Центральный и Восточный Казахстан
Центральный Казахстан(О.А. Вишневская)
Территорию Центрального Казахстана в раннем железном веке населяли скотоводческие племена, от которых до нас дошли многочисленные курганные могильники, следы горных разработок меди, золота, олова и наскальные изображения. Обязательной принадлежностью могильников являются своеобразные монументальные сооружения — так называемые курганы с «усами», т. е. курганы с отходящими от них каменными грядами.
Первые сведения о курганах с «усами» относятся к концу 20-х — началу 30-х годов нашего века. В 1927 г. краевед Л.Ф. Семенов при обследовании археологических памятников Акмолинской обл. в урочище Сым-Тас обратил внимание на курган с отходящими от него в восточном направлении каменными грядами. Тремя годами позже он же обследовал подобный курган у с. Каратал (Семенов Л.Ф., 1930, с. 77–87). Раскопки курганов с «усами» были начаты в 1930 г. экспедицией ГАИМК. В Шетском р-не Карагандинской обл. вскрыли один курган, оказавшийся пустым. В 1933 г. М.И. Артамонов, работавший в составе Нуринской экспедиции ГАИМК, на р. Шерубай-Нура в урочище Дандыбай раскопал еще один курган с «усами». Под насыпью были обнаружены следы разведения огня (Рыков П.С., 1935, С. 49). В 1940 г. С.В. Киселев и Л.Ф. Семенов зафиксировали курганы с «усами» при обследовании могильника Бес-оба под Карагандой. Таковы немногочисленные сведения о погребальных сооружениях Центрального Казахстана периода раннего железа, которыми располагала созданная в 1946 г. Центральноказахстанская экспедиция Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР. С этого года экспедиция, возглавляемая А.Х. Маргуланом, начала планомерное исследование археологических памятников Центрального Казахстана, в том числе и курганных могильников периода раннего железа.
Материалы разведок и раскопок курганов с «усами» позволили А.Х. Маргулану прийти к выводу, что археологические памятники этого типа распространены преимущественно в Центральном Казахстане, на территории от «Чингизского хребта до р. Тобола» (Маргулан А.Х., 1950, с. 9). Как и прежде, курганы с «усами» продолжали считать ритуальными, культовыми сооружениями (Маргулан А.Х., 1948, с. 122; 1951, с. 32). Отсутствие вещевого материала делало невозможным определение времени их создания.
М.П. Грязнов в своей статье, (1956б) в числе других материалов опубликовал неизвестные долгое время результаты раскопок курганов с «усами» геологом Б.Н. Жуковым. В 1930 г. тот исследовал два кургана с отходящими от них к востоку каменными грядами на берегу Большого Чебачьего озера в Щучинском р-не Кокчетавской обл. Под насыпью северного кургана на древнем горизонте были обнаружены обломки глиняного сосуда и кости лошади. Под южным курганом находилось погребение женщины в грунтовой яме, перекрытой каменными плитами. На основании погребального инвентаря, в состав которого входило круглое бронзовое зеркало с высоким бортиком и петлевидной ручкой на оборотной стороне, М.П. Грязнов датировал погребение временем не позднее V в. до н. э. Он пришел к выводу, что памятники этого типа оставлены племенами с культурой скифского типа (Грязнов М.П., 1956б, с. 9, 10, 16, рис. 1, 2; 2).
В 1957 г. в составе Центральноказахстанской экспедиции был организован отряд по изучению памятников времени раннего железа во главе с М.К. Кадырбаевым. В результате интенсивных работ в руках исследователей оказался большой материал, позволивший определить характер и особенности памятников периода раннего железа и культуры племен, населявших этот регион в то время (карта 5).
Карта 5. Памятники тасмолинской культуры. Распространение курганов с усами.
а — курганы; б — группы курганов.
1 — оз. Большое Чебачье; 2 — оз. Котуркуль; 3 — Маденият; 4 — пос. Зеренда; 5 — Кзылбиит; 6 — пос. Алексеевна; 7 — колхоз «20-летие Казахстана»; 8 — горы Ерейментау; 9 — Койсайган; 10 — р. Каратал; 11 — совхоз «Кокдомбак»; 12 — колхоз «Алгабас»; 13 — колхоз им. Карла Маркса; 14 — Сиезтобе; 15 — Коянды; 16 — Дандыбай; 17 — Бес-оба; 18 — северо-западное подножие Кентских гор; 19 — р. Кызылсу; 20 — совхоз «Нураталдинский»; 21 — Бугулы; 22 — Был-кылдак; 23 — Сыпра-оба и Егиз-Койтас; 24 — Былкылдак; 25 — Каргалы; 26 — р. Аксу-Аюлы; 27 — колхоз им. Тельмана; 28 — Бегазы; 29 — горы Кзыл-Арай; 30 — р. Джанишке; 31 — Канаттас; 32 — колхоз им. Чапаева; 33 — комплекс «37 воинов»; 34 — Толагай; 35 — Орезаир; 36 — р. Кенгир; 37 — Домбаул; 38 — Дарат; 39 — р. Аксай; 40 — р. Кииксу; 41 — в 20 км к юго-востоку от г. Джезказган; 42 — Дюйсен-Булак; 43 — Бесшатыр; 44 — р. Ащисай; 45 — пос. Отар; 46 — р. Коктал; 47 — Акшикур; 48 — Тасмола; 49 — Карамурун и Нурманбет; 50 — Ак-Булак; 51 — Ботакара.
Наиболее ярко особенности погребального обряда и ряда категорий инвентаря проявились при раскопках курганных групп могильника Тасмола в Павлодарской обл. Это позволило М.К. Кадырбаеву выделить на территории Центрального Казахстана археологическую культуру, названную им тасмолинской. Ареал ее охватывает на западе район Улутауских гор и верховьев р. Ишим, на севере — южные районы Кокчетавской обл., до Щучинска и оз. Боровое, на востоке — зону плоских увалов и низкого мелкосопочника Павлодарской обл., до Чингизского хребта и его обрамлений. Южная граница доходит до северных районов Прибалхашья и Бетпак-Далы (Кадырбаев М.К., 1966, с. 303, 307). Одним из характерных признаков тасмолинской культуры являются курганы с каменными грядами. Изредка они встречаются и за пределами указанной территории: в Алмаатинской и Джамбульской областях Казахской ССР, на Южном Урале и даже в Поволжье (Рыков П.С., 1936, с. 274). В самом Центральном Казахстане выявлено более 30 могильников, включающих курганы с каменными грядами, и около 20 подобных сооружений, стоящих отдельно. Результаты исследований М.К. Кадырбаева отражены в ряде его работ (особенно: 1966). Предлагаемый раздел написан на основе трудов М.К. Кадырбаева.
Погребальный обряд. Время существования племен, оставивших в Центральном Казахстане памятники тасмолинской культуры, определяется комплексами погребального инвентаря. В них в качестве датирующих выступают категории предметов, хронология которых хорошо разработана на других территориях скифо-сакского мира. Среди предметов конского снаряжения это удила и псалии, в вооружении — наконечники стрел, мечи и кинжалы. В ряде случаев датирующими оказались бронзовые зеркала и отдельные предметы звериного стиля. На основании анализа археологического материала М.К. Кадырбаев датировал тасмолинскую культуру VII–III вв. до н. э., выделив при этом два этапа ее развития.
К начальному, первому, этапу относятся погребения VII–VI вв. до н. э., наиболее полно представленные в могильниках Тасмола I, V, VI, Карамурун I, Нурманбет IV. Среди предметов вооружения для этого этапа характерны бронзовые двухлопастные и трехлопастные черешковые наконечники стрел, а также бронзовые кинжалы особого типа с навершием в виде бруска или с грибовидной шляпкой и овальным перекрестьем. В конском снаряжении распространены удила со стремевидным окончанием внешних колец в сочетании с трехдырчатыми псалиями, бронзовыми и роговыми.
Зеркала этого этапа большие дисковидные, с высоким бортиком и петлевидной ручкой на тыльной стороне. Для изобразительного искусства типичны полные или частичные изображения зверей в статичных позах.
Погребения второго этапа датируются V–III вв. до н. э. Нижнюю его дату определяют бронзовые трехлопастные и трехгранные наконечники стрел с выступающей втулкой, а верхнюю — вытеснившие их в конце III в. до н. э. железные черешковые трехлопастные наконечники, найденные в комплексе с железным мечом, который имел навершие в виде выступающих рожков. Железо вытесняет бронзу и в конском снаряжении: удила этого этапа железные с кольчатыми окончаниями.
Зеркала V–IV вв. до н. э. небольшие с гладким диском и короткой рукояткой. В отдельных случаях они украшены изображениями животных в зверином стиле или снабжены петелькой на оборотной стороне. В прикладном искусстве усиливаются стилизация и схематизация образов животных, происходит дальнейшее развитие многофигурной композиции (Кадырбаев М.К., 1966, с. 311, 401, 402).
Погребальные сооружения и обряд на всем протяжении рассматриваемого времени (VII–III вв. до н. э.) сохраняют большую устойчивость. Могильники обычно небольшие — по 10–15 курганов, насыпи которых состоят из камня, земли или земли с камнем. Часты одиночные курганы. Насыпи курганов, как правило, небольшие (диаметр 10 м, высота 0,2–1 м). Количество более крупных (диаметр до 20 м, высота 2 м) невелико. Под насыпью, по краю, выкладывалось кольцо из крупных камней. В каменных насыпях оно выделяется неотчетливо. Основание земляных и смешанных насыпей, как правило, опоясано рвом. Кроме обычных курганов, в могильниках находится один или несколько курганов с каменными грядами, с «усами». Наибольшая концентрация могильников, содержащих курганы с «усами», приходится на юго-восточные районы Карагандинской обл. Курганы с «усами» М.К. Кадырбаев рассматривал как сложный погребальный комплекс каменных сооружений, состоящий из трех элементов: «большого» кургана, «малого» кургана и отходящих от него к востоку двух полудуг каменных гряд (Кадырбаев М.К., 1966, с. 309). «Большой» курган, обычно самый крупный в могильнике, содержит захоронение человека в могильной яме, совершенное по обряду, ничем не отличающемуся от обряда погребения в обычных курганах. В «малом» кургане в классическом варианте на древнем горизонте, в центре, совершали захоронение коня, а в восточной части клали один, реже — два глиняных сосуда. Но обычно в «малом» кургане находят лишь отдельные кости коня (череп, ноги) и раздавленный сосуд или же только раздавленный сосуд. Под насыпями некоторых «малых» курганов обнаружены остатки кострищ.
Каменные гряды, длина которых достигает 200 м, а ширина — 1,5–2 м, часто ограничены по концам невысокими округлыми каменными насыпями, иногда со следами кострищ под ними. Раскопки каменных гряд показали, что это не сплошные вымостки, а прерывистые ряды сложенных из камня обособленных сооружений, округлых или прямоугольных. В урочище Карабие прямоугольные звенья были ограничены врытыми в землю плитами, а пространство между ними забито камнем. В урочище Дандыбай каменная гряда состояла из примыкающих друг к другу 15 колец (диаметр 1,5–2 м) из положенных плашмя крупных камней. Вся площадь колец была забита камнями.
В размещении отдельных элементов комплекса кургана с каменными грядами М.К. Кадырбаев выделил четыре варианта (табл. 51, 5). В наиболее распространенном первом варианте «малый» курган располагался к востоку от «большого», иногда на значительном расстоянии. В комплексах, отнесенных ко второму варианту, «большой» и «малый» курганы расположены по оси север-юг. В этом случае курганы, как правило, одинаковы по размерам, и погребение человека совершено в северном кургане (только в кургане у Большого Чебачьего озера — в южном). Третий вариант представлен комплексом кургана 1 могильника Карабие. В нем насыпь «малого» кургана, под которой лежал раздавленный сосуд, сооружена на вершине «большого». В кургане 19 могильника Тасмола I, отнесенном к четвертому варианту, функции обоих курганов выполнял один — «большой». Под его насыпью, в центре, в могильной яме, находилось погребение человека, а под восточной полой на древнем горизонте лежали обломки двух сосудов. Встречаются и другие варианты. Так, в комплексе кургана 4 могильника Нурманбет IV раздавленный глиняный сосуд лежал под восточной полой «большого» кургана, а «малый» курган оказался пустым. Разновидностью совмещения функций «большого» и «малого» курганов в одном является комплекс кургана 4 могильника Егиз-Койтас. «Малого» кургана здесь не было, и каменные гряды отходили от кургана с погребением подростка, около ног которого в могиле стоял глиняный сосуд. В комплексе кургана 5 того же могильника каменные гряды шли от расположенных по оси север-юг двух «малых» курганов с обломками сосудов под насыпями (одного — в северном и двух — в южном). Основным для этого комплекса М.К. Кадырбаев считает ограбленный с помощью широкой траншеи «большой» (диаметр 30 м) курган 6, расположенный на расстоянии 80 м от «малых» (Кадырбаев М.К., 1959, с. 186, 188, 189, рис. 22). Есть комплексы, где погребение человека отсутствует. Это курганы 48 и 55 могильника Ботакара. В кургане 48 гряды отходили от двух курганов, расположенных по оси север-юг, каждый из которых содержал захоронение коня на древнем горизонте и сосуда — в восточной части. Под насыпью кургана 55 лежали остатки черепа лошади и раздавленный сосуд. К востоку от него шли каменные гряды.
Относительно семантики каменных гряд пока нет единого мнения. Первые исследователи их, П.С. Рыков и И.В. Синицын, считали возведение каменных гряд одним из элементов погребального ритуала (Рыков П.С., 1936, с. 274; Синицын И.В., 1948, с. 158). А.Х. Маргулан определял их как ритуальные или культовые сооружения (Маргулан А.Х., 1948, с. 122; 1951, с. 32). М.К. Кадырбаев расширил и уточнил это толкование. По его мнению, курганы («малые») вместе с открытыми на восток, к солнцу, каменными грядами «носят сугубо ритуальный характер и являются отражением культа, вероятнее всего солярного» (Кадырбаев М.К., 1966, с. 431, 432). С.С. Сорокин придерживается другого взгляда на эти сооружения. Не соглашаясь с мнением М.К. Кадырбаева о единовременности захоронения человека в «большом» кургане и сооружения «малого» кургана с каменными грядами, он приходит к выводу, что комплекс с грядами связан не с обрядом погребения, а с поминальными торжествами, которые могли происходить и значительно позже. При установлении семантики этих сооружений он придает большое значение структуре каменных гряд. Привлекая данные этнографии, С.С. Сорокин видит в отдельных составляющих ее звеньях «обозначение места старейших представителей семейных, родовых или иных общественных групп» на поминальных торжествах (Сорокин С.С., 1981, с. 24, 25).
Погребения в курганах тасмолинской культуры всегда одиночные. Совершены они в овальных грунтовых ямах, перекрытых каменными плитами, поверх которых возводили насыпь. Размеры могильных ям колеблются от 1,5×0,8 до 2,5×1,3 м при глубине 0,7–2 м. Большей длиной ям (до 3,5 м) отличается группа могил VII–VI вв. до н. э. в могильниках Тасмола I, V, VI. В кургане 1 могильника Нурманбет IV низ стен погребальной камеры облицован каменными плитами (табл. 51, 12). Захоронения в могилах других типов единичны. Это большая прямоугольная яма и два подбойных погребения (табл. 51, 1, 9) (Кадырбаев М.К., 1959, с. 179).
Положение погребенных вытянутое на спине, головой на север или северо-запад. В том же направлении ориентированы продольными осями и могильные ямы. Камышовая подстилка под погребенным зафиксирована только в кургане 19 могильника Тасмола I. В трех курганах головы покойников лежали на каменных плитах.
От одежды в мужских погребениях сохранились бронзовые наборные пояса и поясные пряжки, в том числе выполненные в зверином стиле. Украшением одежды в богатых мужских и женских погребениях служили оттиснутые из золота фигурки кошачьих хищников и бусы. В женских погребениях бусы встречаются и в виде ожерелий. В одной могиле по обеим сторонам черепа лежало по золотой проволочной серьге с изумрудной бусиной (курган у Большого Чебачьего озера). В нескольких женских погребениях в области черепа найдены костяные шпильки. Одна костяная проколка обнаружена в носовой перегородке черепа.
Наиболее распространенными предметами погребального инвентаря, независимо от пола погребенного, являются ножи и оселки. Оселки, обычно вместе с ножом, всегда лежат слева от скелета, у пояса. Ножи иногда находят справа у пояса. Для мужских погребений характерны предметы вооружения, обычно наконечники стрел. В могилу клали колчан со стрелами или несколько стрел, всегда слева от покойника, остриями в сторону ног. Находки других предметов вооружения единичны. Это кинжалы, которые лежат справа у пояса.
В могилы женщин клали зеркала и каменные жертвенники. Зеркала находят справа от скелета, в области тазовых или локтевых костей. Вместе с ними в двух погребениях обнаружены застежки. Жертвенники стоят чаще всего слева, около головы или верхней половины туловища. В мужских погребениях каменные алтарики встречены только в двух случаях.
В погребальном ритуале курганных могильников северо-восточных районов Центрального Казахстана (Тасмола I, V, VI) в VII–VI вв. до н. э. существовал обычай класть в ногах покойника отрезанные и завернутые в лошадиную шкуру взнузданные конские головы и головы баранов, а также лопатки этих животных. Этот элемент обряда особенно четко выражен в одном из курганов. В южной части могилы, в ногах погребенного, мордами на юг лежали два лошадиных черепа, а между ними — пять черепов баранов. Вместе с ними найдены и лопатки. Черепа перекрывал лежавший поперек могилы скелет барана (табл. 51, 7).
В северном и северо-восточном районах распространения памятников тасмолинской культуры известны курганные могильники, оставленные, очевидно, другой, но близкородственной этнической группой. От тасмолинских погребений их отличает главным образом погребальный обряд. В могильнике Айдабуль II (Кокчетавская обл.) раскопано три кургана с каменными насыпями, обнесенными каменными кольцами (Акишев К.А., 1959б, с. 19–21). В могильнике Жол-Кудук (Павлодарская обл.) раскопано восемь курганов с земляными насыпями из 19 (Агеева Е.И., Максимова А.Г., 1959, с. 39–42, 45). Обряд и инвентарь могильников очень близки. Погребения совершали или в подбое, сделанном в северной стене входной ямы и отгороженном от нее каменными плитами, или в овальных грунтовых ямах. В могильнике Жол-Кудук в подбоях хоронили женщин, а мужчин — в грунтовых ямах. Деревянное перекрытие одной такой могилы было сожжено. В могильнике Айдабуль и мужское, и женское погребения совершены в подбое. Положение погребенных везде вытянутое на спине, ориентировка западная.
По составу инвентаря и его месту в могиле эти памятники в основном совпадают с погребениями тасмолинской культуры. Отличается главным образом инвентарь рядовых мужских погребений в могильнике Жол-Кудук. Около плеча погребенного клали только часть тушки барана, а на нее — короткий железный нож. В мужском погребении кургана 1 могильника Айдабуль II справа у пояса лежал железный кинжал, слева — оселок, еще левее — пять бронзовых наконечников стрел остриями к ногам (табл. 51, 8).
Инвентарь женских погребений обоих могильников составляли зеркала и жертвенники. Место их в могилах то же, что и в тасмолинских захоронениях. Встречены и украшения: бусы, височные кольца.
Первоначально могильники датировались V–IV вв. до н. э. (Акишев К.А., 1959б, с. 21). Впоследствии на основании анализа наконечников стрел могильник Айдабуль II был передатирован и отнесен к рубежу VI–V вв. до н. э. (Акишев К.А., 1963, с. 120). М.К. Кадырбаев продолжал придерживаться первоначальной датировки этого памятника (Кадырбаев М.К., 1966, с. 380).
Большой вещевой материал, полученный при раскопках могильников Центрального Казахстана, особенно Тасмолы, дает представление о хозяйстве и культуре скотоводческих племен, обитавших здесь в период раннего железа. При своеобразии погребального обряда этот материал обнаруживает значительное сходство с инвентарем погребений культур сакского круга.
Вооружение и конское снаряжение. Наиболее распространенным видом вооружения скотоводов Центрального Казахстана был лук со стрелами. Остатки луков не найдены, хотя, вероятно, их клали в могилы. Сохранились лишь наконечники стрел, в отдельных погребениях — с древками. Иногда они лежали в колчанах из кожи или бересты, чаще же — в виде небольшого пучка. Количество стрел в могилах невелико, обычно несколько экземпляров. Исключение составляет лишь колчан из погребения в кургане 5ж могильника Карамурун I (табл. 51, 9). На дне могилы, слева от погребенного в ней мужчины, лежали остатки колчана со стрелами. От колчана, сделанного из лошадиной шкуры, сохранились нижняя расширенная часть, выструганная из березы, прямоугольная изогнутая накладка с пазом и бронзовая ребристая ворворка, по-видимому застежка. Длина колчана со стрелами 65 см. В нем тремя рядами лежало 46 наконечников стрел, у 30 сохранились древки длиной 60 см. Древки выструганы из местной березы, на некоторых из них прослеживается техника насадки наконечников. Для насадки втульчатых наконечников конец древка заострялся в виде конуса. Для прикрепления черешковых конец древка расщепляли, в расщеп вставляли черешок стрелы и затем конец туго обматывали тонким сухожилием. На концах древков некоторых стрел сохранились пазы от оперения и следы окольцовки двумя-тремя полосками красной охры, расположенными ниже пазов (Кадырбаев М.К., 1966, с. 337–339, рис. 34). Из этих наконечников 42 были бронзовыми (22 втульчатых, 20 черешковых), три — костяными и один — деревянным. Втульчатые бронзовые наконечники стрел представлены тремя типами (табл. 52, 51–53). Наиболее многочисленны наконечники первого типа — с листовидной головкой и шипом на выступающей втулке. Ко второму принадлежат наконечники с асимметрично ромбовидной головкой и доходящей до острия выступающей втулкой. Третий тип — ромбовидные наконечники ромбического сечения с внутренней втулкой — представлен одним экземпляром. Черешковые наконечники распределяются также по трем типам (табл. 52, 54–58). К первому относятся трехлопастные со сводчатой или треугольной головкой, у которой лопасти доходят почти до острия. Наиболее многочисленны наконечники второго типа — со сводчатой головкой и овальной выемкой в ее основании. У них трехгранное острие переходит в образованные выемками лопасти. У наконечников третьего типа выемки зубчатые (табл. 52, 54–58). Один черешковый наконечник — двухлопастный с головкой ромбического сечения.
Для восточных районов Евразии, в частности Казахстана, в раннескифское время характерны колчаны, содержавшие одновременно двухлопастные втульчатые и трехлопастные черешковые наконечники стрел. Ярким примером служит рассмотренный комплекс, хорошо датируемый VII–VI вв. до н. э. Своими корнями эта особенность уходит в период поздней бронзы, когда на территории Центрального и Восточного Казахстана одновременно бытовали двухлопастные наконечники с шипом на втулке и трехлопастные черешковые (Акишев К.А., 1963, с. 118). Тем же временем датируются комплексы наконечников из могильников Нурманбет I (курган 1; табл. 52, 44–46), Нурманбет IV (курган 1; табл. 52, 41–43), Тасмола V (курган 3; табл. 52, 50) и Ак-Булак I (курган 1; табл. 52, 47–49).
Анализируя форму наконечников стрел из других погребений, М.К. Кадырбаев пришел к выводу, что во второй половине VI в. до н. э. в Центральном Казахстане появляются трехлопастные втульчатые наконечники, которыми в V в. до н. э. были сменены две ранние группы втульчатых и черешковых наконечников. При этом он допускал, что черешковые наконечники применялись до начала IV в. до н. э. Основываясь на этой схеме, все комплексы, кроме перечисленных выше, М.К. Кадырбаев относил к V — началу IV в. до н. э. (Кадырбаев М.К., 1966, с. 380, рис. 66). Против такой датировки наконечников стрел из могильников Кииксу и Канаттас (курганы 5 и 16) возражал К.А. Акишев. Он датировал эти курганы VI в. до н. э. (Акишев К.А., 1963, с. 119), в чем его поддержала И.Н. Медведская. Исследуя взаимовстречаемость втульчатых и черешковых трехлопастных и трехгранных наконечников стрел в археологических памятниках Средней Азии и Казахстана, она пришла к выводу, что втульчатые наконечники сосуществовали с черешковыми непродолжительное время, главным образом в VI в. до н. э. Хотя как исключение черешковые бронзовые наконечники встречаются и в V в. до н. э. (Медведская И.Н., 1972, с. 82, 83). Но если наконечники из кургана Кииксу действительно правомернее датировать VI в. до н. э., то стрелы в кургане Канаттас все же должны быть отнесены к V в. до н. э. По всей вероятности, V в. до н. э. датируются и все остальные комплексы бронзовых наконечников стрел, обнаруженных в тасмолинских курганах.
К концу второго этапа тасмолинской культуры (V–III вв. до н. э.) относится комплекс стрел из кургана 1 могильника Карамурун II (табл. 52, 3-12), состоящий из черешковых трехлопастных и четырехгранных костяных наконечников.
Другим видом вооружения, значительно менее распространенным, были кинжалы. Для первого этапа известен лишь один кинжал (длина 32 см), который был подвешен в ножнах к бронзовому наборному поясу (табл. 51, 12). Форма его довольно своеобразна. Клинок обоюдоострый с рельефным валиком в центре, образованным двумя желобками. Рукоять массивная с волнистыми краями и грибовидным навершием, перекрестье широкое овальное. Рукоятка с навершием и перекрестье украшены рельефным орнаментом в виде стилизованных птичьих головок в сочетании с волнообразными линиями. В Центральном Казахстане аналогичные кинжалы известны и по случайным находкам (Павлодар, Кокчетав), а на Алтае — по материалам из кургана у Змеиногорска (Грязнов М.П., 1956б, с. 12, рис. 3, 1, 2, 4).
В погребениях второго этапа тасмолинской культуры из оружия этого вида обнаружены лишь обломки рукоятки железного меча с серповидным навершием (табл. 52, 2). В близком тасмолинской культуре могильнике Айдабуль II найден почти целый железный кинжал с рожковидным навершием и бабочковидным перекрестьем (сохранившаяся длина 35 см). Широкая плоская рукоятка кинжала обрамлена валиками. Навершие в месте его присоединения к рукоятке перехвачено бронзовой обоймой (табл. 52, 1) (Акишев К.А., 1959, с. 20).
Согласно канонам тасмолинского погребального обряда VII–VI вв. до н. э., в могилы клали взнузданные головы лошадей. Получена небольшая, но выразительная коллекция предметов конского снаряжения. В нее входят удила, псалии, многочисленные пронизи и бляшки оголовья и уздечки, подпружные пряжки.
Из погребений и случайных находок Центрального Казахстана известно 13 удил. Все они бронзовые литые двусоставные. За исключением одних удил, имевших кольчатые окончания, все остальные представляют различные варианты удил со стремевидным окончанием внешних колец. Выделяются четыре типа: I — со стремевидным окончанием и дополнительным отверстием (4 экз.); II — со стремевидным окончанием (6 экз.); III — со стремевидным окончанием и упором в верхней части «стремечка» (2 экз.); IV — кольчатые (Кадырбаев М.К., 1966, с. 383, 384). Удила типа I были распространены в VII–VI вв. до н. э. в Южной Сибири, Туве, Приаралье, отдельные экземпляры найдены на Памире. Удила типа II характерны для всех скифо-сакских культур. Удила типа III специфичны для Казахстана, где, кроме Центрального Казахстана, найдены в раннесакских могильниках Приаралья. За пределами Казахстана подобные удила встречены только на Иссык-Куле (Бернштам А.Н., 1950, табл. XCV, 37). Не ранее второй половины VI в. до н. э. вместе с изменением конструкции узды на всей территории распространения скифо-сакских культур удила ранних типов были сменены кольчатыми. Совместная находка кольчатых удил с удилами типов I и II в могильнике Тасмола V фиксирует тот же процесс на территории Центрального Казахстана (табл. 52, 62, 63, 74–76).
Из раскопок и по случайным находкам в Центральном Казахстане известны псалии пяти типов: I — трехдырчатые роговые и костяные (табл. 52, 59); II — двудырчато-крючковидные бронзовые; III — трехдырчатые бронзовые с центральным отверстием, расположенным в плоскости перпендикулярной боковым (табл. 52, 82); IV — трехпетельчатые бронзовые; V — железные с золотой инкрустацией (Грязнов М.П., 1956б, с. 12, 13, рис. 3, 9-11; Кадырбаев М.К., 1966, с. 385). Псалии типов I, III и V найдены в пяти погребениях могильника Тасмола в составе узды шести лошадей. Три псалия типа I обнаружены в сочетании с удилами типов I и II. Такое сочетание наиболее распространено. Этот же способ соединения удил и псалиев применен в узде, в состав которой входили удила типа I и железные псалии, реконструируемые скорее всего как трехдырчатые (Тасмола I, курган 6). Своеобразна конструкция еще одной узды, в которой псалии типа III центральным отверстием надеты на стремевидное окончание удил. Благодаря этому они скреплялись с ремнями оголовья ремнем, разрезанным надвое, а не натрое, как обычно (табл. 52, 82). Единственной аналогией этому типу может служить узда из погребений могильников Тагискен и Уйгарак в Приаралье, где этот тип был одним из ведущих (Толстов С.П., Итина М.А., 1966, с. 161, рис. 8, 3, 4; Вишневская О.А., 1973, табл. XXVI, 9-11).
В кургане 3 могильника Тасмола V удила типа III найдены вместе с железными, сильно коррозированными псалиями с золотой инкрустацией в виде волнообразных линий по краям и зигзага в центральной части. Псалии фрагментированы, и точная форма их не восстанавливается. Однако сохранившийся на одном конце удил железный фрагмент указывает на то, что соединение псалиев с удилами было таким же, как в упомянутой узде (табл. 52, 82) (Кадырбаев М.К., 1966, с. 386). В двух погребениях с непотревоженным инвентарем (Тасмола V, курганы 2 и 3) у двух конских черепов псалии отсутствовали. Очевидно, здесь применялся способ крепления удил непосредственно к ремням оголовья (Кадырбаев М.К., 1968, с. 29, 31, рис. 2, 4).
В местах перекрещивания ремней оголовья помещались обоймы с плоским, выпуклым или фигурным щитком и четырьмя боковыми прорезями (табл. 52, 69, 71, 79, 81, 91, 92). Для скрепления ремней оголовья и его украшения служили бляшки и подвески. На обороте бляшек для крепления их на ремне помещен невысокий стержень, заканчивающийся кольцом или дисковидным щитком (табл. 52, 72, 80, 87–89). Такое крепление бляшек характерно для Казахстана и Алтая. Ворворки, служившие для закрепления узлов на конце ремня, найдены только в одном погребении (Тасмола V, курган 3). Одна из них вогнуто-коническая, другая пирамидальная, остальные две — с ребристой поверхностью (табл. 52,66–68, 70).
Кроме предметов, относящихся к узде, в погребениях найдены парные пряжки, которые принято считать подпружными. Они круглые или овальные, обычно желобчатые, с прямоугольной или трапециевидной рамкой для крепления ремня. На внешней стороне одной из них помещен крючок, завершающийся круглой шляпкой, или «копытцем» (табл. 52, 64, 65, 83, 85). Такие пряжки известны на всей территории распространения культур скифского типа, но чаще встречаются в Казахстане, на Алтае и в Южной Сибири.
Наиболее полный набор снаряжения верховой лошади найден в женском погребении кургана 19 могильника Тасмола I (табл. 51, 1; 52, 78–93). В зубах конского черепа, лежавшего слева от костяка, были зажаты удила с надетыми на них псалиями, украшенными с внешней стороны рядами желобков. В местах пересечения суголовного и намордного ремней с обеих сторон черепа лежали пронизи с рельефным спиралевидным орнаментом на щитке. Такие же пронизи найдены по обеим сторонам черепа лошади в местах пересечения суголовного и налобного ремней. Справа от черепа были остатки чумбура с нанизанными на него бочонковидными пронизями и бляшками, одна из которых отлита в виде головы лося. Поблизости находились подпружные пряжки, пуговицевидные пронизи и бляшка листовидной формы с петлей на обороте и прорезью на щитке. Бронзовые изделия тех же форм найдены в разных частях могилы. На правой тазовой кости скелета лежало зеркало, а слева у пояса — оселок, и на нем — небольшой железный нож (табл. 53, 18, 28).
Богатый набор конских уздечек, скульптурные фигурки горных козлов и массивные прорезные бронзовые колокольчики найдены в кургане 2 могильника Тасмола V, где в ногах погребенного было положено семь конских голов (табл. 52, 36–40, 59, 71–76).
Керамика. При раскопках получена довольно значительная серия глиняной посуды (табл. 53, 1). Все сосуды, за небольшим исключением, найдены под насыпями «малых» курганов комплекса курганов с каменными грядами. Изготовлены они из грубого слоистого теста с большим количеством отощителей — толченого гранита, кварцевого песка и слюды. Сосуды лепные, небрежно сформованные методом ленточной налепки, о чем свидетельствуют заметные на внутренней стороне линии стыковки лент и асимметричность формы, характерная для такой техники. Обжиг сосудов неравномерный, плохого качества.
Форма сосудов разнообразна. Они имеют прямые или чуть отогнутые наружу венчики и короткие шейки, плавно переходящие в округлые плечики и тулово, дно всегда плоское. Наибольший диаметр тулова приходится, на его середину или верхнюю треть. У сосудов вытянутых пропорций диаметр дна часто равен диаметру горла, а иногда и больше его. У них же на внутренней стороне горла в ряде случаев помещен небольшой валик. Высота сосудов колеблется от 20 до 40 см. Такая громоздкая и хрупкая посуда была неудобна для употребления в быту кочевников. Ее изготавливали скорее всего специально для погребений.
Орудия труда. В инвентаре погребений больше всего ножей, широко применявшихся в быту. Их носили в ножнах, подвешенных к поясу, обычно слева. Сохранились остатки ножен в виде деревянной основы, обмотанной в одном случае ремнем, а в другом — полоской бересты (табл. 53, 9). В одном из погребений от ножен осталась только ременная обмотка.
Все тасмолинские ножи относятся к формам без выделенной рукояти и различаются оформлением ее конца. По этому признаку выделено два типа: I — с кольцом на рукоятке; II — с закругленным верхним концом рукоятки. Длина ножей не превышает 23 см, спинка у них прямая или слабоизогнутая. В погребениях первого этапа ножи преимущественно бронзовые, встречаются они и в ранних погребениях второго этапа. Железные ножи, повторяющие формы бронзовых, характерны для второго этапа, но появляются они еще в погребениях VII–VI вв. до н. э. Наибольшее число ножей с кольцом на рукоятке происходит из погребений Центрального Казахстана. В остальных районах Казахстана находки их единичны. В качестве ближайших аналогий можно назвать нож из комплекса вещей VII–VI вв. до н. э., найденных у с. Чистый Яр в Восточном Казахстане (Арсланова Ф.Х., 1972а, рис. 1, 22) и из кургана того же времени могильника Уйгарак (Вишневская О.А., 1973, табл. XXI, 11). Круг аналогий для ножей типа II значительно шире. Они распространены в скифское время на Алтае, Памире, в Семиречье и восточном Приаралье.
Оселки, служившие для заточки ножей и предметов вооружения, сделаны из песчаника и песчаникового сланца. Все они, за исключением одного, относятся к типу плоских с параллельными или слегка расширяющимися книзу гранями и скругленными концами. Около верхнего края просверлено обычно двусторонним сверлением круглое отверстие для подвешивания оселка к поясу (табл. 53, 10, 11, 19, 21). Оселки этого типа известны во всех скифо-сакских культурах. Единственной аналогией редкому по форме оселку из могильника Тасмола I (табл. 53, 20) служит оселок из могильника Уйгарак (Вишневская О.А., 1973, табл. XXI, 14).
Предметы туалета, одежда, украшения. Все известные в Центральном Казахстане зеркала найдены в женских погребениях. Их подвешивали к поясу на ремне или в мешочке. Из погребений первого этапа тасмолинской культуры известно два зеркала. Оба экземпляра относятся к типу крупных дисковидных с вертикальным бортиком и петлевидной ручкой на обороте. Тыльная сторона тасмолинского зеркала (диаметр 19 см) орнаментирована замкнутой цепью полуовальных швов (табл. 53, 28). Зеркало из кургана у Большого Чебачьего озера меньше (диаметр 15 см). Вместе с ним найдена аргиллитовая застежка (Грязнов М.П., 1956б, рис. 2, 2, 4). Многочисленные аналогии зеркалам этого типа есть на востоке и западе скифского мира. Наиболее близки зеркала из памятников майэмирского этапа Алтая (Грязнов М.П., 1947, рис. 4, 10–12) и из сакских могильников восточного Приаралья (Вишневская О.А., 1973, табл. II, 9; IV, 6; XV, 14; XVI, 13).
В V в. до н. э. размеры дисковидных зеркал уменьшаются, исчезает бортик. Дисковидные зеркала с петелькой найдены в погребениях могильников Айдабуль II (табл. 53, 4) и Жол-Кудук. В V–IV вв. до н. э. такие зеркала были распространены преимущественно в Сибири.
Ко второму этапу тасмолинской культуры относится небольшое зеркало с плоским диском и короткой прямоугольной ручкой, завершающейся геральдическим изображением козлиных голов. На обороте ручки помещена петелька (табл. 53, 13). Вместе с зеркалом найдена бляшка со шпеньком на обороте. Щиток бляшки повторяет изображение на ручке. Зеркало своеобразно, но в какой-то мере сопоставимо с татарскими зеркалами типа II (Членова Н.Л., 1967, табл. 24, 28, 29).
В погребении могильника Жол-Кудук найдено зеркало с небольшим прямоугольным выступом-ручкой, имевшей небольшое круглое отверстие для подвешивания (табл. 53, 3). Такие зеркала не типичны для Центрального Казахстана.
В нескольких женских погребениях обоих этапов найдены костяные шпильки, в том числе две (V–III вв. до н. э.) — с фигурными навершиями (табл. 53, 5, 6). Навершие одной из шпилек вырезано в виде сильно стилизованной головы хищной птицы, гравированные линии на ее щитке заполнены охрой. Вероятно, шпильками закалывали волосы.
Одежда погребенных не сохранилась. Но большой интерес представляют бронзовые наборные пояса, найденные в некоторых мужских погребениях. Два из них (Нурманбет IV, курганы 1 и 3) относятся к концу первого этапа. Пояс из кургана 1 (табл. 53, 14) состоит из десяти массивных обойм прямоугольной формы. Пять из них на широкой тыльной стороне имели петли, в одной из которых сохранился кусок тонкого ремешка. На месте пряжки лежала самая крупная обойма с петлей. На поясе справа висели кинжал и нож (табл. 52, 77; 53, 16). Пояс из кургана 3 (табл. 53, 15) меньше и более тонкой работы. Его прямоугольные обоймы украшены тремя поперечными углубленными полосами с тремя полукруглыми выступами на каждой полосе. Всего обойм десять, бо́льшая часть плохой сохранности. Вместе с поясным набором найдены обломок прямоугольной бронзовой планки и пуговицевидная бляшка с уплощенным кольцом на невысокой стойке.
Ко второму этапу тасмолинской культуры относится пояс из кургана 1 могильника Тасмола II (табл. 53, 2). Он состоит из фигурных обойм в виде римской цифры X с кружком посредине. В центральной части пояса находился бронзовый стержень, очевидно подвеска, конец которой сделан в виде звена стремевидных удил.
Аналогии ранним поясам неизвестны. Фигурные обоймы третьего пояса очень близки предметам того же назначения из кургана V–IV вв. до н. э. у с. Вавилонка (Киселев С.В., 1951, табл. XXIX, 7).
Из погребений VII–VI вв. до н. э. к предметам, скреплявшим или украшавшим одежду, следует отнести застежку из рога марала (табл. 54, 8), костяные ажурные накладки, фигурные ворворки (табл. 53, 24–27), золотые нашивные бляшки с барельефными фигурками кошачьих хищников (табл. 54, 3–6). Большой интерес представляет и более поздняя (V–III вв. до н. э.) бронзовая пряжка со сценой терзания хищником верблюда (табл. 54, 1).
Находки бус в составе непотревоженных ожерелий единичны. Одно из ожерелий обнаружено в женском погребении VII–VI вв. до н. э. (Большое Чебачье озеро). В состав его входили крупная бирюзовая бусина, белые аргиллитовые и одна из красного камня. Единственные для этого времени серьги — из золотой проволоки г надетой на нее изумрудной бусиной — найдены в том же погребении (Грязнов М.П., 1956б, рис. 2, 1, 3).
Для V–IV вв. до н. э. непотревоженные ожерелья известны только в могильнике Жол-Кудук. Одно из них насчитывало 200 пастовых бусин, другое — 14, сделанных из пасты и зеленой стеклянной массы (Агеева Е.И., Максимова А.Г., 1959, с. 40).
Коллекция бус из погребений тасмолинской культуры насчитывает более 200 бусин (сюда не включены бусы из могильника Жол-Кудук). Подавляющее большинство их происходит из кургана 6 Тасмолы V (Кадырбаев М.К., 1966, с. 424, рис. 69). Основная масса бус сделана из стекловидной пасты с добавлением окиси меди и охристого состава (материал определен сотрудником Института геологии АН Казахской ССР петрографом Т.Б. Кравченко). Форма бусин преимущественно биконическая и шаровидная с сильно усеченными торцовыми поверхностями. Встречаются бусы цилиндрические и шаровидные. Наиболее крупные бусины сделаны из стенок крупных морских раковин, они плоские эллипсоидные. Каменные бусы представлены бирюзовыми голубого и голубовато-зеленого цвета и сердоликовыми. Основная масса бирюзовых бус — мелкий бисер, крупных цилиндрических мало. Сердоликовых бус 30. Все они, кроме двух цилиндрических, шаровидной формы. Малый диаметр отверстий (1 мм), ровные и длинные стенки каналов указывают на то, что сверление производилось штифтовым стержнем или закрепленным в трубочке алмазным осколком. Поверхность сердоликовых бус орнаментирована геометрическим рисунком, выполненным белой линией. Рисунок на гладкую поверхность бусины наносили концентрированным содовым раствором с последующим обжигом. Этот метод был широко распространен в Индии, куда и уводят аналогии тасмолинским бусам. Сердоликовые бусы с содовым орнаментом датируются VII–VI вв. до н. э.
К находкам неясного назначения относятся небольшие цилиндрические предметы из трубчатой кости, найденные в инвентаре двух мужских погребений первого и второго этапов. С одного конца они закупорены деревянной пробочкой (табл. 53, 12, 23). Один из предметов сделан в форме цилиндра, немного расширенного внизу. Внутренняя его поверхность отполирована и окрашена в голубой цвет, внешняя гофрирована круговой горизонтальной резьбой.
Предметы культа. Кроме бытового инвентаря, почти во всех женских и двух мужских погребениях северо-восточных районов Центрального Казахстана встречены каменные жертвенники. Они вытесаны из песчаника, часто с прожилками и разводами. Все жертвенники овальные с округлыми или, значительно реже, вертикальными бортиками, высота которых зависит от степени углубления центральной части. Округлые бортики плавно переходят в дно. У жертвенников с вертикальными бортиками дно плоское. Таков жертвенник из кургана 2 могильника Тасмола V (табл. 54, 16). Его стенки снаружи украшены рельефными валиками. Такими же валиками по бокам и дну орнаментирован еще один жертвенник (табл. 54, 17). Жертвенники невелики: длина самого маленького 10 см, ширина — 6 см, длина самого крупного 25 см, ширина — 10–15 см. Овальные жертвенники без ножек типичны для сакских культур Казахстана, в савроматских памятниках они единичны. Единственный тасмолинский жертвенник на ножках найден в могильнике Даныбай (табл. 54, 19). Это овальное блюдо на четырех ножках круглого сечения. Ближайшая аналогия ему — жертвенник VI в. до н. э. из могильника Уйгарак (Вишневская О.А., 1973, табл. IV, 1).
Искусство. Прикладное искусство Центрального Казахстана нашло свое выражение в зооморфных изображениях на предметах конской сбруи и принадлежностях туалета. Изображения животных и птиц выполнены в зверином стиле, характерном для скифо-сако-сибирских культур. Об этом свидетельствуют изобразительные приемы, позы и круг изображаемых животных — кошачий хищник, копытные, хищная птица. Материалом для изображений служили бронза, золото, рог и кость.
Ранняя группа предметов звериного стиля тасмолинской культуры относится к VII–VI вв. до н. э. В нее входят скульптурные фигурки горных козлов, барельефные изображения кабанов, головка лося, фигурки кошачьих хищников и др. Все они настолько индивидуальны, что требуют отдельного описания.
В Центральном Казахстане встречены четыре бронзовые скульптурные фигуры горных козлов. Две из них, отлитые в одной форме, найдены в составе конского снаряжения из кургана 2 могильника Тасмола V (табл. 52, 36; 54, 11). Козлы изображены стоящими с опущенной головой, рога закинуты и касаются туловища за лопатками, ноги сгруппированы на двукольчатом основании. Остальные фигурки — случайные находки (Каракалинск, оз. Боровое). По мнению исследователей, все они местного производства и стилистически близки татарским бронзовым скульптурам (Грязнов М.П., 1956б, рис. 4, 1, 5; Кадырбаев М.К., 1966, с. 395).
Бронзовая подвеска в одном из уздечных наборов (Тасмола I) отлита в виде уплощенной головы лося (табл. 54, 9).
У скульптурки характерный нос с горбинкой, нависающий надо лбом отросток рога и круглый глаз с обведенным зрачком. Под ухом сделано отверстие для подвешивания.
Исключительный интерес представляет застежка из рога марала (Тасмола V, курган 3), вырезанная в виде сильно стилизованной головы хищной птицы (табл. 54, 8). На лицевой стороне застежки выгравирована многофигурная композиция, центральное место в которой занимает мчащийся кабан. Особенность композиции заключается в стремлении мастера заполнить фигурками всю плоскость, располагая их так, чтобы линия, ограничивающая одно изображение, являлась одновременно и началом другого. Кроме кабана, на пряжке изображены головы трех козлов, волка и, очевидно, оленя. Каждое изображение в отдельности реалистично, но вся композиция расшифровке не поддается. Сходный композиционный прием использован при создании многофигурного изображения на роговом гребне VII–VI вв. до н. э. из могильника Хемчик-Бом III в Туве. Композиция близка тасмолинской и по стилистической трактовке отдельных фигур (Грач А.Д., 1980, с. 78, рис. 110, 1).
Не менее выразительна среди предметов тасмолинского звериного стиля пронизь из рога марала в виде свернувшегося кабана (Нурманбет II, курган 3; табл. 54, 10). Обращает на себя внимание реалистически выполненная крупная голова зверя в сочетании с небольшим, сильно изогнутым туловищем и поджатой к нижней челюсти левой задней ногой. В диспропорции между головой и туловищем видно стремление мастера подчеркнуть в животном главное — могучую голову с клыками. Выделение в ущерб другим характернейших частей животного или птицы — одна из особенностей скифо-сакского звериного стиля.
Кошачьи хищники представлены четырьмя золотыми тиснеными фигурками. Одна из них служила налобником конского оголовья и имела на обороте петельки (Тасмола V, курган 3; табл. 54, 4), остальные были украшениями одежды (Тасмола V, курганы 4 и 6; табл. 54, 3, 5, 6). Хищники, по-видимому тигры, изображены стоящими с повернутой вправо головой. На фигурках четко проработаны глаза в виде двойных колец, когти и длинный хвост, загнутый на конце в спираль. У трех фигурок заметна некоторая небрежность в изготовлении. Очень близки тасмолинским фигуркам золотые бляшки из могильника Тагискен (Толстов С.П., Итина М.А., 1966, рис. 17, 3).
Мотив хищной птицы мало распространен в искусстве Центрального Казахстана. Особый интерес вызывает бронзовая ажурная поясная накладка (Нурманбет I, курган 2; табл. 54, 7). В центре ее помещена рельефная стилизованная фигурка птицы с закинутой назад головой на длинной шее. Клюв касается спины, круглый глаз с отверстием посредине выступает за пределы головы. По бокам накладки помещены парные птичьи головы, выполненные в той же манере.
Предметов звериного стиля, относящихся к V–III вв. до н. э., очень немного. Один из них — навершие костяной шпильки (Карамурун I, курган 4), представляющее собой сильно стилизованную голову хищной птицы, от которой оставлены только круглый глаз и загнутый клюв. На плоской стороне навершия врезной точкой обозначен зрачок, обведенный двумя также врезными линиями, которые продолжаются на клюве (табл. 53, 6).
Очень интересны составлявшие гарнитур ручка зеркала и бляшка (Карамурун I, курган 10), на которых помещены повернутые в противоположные стороны головы двух козлов (табл. 53, 13, 13а). К сожалению, изображения нечеткие из-за плохого качества литья и стертости от употребления. Наибольшую рельефность сохранили закрученные книзу рога и одна из голов. Узкие морды животных с острыми ушами опущены вниз, глаз заметен только на одной из голов бляшки. Особого внимания заслуживает прямоугольная пряжка со скругленными углами (9×4 см) и двумя круглыми отверстиями для крепления на ремне (противоположная сторона обломана). На пряжке изображена сцена борьбы кошачьего хищника и верблюда (табл. 54, 1). Хищник, очевидно, напал первым и схватил верблюда за передний горб, верблюд в свою очередь держит хищника за заднюю лапу. Прямых аналогий этой пряжке или бляхе нет. Наиболее близки к ней в композиционном отношении некоторые бляхи из Сибирской коллекции Петра I. Объединяет их и одна стилистическая деталь. У всех верблюдов Сибирской коллекции четко выражены подшейные гривки. На карамурунской пряжке эта деталь подчеркнута насечками, сделанными после отливки.
Особую категорию в изобразительном искусстве племен Центрального Казахстана периода раннего железа составляют петроглифы. Наскальные изображения открыты в окрестностях Улутауских гор, в горах Калымак-Крылган, на правобережье р. Сарысу, в горах Абралы, Шунак, Дегелен, в верховье Нуры и среднем течении Оленты, в Баянаульских горах, Прибалхашье и других районах северной Бетпак-Далы.
Большинство изображений выбито на гладких каменных обнажениях. Это разнообразные фигуры людей, домашних и диких животных. Иногда они образуют композиционно сложные сцены охоты, боя лучников, караваны верблюдов и т. д. (История Казахской ССР. Т. 1, с. 241; Кадырбаев М.К., Марьяшев А.Н., 1977).
Хозяйство. Основой хозяйственной деятельности населения обширных евразийских пространств в скифо-сакское время становится скотоводство в различных формах. Степи Центрального Казахстана в сочетании с пересеченным рельефом мелкосопочника, позволяющего укрывать в долинах скот от непогоды, хорошие источники воды и неглубокий снежный покров зимой — все это создавало благоприятные условия для развития кочевого скотоводства, базировавшегося на круглогодичном кочевании населения со своими стадами. Полученный при раскопках остеологический материал подкрепляет такое заключение. В многочисленных курганах найдены кости лошадей и баранов — сочетание, характерное для состава стада при кочевом скотоводстве. Изучение костей животных показало, что лошади, столь необходимые в жизни кочевников — воинов и скотоводов, были двух типов. Преобладали табунные лошади, низкорослые, толстоногие, с массивной головой. Они близки к степной казахской лошади типа джабе (Барминцев Ю.Н., 1958, с. 84). В богатых тасмолинских погребениях встречен и высокорослый тип верхового коня (Кадырбаев М.К., 1966, с. 412, определение В.Ф. Матвиенко). Хорошие верховые лошади высоко ценились кочевниками, были личной собственностью знатных воинов и сопровождали своего хозяина после смерти.
Основным направлением скотоводства было овцеводство. От овец получали не только мясо, но и молоко, шерсть, шкуры. Разводили курдючных овец, близких к современной казахской породе, обладавших хорошими мясо-сальными качествами, значительной молочностью и стойкостью к достаточно суровым климатическим условиям (Боголюбский С.Н., 1959, с. 150, 151). В составе стада были, очевидно, и верблюды, о чем свидетельствуют многочисленные наскальные изображения этих животных.
Одним из подсобных промыслов населения Центрального Казахстана была охота. Из рогов оленя сделаны отдельные предметы конской сбруи и принадлежности одежды. Образы диких зверей — обитателей гор, степей и приречных зарослей — нашли отражение в искусстве.
Разнообразные изделия из бронзы, железа, золота, камня, кости и рога свидетельствуют о высоком уровне металлургического производства, ювелирного, камнерезного и косторезного искусств у центральноказахстанских племен периода раннего железа.
