прежде спросил его:
– - Есть у вас верховая лошадь?
– - Как же-с.
– - Так вели-ка завтра пораньше утром оседлать ее и разбуди меня.
– - Слушаю-с, я скажу дяде Прохору, чтоб он ее завтра не посылал за водой.
– - Так ты мне водовозную хочешь дать? -- спросил я, смеясь.
– - Другие нейдут. На конюшне много жеребцов, да никто на них не садится. У какие!
– - Отчего же их не попробуют оседлать?
– - Не знаю-с, барин не желает. Их редко и из конюшни-то выводят, а уж как выпустят, так просто страшно, так вот на дыбы да норовят лягнуть.
Я подивился уменью моего приятеля хозяйничать, окутался в одеяло и погасил свечу. Но комары завели такой концерт в комнате, что спать не было возможности. Я зажег свечу. Задремал я только к утру, изжаленный и окровавленный. Но сон мой был неприятен. Я видел во сне Феклушу, подсыпавшую мне что-то в питье, а потом будто я обвенчался с ней. Я проснулся весь в поту, у постели моей стоял мальчишка, повторяя однообразно: