Алтай и Тува
Алтай и приалтайская степь(М.П. Грязнов)
Наиболее богатые произведениями скифо-сибирского изобразительного искусства и всевозможными изделиями бытового и ритуального назначения археологические памятники открыты и исследованы на Алтае и в прилегающих к нему степях. Но культура и история ранних кочевников этого региона изучены крайне неравномерно. Одни этапы их развития освещены с исключительной полнотой находками в царских и рядовых курганах, другие известны лишь по нескольким памятникам, бедным вещевым материалом; в одних районах исследовано много памятников, другие остались археологически неизученными. Рассматриваемый здесь регион включает две области экологически различные, но в историко-культурном отношении взаимосвязанные на протяжении многих веков.
Алтай — горная страна, отграниченная на севере и северо-западе от Западно-Сибирской низменности сбросовым уступом (высота 300–500 м). На востоке он сливается с Западным Саяном, на юго-востоке — с Монгольским Алтаем, на западе — отрогами опускается к Иртышу, где переходит затем в казахстанский мелкосопочник. Приалтайская степь, куда входят Алейская и Кулундинская степи и Верхнее Приобье, — это восточная часть Западно-Сибирской низменности, примыкающем к Алтаю с севера.
Первые археологические открытия относятся к началу XVIII в., когда после 1713 г. русские стали осваивать степь. В эти годы в степь отправлялись и ватаги «бугровщиков» для расхищения древних могил. Какая-то часть добытых ими из курганов ценностей, возможно небольшая, была доставлена Петру I и составила первую в России великолепную археологическую коллекцию золотых вещей, известную под названием Сибирской коллекции Петра I. Это и ныне одно из лучших собраний по изобразительному искусству ранних кочевников Сибири (Спицын А.А., 1906а; Руденко С.И., 1962а). Такую же по составу, но значительно меньшую по объему коллекцию сибирских золотых вещей собрал тогда же голландский юрист и государственный деятель Н. Витзен, но она сохранилась только в рисунках в посмертном издании его книги о России (Witsen N., 1785; Радлов В.В., 1894, с. 130–133).
Вскоре в Сибирь были направлены первые географические экспедиции. Участники их, ученые путешественники Д.Г. Мессершмидт (1721 г.), Г.Ф. Миллер (1733–1744 гг.), а затем П.С. Паллас (1770 г.), сообщили сведения о хищнических раскопках «бугровщиков». Г.Ф. Миллер произвел первые научные, хотя и не вполне удачные, раскопки курганов и собрал небольшую коллекцию древних вещей скифского времени. С изданием трудов этих экспедиций алтайские древности стали достоянием русской и европейской науки.
В начале прошлого века последовало другое значительное пополнение музеев. Просвещенный деятель Алтайского горного округа П.К. Фролов собрал большую коллекцию алтайских древностей, в том числе художественных изделий в скифо-сибирском зверином стиле. Через посредство Г.И. Спасского это собрание поступило в музеи Москвы и Петербурга. Ныне лучшая часть собрания хранится в Эрмитаже, часть — в Государственном Историческом музее в Москве и две вещи — в Историческом музее в Стокгольме (Borovka G., 1928; Zakharov А.А., 1928; Arne T.Y., 1932, fig. 2; 3).
Начало собственно археологических исследований на Алтае связано с именем тюрколога В.В. Радлова, который в 60-х годах прошлого столетия произвел обширные раскопки в разных районах Саяно-Алтая. Он раскопал два царских кургана скифского времени — Катандинский и Берельский (Радлов В.В., 1895). Долгое время все сведения по археологии Алтая этого периода ограничивались лишь работами В.В. Радлова и неполными публикациями Сибирской коллекции Петра I (Радлов В.В., 1884; Толстой И., Кондаков Н., 1890, с. 43–66). Лишь в 1911 г. А.В. Адрианов раскопал небольшую серию курганов в западном Алтае (Майэмирская степь и под Солонечным Белком), содержавших материал по начальной поре развития культуры ранних кочевников Алтая (Адрианов А.В., 1916).
Исследования советского времени начались с 20-х годов нашего века и сразу же на качественно ином уровне: их проводили профессионалы-археологи. С.И. Руденко и его сотрудники исследовали серию малых курганов и несколько могильников на Алтае и близ Бийска (М.П. Грязнов, А.Н. Глухов, М.Н. Комарова, А.В. Адрианов). М.П. Грязнов в 1927 и 1929 гг. раскопал царские курганы Шибе и Пазырык I, а в 1925 г. произвел обследование берегов р. Обь от Бийска до Барнаула и открыл серию памятников оседлого населения скифского времени. Опираясь на опыт классификации минусинских древностей, созданной С.А. Теплоуховым, и появившиеся новые материалы, М.П. Грязнов предложил свою хронологическую классификацию памятников Алтая и приалтайской равнины (Грязнов М.П., 1930).
Значительными были археологические исследования на Алтае С.В. Киселева и Л.А. Евтюховой в 1934–1937 гг. Они раскопали в нескольких пунктах курганы второй половины I тысячелетия до н. э., в том числе богатый Каракольский курган, курганы в Куроте, Курае и Туэкте на Алтае, а также Быстрянский могильник на р. Катунь в Приалтайской равнине (Киселев С.В., 1951, с. 292–298, 328–330, 352–356). В могильнике Усть-Куюм на р. Катунь Г.П. Сергеев и Г.П. Сосновский в 1932, 1936 гг. вскрыли ранние курганы с захоронениями в каменных ящиках (Марсадолов Л.С., 1981а). В 1930–1935 гг. С.М. Сергеев и А.П. Марков исследовали еще несколько курганов второй половины I тысячелетия до н. э. близ г. Горно-Алтайск в Быстрянском и Суртайском могильниках в нижнем течении Катуни (Полторацкая В.Н., 1961; Завитухина М.П., 1961; 1966б). М.П. Грязнов раскопал в 1939 г. два интересных кургана последних веков до нашей эры в Яконуре (Грязнов М.П., 1940).
Итоги всех работ довоенного периода изложены в трудах М.П. Грязнова и С.В. Киселева. В работе, посвященной исследованию материалов Пазырыкского I кургана. М.П. Грязнов (1941) дал описание памятников и детальный анализ культуры ранних кочевников Алтая (развитие техники, хозяйство, быт, социальный строй и искусство). С.В. Киселев (1949; 1951) подробно описал другие группы памятников, не рассмотренных М.П. Грязновым, и провел анализ культуры скифо-сарматского времени на Алтае преимущественно в аспекте ее происхождения, связей с культурами других регионов и с основными историческими событиями в Евразии.
В послевоенные годы характер работ несколько изменился. С 1946 г. в течение ряда лет С.И. Руденко вел систематические раскопки четырех царских курганов в Пазырыке, двух курганов — в Туэкте и двух — в Башадаре (Руденко С.И., 1953; 1960). Погребальные сооружения этих курганов находились в слое вечной мерзлоты. Раскопки дали совершенно исключительный материал, с небывалой полнотой освещающий все стороны жизни кочевников скифского времени. По поручению С.И. Руденко были доследованы раскопанные ранее В.В. Радловым Катандинский и Берельский царские курганы (Гаврилова А.А., 1957; Сорокин С.С., 1962; 1969б).
С начала 50-х годов для уточнения возраста больших алтайских курганов начинают привлекаться методы естественных наук. Радиоуглеродные даты окончательно подтвердили «скифский» возраст этих памятников (Бутомо С.В., 1963, с. 26). Дендрохронологические исследования помогли с точностью до одного года установить очередность сооружения пяти Пазырыкских и Туэктинского I курганов (Замоторин И.М., 1959; 1963; Захариева Е.И., 1974; Марсадолов Л.С., 1981в.). Учитывая дендрохронологические и радиоуглеродные данные, а также археологические аналогии из Северного Причерноморья, Китая и Передней Азии, С.И. Руденко датировал ряд курганов Алтая, в том числе все царские, с точностью, близкой к полувеку. Он считал, что все исследованные на Алтае памятники периода раннего железа относятся к скифскому времени в рамках второй половины VII — начала III в. до н. э. На Алтае не обнаружены археологические памятники моложе III в. до н. э… в культурном отношении примыкающие к курганам с каменной наброской (т. е. пазырыкского типа. — Ред.). Поэтому, полагал С.И. Руденко, вероятнее всего, военные события, связанные с продвижением хунну на запад, начавшиеся на рубеже III–II вв. до н. э., побудили скотоводов Алтая откочевать в Восточный Казахстан или в западносибирские степи (Руденко С.И., 1960, с. 335, 336, 341).
С 1946 г. начались систематические раскопки комплекса археологических памятников на Ближних Елбанах близ с. Большая Речка на Оби. Здесь были исследованы остатки поселений, могильники и литейная мастерская оседлого населения эпохи ранних кочевников. Памятники эти отнесены к большереченской культуре, которую автор раскопок М.П. Грязнов разделил на три последовательных этапа: большереченский (VII–VI вв. до н. э.), бийский (V–III вв. до н. э.) и березовский (II–I вв. до н. э.), синхронных трем соответствующим этапам на Алтае (Грязнов М.П., 1956а, с. 44–98). В 1954 г. он раскопал 10 курганов бийского этапа близ с. Ордынское ниже по Оби (Завитухина М.П., 1968а).
Так Алтай и прилегающие к нему степи Верхнего Приобья скифского времени стали относительно хорошо изученным регионом, который все более привлекал к себе внимание исследователей скифских культур.
С начала 60-х годов исследования на Алтае приняли широкий размах. С.С. Сорокин (1966а; 1966б; 1974) произвел раскопки в южных и западных районах Алтая (могильники Курту, Коксу, Катон, Копай); А.М. Кулемзин (1970) — в восточном Алтае; Д.Г. Савинов (1972; 1973; 1974; 1975; 1978) — в Сайлюгемской степи, где им был найден также оленный камень (могильник Узунтал). С конца 60-х годов Н.Л. Членова (1970; 1971в) начинает исследования на Оби (Суртайский могильник). В.Д. Кубарев (1976; 1977; 1978; 1979; 1980а; 1980б; 1981) ведет систематические раскопки в юго-восточном Алтае. Им вскрыты курганы пазырыкского и шибинского этапов с хорошо сохранившимися высокохудожественными деревянными изделиями, а также открыта большая серия оленных камней (могильники Уландрык и Бар-Бугазы; карта 8).
Карта 8. Памятники ранних кочевников Горного Алтая I тысячелетия до н. э.
а — большие курганы, исследованные археологами; б — большие курганы, ограбленные «бугровщиками»; в — малые курганы, исследованные археологами; г — поселения; д — каменные изваяния (оленные камни); е — наскальные изображения; ж — горные хребты; названия больших курганов даны на карте.
1 — Вавилонка; 2 — Измайловка; 3 — Жартас; 4 — Остриково; 5 — Тамураши; 6 — Ушбиик; 7 — Ашутас-Булак; 8 — Эйген-Булак; 9 — Усть-Буконь; 10 — Кызыл-Ту (Кзылту); 11 — Славянка; 12 — Баты; 13 — Кула-Журга; 14 — Канай; 15 — Чистый Яр; 16 — Юпитер; 17 — Мало-Красноярка; 18 — Бараш; 19 — Пчела; 20 — Усть-Бухтарма; 21 — Майэмир; 22 — Солонечный Белок; 23 — Большие Скалы; 24 — Копай; 25 — Катоп-Карагай (Катонский); 26 — Черновое; 27 — Курту; 28 — Усленка; 29 — Кырлык; 30 — Сары-Боба; 31 — Яконур; 32 — Черный Ануй; 33 — Семисарт; 34 — Нижний Тюмечин; 35 — Бара-Коба; 36 — Таалай; 37 — Бичикту-Бом (Дьяны-Дьел); 38 — Каракол; 39 — Курота; 40 — Койбашка; 41 — Горно-Алтайск (ул. Алферовская); 42 — Усть-Куюм; 43 — Кара-Тенеш; 44 — Кызык-Телань; 45 — Большой Еломан; 46 — Тургунда и Ак-Кем; 47 — Адыр-Кан; 48 — Белый Бом; 49 — Аргут; 50 — Коксу I; 51 — Кумуртук; 52 — Балыктыюль; 53 — Арагол; 54 — Ала-Гаил; 55 — Боротал; 56 — Курай; 57 — Чичке; 58 — Тётё; 59 — Кызыл-Джар; 60 — Талдура; 61 — Чаганка; 62 — Елангаш; 63 — Мухор-Тархата; 64 — Узунтал; 65 — Кара-Дюргун; 66 — Барбургазы; 67 — Юстыд; 68 — Ташанта; 69 — Бураты; 70 — Уландрык.
В последние годы среди многих других памятников в горных районах Алтая раскопаны курганы и могильники скифского времени (Погожева А.П., 1978; 1981; Могильников В.А., Куйбышев А.В., Суразаков А.С., 1978; 1979; 1981; Могильников В.А., Суразаков А.С., 1980; Владимиров В.Н., Глоба Г.Д., 1981; Марсадолов Л.С., 1981б; Могильников В.А., 1983а; 1983б), ведутся исследования в алтайской степи и на верхней Оби (Могильников В.А., 1972; Медникова Э.М., Могильников В.А., Уманский А.П., Шемякина А.С., Сергин В.Д., 1975; Куйбышев А.В., Медникова Э.М., Могильников В.А., Неверов С.В., Суразаков А.С., Уманский А.П., 1977; Кирюшин Ю.Ф., 1979; 1980; Кунгуров А.Л., 1980, 1981; Троицкая Т.Н., 1981). Но материалы этих раскопок полностью еще не опубликованы и пока не могут быть использованы в достаточной мере.
Алтай и прилегающие к нему с севера Алейская степь и лесостепная Обь в скифо-сарматское время были тесно связаны. Можно предполагать, что на севере по долинам рек и по берегам степных озер располагались поселения оседлых и полуоседлых групп населения, а на юге, в горных долинах, находились зимовки кочевников, кочевые маршруты которых летом выходили за пределы гор в Алейскую, а возможно, и в Кулундинскую степи. Кочевое и оседлое население двух смежных, экологически различных районов находилось в постоянном взаимодействии, характер которого, как увидим ниже, со временем менялся.
В горах Алтая исследовано уже довольно много памятников, характеризующих своеобразную культуру ранних кочевников. По типам вещей и деталям погребального обряда их можно разделить на четыре последовательных хронологических этапа: куртуский (VIII–VII вв. до н. э.) выделен по небольшой пока серии небогатых могил, случайно найденных бронзовых орудий и по так называемым оленным камням; майэмирский (VII–VI вв. до н. э.) представлен несколькими курганами и случайными находками уздечных комплексов характерного типа; пазырыкский (V–III вв. до н. э.) хорошо известен по малым курганам и по великолепной серии царских курганов в Пазырыке, Туэкте и Башадаре; шибинский (II в. до н. э. — I в. н. э.) также полно представлен большими и малыми курганами, в том числе царскими курганами в Катанде, Шибе и Берели. Пока трудно четко отделить майэмирский этап от предыдущего куртуского. С накоплением материала границы этапов, несомненно, уточнятся, сама характеристика майэмирского этапа изменится, вероятно, надо будет изменить и его название, поскольку памятник, давший название (Майэмир), включен теперь в предшествующий, куртуский, этап[30].
За восемь-десять столетий (VIII в. до н. э. — I в. н. э.) произошло много различных изменений в культуре, но ее этнографический характер оставался в основном неизменным. Важнейшим событием этого времени, наблюдаемым по археологическим памятникам, был переход от бронзовых орудий к железным. Начавшись на пазырыкском этапе, а может быть, и несколько ранее, процесс этот полностью завершился к началу шибинского этапа. Другим не менее важным для кочевников культурным приобретением была узда. В VIII–VII вв. до н. э. кочевники Саяно-Алтая, как и ряда других областей, стали применять узду своеобразной конструкции с так называемыми трехдырчатыми псалиями особой формы — с грибовидной шляпкой наверху и маленькой головкой внизу. Их плотно привязывали ремешком к удилам. Такая узда применялась в степях на запад вплоть до Дуная. Совершенствуя эту узду, кочевники создали на рубеже VI–V вв. до н. э. новый способ крепления удил с двудырчатыми псалиями, которые продевались в кольцо удил. Эта новая узда, изобретенная ими, относительно быстро распространилась по всем степям Евразии от Ордоса до Дуная, просуществовав там в разных вариантах более полутора тысяч лет.
Памятники ранних кочевников Алтая представлены в основном большими и малыми курганами, во множестве находимыми в степной части долин горных рек. Малые курганы имеют вид небольших холмиков из камня с землей или чисто каменных. Под ними — могила, где в небольшом бревенчатом срубе или в подобии каменного ящика погребенный мужчина лежит с кинжалом, ножом, боевым чеканом или луком и стрелами, а женщина — с ножом и зеркалом. Во всех могилах — глиняные кувшины и крестец барана с хвостовыми позвонками (остатки курдюка). Часто встречаются украшения одежды, бронзовые, костяные, иногда золотые, декорированные изображениями зверей и птиц. Рядом со срубом или над ним, с северной стороны, как в мужских, так и в женских могилах погребен верховой конь с седлом и уздой, а иногда два и даже три коня.
Так же устроены могилы и в больших каменных курганах, но там они отличаются огромными размерами и богатством погребального инвентаря. В большой квадратной яме со сторонами по 6–7 м, глубиной 4–7 м, в южной ее половине, поставлен деревянный сруб с двойными стенами и потолком. В нем, в огромном саркофаге-колоде — искусственно мумифицированные трупы двух человек — мужчины и женщины. Обильный сопровождающий их инвентарь расположен в камере, стены которой увешаны войлочными коврами. В северной половине могилы, за срубом, помещены верховые кони (от 5 до 22) с седлами, уздечками и другими принадлежностями пышного конского убора.
Могилы этих царских курганов и все, что в них находилось, изумительно хорошо сохранились, и вот почему. Над могилой племенного вождя (царя) сооружали круглую каменную стену (крепиду) диаметром 25–50 м и пространство внутри нее забрасывали или закладывали крупным камнем на высоту в несколько метров. Со временем это сооружение превращалось в каменный курган высотой 2–3 м, диаметром до 50 м и более. Под каждым таким сооружением неизбежно возникал вскоре же местный небольшой очаг вечной мерзлоты. Масса набросанных камней плохо прогревается солнцем, но зато вовнутрь ее свободно затекает холодный зимний воздух. Тяжелый морозный воздух легко проникает вниз во все поры земли под насыпью и замораживает ее на глубину до 7 м. Масса набросанных камней служит также конденсатором влаги из воздуха. На поверхности холодных камней оседала выделявшаяся из теплого воздуха вода, которая, накапливаясь, стекала вниз, в могилу, замерзала там и сковывала льдом все, что в могиле находилось. Так создавались условия, в которых вещи, находясь под землей веками, почти не изменились. Прекрасно сохранилось множество различных изделий из дерева, меха и кожи, шерсти и травы. От них в обычных условиях не остается и следа. В некоторых могилах идеально сохранились мумифицированные трупы погребенных людей. Сопровождающие погребенных кони в двух случаях дошли до нас не только с шерстью, гривой и хвостом, но также с мускулатурой, внутренностями и даже остатками непереваренной пищи в кишечнике. А седла, уздечки и другие части сбруи сохранились полностью до последней нитки. Найденные в могилах одежды и посуда, украшения и лопаты, ковры и телеги, сыр и наркотики, колесницы, арфа и многие другие самые разнообразные вещи позволяют иногда до мельчайших подробностей восстановить картину быта и социальной жизни древних кочевников Алтая.
Ранний (куртуско-майэмирский) этап (VIII–VI вв. до н. э.). Памятники этого этапа исследованы еще в очень малом количестве. Однако все они весьма своеобразны и выразительны. Наиболее характерны могильники Курту II (верховье Бухтармы), Семисарт I (с. Ело, Горный Алтай), группа курганов близ г. Горно-Алтайск (р. Катунь, устье р. Куюм) и группа в верховьях Нарыма (Майэмирская степь, Восточный Казахстан). Захоронения совершены в грунтовых ямах или каменных ящиках, сооруженных на древнем горизонте. Могильник Курту II состоял из крупных речных валунов и содержал неглубокие грунтовые ямы. Каменные ящики в курганах могильника Семисарт I были окружены кольцом из плит. Погребенные лежали скорченно, обычно на левом боку, головой на северо-запад.
Одной из отличительных черт части ранних погребений можно считать захоронение рядом с могилой, но в отдельной яме, взнузданного коня или только комплекта узды. Так, в могильнике Курту II конь, погребенный в отдельной яме, был положен на брюхо, головой на юго-запад (табл. 60, 11). По сторонам его челюстей лежала пара роговых псалиев (табл. 61, 6, 7), подобных трехдырчатым псалиям основного типа из кургана Аржан в Туве и сходных с псалиями из Черногоровки в Северном Причерноморье. С.С. Сорокин, копавший этот могильник, датировал погребение с конем IX–VIII вв. до н. э. (Сорокин С.С., 1966а, с. 43–47).
Та же картина наблюдалась в могильнике близ устья Куюма (Сосновский Г.П., 1940, с. 30; Марсадолов Л.С., 1981а). Под одной насыпью с погребением женщины, сопровождавшейся бронзовым ножом, белопастовыми и сердоликовой бусами (табл. 61, 17, 27), находилась могила коня (табл. 60, 8-10), в зубах которого была пара роговых трехдырчатых псалиев простой формы (табл. 61, 4), конструктивно сходных с куртускими и аржанскими. В примыкавших друг к другу каменных ящиках могильника Семисарт I были обнаружены в одном — скелет человека, в другом — череп и кости ног коня, в третьем — обломки челюстей и трубчатых костей барана. За пределами ящиков, в небольшой ямке, был найден роговой трехдырчатый псалий (табл. 61, 5). Предварительно курган датирован VIII–VII вв. до н. э. (Марсадолов Л.С., 1981б, с. 195).
Как погребение в отдельной яме следует, вероятно, рассматривать и захоронение коня в отдельном кургане. Так, в одном из курганов под Солонечным Белком (Грязнов М.П., 1947) были погребены подросток и женщина, лежавшая вытянуто на спине. В другом обнаружены кости овцы и скелет коня с удилами в зубах, двумя пряжками по бокам грудной клетки и четырьмя десятками бронзовых пронизок от круглых ремней узды (табл. 61, 16, 18, 20, 22, 30). Женщину и подростка сопровождали литое бронзовое зеркало с вертикальным бортиком и петлей, каменный оселок, костяной нож (?) с фигурой зверя и роговая пронизка (табл. 61, 21, 28, 29, 31). Наконец, в третьем кургане того же могильника среди обломков человеческих костей найдены фрагмент оселка и бронзовый нож с протомой хищника (табл. 61, 26).
Отдельно от захоронения человека обнаружены принадлежности сбруи в Майэмирских курганах (Адрианов А.В., 1916, с. 8–18, 56–61; Руденко С.И., 1930; Грязнов М.П., 1947), территориально принадлежащих Восточному Казахстану, но культурно примыкающих в равной мере и к кругу рассматриваемых памятников Саяно-Алтая. В состав майэмирского конского убора входили 10 золотых листков, покрывавших деревянные бляхи с барельефным изображением свернувшегося хищника (тигра), бронзовые запятовидные бляхи и позолоченная бляшка в виде головы птицы (табл. 61, 15, 19; 62, 1–7). В разграбленном погребении человека найдено литое бронзовое зеркало (табл. 61, 24).