Литейное производство было унаследовано от предшествующей эпохи бронзы и достигло высокого уровня. Сырье для него поступало из дошедших до нас горных разработок меди в северном Прибалхашье и многочисленных месторождений джезказганской рудной зоны. Следы разработки меди засвидетельствованы также в верховьях Нуры, на р. Атасу, в баянаульских и каракаралинских степях, в горах Улутау и Имантау. Выработки олова найдены на р. Ишим, в горах Кокчетау и северных районах Бетпак-Далы. Данные спектрального анализа изделий из могильников Тасмола и Котанэмень показали, что медь в них происходит из Саянского меднорудного центра северного Прибалхашья, а олово, по-видимому, получено из калбинских месторождений. Для отливки бронзовых предметов использовались глиняные, металлические и, значительно реже, каменные формы. При изготовлении наконечников стрел, ножей, кинжалов и других несложных для литья предметов применялись двух- и трехсоставные литейные формы. Сложные по устройству глиняные литейные формы использовались при отливке удил. После отливки их разбивали, и поэтому каждый экземпляр удил всегда индивидуален. В двустворчатых каменных формах в два приема отлиты скульптуры козлов (Тасмола V, курган 2). Колокольчики из того же кургана отлиты методом утраченной модели. Некоторые предметы звериного стиля, в частности, поясную пряжку из кургана 1 могильника Карамурун II (табл. 54, 1), отливали в двустворчатых формах по готовому оригиналу. Изображение при этом получали путем оттискивания на матрице выпуклой, а на патрице — вогнутой стороны, после чего в соединенные створки заливали металл. После извлечения из формы почти все изделия подвергались дополнительной обработке — подправке, заточке.
Немногочисленные изделия из железа появляются уже в погребениях VII–VI вв. до н. э. Это ножи, псалии и уздечные бляшки. Позже, в V–III вв. до н. э., из железа стали делать кинжалы, мечи, в конской сбруе — удила. В конце второго этапа бронзовые наконечники стрел были вытеснены железными. В кургане 3 могильника Тасмола V (VII–VI вв. до н. э.) найдены железные псалии, пронизи для перекрещивающихся ремней конского оголовья и другие предметы уздечного набора, инкрустированные фигурными золотыми полосками толщиной до 1 мм (Кадырбаев М.К., 1966, с. 427, рис. 66, 32; 71; 72). При их изготовлении на внешней поверхности предмета выбивали узор, в который вставляли фигурно вырезанные золотые полоски и затем вбивали их молоточком (табл. 54, 2).
Золотых ювелирных изделий известно немного. Среди них четыре фигурки хищников. Для их изготовления использовались деревянные матрицы, вырезанные в виде барельефной фигурки животного. На матрицу накладывали золотой лист толщиной 0,1–0,3 мм и затем выдавливали изображение. Основными районами добычи золота были месторождения районов Степняка, Бестюбе, Майкалы, Жосалы.
Широкое распространение получило в рассматриваемое время камнерезное и косторезное искусство. Оселки и каменные жертвенники являются наиболее частыми предметами погребального инвентаря. Камнерезы хорошо владели техникой одно- и двустороннего сверления и шлифовки абразивных материалов. При подборке материала для изделия они обнаруживали несомненный вкус.
Изделия из рога и кости встречаются в погребениях значительно реже и не отражают полностью всего многообразия форм косторезного искусства. Тем не менее, они позволяют судить о степени его развития. Материалом служили трубчатые кости лошадей, баранов и маралов, рога маралов и диких коз. Из рога и кости сделаны наконечники стрел, псалии, пронизи, проколки, пряжки и застежки. При изготовлении различных украшений использовались острорежущие металлические орудия, следы которых уничтожались тщательной шлифовкой. Тонкой работой отличается застежка (табл. 54, 8), сделанная из наиболее широкой части рога марала. На его отшлифованной поверхности мастер вначале намечал контур животных, а затем с обеих сторон контурной линии вырезал рисунок до глубины 1–1,5 мм. О высоком мастерстве человека, создавшего пряжку, свидетельствуют система расположения фигур, точность и лаконизм в передаче образов животных. Образцом косторезного искусства может служить и роговая подвеска в виде свернувшегося кабана (табл. 54, 10).
Общественный строй и религиозные представления. Переход к кочевому скотоводству повлек за собой изменения в социальных отношениях и социальной структуре общества. Прогрессивные сдвиги в экономике привели к быстрому росту прибавочного продукта, а вместе с ним к возникновению имущественного неравенства и накоплению больших ценностей в руках отдельных семей и семейных общин. Археологически этот процесс выразился в смене больших родовых кладбищ эпохи бронзы небольшими курганными группами — погребальными комплексами семейной общины. Почти обязательной принадлежностью могильников становятся комплексы курганов с каменными грядами, которые по трудности создания и богатству захоронений могли быть только погребениями общинной или племенной знати. В VII–VI вв. до н. э. появляются захоронения, которые по богатству инвентаря и размерам могил превосходят остальные погребения. Примером могут служить курганные группы в могильнике Тасмола, где с погребенными был положен богатый инвентарь, отрубленные головы взнузданных коней и головы баранов. Число конских голов доходило до семи, среди них были головы рослых высокопородных коней. О глубокой социальной и имущественной дифференциации внутри семейных общин свидетельствуют погребения в том же могильнике, сопровождаемые очень бедным инвентарем.
Концентрация на небольшой территории нескольких богатых могильников позволяет предположить, что в этот период некоторые племена стали превосходить остальные экономической и военной силой, и это позволило им занять ведущее положение среди центральноказахстанских кочевников.
Материалы раскопанных погребений дают возможность составить известное суждение о верованиях и культах скотоводов Центрального Казахстана. Характер исследованных памятников прежде всего выявляет следы культов, связанных с почитанием умерших и духов предков. В основе этих культов лежит вера в существование потустороннего мира, где умершие продолжают свою земную жизнь. Исходя из этого, покойников хоронили в тщательно перекрытом загробном жилище, оставляя с ними оружие, украшения, бытовой инвентарь, предметы культового назначения, иногда и пищу в виде части тушки барана. Полагая, что и после смерти они остаются скотоводами и всадниками, клали в могилу головы коней и баранов.
Имеются археологические свидетельства о распространении культа огня, который прослеживается здесь еще в эпоху бронзы и свойствен большинству скотоводческих племен Евразии в скифское время. С культом огня и домашнего очага, хранительницами и жрицами которого были женщины, связаны находки в их погребениях каменных жертвенников В верованиях центральноказахстанских племен прослеживается двойственное отношение к покойнику. Его почитали, но в то же время боялись возвращения души умершего. Огонь в последнем случае выполнял оградительные функции. С этой целью погребение окружали кострами (могильник Кара-оба), с очистительной силой огня связано сожжение перекрытий могил (Жол-Кудук) или разведение огня на каменном перекрытии (Тасмола V, курган 6).
В курганах с каменными грядами М.К. Кадырбаев видит отражение солярного культа. Исходя из сообщения Геродота о том, что массагеты из богов почитают только солнце, которому приносят в жертву лошадей, он находит в курганах с каменными грядами все атрибуты этого культа: коня под насыпью «малого» кургана как жертву солнцу и каменные гряды, обращенные «входом» на восток (Кадырбаев М.К., 1966, с. 431, 432).
Итак, многочисленные и разнообразные археологические материалы позволили выделить на территории Центрального Казахстана в период раннего железа своеобразную культуру сакского типа, близкую восточноказахстанским, алтайско-сибирским и восточно-приаральским памятникам того же времени. Формирование ее происходило на основе андроновской культуры эпохи бронзы, создавшей предпосылки для экономического, социального и культурного развития. Антропологический материал подтверждает эти заключения. О. Исмагулов, исследовавший краниологическую серию из погребений Центрального Казахстана, пришел к выводу, что в основе антропологического типа племен тасмолинской культуры лежит тип, характерный для андроновского времени, подвергшийся грацилизации. Незначительная монголоидная примесь отмечена только на одном черепе (Тасмола I, курган 19). Таким образом, наблюдается и антропологическая преемственность между племенами тасмолинской культуры и андроновскими местными племенами. Важно также заключение о наибольшем морфологическом сходстве исследуемой серии с серией черепов из Восточного Казахстана и Алтая. И наконец, существен вывод, что погребенные в курганах с каменными грядами не отличаются какими-либо особыми антропологическими вариациями, составляя с остальным населением единую этническую группу.
Своеобразие тасмолинской культуры позволяет рассматривать ее носителей как одну из групп сакских племен, обитавших в Центральном Казахстане в VII–III вв. до н. э. Вопрос об отождествлении этнических групп, установленных по археологическим материалам, с племенами, названия которых приведены в античных письменных источниках, и об их локализации давно занимает внимание исследователей. М.К. Кадырбаев на основании сообщений античных авторов о расселении племен пришел к заключению, что с Центральным Казахстаном можно связывать три племенных названия: агриппеев — в северо-западной части, исседонов — в центральной и аримаспов — в восточной (Кадырбаев М.К., 1966, с. 408).
Ранние кочевники Восточного Казахстана(Н.А. Боковенко, Ю.А. Заднепровский)
В физико-географическом отношении Восточный Казахстан (Восточно-Казахстанская обл. и часть Семипалатинской обл. Казахской ССР) состоит из трех частей: 1) степные районы долины Иртыша; 2) горные районы в верховьях Бухтармы, входящие в состав Алтайской ландшафтной области[26]; 3) долины хребтов Саур и Тарбагатай. Последний район принадлежит системе гор юго-востока и востока Средней Азии, связывающей Саяно-Алтай и Центральную Азию с Семиречьем и Средней Азией (Гвоздецкий Н.А., Михайлов Н.И., 1978).
Изучение этих регионов начинается с XVIII в. благодаря деятельности ученых-путешественников, исследовавших Сибирь (Д.Г. Мессершмидт, Г.Ф. Миллер, И.Г. Гмелин, позже П.К. Фролов и др.). Основная работа их была направлена на описание и собирание различных древностей. Первые археологические раскопки связаны с именем В.В. Радлова (Берель и др.), который по своим исследованиям в Саяно-Алтае попытался создать первую схематическую периодизацию древних памятников (были выделены памятники железного века).
А.В. Адрианов в 1911 г. раскопал несколько курганов в верховьях Бухтармы (майэмирские памятники), что позволило наметить ранние этапы культуры ранних кочевников этого региона. Эпизодические раскопки проводили и другие ученые.
В советское время, с 1935 г. и в течение почти 40 лет, исследование различных археологических памятников долины Иртыша и Тарбагатая проводил С.С. Черников. Большое внимание он уделял и памятникам ранних кочевников. Всестороннее изучение материалов Восточноказахстанской экспедиции Ленинградского отделения Института археологии АН СССР дало возможность выявить особенности кочевых обществ региона, наметить локальные и хронологические группы памятников. На основе этих работ была составлена археологическая карта Восточного Казахстана (Черников С.С., 1960б). Несмотря на сотни исследованных могильников, многие долины и участки не изучены в достаточной степени и по сей день. В районе Тарбагатая раскопки проводились только в двух пунктах: Чиликтинской долине (могильники Чиликтинский и Чаган-Обо) и котловине оз. Ала-Куль (карта 6). Исследование Чиликтинской долины С.С. Черников начал в 1949 г. и проводил вплоть до 1971 г. Здесь он раскопал серию богатых захоронений кочевой знати, давших значительный материал по культуре и искусству скифского периода. В этом же районе работала Семиреченская экспедиция Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР под руководством Г.А. Кушаева. Исследовались погребальные памятники в долинах рек Лепса, Аягуз и в Алакульской впадине, однако по ранним кочевникам опубликована лишь небольшая часть материалов (Кушаев Г.А., 1968). В долине Иртыша, интенсивное изучение которой также связано с именем С.С. Черникова, исследованы не только раннескифские могильники (Славянка, Юпитер), но и комплексы второй половины I тысячелетия до н. э. (Кызыл-Ty, Кула-Журга, Тускаин, Баты и т. д.), содержавшие разнообразный материал для характеристики культуры региона.
Карта 6. Памятники ранних кочевников Восточного Казахстана.
а — курганы; б — находки котлов; в — петроглифы.
1 — Семипалатинск; 2 — Камышника: 3 — Измайловка; 4 — Зевакино; 5 — Ленинка; 6 — Тускаин; 7 — Мало-Красноярка (у парома); 8 — Мало-Красноярка (на андроновском поселении); 9 — Кок-Терек; 10 — Юпитер; 11 — Чистый яр; 12 — Канай; 13 — Кула-Журга; 14 — Баты; 15 — Славянка; 16 — Кызыл-Ту; 17 — Чердояк; 18 — Усть-Буконь; 19 — Чиликта; 20 — Чаган-Обо; 21 — Джар-Булак; 22 — Тамураши.
Свои многолетние исследования по ранним кочевникам С.С. Черников обобщил в рукописи «Ранние кочевники Восточного Казахстана», законченной в 1972 г. (хранится в архиве Ленинградского отделения Института археологии АН СССР). В работе собраны описания могильников и проанализированы вопросы хронологии и периодизации культуры кочевников I тысячелетия до н. э. Восточного Казахстана. С.С. Черников отметил неравномерность исследования региона, особенно памятников южной группы (район Тарбагатая), где практически выделены только курганы VII–V вв. до н. э., а остальные хронологические периоды пока не представлены. Напротив, широкий хронологический диапазон погребальных памятников северной группы (долина Иртыша) позволил С.С. Черникову разделить их на три хронологических этапа. Учитывая новые материалы других территорий, в частности кургана Аржан, С.С. Черников считал возможным отнести начало эпохи ранних кочевников к VIII в. до н. э. Предложенная им периодизация выглядит следующим образом: 1) VIII–VII вв. до н. э. — памятники майэмирского типа (Славянка, курган 19; Юпитер, курган 1; Канай, курган 7 и др.); 2) VI–IV вв. до н. э. — памятники пазырыкского типа (Мало-Красвоярка; Кызыл-Ту, курганы 2, 4 и др.); 3) III–I вв. до н. э. — памятники кулажургинской культуры (Славянка; Баты; Кула-Журга; Тускаин и др.). Последнюю группу памятников он разделил, на наш взгляд, несколько преждевременно, еще на три этапа.
Главные положения этой рукописи в уточненном виде вошли в последнюю печатную работу С.С. Черникова (1975б), посвященную проблемам хронологии и локальной специфики групп памятников. Здесь все исследованные погребальные комплексы он подразделил на два больших хронологических периода: VII–IV вв. до н. э. и III в. до н. э. — I в. н. э., т. е. объединил два первых периода, но убрал VIII век до н. э. и расширил последний период, кулажургинский. Территориальное разделение памятников на две группы было полностью подтверждено. Это группы северная — памятники долины Иртыша, тяготеющие в культурном отношении к алтайским, и южная — район оз. Зайсан и хребта Тарбагатай, археологические материалы которой наиболее близки среднеазиатским. Уровень археологической изученности не позволяет достоверно провести границу между этими территориальными группами, только предположительно можно наметить ее по линии Аягуз — оз. Зайсан (карта 6).
Археологические исследования С.С. Черникова в долине Иртыша были продолжены в 60-70-е годы экспедицией Усть-Каменогорского педагогического института, руководимой Ф.Х. Арслановой (Арсланова Ф.Х., 1962; 1969; 1972а; 1972б; 1974; 1975). В 1977 г. развернулись работы археологической экспедиции Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР в зоне строительства Шульбннской ГЭС (Акишев А.К., Алпысбаев Х.А., Максимова А.Г., 1978; Трифонов Ю.И., 1981; 1985; Ахинжанов С.М., 1983; 1985; Ермолаева А.С., 1983; 1985; Самашев З.С., 1981; 1983; Самашев З.С., Боковенко Н.А., 1985), позволившие значительно увеличить источниковедческую базу по культуре ранних кочевников Восточного Казахстана, в частности по кулажургинской культуре (Арсланова Ф.Х., Самашев З.С., 1985). Развернула работу по изучению края экспедиция Восточноказахстанского областного музея (Арсланова Ф.Х., 1981; 1983; 1986; Самашев З.С., Кущ Г.А., 1985), исследовавшая интересные погребальные памятники в долине Иртыша.
Последняя обобщающая работа по ранним кочевникам Восточного Казахстана — раздел в «Истории Казахской ССР» (1977) — принадлежит М.К. Кадырбаеву. Он также рассматривает восточную часть Казахстана как отдельную область, но отмечает при этом, что население северных горных районов испытывало воздействие соседних алтайских племен, а южных — тяготело к Семиречью. Несмотря на это, история развития культуры кочевников Восточного Казахстана излагается в целом. Особо выделяются горные районы в верховьях Бухтармы, неразрывно связанные с Алтаем. К Восточному Казахстану М.К. Кадырбаев относит еще один, четвертый, район — Павлодарское Прииртышье, отмечая близкое сходство его с Западной Сибирью.
В написанном М.К. Кадырбаевым разделе «Истории Казахской ССР» использована алтайская периодизация, и первых два этапа — майэмирский VII–VI вв. до н. э. и берельский (или пазырыкский на Алтае) V–IV вв. до н. э. — охарактеризованы главным образом по алтайским материалам. С территории Восточного Казахстана для характеристики первого этапа привлечен Чиликтинский могильник, для второго — могильник Усть-Буконь, третий, кулажургинский, этап III–I вв. до н. э. выделен по памятникам Восточного Казахстана, изученным С.С. Черниковым. Работа М.К. Кадырбаева дает общее представление о главных этапах культуры ранних кочевников региона, хотя и не исчерпывает всех известных памятников. Периодизации, предложенные С.С. Черниковым и М.К. Кадырбаевым, в основном совпадают, отличаясь в незначительных деталях. В последней отмечается большая близость памятников Восточного Казахстана к Алтаю. В дальнейшем изложении мы анализируем только памятники Тарбагатая и долины Иртыша, поскольку горные районы и Павлодарское Прииртышье связаны с другими культурами.
Учитывая существующие периодизации, а также новый археологический материал, в том числе особенности погребального обряда, конструкции курганов и вещевой комплекс, наиболее реальным представляется выделение трех последовательных этапов.
Этап I — начальный (зевакинско-чиликтинский) — датируется VIII — началом VI в. до н. э. Возможно, его нижняя дата «удревнится» до IX в. до н. э., принимая во внимание синхронные раннекочевнические комплексы Алтая типа Курту II (IX–VIII вв. до н. э.) (Сорокин С.С., 1966а, с. 47). Возможность отнесения ряда памятников скифского облика к столь раннему времени и обоснование этой даты уже обсуждались в литературе при анализе материала соседних территорий (Акишев К.А., Акишев А.К., 1978, с. 50; Грязнов М.П., 1983а, с. 3–18). Не исключено, что при детальном исследовании зевакинских или измайловских комплексов VIII–VII вв. до н. э. часть из них на основе типологического анализа и методов дендрохронологического и радиоуглеродного датирования можно будет отнести и к более раннему времени. Но пока еще нет достаточно объективных данных для окончательного решения вопроса о столь ранней датировке раннекочевнических памятников Восточного Казахстана.
Этап II — средний (буконьский) — датируется концом VI–IV в. до н. э. на основе представительных аналогий с материалами пазырыкской эпохи Алтая.
Этап III — поздний (кулажургинский) — датируется III в. до н. э. — I в. н. э. Правда, и здесь хронология памятников может уточняться по мере накопления новых материалов.
Погребальный обряд ранних кочевников Восточного Казахстана, генетически связанный с культурами периода поздней бронзы, на этапе I претерпел существенные изменения и со временем приобрел локальную специфику. В основном это подкурганные захоронения различных размеров, расположенные в пределах могильников эпохи бронзы или формирующие собственные цепочки курганов, как правило, в центральной части долин.
Курганы южной группы памятников (Чиликтинские) характеризуются следующими чертами. Курганные насыпи (диаметр 20-100 м, высота 8-10 м) сложены из земли и мелкого щебня, внутри — из слоев битой глины и дерна. Поверхность облицована крупными гальками, часто светлого тона. В основании насыпи — ограда из крупных камней (табл. 55, 4). Могильные квадратные ямы неглубоки (0,6–1,3 м), имеют с восточной стороны дромос (ширина до 2 м), выходящий на поверхность. Яма и дромос перекрыты деревянными бревнами и поверх них — камнями (табл. 55, 5). В одном случае (Чиликта, курган 5) в могильной яме сооружены клеть и пол из толстых досок, но, видимо, чаще дно устилали войлоком или коврами. В некоторых курганах тот или иной из перечисленных признаков отсутствует, что, однако, не дает права относить их к иной культуре. Почти все могилы ограблены, поэтому ориентировка погребенных определяется предположительно — головой на запад. Усопших укладывали в одеждах на подстилки (войлок и т. д.). Одежды были украшены всевозможными бляшками, нашивными золотыми дисками, бисером. Мужчинам клали оружие (лук, колчан со стрелами, кинжал, нож). Захоронения лошадей и заупокойная пища в сосудах пока не выявлены, в единичных случаях найдены остатки мясной пищи (кости барана). Наиболее богатым, с пышным сопроводительным инвентарем, оказался в Чиликте курган 5, так называемый Золотой. Хотя могила ограблена, в ней сохранились остатки кожаного колчана с 13 бронзовыми наконечниками стрел и разнообразные нашивные золотые бляшки (более 500), украшавшие различные предметы и одежду. Датировка кургана установлена по ранним формам втульчатых ромбических наконечников стрел и характерным изделиям раннескифского звериного стиля. Дата, предложенная С.С. Черниковым, — VII–VI вв. до н. э. — пока не вызывает возражений. Аналогичные курганные насыпи, вымощенные сверху крупной галькой светлых тонов, прослежены и в могильнике Чаган-Обо (табл. 55, 1), хотя подкурганные сооружения свидетельствуют в пользу ритуального характера этих памятников. Под одним из курганов, на уровне древнего горизонта, выявлены остатки сожжения (уголь, обугленные бревна, шлак, кости животных), а рядом с неглубокой ямой встречены наконечники стрел, каменный оселок, кремневый отщеп.
В долине Алакуль прослежены могилы, представляющие еще один вариант погребального обряда южной группы памятников, — это захоронения в подбоях (могильники Арасан I, II и Джарбулак). Погребенных в подбоях укладывали в вытянутом положении, головой на запад, а вход заставляли плитами (табл. 55, 6). В могилу клали зеркало, нож, оселок, различные поделки из кости и украшения. Алакульские подбои — одни из наиболее ранних сооружений такого рода. Подобные захоронения сакского времени известны в соседнем Семиречье (Джамбульская обл.) (Максимова А.Г., 1969) и Центральном Казахстане (Кадырбаев М.К., 1966).
Исключительно большие размеры курганов Чиликтинской долины, в сооружении которых должно было участвовать большое количество людей, богатство сопровождающего инвентаря — все указывает на высокое социальное положение погребенных. Возможно, что в этих курганах были захоронены представители племенной верхушки, а быть может, и сами вожди племени.
Долины с монументальными погребальными сооружениями наиболее знатных представителей общества известны и на других территориях: Пазырыкская — на Алтае, Уюкская — в Туве, Салбыкская — в Хакасии и т. д. Курганы Чиликты более скромны, чем «царские» погребения Иссыка и Бесшатыра в Семиречье с их сложными деревянными постройками. Так же, как в курганах Семиречья, в Чиликте не обнаружены захоронения коней и нет гробов-колод. Погребенные южной группы, как правило, европеоиды, хотя у некоторых из них прослеживается монголоидная примесь (Гинзбург В.В., 1956; 1961). Можно полагать, что кочевники Тарбагатая входили в состав сакских племен, так же как и племена соседнего Семиречья.
Погребальные сооружения начального этапа (VIII — начало VI в. до н. э.) в долине Иртыша имеют форму небольших округлых и прямоугольных оград, сложенных из различного камня (Зевакино; Когалы I; Юпитер, курган 1; Славянка, курган 19; Канай, курган 7 и др.). Захоронения совершались либо на уровне древнего горизонта (в Зевакинском могильнике — в основном дети), либо, в большинстве случаев, — в неглубоких (до 1,2 м) грунтовых ямах овальной или прямоугольной формы. В Зевакинском могильнике преобладают одиночные захоронения в скорченном положении, чаще на правом боку, реже — на левом, головой на юго-запад и юг. Иногда встречаются коллективные захоронения двух-трех человек (табл. 55, 2). В некоторых могилах найдены остатки сопроводительной пищи — кости лошади и овцы. В большинстве могил погребальный инвентарь не обнаружен, хотя не исключено, что он был из органических материалов и просто не сохранился. В остальных случаях погребенным положены сосуды, ножи, единичные поделки из бронзы, кости и камня (Арсланова Ф.Х., 1974, с. 51–60). Особенность зевакинских могил заключается в сохранении оградок ранних форм, типичных для периода поздней бронзы, скорченного положения погребенных и южной ориентировки, а также посуды андроновского облика. Однако сопровождающий инвентарь (ножи, аргиллитовые застежки, украшения) уже раннескифских форм. Аналогичная ситуация прослеживается и в могильнике Измайловка, где посуда позднеандроновского облика сочетается в одном комплексе с бронзовым набором раннекочевнической сбруи (Ермолаева А.С., 1983, с. 437, 438).
Погребальный обряд этих памятников предусматривал положение конской сбруи на горизонте, в пределах ограды, недалеко от могилы погребенного. Скорее всего к этому же типу обряда относится и «клад» бронзовых предметов, составляющих полный комплект конской сбруи (табл. 56, 22–30), найденный у с. Камышинка (Арсланова Ф.Х., 1972б). По-видимому, памятники типа Камышинки отражают особенности всаднического погребального обряда, генетически связанного с культурами Саяно-Алтая, где для VIII (возможно, и IX) в. до н. э. фиксируется обряд захоронения всадника и уложенного рядом коня (с уздой аржанского типа) на уровне древней дневной поверхности или в неглубокой (15 см) яме (Курту II; Баданка IV). Обряд, подобный обнаруженному в Измайловке, когда погребенному клали около могилы или в ограде только один-два комплекта сбруи, зафиксирован в археологических памятниках того же времени и на соседних территориях — например, в Туве (Алды-Бель, курган 21; Хемчик-Бом III, курган 2; Ортаа-Хем III, курган 11; Баданка IV, курган 15) (Грач А.Д., 1980; Боковенко Н.А., 1986, с. 46–48).
Для начального этапа характерны также захоронения в каменных ящиках (табл. 55, 3), но с деревянным перекрытием, где умершие обращены головой уже на запад или северо-запад (Юпитер; Славянка; Канай). Мужчинам у левого бедра обычно клали колчан со стрелами, наконечники которых, как правило, разных типов. Сочетание их в одном комплексе позволяет определить дату сооружения курганов (Акишев К.А., 1963; Черников С.С., 1965, рис. 6, 3–6; Медведская И.Н., 1972, с. 84, след.).