Общей тенденцией развития погребального обряда в VIII–VI вв. до н. э. был постепенный переход к захоронению взнузданного коня в одной могильной яме с человеком. Изменяется со временем и поза человека — его хоронят вытянуто на спине, головой на запад. На протяжении рассматриваемого этапа появляются и новые формы псалиев, и соответственно изменяется крепление узды. Наряду с трехдырчатыми псалиями употребляют псалии с Т-образным крючком вместо центрального отверстия (табл. 61, 8) и У-образные с отростком, на который надевали кольцо удил (табл. 61, 9). В последнем случае верхняя половина стержня псалия стала лишней, и в дальнейшем от нее, по-видимому, отказались, остались только отросток и нижняя половинка. Таким путем появились двудырчатые S-образные псалии, которые затем быстро распространились по всему «скифо-сибирскому миру». Эволюцию узды ранних кочевников можно представить в следующем виде (табл. 61, 10–12): 1 — безудильная узда с трехдырчатым псалием аржано-черногоровского типа; 2 — такой же псалий привязан ремешком к основанию кольца удил; 3 — такой же псалий привязан ремешком с помощью специального отверстия в основании кольца удил (табл. 61, 10); 4 — кольцо удил надето на Т-образный крючок в центре псалия (табл. 61, 11); 5 — кольцо удил надето на боковой отросток У-образного псалия (табл. 61, 12); 6 — двудырчатый псалий продет в кольцо удил. Первые пять типов узды характерны для VIII–VI вв. до н. э. на Алтае и в Туве, шестой — для V–III вв. до н. э. и последующих.
Из числа случайных находок к VIII–VI вв. до н. э. следует отнести бронзовые кинжалы с фигурной рукоятью (табл. 61, 1) и кинжалы с грибовидным навершием и прямой гардой, сходные с крестовидными кинжалами Северного Причерноморья и Предкавказья, а также кинжалы с плоской гардой и приспущенными вниз крыльями (табл. 61, 2, 3), сходные с кинжалами третьего типа Северного Причерноморья. К этому же времени принадлежат бронзовые втульчатые ромбовидные наконечники стрел, отдельные предметы конских уборов и зеркала с вертикальным бортиком (табл. 61, 9, 13, 14, 25, 32). Особенно интересно бухтарминское зеркало с вертикальными бортиком и фигурами пяти оленей и горного козла, изображенными в обычном для оленных камней Монголии и Тувы стиле (табл. 62, 11) (Марсадолов Л.С., 1982, с. 30–33).
Благодаря усердным поискам В.Д. Кубарева (1979), большая серия оленных камней известна теперь и на юго-востоке Алтая. Они подобны тувинским и монгольским, но не так обильно украшены фигурами оленей и других зверей. Обычно это очень лаконичный образ воина, изображение которого ограничивается только некоторыми символами и сводится иногда к трем косым черточкам вместо лица наверху одной грани и по колечку (серьги) — на двух боковых гранях (табл. 62, 13) или к ряду точек, опоясывающих верхнюю часть камня (ожерелье) и трем косым черточкам над ним (табл. 62, 12). На более полных изображениях показан пояс и с ним оружие — лук, кинжал, секира, оселок (табл. 62, 14–16). На юго-востоке Алтая открыты и петроглифы. К наиболее раннему времени могут быть отнесены силуэтные рисунки оленей, коней и других зверей, изображенных в позе стоящих «на цыпочках» и в галопе (табл. 62, 8-10). Стилистически они очень близки к подобным изображениям на оленных камнях. Однако хронологические рамки оленных камней пока неясны. Есть мнение (Окладников А.П., 1980), что оленные камни Монголии и Саяно-Алтая принадлежат в какой-то части еще эпохе бронзы — карасукскому времени. Указанием на это могут служить карасукские типы кинжалов, изображенных на ряде оленных камней (Волков В.В., Новгородова Э.А., 1975, рис. 2; 3). Предполагают также, что их изготовляли и позже — до V–IV вв. до н. э. (Грач А.Д., 1980, табл. 1). Вполне достоверно, однако, лишь то, что они существовали на аржано-черногоровской фазе скифо-сибирских культур, а более точное определение времени, когда они появились в культуре ранних кочевников и когда их перестали изготовлять, — дело будущих исследователей.
Средний (пазырыкский) этап (V–III вв. до н. э.). Это наиболее полно изученный этап культуры ранних кочевников на Алтае, представленный сериями курганов разных слоев кочевого общества. Десять царских курганов, исследованных на четырех родовых кладбищах (Пазырык, Башадар, Туэкта, Шибе), содержали огромное количество произведений изобразительного искусства, исполненных лучшими мастерами своего времени, и не только металлических и костяных, но преимущественно вырезанных из дерева, сшитых из кожи, меха, войлока, шерсти, шелка и других нестойких материалов, которые в древних могилах обычно не сохраняются. Нет ни одного района, где бы скифо-сибирский звериный стиль был известен в таком великолепном множестве художественных образов и обилии всевозможных изделий, как на Алтае. V–III века до н. э. являют собой период пышного развития изобразительного и других искусств на Алтае в связи с общим подъемом уровня социально-экономического развития. Большое количество различных предметов хозяйственного и домашнего обихода, сохранившихся в курганах пазырыкского типа, позволяет полно представить картину производственной деятельности и бытового уклада ранних кочевников Алтая. Эти находки дают возможность многое узнать и о вещах из скифских курганов Северного Причерноморья и курганов других степных скифо-сибирских племен и народов, поскольку там сохранились только незначительные части или детали из металла, кости или камня.
Культура и искусство ранних кочевников скифского времени наиболее полно изучены в степях нашего европейского юга и на Алтае. Скифы, населявшие западные и юго-западные пределы кочевого мира, находились в постоянных контактах с передовыми цивилизациями того времени — Грецией классического периода и Ахеменидским Ираном, откуда кочевая знать скифов получала в большом числе художественные изделия, предметы роскоши и многие другие материальные и культурные ценности. Развивая культуру под заметным воздействием этих цивилизаций, скифы все же сохраняли и самобытные черты своеобразной культуры степных кочевников с ее неповторимым скифо-сибирским звериным стилем. В отличие от них, алтайские племена, находясь вдали от центров древних цивилизаций, развивались вполне самобытно, и именно в их среде с наибольшим блеском проявилось высокое художественное мастерство, выразившееся в чрезвычайном разнообразии сюжетов, образов и форм скифо-сибирского звериного стиля. Однако и до них доходили некоторые художественные веяния далеких цивилизаций: Китая — с востока, Египта и Греции — с запада. Заимствуя через Иран египетские лотос и пальметку в орнаментальном искусстве и греческий образ грифона в изобразительном, алтайские мастера перерабатывали их применительно к своим художественным нормам, порой изменяя до неузнаваемости, и органически включали в своеобразный алтайский стиль (Грязнов М.П., 1959).
Основная масса курганов среднего этапа по устройству в общем сохраняет характер, свойственный предшествующему времени. Более бедные погребения рядовых общинников исследованы сравнительно мало. Это могильники в разных районах Алтая, состоящие из десятка или более небольших (диаметр 3–6 м) каменных и каменно-земляных курганов. В могильниках Черновая I и на Алферовской улице в Горно-Алтайске могильные ямы были обставлены иногда по бокам каменными плитами и содержали по одному погребенному с небольшим количеством предметов: бронзовые ножи и наконечники стрел (табл. 63, 15, 16), медные и костяные вещи, украшения (табл. 63, 41, 49) и иногда плохо сохранившиеся железные предметы (Руденко С.И., 1960, с. 12, 13). Наиболее интересен могильник Уландрык, расположенный высоко в горах юго-восточного Алтая. В нем погребены в основном подростки и дети. Здесь, в зоне вечной мерзлоты, хорошо сохранились одежды и разные деревянные изделия — посуда, скульптурные украшения (табл. 63, 24, 29, 34, 36–38) (Кубарев В.Д., 1972).
Более богатые погребения обнаружены в могильниках, представляющих собой цепочки курганов, расположенных по линии юг-север (Арагол, Кок-Су I, Черновая II) или восток-запад (Эйген-булак, Туэкта). Насыпи курганов состоят из земли и камня или только из камня. В могиле обычно помещен сруб или каменный ящик, занимавший ее южную половину. В срубе погребен человек, а рядом с ним, в северной половине, — один или два верховых коня (табл. 60, 5, 6). Все курганы разграблены еще в древности, и в них сохранилась лишь небольшая часть положенных в могилу предметов. При погребенном находились глиняные кувшины (табл. 63, 50, 52–55), бронзовые втульчатые трехгранные или ромбические и костяные черешковые наконечники стрел (табл. 64, 14, 19), различные предметы туалета, принадлежности одежды и украшения (табл. 63, 20, 44, 45, 47, 48), в том числе серебряные и золотые серьги, золотые бляшки с изображением головы антилопы и тигра и другие вещи из тонкого листового золота (табл. 63, 25, 32, 35). Кони погребены с уздой и седлом. Сохранились бронзовые и железные удила с круглыми кольцами на концах, роговые пряжки от подпруги и украшения узды из клыков кабана (табл. 63, 23, 17, 18, 33). В некоторых курганах найдены фрагменты железных кинжалов типа скифских акинаков, ножей, булавок (табл. 63, 10, 21, 22, 36), а в Арагольских курганах, могильнике Кызыл-Джар I и других некрополях — бронзовое оружие и орудия миниатюрных размеров: кинжалы, боевые чеканы, ножи (табл. 63, 2–6, 8, 9, 23, 27, 28).
Все эти памятники в основном повторяют характерные черты, свойственные памятникам предшествующего этапа. Следовательно, и главнейшие особенности хозяйственной и социальной жизни оставивших их племен сохраняли прежний характер. Наиболее полное освещение всех особенностей техники, хозяйства, быта, социального строя и идеологии алтайских племен того времени дают раскопки царских курганов в восточном (Пазырык, 1929, 1947–1949 гг.) и центральном (Туэкта и Башадар, 1950, 1954 гг.) Алтае.
В Пазырыкском I кургане почти ничего не сохранилось, кроме верховых коней, погребенных в северной части могилы, за срубом, куда грабители не могли проникнуть (табл. 60, 1–3). Здесь было 10 коней золотисто-рыжей масти, холеных, вскормленных на зерновых кормах. Лучшие из них принадлежали к прославленной в древности среднеазиатской породе, потомками которой являются замечательные современные ахалтекинцы. Остальные представляли собой помесь среднеазиатской лошади с местной алтайской, низкорослой, большеголовой, сильной и выносливой, подобной современным степным табунным лошадям Монголии и Казахстана. Кони убиты ударом бронзового чекана в лоб в связи с представлением о том, что лучшего друга кочевника, боевого коня, следовало убивать боевым оружием. Все кони имели разные метки владельцев в виде надрезов на ушах, и принадлежали они не погребенному в могиле вождю, а, по-видимому, подчиненным ему родовым старейшинам, которые принесли их в дар умершему вместе с богатым убранством.
В могиле остался лишь один гроб-колода, выдолбленный из огромного ствола 250-летней лиственницы и оклеенный полосками коры, срезанной с молодых березок. Борта его украшали стилизованные фигурки петухов, вырезанные из тонкой кожи и покрытые сверху листовым оловом.