Средний этап, буконьский (конец VI–IV в. до н. э.), представлен памятниками двух вариантов: пазырыкского типа и собственно буконьского. Для первых (например, Кызыл-Ty) характерны захоронения под каменно-земляными курганами. Погребенные находились в глубоких (до 2,5 м) ямах квадратной формы с округлыми углами. На дне могилы складывали сруб из бревен, вплотную примыкавший к южной стене. Покойники в срубе лежали на спине в вытянутом положении, головой на запад или северо-запад и север. Сопровождающий инвентарь состоял главным образом из предметов вооружения, конского снаряжения и посуды. Между срубом и северной стенкой ямы часто укладывались две лошади, головой на восток; одна из них, как правило, взнуздана и оседлана. Сохранились следы войлочного седла.
Погребальные памятники буконьского типа (могильник Усть-Буконь) представляют собой в основном небольшие (диаметр 8-12 м) курганы с земляной насыпью. Выделяется курган диаметром 80 м, монументальная насыпь которого может свидетельствовать о высоком статусе погребенного. Могильные ямы, как правило, перекрыты бревенчатым накатом из лиственничных бревен, которые держались в некоторых случаях на специальных уступах (табл. 55, 7).
Погребенные лежат в прямоугольных ямах в вытянутом положении на спине, головой на северо-запад и север (табл. 55, 8). Мужчин укладывали с оружием, женщин — с украшениями и посудой.
Антропологические материалы свидетельствуют о разнообразии расового состава буконьских погребенных. Здесь представлены европеоидные переходные типы — от андроновского к типу Среднеазиатского междуречья. Хорошо заметна, особенно у женщин, монголоидная примесь, которая, как полагают антропологи, является результатом механического смешения представителей разных расовых типов того периода.
На небольших материалах основано предположение о близости антропологического типа населения Усть-Букони и Чиликты (Гинзбург В.В., 1961; Гинзбург В.В., Трофимова Т.А., 1972).
Переходя к анализу памятников этапа III, прежде всего отметим, что, как и в других районах евразийских степей, в долине Иртыша на рубеже IV–III вв. до н. э. происходят резкие изменения: меняются формы погребальных сооружений, обряд погребений и облик культуры в целом. Так, в Прииртышье стали преобладать погребения в каменных ящиках. Подобные погребальные сооружения на этой территории существовали еще в конце эпохи бронзы (некоторые курганы Зевакинского могильника; Когалы I) и на этапе I (могильник Юпитер). Поэтому нельзя исключить возможность продолжения этой традиции и в скифское время (этап II), хотя материалов для такого утверждения пока нет. Если, характеризуя археологические комплексы двух первых хронологических этапов, мы говорили лишь о памятниках определенного типа, то этап III, представленный значительным количеством погребальных памятников, можно с полным основанием квалифицировать как кулажургинскую археологическую культуру. В качестве культуры рассматривал эти памятники и С.С. Черников.
Все курганы кулажургинской культуры III в. до н. э. — I в. н. э. примерно одинаковы (Кула-Журга; Славянка; Баты; Тускаин и др.). Они невелики (диаметр 5-15 м), с насыпью высотой до 0,6 м и камнями в основании — видимо, остатками разрушившейся круглой оградки. Курганы диаметром около 30 м единичны (Баты; Пчела). Погребения совершены в каменных ящиках из гранита или сланца (табл. 55, 11–14), такими же плитами перекрыты и грунтовые ямы. Иногда фиксируются небольшие расширения-подбои в головах парных захоронений (Баты, курган 42). Как правило, захоронения одиночные. Погребенных укладывали в вытянутом положении, головой на восток (более ранние) или запад (более поздние) (Черников С.С., 1975б, с. 135). В некоторых курганах (с каменными ящиками) обнаружены захоронения всадников с конями, но кони уже не оседланы и не взнузданы, как в пазырыкское время (табл. 55, 9, 10). В шести случаях вместо целых убитых лошадей в могилу положена только шкура с головой и копытами — своеобразная «тайэлга». Мясо такой лошади скорее всего съедали тут же, на тризне по умершему (Черников С.С., 1972).
Погребальный инвентарь невелик и с течением времени делается все беднее. Чаще всего встречаются кувшинообразные сосуды ручной лепки. Большинство из них не орнаментировано, есть покрытые красной краской, а на плечиках бывает валик с насечками. Фиксируются также остатки деревянных лотков, чашек, каких-то деревянных предметов. Посуду помещали в головах, небольшие деревянные чашки — у пояса. Немногочисленные находки железных орудий труда, главным образом ножей, и оружия говорят о вытеснении бронзы из этих сфер деятельности и замене ее железом. Однако украшения и некоторые предметы туалета по-прежнему делались из бронзы. Мужчинам клали оружие, женщинам — предметы туалета (зеркало, ларчик с красками и т. д.), украшения (золотые серьги (одна — с грушевидной подвеской), восьмеркообразные серьги из тонкого листового золота, цилиндрические и круглые бусы из пасты и стекла). Во многих случаях у головы погребенного клали курдюк (хвостовая часть барана), в двух случаях в сосудах найдены остатки растительной пищи — чешуйки проса (Черников С.С., 1975б, с. 136).
Достаточно компактную группу погребений кулажургинской культуры образуют курганы могильников Кула-Журга, Тускаин и единичные насыпи в могильниках Кызыл-Ту, Юпитер, Мало-Красноярка. Они занимают значительный (протяженность более 250 км) участок в долине Иртыша, от Букони до Шульбы. Всего в 10 могильниках раскопано более 80 курганов кулажургинской культуры, но ни один могильник не исследован полностью. Основную массу погребений составляют захоронения в каменных ящиках различной конструкции с обычным набором инвентаря и заупокойной пищей (курдюк барана). Для погребений в каменных ящиках характерны преимущественно одиночные и, реже, парные захоронения.
В небольшом количестве и главным образом в Кула-Журге встречены погребения в грунтовых могилах.
Ориентировка погребенных установлена в 40 могилах. Половина из них обращена головой на запад, четвертая часть — на восток, единичные костяки — на северо-запад, юго-восток, северо-восток и север. Изредка при погребении человека есть конское захоронение или вместо него положена шкура коня. Погребальный инвентарь беден и однообразен. Он включает единичные глиняные и деревянные сосуды, железный нож и небольшое количество украшений.
Необычный обряд захоронения выявлен в двух курганах могильника Славянка. Кости человека не лежали в анатомическом порядке, а были разложены кучками, очевидно, уже после того как истлели мягкие ткани. В одном из курганов предумышленно разложены кости двух умерших — например, берцовые положены рядом с бедренными, а локтевые — рядом с плечевыми. В первой могиле в головах стоял хорошо сохранившийся деревянный кувшин с петлевидной ручкой; во второй — два глиняных кувшина, железные ножи, золотые крестовидная бляшка, серьга и листки фольги. Необычное расположение костей умерших в могильнике Славянка находит полное соответствие в погребальной практике на сарагашенском этапе тагарской культуры (Новомихайловский могильник) и у таштыкских племен Енисея. Здесь также имеются примеры, когда кости кучками положены почти в анатомическом порядке, но с некоторыми нарушениями (Вадецкая Э.Б., 1975, с. 177). На Енисее подобные захоронения обнаружены в грунтовых могилах в низких деревянных срубах, а в Прииртышье — в каменных ящиках. Причины, обусловившие сходство погребального обряда у населения двух областей, пока не выяснены.
В могильнике у с. Пчела на правом берегу Иртыша, к северу от Кула-Журги, из 15 раскопанных курганов 10 относятся к рассматриваемой культуре. В них 10 захоронений совершены в каменных ящиках (табл. 55, 12–14). В четырех из них внутри оказались остатки деревянного ящика, а в двух — вероятно, остатки деревянного гроба. Шестеро погребенных обращены головой на запад, четверо — на северо-запад. Погребальный инвентарь беден: один-два глиняных сосуда, курдюк (хвостовые позвонки) барана и железный нож. В одной могиле найдена серьга из серебряной проволоки. Особо отметим курган 15, под насыпью которого находилось два каменных ящика, расположенных рядом и перекрытых одними и теми же плитами.
К рассматриваемому периоду относится также группа курганов в Зевакинском могильнике. В грунтовых могилах умершие положены у южной стенки, а на приступке вдоль северной стенки — захоронение лошади. Ориентировка погребенных восточная.
В могилах найдены глиняные сосуды, курдючные части барана, отдельные предметы быта и украшения. Один из сосудов украшен росписью красной краской (Арсланова Ф.Х., 1969; 1972а). Материалы эти не опубликованы, поэтому невозможно провести детальное сопоставление. Однако все основные особенности обряда позволяют считать эти памятники вариантом кулажургинской культуры. Курганы, сходные с кулажургинскими, имеются в могильниках Джартас III, Карашат III (Самашев З.С., 1981; Арсланова Ф.Х., Самашев З.С., 1985, с. 29). В последнем случае отмечено также большое сходство с горноалтайскими памятниками.
Близость культуры кочевников Алтая и Прииртышья выступает особенно наглядно в глиняной посуде — в сходных ее формах и прежде всего в одинаковом способе орнаментации налепными валиками с насечками. На сходство керамики уже обращали внимание (Завитухина М.П., 1966б). Правда, сосудов с налепными валиками в памятниках Алтая значительно больше, и они разнообразнее, чем в Прииртышье. Нам представляется, что сходство кулажургинских памятников с синхронными комплексами соседнего Алтая выступает достаточно определенно и, весьма возможно, объясняется близостью и родством населения. С.С. Черников подчеркивал элементы сходства кулажургинского населения с усунями Семиречья, но в свете новых археологических материалов кажутся более реальными близкие связи населения, оставившего кулажургинскую культуру, с жителями соседнего Алтая.
Что касается происхождения кулажургинских памятников, то следует обратить внимание на сходство их обряда с погребальным обрядом одного из курганов Кызыл-Ty, относящегося к предшествующему этапу V–III вв. до н. э. В этом, более раннем, кургане погребение совершено в низком деревянном срубе, а в северной его части положен верховой конь. В некоторых курганах Кула-Журги совпадают устройство могилы и обряд, но костяк находится в каменном ящике. Весьма возможно, что именно к комплексам типа Кызыл-Ту, имеющим прямые аналогии в памятниках Алтая, и восходят кулажургинские. Кроме того, из общей массы кулажургинских памятников выделяется несколько курганов с захоронением коней. Они, вероятно, являются более ранними (IV–III вв. до н. э.). Большинство же курганов хронологически расчленить нельзя. Все сказанное разрешает, на наш взгляд, высказать предположение об известной генетической преемственности между населением буконьского и кулажургинского этапов.
Население Прииртышья III в. до н. э. — I в. н. э., как и соседних районов Алтая, а также Семиречья, в расовом отношении характеризуется разнородностью, смешением представителей разных антропологических типов. В основе оно было европеоидным.
Появление монголоидной, примеси отмечено уже на буконьском этапе. Она несколько усиливается на черепах из погребений кулажургинской культуры. Исследователи отмечают более выраженную монголоидную примесь у женщин (Гинзбург В.В., 1956; Гинзбург В.В., Трофимова Т.А., 1972).
Из-за отсутствия поселенческих комплексов ранних кочевников Восточного Казахстана их культура представлена только вещами из погребений и случайными находками, которые, несмотря на обилие и разнообразие, все же ограничивают возможность полной реконструкции традиционной культуры общества в целом. Мало археологических данных для характеристики жилищ, транспорта, различных ремесел.
Орудия труда. Представлены преимущественно ножами, оселками, шильями. Наиболее ранние (VIII–VI вв. до н. э.) ножи отливались только из бронзы. По форме наверший и очертанию лезвия они делятся на несколько типов. Для начального этапа характерны ножи с кольцевидным, грибовидным, валиковым навершиями, а также с навершием в виде «арки на кронштейне», как правило, с хорошо выделенной широкой и длинной, прямоугольной в сечении рукояткой и широким дугообразным лезвием, сужающимся к концу (табл. 56, 2–6). Кончик лезвия у этих ножей слегка оттянут. Ножи с зооморфными навершиями, в частности в виде стилизованного кошачьего хищника (Славянка, курган 19), весьма редки и наиболее типичны для культур Саяно-Алтая. Ножи с кольцевидным навершием и прямым длинным лезвием — наиболее распространенный и повсеместно встречающийся тип VI–V вв. до н. э. В то же время начинают появляться и железные ножи, которые позже, в кулажургинской культуре, занимают ведущее место. Оселки для заточки орудий труда и оружия, как правило, вытянуто-прямоугольных форм и в верхней части имеют отверстия для подвешивания к поясу (табл. 56, 57). Известны костяные игольники из трубчатых костей (табл. 56, 43). Из кости и рога изготовлены различные предметы быта: пряжки, гребни различных форм (табл. 56, 44), застежки и т. д.
Предметы туалета. Раннескифские зеркала представляли собой круглые диски с высоким бортиком по краю и петлей в центре для подвешивания (табл. 56, 21). Нерабочая поверхность их в некоторых случаях украшена рельефными изображениями животных, как это можно видеть на великолепном бронзовом зеркале из Усть-Бухтармы (Грязнов М.П., 1947, рис. 4, 11) или на измайловском зеркале (табл. 57, 18), у которого вместо петельки есть боковая ручка. В VI–IV вв. до н. э. зеркала становятся пластинчатыми, боковые ручки либо отливаются вместе с диском, либо вместо ручки в диске делается отверстие для руки (табл. 56, 40, 41). В конце I тысячелетия до н. э. употребляются пластинчатые зеркала овально-заостренной формы с небольшой петелькой для подвешивания на одном конце (Кула-Журга; табл. 56, 58).
Оружие и конское снаряжение. Оружие представлено мечами, кинжалами, луками и стрелами. Ранние мечи — длинные с грибовидным навершием и с прямым, четко выделенным перекрестьем (табл. 56, 1). Типологически они продолжают линию развития кинжалов периода поздней бронзы. Удлинение клинка и обоюдоострость, а также защитное перекрестье обусловлены необходимостью сражаться в конном строю. Со временем этот тип оружия специализируется, клинок уменьшается в размерах, и во второй половине I тысячелетия до н. э. уже характерны акинаки двух типов: с прямым перекрестьем, прорезной ручкой и антенновидным навершием; с бабочковидным перекрестьем и прямым навершием (табл. 56, 31, 32, 49). С этого времени оружие изготавливают уже из железа.
Наконечники стрел находят в колчанах, от которых в большинстве случаев остаются лишь небольшие фрагменты. Колчаны, как правило, кожаные, мехом наружу, укрепленные деревянной основой. Наиболее богатые украшены золотыми бляшками. Количество и состав стрел различны. Выделяется несколько типов наконечников стрел. Ранние бронзовые — двухлопастные с листовидным, асимметрично-ромбическим или ромбическим пером и длинной втулкой, которая со временем уменьшается и становится «скрытой». Втулки у некоторых двуперых наконечников снабжены шипом (табл. 56, 15–19). Происхождение втульчатых двуперых наконечников связывают с андроновской культурой (Оразбаев А.М. 1958). На раннем этапе появляются также трехперые втульчатые наконечники с трехгранной боевой головкой. Использовались и костяные наконечники стрел — черешковые, ромбические в сечении, иногда со специальным шипом (табл. 56, 20). С VI в. до н. э. в стрелковом вооружении доминируют железные и костяные трехперые и трехгранные (как втульчатые, так и черешковые) наконечники стрел, более устойчивые в полете (табл. 56, 34–39). Основные формы всех типов наконечников стрел широко распространены у кочевников Евразии. Сочетание в одном колчане наконечников разных типов, часто из разного материала (металл и кость), вызвано, видимо, их функциональным назначением. Как известно, лук со стрелами использовался у кочевников не только для боевых действий, но и для различных состязаний и охоты.
От конского снаряжения в могилах сохраняются лишь металлические части узды и сбруи: удила, псалии, бляшки ремней, подпружные пряжки примитивного мягкого седла. Узда раннего типа принципиально отличается от узды второй половины I тысячелетия до н. э. системой крепления удил и псалиев. На начальном этапе трехдырчатые псалии крепились к стремевидным удилам наглухо внахлест ремешками (Грязнов М.П., 1983а, рис. 7, 2), а примерно с конца VI в. до н. э. двудырчатые псалии уже продевались в кольчатые удила (табл. 56, 8-10, 22–24, 59–61). Правда, последний вариант псалиев зафиксирован в единичном случае и на раннем этапе. Так, в измайловском комплексе есть стремевидные удила с большим дополнительным отверстием, в которое продевались бронзовые двудырчатые псалии (Грязнов М.П., 1947, рис. 3). Для раннего времени характерны цилиндрические перекрестники ремней, двойники и раздвоители ремней, нащечные бляхи различных форм, парные подпружные пряжки (одна из них со шпеньком) овально-сердцевидной формы (табл. 56, 11–14, 25–30). Поздние типы конского снаряжения представлены уздой рядовых кочевников, и поэтому по форме они просты и выполнены из кости (рога): это слегка изогнутые двудырчатые стержневидные псалии и подпружные прямоугольные и пластинчатые пряжки (табл. 56, 59–63). Не исключено, что в богатых захоронениях узда была значительно наряднее и сложнее.
Керамика, бронзовая и деревянная посуда. В раннекочевнических погребениях (VIII–VI вв. до н. э.) Восточного Казахстана глиняной посуды практически нет. Редкие сосуды, как правило, бывают баночной и горшковидной формы позднеандроновского облика (Арсланова Ф.Х., 1974, с. 51, 57).
Для этого времени наиболее характерны бронзовые котлы, получившие широкое распространение по всем евразийским степям (Боковенко Н.А., 1981а). В Восточном Казахстане эти большие (высота до 50 см) полусферические сосуды на полой ножке представлены тремя экземплярами, которые различаются формой ручек и орнаментом (Арсланова Ф.Х., Чариков А.А., 1980, с. 147–155). Выделяются три варианта котлов: с дуговидными ручками (Кок-Терек) и противостоящим солярным орнаментом на тулове; с дуговидными ручками и тремя выступами на них (Чердояк); с кольцевидными ручками (Ленинка). Использовали котлы вместе с жертвенниками для приготовления специальной пищи при различных церемониях, празднествах и обрядах. В этом отношении наиболее показателен бронзовый котел из Кок-Терека. У дна этого котла есть рельефный орнамент в виде расходящихся лучей (табл. 56, 7). Он аналогичен орнаменту на краснознаменской обойме из Ставрополья, который связан с культовой символикой переднеазиатского круга, в частности, с символикой богини войны и охоты Иштар (Петренко В.Г., 1980, с. 15–19).
Для буконьского этапа характерна посуда ручной лепки различных типов, но большинство составляют кринкообразные формы. Обжиг посуды слабый, поверхность темно-серая, глина в изломе серая. По форме выделяются кринкообразные сосуды с отогнутым наружу венчиком и разной степенью раздутости боков (в единичных случаях есть вертикальные небольшие ручки); небольшие шаровидные сосуды с отверстиями в венчике для подвешивания; плоскодонные сосуды с загнутым внутрь венчиком; котловидные сосуды на поддоне с вертикальными и горизонтальными ручками (табл. 56, 45–48). Последний тип, несомненно, имитирует бронзовые котлы, которые, видимо, в это время заменяются керамическими. Котловидные сосуды, как правило, больших размеров (высота до 36 см), почему их и клали в коллективные могилы (Кызыл-Ту, курган 4). Аналогичное явление прослеживается на сарагашенском (IV–III вв. до н. э.) и последующих этапах татарской культуры в Минусинской котловине, где котловидные сосуды, но меньших размеров, также обнаружены в коллективных могилах. Этот факт может свидетельствовать о проникновении на Енисей культурного импульса из Средней Азии и Казахстана (Боковенко Н.А., Седых В.Н., Красниенко С.В., 1983, с. 81). В начале I тысячелетия н. э. разнообразные котловидные сосуды широко распространены на тесннском этапе татарской культуры, в таштыкской (Кызласов Л.Р., 1960) и кокэльской (Вайнштейн С.И., Дьяконова В.П., 1966) культурах Саяно-Алтая. Кулажургинская посуда преимущественно кувшинообразной формы, разной величины и с разной степенью округлости боков (табл. 56, 51–54). Ее украшают налепные горизонтальные и вертикальные валики с вдавлениями на тулове и шейке сосудов (табл. 56, 53, 54). Встречаются шаровидные сосуды, но с вертикальной шейкой (табл. 56, 51, 52). Из-за плохого обжига поверхность посуды серая, хотя встречаются экземпляры красноватых оттенков. На некоторых сосудах зафиксированы следы орнамента красной краской (охрой?).
Деревянная посуда представлена кувшинообразными формами с небольшой ручкой на боку, а также низкими подносами прямоугольной формы (табл. 56, 55, 56), характерными из-за своей простоты и надежности для широкого круга кочевых культур. Видимо, на них довольно часто клали пищу для усопших, однако сами деревянные подносы в могилах сохраняются редко.
Одежда и украшения. Костюм погребенных мужчин, типичный для кочевников, состоял скорее всего из облегающих тело куртки и штанов. Куртка-кафтан, видимо, была короткой, запахивалась на левую сторону, о чем свидетельствуют трех желобчатые и круглые застежки, находимые в могилах (табл. 57, 21–24), а также изображения людей в одежде на бляхах из Сибирской коллекции Петра I и реконструкция иссыкского костюма. По аналогии с находками из алтайских курганов можно предполагать, что головной убор кочевников Восточного Казахстана имел вид остроконечной шапки, а обувь состояла из мягких войлочных чулок. Как и в Семиречье (Иссык), одежду наиболее знатных погребенных украшали многочисленные бляшки, выполненные из тонкого листового золота. Так, чиликтинский костюм был украшен разнообразным бисером, нашивными бляшками с пунсонным орнаментом в виде сегмента, треугольника, ромба или зооморфными (в виде птички, кошачьего хищника, орла, кабана) и полосками золотой фольги (Черников С.С., 1965). Все эти вещи отличаются высоким художественным мастерством (табл. 57, 2–6, 12, 14, 16, 17). Во многих случаях использована техника инкрустации и зерни. В глаза и уши зооморфных фигур, как правило, вставляли бирюзу. Блестящим примером ювелирного искусства служит объемное изображение хищной рыбы (длина 11,2 см), выполненное из золотого листа, инкрустированное бирюзой (глаза, плавники) и украшенное по тулову зернью (табл. 57, 6). В рядовых курганах костюм погребенных значительно скромнее и лишь иногда украшен отдельными нашивными бляшками в виде животных. С III в. до н. э. зооморфные украшения вообще перестают употребляться в качестве отделки костюма. Их сменяют растительные узоры (например, золотая нашивная бляшка четырехцветкового лотоса из кургана 15 могильника Славянка; табл. 57, 37).
Кроме украшений одежды, в мужских и женских могилах находят различные серьги, бусы, гривны, нагрудные бляхи. Серьги раннескифского времени сделаны в виде кольца или полукольца из бронзовой или золотой проволоки (Арсланова Ф.Х., 1974, табл. III). Скорее всего позже к ним приделывали подвески типа чиликтинских (биконической или пирамидальной формы, украшенные бирюзой; табл. 57, 7, 8). В конце I тысячелетия до н. э. появляются серьги восьмеркообразной формы или в виде колечка с небольшой овальной подвеской (табл. 57, 39). Использовались самые разнообразные бусы — сердоликовые, бирюзовые, стеклянные, бронзовые, золотые, гофрированные и витые (табл. 57, 15, 27–29, 31, 36). Формы бус также варьируют: дисковидные, цилиндрические, биконические, шаровидные и т. д., что, видимо, свидетельствует о налаженном местном производстве.
Искусство. Произведения искусства ранних кочевников Восточного Казахстана весьма разнообразны. Вплоть до III в. до н. э., в соответствии со сложной системой идеологических представлений, многие вещи украшены изображениями в скифо-сибирском зверином стиле. Выполнялись они силуэтом в плоскостном варианте (аппликации из золотого листа или наскальные изображения), в барельефе и круглой скульптуре, как правило, из металла (бронза и золото). Правда, не исключено, что произведения искусства из органических материалов просто не сохранились. Состав зооморфных изображений обширен — это благородный олень, кабан, кошачий хищник (тигр, барс), птицы (орел) и рыбы (табл. 57, 1–6, 16–19, 33–35). Преобладают изображения оленя и кошачьего хищника. Многочисленные варианты последнего образа (плоскостный, в барельефе и круглой скульптуре), используемого в различных целях (украшение одежды, зеркал, конской сбруи, бронзовых жертвенников), свидетельствуют о большой значимости его в изобразительном искусстве кочевников региона в VIII–IV вв. до н. э. В петроглифах, кроме зооморфных изображений встречаются антропоморфные, часто в составе более сложных сюжетов и композиций (сцены охоты, культовые действия, батальные события). Наиболее интересна динамичная сцена из Сагыр, где два воина дерутся между собой чеканами (табл. 57, 11) — оружием, совершенно не характерным для этого региона, но типичным для синхронных культур Саяно-Алтая.
Древнее население Восточного Казахстана не было этнически однородным, о чем свидетельствует не только своеобразие археологических материалов северной и южной групп, но и неоднородность антропологических материалов (Кадырбаев М.К., 1977, с. 255). Воздействие алтайских племен испытывали, видимо, обитатели предгорной части долины Иртыша. Более южные племена в этнокультурном отношении тяготели к племенам Семиречья. В целом же население Восточного Казахстана, особенно в VIII–IV вв. до н. э., входило в сакский союз родственных племен в широком понимании этого понятия, хотя для более достоверной этнической атрибуции конкретных археологических памятников необходимы специальные исследования.
В письменных сообщениях о походе шаньюя Чжичжы (середина I в. до н. э.) упоминается о народе уге (угие), обитавшем к северу от усуней. Принято локализовать его в Тарбагатае или в долине Иртыша, однако достаточных оснований для этого в источниках нет. С.С. Черников сопоставил сообщение о народе уге с кулажургинскими памятниками (Черников С.С., 1951а; 1975б; Кадырбаев М.К., 1977). Но в литературе высказано также предположение, что эти памятники связаны с населением владения Северные Чаши, которое граничило с владениями усуней (Бернштам А.Н., 1951). Какое из отождествлений справедливо, покажут дальнейшие исследования. Письменные сведения позволяют говорить, что население долины Иртыша и Тарбагатая на рубеже нашей эры было вовлечено в борьбу северных хунну с ханьским Китаем и что на этой территории происходили важные политические события одного из этапов великого переселения народов в степях Евразии.