На полу камеры сохранились части войлочного ковра с широкой орнаментальной полосой, которую украшали вырезанные из войлока аппликации в виде голов тигра. В свое время ковер прибили к стенам камеры массивными медными гвоздями, которые были вырваны грабителями. Грабили могилу, видимо, соплеменники погребенного и поэтому похитили только металлические вещи, золотые, серебряные и медные предметы, а с одежды и других богато украшенных вещей сняли позолоту и тонкое листовое золото, т. е. все то, что легко можно было переплавить и тем самым скрыть происхождение похищенного. Кроме колоды и ковра, интересна сломанная рукоять топора-кельта грабителей, сделанная из сука ели, вырубленного вместе с частью ствола. Сравнительно легкий бронзовый кельт (топор) насаживался на массивное утолщение конца рукояти.
В непотревоженном грабителями конском захоронении исключительно хорошо сохранились уборы верховых коней. Седла не имеют стремян и деревянной основы. Они представляют собой две мягкие кожаные подушки, набитые шерстью северного оленя, плотно затянутые подпругой и укрепленные подхвостным и нагрудным ремнями. Кочевники казахстанских и южносибирских степей стали пользоваться седлом, по-видимому, уже в VII в. до н. э. Между тем, в странах передовой культуры того времени (Греция, Малая Азия) еще в течение многих веков седла не знали и пользовались при верховой езде простой мягкой подстилкой.
Приготовленные специально для погребения седла и уздечки были нарядно и разнообразно украшены, с применением золота и олова, но сделаны эти украшения непрочно, из непригодных для рабочего седла материалов.
Особой пышностью отличался убор двух коней (табл. 66, 3, 4). У одного из них по бокам седла висели длинные фигуры тигров, сшитые из ярко-красного войлока. Подстриженную гриву украшал войлочный нагривник со стилизованными изображениями петухов, отороченный ярко-красной бахромой из крашеного конского волоса. На хвост был надет кожаный, расшитый узорами чехол. Голову коня закрывала маска в виде фигуры зеленого тигра, увенчанная огромными рогами оленя, сшитыми выворотным швом из толстой кожи (табл. 66, 3). Убор другого коня также состоял из нагривника, чехла для хвоста и маски (табл. 66, 4).
Украшения всех 10 комплектов конского убранства в Пазырыкском I кургане отличаются чрезвычайным разнообразием сюжетов, изобразительных приемов и техники исполнения. Они выполнены из дерева, кожи, войлока, меха, конского волоса и других материалов в различных сочетаниях. Кожа, мех, войлок и волос окрашивались растительными красками — мареной, хной, индиго. Дерево и кожа покрывались сверху листовым золотом и оловом или раскрашивались минеральными красками — охрой, киноварью и др. После многовекового пребывания в земле краски потускнели, но в свое время все эти изделия выглядели очень живописно. Фигуры зверей раскрашивались обычно одной краской или вырезались из цветного материала так, что получался синий козел, желтый баран, красный, зеленый или золотой тигр и т. п. Однако делались и многоцветные фигуры зверей — например, серебряный баран с желтыми рогами и красной бородой.
Многочисленные находки в Пазырыкском II кургане дают наиболее полное представление о домашнем быте ранних кочевников Алтая. Курган ограблен, но в нем многое уцелело, поскольку вся камера долго оставалась промерзшей. Хорошо сохранились мумифицированные трупы погребенного вождя и его жены. Чтобы снять с них ценные украшения, грабители отрубили им головы, кисти рук, а у женской мумии — также стопы и голени. Очевидно, на обоих были надеты золотые гривны и браслеты, а на женщине — и ножные браслеты. Мумии сохранили светлый, близкий к естественному цвет кожи. Тело вождя было почти сплошь покрыто татуировкой, выполненной обычным способом — наколами. На груди и спине помещалось изображение тигра с орлиными головами на шее и хвосте. Руки от плеча до кисти были сплошь покрыты фигурами мифических оленей с орлиным клювом и орлиными головами на концах рогов, фигурками горного барана, крылатого тигра и др. На ноге, от колена и почти до пальцев, были изображены налим, четыре горных козла и мифический хищник с орлиными головами на шее. Татуировка в те времена была широко распространена. По сообщению китайской летописи, у степных кочевников несколько более позднего времени татуировались преимущественно представители высших слоев общества.
Камера Пазырыкского III кургана была покрыта большими полотнищами, сшитыми из проваренной бересты. По всей вероятности, их сняли с летних юрт кочевников. За срубом, в северной половине могилы, было погребено 14 верховых коней с седлами и уздечками, ремни которых украшены орнаментированными бляшками из дерева и рога. Сохранились мужской войлочный кафтан, войлочный головной убор в виде капора, деревянный щит и древки стрел. Головной убор снабжен наверху кожаной прямоугольной башенкой в виде зубчатой коронки, напоминающей украшения головных уборов древнеперсидских царей.
В Пазырыкском IV кургане погребенного также сопровождали 14 убранных верховых коней, при которых найдено большое количество деревянных блях с фигурами различных зверей. Здесь же находились деревянные столики-блюда, шестинога от шатра для курения конопли и другие бытовые предметы. Среди бревен были положены примитивные лестницы, по которым спускались в могилу при ее сооружении. Это бревна с вырубленными выемками-ступеньками.
Пазырыкский V курган представлял собой каменную насыпь, под которой находилась большая могильная яма глубиной 4 м. На дне ее было сооружено два бревенчатых сруба, поставленных один внутри другого. Сруб изготовлялся неподалеку от того места, куда его предполагали поставить. Все бревна перемечены зарубками. Он был разобран и вновь собран в могильной яме. На торцах бревен хорошо видны следы рубки бронзовым узколезвийным топором.
Потолок сруба был покрыт большими полотнищами, сшитыми из кусков проваренной бересты, а выше над срубом многими рядами плотно уложены бревна и навалены огромные камни. Вся эта тяжесть держалась на трех балках, положенных на толстые столбы, поставленные по бокам сруба. Такое мощное покрытие должно было, по замыслу строителей, служить надежной защитой. Однако вскоре после сооружения могилы она все же была разграблена. Грабители, не жалея труда и пренебрегая опасностью, разбросали камни, прорубили топорами в двухметровой толще бревен колодец, проникли через него в сруб и похитили то, что представляло для них ценность, порвав и поломав все остальное. Могила замерзла, и в ней все сохранилось в таком виде, как будто грабители покинули ее недавно. В срубе стоял долбленый гроб (длина 6 м), в котором лежали мумифицированные трупы мужчины и женщины — по-видимому, вождя племени и его жены или наложницы, убитой по жестоким правилам того времени. В опустошенном грабителями срубе осталось немногое. Одежды с умерших были сняты и похищены, видимо, ради нашитых на них золотых украшений. На голове женщины уцелел головной убор в виде деревянной шапочки с двумя полыми рожками наверху. Позади рожек вертикально укреплена коса, сплетенная из конского волоса, к которой присоединены две косы умершей, продетые в отверстия на рожках и вместе с ними обмотанные войлочной лентой.
Сохранились части деревянных столиков, деревянная подушка, сделанный из рога тамбурин и некоторые другие вещи. С помощью деревянных колышков стены сруба внутри были затянуты тонким белым войлоком, от которого уцелело несколько небольших кусков. На белый фон нашиты вырезанные из окрашенного войлока изображения мифической птицы феникса, борющейся с фантастическим чудовищем, имеющим тело хищника, птичьи крылья, человеческую голову и руки, звериные уши и оленьи рога.
Все, что находилось за стенами сруба, уцелело от грабителей. В северной части могилы, за пределами сруба, были погребены пять верховых коней с седлами и уздечками, колесница с четверкой упряжных лошадей, большой войлочный шатер и телеги для перевозки тяжестей.
Наиболее значительной находкой в этом кургане был шерстяной ворсовый ковер очень тонкой работы, привезенный на Алтай из Средней Азии или Ирана. На изготовление такого ковра даже современной опытной мастерице понадобилось бы около полутора лет упорного труда. Древнейший из известных до сих пор стриженых ковров датируется XIII в. н. э. Ковер из Пазырыкского V кургана на 1700 или даже 1800 лет древнее. Оказывается, с изготовлением стриженых ковров были хорошо знакомы еще в V–IV вв. до н. э., и уже тогда оно достигло высокого совершенства. Применяя технику вязания узлов из цветных ниток, древние мастерицы получали нарядные и сложные рисунки, искусно размещая среди чисто орнаментальных узоров фигуры крылатых грифонов, ланей, оседланных коней и всадников.
Нарядное полотнище шатра сделано в той же технике, что и войлочная драпировка стен сруба. На огромном (площадь около 30 кв. м) белом войлоке нашиты цветные аппликации — орнаментальные полосы и два ряда повторяющихся изображений сидящей на троне богини со священным деревом в доке и стоящего перед ней всадника (табл. 65, 8, 10). Основанием шатра служила рама из четырех бревен с прорубленными в них гнездами, в которые вставлялись длинные шесты — остов шатра, покрывавшегося войлочными коврами. Один из них, украшенный изображениями богини и всадника, сохранился почти-полностью, от другого остались небольшие фрагменты с фигурами феникса и антропоморфного чудовища. Наверху шатра были прикреплены четыре сшитые из войлока фигуры лебедей (табл. 65, 6). Возможно, что шатер был сделан для временного помещения трупа умершего вождя, сохранявшегося в нем до дня похорон.
Совершенно исключительный интерес представляет найденная в кургане V колесница (табл. 66, 8). Она была разборной и приспособленной к перекочевкам, к переходам по непроезжим дорогам. Отдельные части ее связывались ремнями, оси были неподвижно соединены с кузовом и поставлены так близко, что передние и задние колеса почти касались друг друга, а расстояние между осями было меньше, чем между колесами одной оси. Кузов колесницы состоял из платформы с резными, похожими на точеные балясинами и водруженной на нее высокой беседкой с крытым верхом. Эта громоздкая (высота около 3 м), малоповоротливая колесница запрягалась четверкой лошадей: пара — в дышле и две пристяжные по сторонам или впереди цугом. Сбруя лошадей состояла только из уздечек, украшенных несколькими одинаковыми деревянными бляхами, покрытыми тонким слоем золота. Несмотря на тщательность изготовления, колесница весьма примитивна не только по устройству ходовой части, но и по несовершенному способу упряжки лошадей: коренные лошади впрягались в дышло с помощью ярма и пары деревянных рогулек. Колесница лежала в могиле разобранной. Еще более примитивны повозки, на которых подвозили тяжести при сооружении курганов. Это были широкие одноосные телеги-волокуши на низких колесах, грубо сделанных из обрубков толстого бревна (табл. 66, 7).
В кургане было погребено пять верховых коней. Их убранство изготовлено из дорогих материалов и отделано большим количеством художественно исполненных украшений. Один из коней был снабжен уздой и седлом с многочисленными деревянными бляхами, изображающими тигра, лося, сайгу. Чепрак седла сшит из роскошного китайского шелка с вышитыми, на нем цветущими ветвями и фигурами птиц среди них. Убранство коня дополнялось нагривником и кожаной маской, увенчанной искусно вырезанной из дерева головой оленя с ветвистыми кожаными рогами. Седло другого коня, тоже богато украшенное, имело чепрак и нагрудник, покрытые дорогой персидской многоцветной тканью с выполненными в технике гобелена изображениями идущих львов и сцен жертвоприношения.
Почти такими же богатыми и столь же интересными оказались погребения в Туэктинских и Башадарских царских курганах. Туэктинский I курган в первоначальном виде представлял собой высокое, сложенное из камня конусовидное сооружение (диаметр около 50 м), окруженное двойной оградой из крупных каменных глыб. В большой могиле глуби ной более 7 м в вечной мерзлоте прекрасно сохранился двойной сруб с двумя потолками, дощатым полом, покрытый сверху крепким бревенчатым настилом. Настил покоился на толстых балках, уложенных на 12 столбах. Сохранились и деревянные предметы, с помощью которых сооружалась могила, — колья для рыхления земли, лопаты, колотушка для забивания кольев и лестница. Хотя могила была в древности разрыта и содержимое ее расхищено, в ней все же сохранились части одежды, расшитой красивыми узорами, боевые щиты из дерева и кожи с геометрическим орнаментом, деревянные поножи и разные другие вещи. Рядом со срубом были погребены верховые кони с седлами и уздечками, украшенными резными деревянными бляхами и подвесками. Время, кажется, не коснулось их — вековой лед сохранил вещи в их первоначальном виде. Но кожаные, войлочные и меховые части сбруи в этом кургане большей частью совершенно истлели.
Погребенный был положен в огромную, выдолбленную из двух стволов лиственницы колоду, оклеенную снаружи берестой. До похорон умерший лежал, вероятно, на специально сделанном, похожем на стол ложе, которое также было поставлено в могильный сруб.
Туэктинский II курган был значительно меньше предыдущего, а погребение в нем — беднее. Из-за малых размеров каменной насыпи очаг мерзлоты оказался небольшим, и в могиле сохранились только истлевшие части гроба-колоды с уцелевшими на его бортах вырезанными фигурами шествующих друг за другом оленей, обрывки одежд около останков погребенной в колоде женщины и деревянные украшения седел и уздечек восьми верховых коней.
В бревенчатой погребальной камере Башадарского II кургана стояли два гроба-колоды, выдолбленных из толстых стволов сибирского кедра. Хорошо сохранилась только одна колода. Она украшена крупными вырезанными изображениями четырех идущих тигров на одном борту и четырьмя такими же тиграми, двумя лосями, тремя горными баранами и двумя кабанами — на крышке (Баркова Л.Л., 1984, с. 83–89). В камере осталось немногое — обрывки одежды и тканей, обломки музыкального инструмента (арфы) и несколько мелких украшений. Особенно хорошо сохранился мужской сапог. Он был мягким, без подметок, с высоким голенищем, обшитым квадратными кусочками разноцветного меха, расположенными в шахматном порядке.
В северной половине могилы, за срубом, было погребено 14 верховых коней с седлами и уздечками. На одном из седел было две пары сшитых из красного войлока подвесок в виде фигур волка. Лучше сохранились различные украшения седельных и уздечных ремней, в частности, предметы, вырезанные из дерева и из клыков кабана. Наиболее интересен набор бронзовых литых бляшек, покрытых листовым золотом. Форма их в виде фигурного завитка характерна для Южной Сибири. Замечательны также деревянные, покрытые золотом накладки на передних и задних стенках подушек, изображающие орла с распростертыми крыльями.
Поздний (шибинский?) этап (II в. до н. э. — I в. н. э.). В степной полосе Евразии это — гунно-сарматское время, характеризующееся значительными переменами в культуре кочевников и в характере археологических памятников. На Алтае же продолжалось дальнейшее развитие культуры пазырыкского типа, и многие исследователи, в частности С.В. Киселев, не различают памятники пазырыкского и шибинского этапов. Но, хотя по-прежнему наблюдаются то же разнообразие памятников по их социальной принадлежности и тот же их общий характер, они все же отчетливо отражают веяние новой эпохи.
Большие царские каменные курганы разграблены еще в древности современниками погребенных. Их могилы также оказались промерзшими до дна (Шибе, Катанда, Берель I; табл. 60, 4; 64, 15, 21, 22). В меньших по размерам курганах мерзлотой охвачены значительные участки могил (Каракол, Курота). Наиболее богатым был, по-видимому, курган Шибе на р. Урсул. В огромной (площадью 35 кв. м) квадратной могиле на глубине 7 м находилось такое же деревянное сооружение, как и в Пазырыкском I кургане (табл. 60, 7). В срубе, в большой колоде, лежали останки искусственно мумифицированных трупов старика и ребенка 7 лет. От несомненного множества положенных в могилу ценных предметов сохранилось чуть более сотни золотых штампованных бляшек сарматских типов, мелкие вырезанные из листового золота фигурки, фрагменты китайской лаковой чашки, датируемой 86–48 гг. до н. э.[31], и много разнообразных мелких предметов из различных материалов (табл. 64, 11, 12, 32). В северной воловине могилы, за срубом, было погребено 14 верховых коней, убитых ударом в лоб бронзовым боевым чеканом. Сохранились только кости коней и части седел и уздечек — железные удила, набор деревянных и роговых украшений, покрытых листовым золотом и красной краской, позолота тисненых кожаных блях, фигурные листочки золота (аппликация кожаных блях) и много других фрагментов (табл. 64, 1–4, 6–9, 19–20). Бо́льшая часть этих украшений представляет скульптурные или барельефные изображения голов тигра (табл. 64, 10, 16–18). Интересна узда, украшенная круглыми бляхами с золотым орнаментом, характерным для китайских зеркал ханьского времени (табл. 64, 5).
Катандинский царский курган раскопан еще в 1865 г. В.В. Радловым (1895). Такая же огромная могила была заложена бревнами и закрыта мощным слоем бересты. Северная половина могилы была доследована в 1954 г. А.А. Гавриловой (1957). Двое погребенных лежали в срубе на низких столиках-ложах, вырубленных из одного куска дерева каждый. Около столиков сохранилось лишь небольшое количество вырезанных из листового золота фигурок тигра. Грабители вытаскивали предметы наверх, на потолок могилы, и здесь сдирали с них позолоту. На балке сохранились ком смерзшихся во льду одежд и деревянные резные украшения с изображениями зверей и фантастических чудовищ (табл. 64, 13, 14, 29). Здесь же находилась шелковая лента с нашитыми на нее деревянными фигурками оседланных лошадей, на головах которых имелось по две пары отверстий, очевидно, для приставных ушей и рогов (табл. 64, 28, 30). Особый интерес представляют одежды, сшитые из собольего меха. Среди них — шуба, верх которой покрыт чешуевидным узором из кусочков горностаевого меха (табл. 64, 31). По бортам шубы и всей ее поверхности нашито более 5 тыс. деревянных и кожаных бляшек, обтянутых листовым золотом. Другая одежда — короткая куртка с длинной спинкой. Верх ее покрыт шелком оливкового цвета и украшен по бортам и вдоль швов золотыми бляшками и полосками. В северной половине могилы погребено 22 верховых коня, уложенных в три слоя. Части уздечек и седел сохранились плохо. Уздечки были с железными удилами и железными прямыми псалиями.
Значительный материал дали исследования менее богатых и меньших по размерам курганов. Могилы кочевой знати встречены в курганах Каракола, Яконура и некоторых других (табл. 64, 23, 24). В Каракольском кургане на р. Урсул в менее сложном сооружении погребены старик и женщина. На скелете женщины, непотревоженном грабителями, сохранились остатки шубы, покрытой более чем 1500 золотых бляшек и квадратных листов золота, а также бронзовая позолоченная гривна. Ее концы украшены головками львов, вырезанных из дерева и покрытых золотым листком (табл. 64, 26). Здесь же были найдены бронзовые зеркало (табл. 64, 25), булавка, золотые проволочные серьги и головной убор, от которого сохранились украшения из тонкого золота. В северной половине могилы погребены три коня, на одном из которых было седло с набором роговых украшений и колокольчиком (табл. 64, 27) (Киселев С.В., 1951, с. 345–351).
Более многочисленны курганы основных слоев населения Алтая шибинского периода. Они продолжают традиции культуры пазырыкского этапа, но в то же время материалы их имеют много аналогий, с одной стороны, в хуннских памятниках Восточной Сибири и тесинских на Енисее, а с другой — в сарматских памятниках Южного Приуралья и Поволжья[32].
Карта 9. Памятники Алтая гунно-сарматского времени.
а — могильники типа Кок-Паш; б — могильники типа Балыктыюль; в — могильники типа Булан-Коба IV; г — могильники берельского типа предтюркского времени (IV–VI вв.); д — погребения знати.
1 — Пазырык, курганы 23, 24; 2 — Балыктыюль; 3 — Коо I; 4 — Кок-Паш; 5 — Белый Бом II; 6 — Булан-Коба; 7 — Карасу I (курган 1, погребение 1); 8 — Айрыдаш; 9 — Кара-Коба II (курган 6, впускные погребения 1–3); 10 — Берель (три малых кургана); 11 — Усть-Кокса (курган 1, впускное погребение); 12 — Катанда I; 13 — Яконур (курган 5, впускное погребение); 14 — Иня; 15 — Тугозвоново.
Хозяйство. Кочевники Алтая в VIII–VI вв. до н. э. пребывали еще в бронзовом веке. Они не употребляли и не изготовляли железных орудий, в то время как их западные соседи — массагеты и саки в Средней Азии и Центральном Казахстане — наряду с бронзовыми использовали уже и железные ножи, кинжалы, чеканы и псалии для удил. Кочевники Северного Причерноморья почти полностью заменили бронзовые орудия железными. Лишь в редких случаях употребляли они бронзовые, а также биметаллические (клинок железный, рукоять бронзовая) кинжалы. Только наконечники стрел по-прежнему оставались бронзовыми. Не следует, однако, думать, что по уровню развития металлургии ранние кочевники Алтая отставали от своих западных соседей. Железо тогда еще не обладало достаточно высоким качеством, а получение его из руды было делом трудным. Бронзу же на Алтае выплавляли в изобилии, она была высокого качества, и именно в эпоху ранних кочевников наблюдается расцвет бронзолитейного производства. Нам известны десятки тысяч бронзовых изделий того времени, преимущественно из степей Минусинской котловины. Среди них множество изделий художественного литья и такие сложные по изготовлению вещи, как составные удила (табл. 63, 12) и так называемые скифские котлы. Алтайские и минусинские племена в скифское время достигли такого совершенства в изготовлении бронзовых орудий, что не нуждались в замене их железными. Вероятно, знакомые уже с железом, они продолжали делать из бронзы даже боевое оружие — кинжалы, копья, топоры.
Металлурги ранних кочевников Алтая широко использовали и другие металлы, особенно золото и олово. Из золота чеканили и отливали художественные изделия — украшения одежды и сбруи. Изготовляли гривны, браслеты, изумительные декоративные литые бляхи весом до 500 г каждая, ожерелья — до 1500 г (табл. 68, 3, 4, 9, 10, 13, 14, 17, 19–23). Золото и олово плющили в тончайшие (до 15–20 микрон) листки и покрывали ими огромное количество деревянных, металлических, кожаных и других художественных изделий. Примерно с V–IV вв. до н. э. стали все шире изготовлять железные орудия и другие изделия. При этом долгое время железные изделия имитировали форму бронзовых предшественников, хотя это представляло значительные трудности и требовало от кузнеца большого мастерства. Только около рубежа нашей эры появились новые формы изделий, более простые и соответствующие технике ковки.
Значительно усовершенствованные по сравнению с предшествующими, орудия труда оставались все же в значительной мере примитивными, и это обуславливало примитивность в технике многих производств. Так, например, для земляных работ специальных орудий не имелось. Могильную яму объемом более 300 куб. м копали так: забивали в землю деревянной колотушкой деревянные колья (табл. 63, 42, 43), откалывали куски земли, и разрыхленную землю выбрасывали затем деревянной лопатой. Так же примитивно обрабатывали дерево. Для деревянных изделий подбирали куски стволов и ветвей так, чтобы их естественная форма максимально соответствовала форме будущего изделия, обеспечивая тем самым минимальную затрату труда. Бревна, брусья, ветви для экономии не перерубали полностью, а, надрубив понемногу со всех сторон, переламывали затем сильными ударами. Доски, полубревна и брусья получали не путем продольного пиления или раскалывания древесины, а трудоемким способом обрубания и стесывания значительной части ствола. Чтобы сделать таким способом одну доску, надо было остальную часть ствола древесины тысячами ударов маленьким топором превратить в мелкие щепки.
Трудоемки и примитивны были и все другие процессы труда. Но тем не менее в технике обработки кожи, меха, шерсти и многих других материалов ранние кочевники Алтая добивались изумительных результатов. Так, по данным только одной могилы (Пазырыкский I курган) применялось 16 различных способов использования кожи, в том числе изготовление мелких скульптурных изделий из толстой кожи и шитье выворотным швом таких сложных художественных изделий, как маска с рогами оленя на голову коня (табл. 66, 3). Из разных сортов шерсти изготовлялось пять различных видов войлока, в том числе мягкий и тонкий (2–3 мм), как фетр наших современных шляп. Вообще в хозяйстве и быту кочевников материалы животного происхождения имели самое широкое применение, и техника их обработки была хотя и примитивна, но чрезвычайно разнообразна. Вся домашняя утварь, в том числе большие и малые сосуды для разных жидкостей, коробочки, сумки и многое другое, делались из кожи, меха и войлока с широким использованием сухожилий, рогов, конского волоса и длинной шерсти яка (табл. 67, 15, 16). Это и понятно — в специализированном скотоводческом хозяйстве утилизировались больше всего продукты скотоводства.
Основу хозяйства племен раннего железного века Саяно-Алтая составляло кочевое скотоводство. Ведущими видами домашних животных были лошадь, бык, овца. Правда, есть указания и на то, что в составе стада были коза и як. Возможно, разводили и верблюдов. Трудно сказать, какой вид животных был главным в жизни кочевников. Можно лишь быть уверенным, что выше всего ценился верховой конь. С его помощью осуществлялись пастьба скота, поиски и выбор пастбищ. Он был главнейшим помощником в военном деле. Кочевник не мыслил себя без коня, и с каждым умершим погребали коня, причем убивали его не как скотину — ножом или топором, а боевым оружием — чеканом. Основная масса коней, погребенных в малых курганах, принадлежит местной степной породе монгольского типа: маленькая, большеголовая, грубокостная, мохнатая степная лошадь, содержавшаяся естественными табунами круглый год на подножном корму. Большая часть лошадей, погребенных в царских курганах, в богатых могилах племенных вождей, совсем другой породы: высокорослые, с сухой несколько горбоносой головой, высоко поставленной на длинной шее, со сравнительно короткой спиной, высокой холкой, сухими длинными ногами. Это были благородные кони типа прославленных в древности боевых коней Средней Азии. Они содержались на зерновых кормах и пользовались особым уходом (Витт В.О., 1937, с. 24, след.; 1952).
Второе по значению место занимал крупный рогатый скот, главным образом как транспортное животное. В алтайских курганах это документируется находками нескольких экземпляров примитивного ярма и остатками крайне примитивных грузовых телег с колесами из обрубков толстых бревен и волокуш (табл. 66, 5, 7).
Овца обеспечивала хозяйство кочевников мясом и шерстью. Во всех могилах в качестве остатков мясной пищи находятся крестец барана и прилегающие к нему хвостовые и поясничные позвонки. Это говорит о том, что овцы были жирнохвостыми, или курдючными, традиционной пищей была баранина, а наиболее лакомым ее куском — курдюк или жирный хвост, и, наконец, овцеводство имело мясное направление.
Скотоводство как основной источник средств существования ранних кочевников Алтая определяло собой весь уклад их жизни. Основной их пищей были молочные и мясные продукты. Одежда и предметы домашнего быта изготовлялись из меха, кожи, шерсти и других продуктов животноводства. Со скотом совершались переходы с пастбища на пастбище. Для переездов и перевозки имущества пользовались верховым конем; колесницей, в которую запрягали в дышло пару лошадей с двумя пристяжными; арбой и волокушей, влекомыми парой быков, запряженных в ярмо (табл. 66, 1, 5, 6, 8).
Жилище. Некоторые детали внутримогильных сооружений в царских курганах позволяют нам составить хотя бы общее представление о характере жилищ кочевников Алтая. Так, обнаруженные в могилах бревенчатые, брусковые и дощатые срубы сложного устройства говорят о хорошо развитом плотничьем мастерстве. Надо полагать, что на зимовках кочевники строили прочные деревянные дома и зимой жили оседло. Срубы в могилах покрыты сверху толстым слоем древесной коры и веток кустарника Potentikka frutieosa (Курильский чай) из семейства розовоцветных, богатых дубильными веществами. Кроме того, все это покрывалось еще большими полотнищами, сшитыми из вываренной бересты. У современных народов Сибири такие полотнища предназначаются для покрытия легких переносных и разборных жилищ. Надо полагать, что ранние кочевники Алтая на покрытие могил употребляли полотнища, снятые с берестяных юрт или повозок, а не специально изготовленные. Значит, летом они жили в берестяных юртах, чумах или повозках. Но не только в берестяных. В богатых могилах бревенчатые стены покрыты расшитыми техникой аппликации войлочными коврами. В Пазырыкском V кургане сохранилось войлочное полотнище (4,5×6,5 м) от шатра (табл. 65, 9). Можно думать, что наиболее распространенными у древних алтайцев были не берестяные, а войлочные жилища. Возможно, переносные жилища у них делались также из кож и мехов.
По сообщениям античных авторов, кочевые орды (родовые или племенные) скифов и массагетов двигались по степям в повозках. Каждая семья обладала парой быков и повозкой («восьминогие скифы»), которая служила ей постоянным домом. В повозке люди рождались, жили, трудились и умирали. Мужчины передвигались верхом на коне, а женщины управляли повозкой, в которой находились их дети и все имущество семьи. Служили ли у алтайцев крытые повозки летним жилищем, как у скифов и массагетов, трудно сказать, но что жилища их были легко перевозимыми и покрывались берестой и войлоком, это можно утверждать с несомненностью.
Одежда. Вполне соответствовала кочевой жизни древних алтайцев и одежда. Мужчины носили узкие штаны, короткую куртку, затянутую широким поясом, и мягкую обувь, перевязанную у лодыжек. Женщина, вероятно, поверх штанов и рубахи накидывала на плечи длиннополый, свободно запахивающийся меховой халат с длинными декоративными, свисающими по бокам рукавами. Так ранние кочевники изображены на золотых бляхах в Сибирской коллекции Петра I (табл. 68, 21). Такова же одежда скифов Причерноморья и саков Средней Азии, насколько мы это знаем по сохранившимся изображениям. Одежда алтайских кочевников отличается лишь деталями покроя и декоративным оформлением. В ледяных курганах Алтая уцелели лишь немногие одежды и их части. Это войлочные чулки; меховые и кожаные мягкие сапоги: мужские — со скромными украшениями, женские — богато расшитые; белые рубахи без украшений: одна — из растительного волокна (конопля или кендырь), другая — из войлока. Особенно интересна женская меховая шуба из Катандинского кургана, сохранившаяся полностью, кроме содранных с нее грабителями многочисленных тонких золотых листков (табл. 64, 31). Шуба узорчато расшита кусочками крашеного красного и зеленого меха и тысячами мелких позолоченных бляшек. Декоративные рукава ее были непомерной длины (102 см) и крайне узкие (в обхвате 11 см). В такую же по покрою шубу облачены сидящая под деревом женщина на упомянутой сибирской золотой бляхе (табл. 68, 21) и скифские матроны, изображенные на золотых пластинках из курганов Куль-оба и Карагодеуашх в Причерноморье.
Оружие. Древнейшие изображения воина на Алтае — оленные камни — знакомят нас со стандартным комплектом оружия, всегда носимого при себе. Это кинжал, подвешенный к поясу спереди, лук в колчане на левом боку и боевой топорик или чекан — на правом (табл. 62, 13–15). Основные особенности оружия кочевников были приспособлены, как и их одежда, к подвижному образу жизни и верховой езде. На золотых сибирских бляхах они изображены с горитом, висящим на поясе (табл. 68, 21). В горите — короткий (100–110 см), как у скифов, лук и короткие (50–60 см) стрелы, вложенные в него острием вниз, оперением вверх. Всадник легко вынимал левой рукой лук, а правой — стрелу и, быстро приведя их в рабочее положение, мог стрелять на ходу, не останавливая коня, направляя при этом стрелу в любую сторону — вперед, вбок и назад, как это выразительно показано на сибирской золотой бляхе «охота в лесу» (табл. 68, 22) и на одном иранском изображении скифа, стреляющего на скаку назад (Boardman S., 1970, pl. 1904). В Пазырыкском II кургане найдены древки стрел. Их длина около 80 см. Видимо, кочевники Алтая, помимо короткого лука, пользовались и длинным, порядка 150–180 см, предназначавшимся для других целей — возможно, для пешего боя и пешей охоты. Это вполне вероятно, так как о скифах по Геродоту мы знаем, что они сражались на конях с луком и стрелами, а в пешем бою — с копьем и кинжалом. Хунну Забайкалья и Монголии, судя по находкам в могилах костяных накладок на лук, пользовались в одних случаях коротким (несколько более 1 м) луком, в других — длинным (1,5–2 м).
Для пешего рукопашного боя употреблялись, кроме того, кинжал и боевой чекан. Копье, по-видимому, редко применяли. В археологических коллекциях наконечники копий того времени редки. В богатых царских могилах находятся привязанные к седлу небольшие (около 30×35 см) прямоугольные щиты, сделанные из 35 палочек и куска кожи. По всей вероятности, они предназначались для отражения удара противника в пешем бою. Военная тактика кочевников заключалась, видимо, в стремительных набегах стреляющей на скаку конницы, а затем в коротких рукопашных схватках с легким оружием — кинжалом и чеканом.
Культурный обмен. Подвижная жизнь, частые военные столкновения, грабительские войны — все это способствовало более широкому, чем прежде, межплеменному обмену материальными ценностями и культурными приобретениями. Наиболее интенсивен был обмен с соседними и более далекими кочевыми племенами. Но поскольку эти племена были близки по культуре, то изделия их мало отличались от изделий алтайских племен, и установить импорт или культурные заимствования по археологическим памятникам пока трудно, а подчас невозможно. Так, можно лишь предполагать, что большой войлочный ковер из Пазырыкского V кургана с изображениями богини и всадника (табл. 65, 6, 8) сшит не на Алтае, но решить, откуда он привезен, — от кочевников приаральских степей или пустынь Синьцзяна, из Монголии или Ордоса, невозможно, пока декоративное искусство всех кочевых племен не будет так же хорошо изучено, как алтайских. Однако о широком обмене среди племен ранних кочевников говорит тот факт, что многие характерные черты культуры кочевников чрезвычайно быстро распространялись по всем степям. Единство культуры ранних кочевников можно видеть прежде всего в очень сходных формах оружия, сбруи и образах звериного стиля на широких просторах степей от Дуная до Китайской стены.
Значительно яснее и определеннее отражены в археологических памятниках культурные связи алтайских племен с отдаленными инокультурными народами древних восточных цивилизаций — с Китаем, Ахеменидским Ираном, Греко-Бактрией. Так, импортом из Китая были два сурьмяных зеркала типа цинь (Пазырык VI и случайная находка; табл. 65, 7), лаковые изделия и шелковые ткани. Особенно замечательна ткань, из которой сшит чепрак одного из седел в Пазырыкском V кургане. Это великолепный узорчатый шелк, на розовом фоне которого вышиты изящные многоцветные рисунки священных фениксов, поющих на ветвях дерева Удун (табл. 65, 1). В Китае такие ткани изготовлялись для особо богатых лиц, для принцесс при выдаче их замуж. Некоторые вещи, найденные на Алтае, выполнены, несомненно, под влиянием китайских художественных вкусов — например, деревянный диск с изображением двух грифонов, крутящихся как бы в вихре (Туэкта I), и вырезанные из золотых пластинок вихревые узоры на женском головном уборе (Яконур 5; табл. 64, 24; 67, 9). Одна узда из кургана Шибе украшена позолоченными крестовидными фигурками, характерными для китайских зеркал периода Хань, и трудно решить, китайский ли это импорт или заимствование китайских орнаментальных мотивов (табл. 64, 5). Во всяком случае, можно предполагать, что кочевники Алтая не только получали из Китая готовые изделия, но и воспринимали некоторые культурные достижения, по крайней мере в орнаментальном искусстве.
Более интенсивными были связи с народами Средней Азии, а через них — и с Ахеменидским Ираном. В Пазырыкском V кургане найден древнейший из известных ворсовый ковер очень тонкой и искусной работы. Поскольку подобного рода изделия такой древности нигде больше неизвестны, трудно определить место изготовления этого ковра. Однако, как отмечают некоторые исследователи, его основная орнаментальная композиция построена в стиле традиций, сохранившихся в современном туркменском ковроткачестве, а не других центров ковроделия. Поэтому наиболее вероятным представляется его среднеазиатское, а не иранское или какое-либо иное, происхождение (Хлопин И.Н., 1980). Вероятно, из Средней Азии получали и найденное в нескольких курганах кориандровое семя — пряность, издревле выращиваемую в этом регионе (Руденко С.И., 1953, с. 96). Меховая сумка и подушечка из Пазырыкского I кургана сшиты из меха гепарда, шкура которого или сам зверь могли быть получены тоже из Средней Азии. Оттуда же поступали, очевидно, и верховые кони, погребенные в богатых курганах. Наконец, из районов Средней Азии и Синьцзяна может происходить деревянный столик из Пазырыкского II кургана. Ножки его изготовлены на токарном станке. Замечательно, что в алтайских курганах много вещей, имеющих форму тела вращения, т. е. имитирующих форму токарных изделий, но они вырезаны ножом или вырублены топориком. Это ножки столиков, балясины в кузове колесницы, некоторые украшения конской сбруи (табл. 65, 2; 67, 10). Видимо, древние алтайцы получали из районов, где было развито ремесло и имелись токарные станки, в небольшом количестве точеные изделия, ценили их и часто имитировали в технике резьбы.
Из Ахеменидского Ирана на Алтай проникали дорогие художественные изделия. Это золотая чаша весом около 1 кг с двумя ручками в виде фигур тигров (Сибирская коллекция Петра I; табл. 68, 18); массивная серебряная с позолотой фигурка скачущей лани, служившая ручкой серебряного сосуда (случайная находка 1734 г. в западном Алтае; табл. 68, 5); роскошная шерстяная ткань с вытканными на ней изображениями шествующих львов и сценой жриц у жертвенника (табл. 65, 3). Из варварски нарезанных кусков этой ткани сшиты чепрак и нагрудник одного из седел в Пазырыкском V кургане (Гаврилова А.А., 1980). Подобные и другие изделия иранского художественного ремесла, по-видимому, неоднократно попадали на Алтай, и алтайские мастера обогатили свое искусство, позаимствовав наиболее полюбившиеся им приемы орнаментации и художественные образы. Они широко использовали в орнаментике мотивы лотоса и пальметки, взяв их в иранской, а не в греческой трактовке, и при этом сильно изменив и органически включив в свой, алтайский, стиль (табл. 67, 5, 10). Алтайские кочевники заимствовали композицию шествия зверей и мифических чудовищ, образ грифона, тоже в иранской, а не греческой трактовке, но изменив в соответствии со своими художественными вкусами.
Когда в III–II вв. до н. э. сформировалось Греко-Бактрийское государство, на Алтай стали проникать дорогие художественные изделия нового стиля, созданного в среде азиатских народов на основе эллинистического искусства. Так, в Сибирскую коллекцию Петра I попало несколько золотых вещей: чаша, по форме и декоративному оформлению аналогичная глиняным мегарским (табл. 68, 15); сосуд-кувшинчик, украшенный фениксами среди аканфов: чаша на поддоне; пара гладких фаларов (Тревер К.В., 1940, с. 50, 67, 103, 105, табл. 6, 14, 31, 32).
Право собственности. Широкий обмен алтайских племен с далекими странами стал возможен не только благодаря большой подвижности кочевников. Спрос на дорогостоящие предметы роскоши был вызван появлением значительного числа богатых владельцев скота. Собственность семьи на скот окончательно утвердилась. Семья стала самостоятельной экономической единицей в роде и племени, и это неизбежно привело к неравномерному обогащению отдельных семей. Главы более богатых семей занимали руководящее положение в роде и племени, что способствовало их дальнейшему обогащению. Право собственности семей запечатлелось в ряде памятников. Например, кони имеют метки на ушах — разное количество надрезов на правом и левом ухе. Все метки коней разные, кони принадлежали разным владельцам. Умерших одной семьи хоронили на семейном кладбище, где курганы расположены цепочкой. Как правило, курганы одной цепочки одинаковы по размерам и богатству погребений. Есть цепочки малых курганов, средних и, наконец, огромных. Это значит, что богатства и положение в обществе передавались по наследству из поколения в поколение.
На характер права собственности указывают и наблюдения над разграблением царских курганов Алтая. Они расхищены не при каких-нибудь военных набегах, а воровским способом, небольшими группами людей, возможно соплеменниками. Грабили могилы вскоре после погребения, возможно, в тот же год. Грабители хорошо знали устройство могилы. Из множества находившихся в могиле вещей они похищали только те, которые можно было легко скрыть, перелив или перековав их в новые изделия. Одежды из ценных мехов, ковры, войлок и другие роскошные вещи они оставляли, но все металлические части тщательно собирали, сдирали с одежд листовое золото и олово, с трудом выдергивали медные гвозди из стен. Значит, отдельные лица могли становиться обладателями похищенных ценностей, могли их обменивать или продавать. Следовательно, уже вполне сложилось право частной собственности, чего не было в предшествующие периоды.
Род и племя. На сооружение огромных курганов с обширной могилой сложного устройства требовалось, по самым скромным подсчетам, не менее трех тысяч человеко-дней тяжелого труда, что непосильно одной семье, даже если бы она имела рабов. Могилу сооружал весь род или целое племя. Традиции рода и племени были еще сильны, и кооперация труда применялась, очевидно, не только при похоронах, но также в скотоводстве для совместной пастьбы и охраны скота, особенно же при всякого рода военных действиях. Роль родовладык и племенных вождей при этом была весьма значительна. Поэтому смерть и похороны вождя были крупным событием в жизни племени. В похоронах принимало участие все племя, и не только своим присутствием и трудом, но и материальными приношениями погребенному вождю. Так, многими наблюдениями устанавливается, что погребенные с вождем кони и все их богатое снаряжение принадлежали разным владельцам. Это были богатые дары умершему, вероятно, от подчиненных ему лиц.
Очень важные сведения мы получаем, изучая число и характер этих даров. В одном кургане (Пазырык V) погребенному было дано пять верховых коней с седлами и уздечками, один из них — с маской, а в двух других (Пазырык I и Башадар I) — вдвое больше, по 10 коней, в том числе по два — с маской. Еще в одном кургане (Пазырык II) погребено семь коней с одной маской, а в четырех других (Пазырык III и IV, Башадар II, Шибе) — вдвое больше, по 14 коней, в том числе по два — с маской. В двух курганах (Туэкта I и II) было по восемь коней, в одном (Берель) — 16. Такая закономерность будет понятна, если предположить, что при похоронах вождя на Алтае каждый родовладыка подносил ему дорогого коня с роскошным седлом и уздой. Тогда определится и структура древних алтайских племен. Каждое племя состояло из двух фратрий, а фратрия — из пяти, семи или восьми родов. Такое точное строение племен характерно для военно-демократического строя. Так было в Аттике в период военной демократии (четыре племени, в каждом — по три фратрии, во фратрии — по 30 родов) и в Риме (три племени, в каждом — по 10 курий, а в курии — 10 родов). Такой порядок сохранялся на протяжении ряда веков и у некоторых народов Центральной Азии: гуннский племенной союз состоял из шести восточных и шести западных «поколений»; предки уйгур делились на 12 «родов»; западные тюрки в VII в. н. э. — на пять «поколений» «Дулу» и пять «Нушиби», и т. д. Можно предполагать, что в алтайских курганах с захоронением 10, 14 и 16 коней погребены вожди племени, а в курганах с пятью, семью и восемью конями — фратриархи, что каждое племя составлялось из двух фратрий, а фратрия была объединением пяти, семи или восьми родов.
Искусство. Время военной демократии было героическим периодом в истории многих древних народов. У алтайских племен наряду с общим экономическим подъемом наступил и расцвет искусств. Богатая военными событиями жизнь порождала народных героев, о них слагались первые героические поэмы. Передаваясь из уст в уста, из поколения в поколение, эти поэмы дошли до наших дней в героическом эпосе современных тюрко-монгольских народов, сильно измененные, но сохранившие в значительной мере и древнюю сюжетную канву, и образы героев, и приемы художественного исполнения. Идя ретроспективным путем в изучении современного тюрко-монгольского эпоса и ряда сохранившихся памятников изобразительного искусства разного времени, можно установить, что ранние кочевники Алтая в своих поэмах воспевали подвиги героя на охоте и в борьбе с мифическими чудовищами, его боевого коня, поединки с другими богатырями, побратимство с ними, коварное убиение героя и последующее его оживление (Грязнов М.П., 1961). Героические поэмы пелись, вероятно, под аккомпанемент арфы. Четырехструнные арфы сохранились в двух курганах (Пазырык II, Башадар II; табл. 65, 5). Они местного изготовления, но по конструкции и форме подобны ассирийской семиструнной арфе, игра на которой сопровождала торжественное жертвоприношение после удачной царской охоты Апшурбанипала, причем играл арфист (барельеф Британского музея). Если арфа, как мы предполагаем, сопровождала мужское пение, то другой инструмент — тамбурин, обнаруженный в трех курганах (Пазырык II, III, V; табл. 65, 4), — предназначался, возможно, для ритмического сопровождения женской пляски и пения, на что указывают его малые размеры (высота 18 см, диаметр 10 см).
С наибольшей полнотой до нас дошли памятники декоративного изобразительного искусства. Круглая скульптура и барельеф, рисунок линейный, силуэтный и полихромный и различные сочетания их в одном произведении, многочисленные изделия, исполненные разными приемами, в разной технике, из разных материалов, во множестве экземпляров, создают представление об оригинальном, самобытном искусстве, которое в истории искусств народов Евразии занимает совершенно особое место как неповторимое по яркости, красочности и мастерству.
Самые многочисленные произведения — это барельеф и круглая скульптура, преимущественно резьба по дереву. Трудно разграничить эти два вида скульптуры, так как часто в одном произведении сочетается то и другое — например, туловище зверя дано в барельефе, а голова — круглой скульптурой (табл. 67, 17). Для изделий в круглой скульптуре характерна фронтальность изображения — правая и левая половины всегда строго симметричны. Художник, не умея еще передавать фигуры животных в их естественных поворотах, получал все же динамичные, полные жизни изображения. Достигалось это тем, что отдельные части фигур, исполненные фронтально, поворачивались в обратном направлении или под прямым углом друг к другу (табл. 67, 4). В барельефной резьбе животное изображалось только в профиль или в фас. Но и здесь художник добивался удивительной динамичности и выразительности, поворачивая отдельные части изображения в противоположном направлении или выделяя вырезанную в круглой скульптуре голову, ставя ее перпендикулярно к плоскости барельефа. Повернув голову животного назад, а заднюю половину тела — вверх ногами, изобразив при этом все части тела строго в профиль, художник настолько живо передавал полный движения образ, что ограниченность в изобразительных приемах совершенно не чувствуется. Живость изображений достигалась еще и тем, что в барельефных (да и других) изображениях у зверей обычно нет земли под ногами, нет плоскости, на которой животное стоит или лежит, по которой оно бежит. Изображения часто не имеют верха и низа — на них можно смотреть с любой стороны (табл. 67, 2, 14).
Динамичность характерна даже для таких изображений, где, казалось бы, сам сюжет не мог быть передан в движении. Так, в изображении головы птицы динамика достигалась ритмом волютообразных и S-образных изгибов отдельных элементов изображения — клюва, глаза, уха, гребня, шеи (табл. 67, 18). Вообще в искусстве алтайцев широко применялось ритмичное чередование вихревых, волнистых и S-образных изгибов, что создавало впечатление движения и стремительности даже в тех случаях, когда изображаемый объект (голова зверя, рога оленя) был неподвижен (табл. 67, 8, 11).
Совсем по-иному смотрятся орнаменты, составленные из изображений, которые большей частью привязаны, пришиты или наклеены на предметы рядами и парами, в строгом порядке, симметрично (табл. 67, 5). Эти сухие и тяжелые орнаментальные ряды совершенно лишены не только движения, но и какой-либо легкости построения, свойственной в те времена, например, китайским орнаментам на лаковых изделиях. Характернейшая черта древнего декоративного искусства алтайцев — несоответствие тяжелых, неподвижных узоров легкости, живости и динамичности изображения, какие свойственны их искусству.
Кроме дерева, скульптурные произведения выполнялись из рога оленя и быка, кожи, войлока, а также бронзы, золота, железа и из различных комбинаций этих материалов. Материал художественного изделия, конечно, обусловливал тот или иной характер произведения. Так, барельефные изображения, вырезанные на тонких пластинках из рога быка или оленя, делались иногда настолько плоскими и упрощенными, что их можно назвать линейным или силуэтным рисунком (табл. 67, 6). Из роговых стержней оленя и косули часто вырезали голову птицы или зверя и даже целую фигуру зверя, причем так, что они казались как бы вписанными в естественную форму куска рога (табл. 63, 46). Из толстой кожи, необычного для скульптуры материала, вырезали барельефные фигурки зверей, птиц, сцены борьбы мифического орла с горным бараном и другие изображения. Из кожи в сочетании с войлоком, мехом и крашеным конским волосом сшивали круглой скульптурой надеваемые на голову коня фигуры грифона, петуха, голову горного барана. В деревянной скульптуре очень часто отдельные детали (рога, уши, крылья) выполнялись из толстой твердой кожи (табл. 67, 7, 14, 17).
Художественные изделия из металла, известные нам в меньшем количестве, представляли собой литые в круглой скульптуре фигурки птиц и зверей, но более распространены были барельефные изображения (табл. 67, 19). Особенно значительны золотые ажурные барельефы из коллекции Петра I, изображающие сцены борьбы зверей и выполненные, вероятно, лучшими мастерами-художниками того времени (табл. 68, 10, 17, 19, 20, 23).
Разнообразны и плоские изображения, выполненные как по дереву, металлу и рогу, так больше всего из мягких материалов — кожи и войлока, реже — меха и бересты, часто из различных комбинаций этих материалов. Разнообразна и техника исполнения — резьба и инкрустация, аппликация шитьем и склеиванием, вышивка, раскраска и пр. Изображения делались силуэтными, полихромными и линейными. Как и в скульптуре, все они динамичны, что достигалось теми же средствами. Полихромные изображения создавались преимущественно техникой аппликации или «мозаичного» шитья. Части изображения вырезались из войлока и кожи разного цвета и из этих кусочков составлялись многоцветные фигурки зверей. Вся фигура животного или каждая его часть была одноцветной, без полутонов и переходов, и расцветка изображения получалась условной, часто совершенно не соответствующей реальной окраске животного. Красный, желтый, синий, зеленый и другие цвета, на наш взгляд, совершенно произвольно распределяются по фигуре животного.
В древнем искусстве Алтая ярко выражен народный характер художественного творчества. Каждое произведение создано многими авторами, так как мастера-художники всегда пользовались образцами своих предшественников, повторяя уже известные им приемы изображения, композиции, художественные образы и манеру передачи образа. Кочевники хорошо знали зверей, занимались охотой не только ради промысла, но и в качестве военно-спортивных упражнений. Зверей они изображали любовно, проявляя при этом острую наблюдательность. Искусство изображать зверей в характерных позах, в движении, в ожесточенных схватках друг с другом они совершенствовали из поколения в поколение, заимствуя и отбирая наиболее удачные приемы.
В декоративно-орнаментальном искусстве древних алтайцев изображения зверей служили украшением многих предметов, для чего изготовлялись серии совершенно одинаковых изображений. Но художники Алтая преследовали не только декоративные цели. Характерно, что использовались лишь мифологические образы. Изображались не реальные животные, а мифические существа в образе того или иного зверя. Это были тигр и волк — из хищников; лось, олень, горный баран, горный козел — из копытных; орел, лебедь и петух — из птиц и налим — из рыб. Реже изображались лошадь, кабан, сайга и заяц. В глубокой древности эти животные представлялись как тотемы — родоначальники и покровители рода. Здесь же они осмыслялись, по-видимому, как мифические существа, обладавшие особыми таинственными силами. Были и образы фантастических зооморфных и полиморфных чудовищ. Наиболее распространены из них мифический орел — с длинными звериными ушами и зубчатым гребнем на голове и шее (рис. 67, 11) и крылатый тигр (алтайский вариант грифона) с туловищем и головой тигра, крыльями (иногда и головой) орла, рогами джейрана (табл. 67, 7).
Характерные сцены борьбы зверей можно было бы принять за картины из реальной жизни животных, так живо и правдиво показаны в них реальные звери в естественных положениях. Но есть и совершенно нереальные изображения — например, крылатый тигр терзает горного козла или мифический орел поднял в своих лапах лося (табл. 67, 3). Изображения головы оленя в пасти волка (табл. 67, 13) или налима, схватившего голову горного барана, должны были, по-видимому, показать победу волка над оленем или налима над горным бараном, а потому все представленные в подобных изображениях волки и тигры, олени и лоси, налимы и бараны и другие животные, были, очевидно, мифическими, а не реальными существами. В эпоху, когда военные набеги и столкновения были нормальным и частым явлением, когда отношения между родами и племенами устанавливались соотношением их сил, а благополучие рода и племени определялось военной мощью, изображаемый мир мифических существ также должен был представляться в состоянии постоянной борьбы, с неизбежными победами одних мифических существ и поражениями других. Вполне естественно, что, воплощая воображаемые мифические существа в образах реальных животных и чудовищ, наделенных признаками реальных животных, древние художники представляли борьбу этих существ в виде реальных картин нападения зверей друг на друга. Так сложился реалистический стиль изображения животных и сцен их борьбы.
Пазырык. Войлочные покрышки седел № 2 и 3 (детали), щит (дерево и кожа).
Золотые изделия из Сибирской коллекции Петра I и фрагмент войлочного ковра из Пазырыка.
Аймырлыг. Берестяная фигурка, клык с изображением хищника, золотые бляшки с изображением животных, костяные фигурки горного барана и гребни.
Байте I и III. Каменные изваяния.
Высокоразвитое реалистическое по форме и мифологическое по содержанию искусство ранних кочевников не получило в последующие эпохи дальнейшего развития в степях Евразии. Его традиции были забыты, а художественное мастерство исполнителей утрачено. Большая серия памятников изобразительного искусства таштыкской культуры, открытая у горы Тепсей на Енисее (Грязнов М.П., 1979б), многофигурная композиция на знаменитой костяной луке тюркского времени из Кудыргэ на Алтае (Руденко С.И., Глухов А., 1927) и бронзовые барельефы кыргызской эпохи из Копёнского чаатаса на Енисее (Евтюхова Л.А., Киселев С.В., 1940) говорят уже о иных традициях и о более низком мастерстве исполнения. Не получила дальнейшего развития, по-видимому, и музыкальная культура древних алтайцев. Во всяком случае, музыкальные инструменты пазырыкского типа в последующие эпохи в Сибири нам неизвестны. Только героический эпос, несмотря на пронесшиеся по степям Сибири социальные и политические бури, на волны передвижений народных масс, передавался из поколения в поколение на протяжении двух с половиной тысяч лет и дошел, хотя и сильно измененный, до наших дней в эпосе тюрко-монгольских народов. Жемчужина тюркского народного творчества — казахская лирико-героическая поэма Баян-Сулу и Козы Кёрпёш — сохранила и развила сюжет и традиции древнеалтайского эпоса.
Совсем другую картину исторического развития мы наблюдаем в сибирской лесостепи, на берегах Оби. Исследованные здесь могильники и поселения, подобно памятникам Алтая, делятся также на несколько хронологических групп, отчасти параллельных и синхронных алтайским: большереченский (VII–VI вв. до н. э.), бийский (V–III вв. до н. э.) и березовский (II–I вв. до н. э.) этапы. Весь период в целом носит название большереченской культуры.
Обращает на себя внимание бедность могильных памятников первого, большереченского, этапа. Могилы представляют собой небольшие овальные ямки глубиной всего около полуметра, куда укладывали умершего в скорченном положении, на боку (табл. 69, 1–5). Яму покрывали, видимо, жердочками, и насыпали над ней холмик из вынутой из могилы земли. Сопровождающий инвентарь крайне беден. Треть могил вообще ничего, кроме костей человека, не содержит. В другой трети найдено только по одному предмету: медная бусина, кончик клинка бронзового ножа, глиняная чашка (табл. 69, 49–53, 56, 59). В мужских могилах у пояса находится иногда бронзовый нож (табл. 69, 43–46), но обычно это вторично использованный обломок острия ножа, укрепленный в деревянную рукоять (табл. 69, 28–30). В предшествующие периоды как на Оби, так и вообще в Южной Сибири все могилы были более солидно устроены и богаче инвентарем, а погребенных всегда снабжали обильной пищей. Особенно же богаты могилы современников древних обитателей Оби, кочевников Алтая и приалтайской равнины, всегда хоронивших своих покойников с верховым конем, седлом и уздой.
И еще одна новая черта в погребальном обряде оседлого населения Оби. В 11 из 29 исследованных погребений взрослых мужчин найдены части конской сбруи, бронзовые наконечники копий, каменная булава, бронзовые и костяные наконечники стрел, остатки лука со стрелами (табл. 69, 15, 25, 32–41, 47), роговые псалии от узды (табл. 69, 31), подобные куртуским на Алтае. В предшествующее, андроновское и карасукское, время умерших никогда не хоронили с оружием. Здесь же треть мужчин погребена с оружием и уздой. Считалось, видимо, что путь в загробный мир может быть успешно преодолен только с оружием. Оружие стало одним из важнейших условий благополучного существования. Очевидно, и в реальной жизни обитатели Оби вынуждены были часто прибегать к оружию. Одним из примеров может быть могила, где погребен мужчина с вонзившимся в его бедренную кость бронзовым наконечником стрелы (табл. 69, 25, 40). Он был убит выстрелом, сделанным в упор, должно быть, в бою.
На первом этапе эпохи ранних кочевников оседлое население Оби подвергалось их неоднократным военным нападениям. Оружие было необходимо всегда иметь при себе. Настало тяжелое время, неспокойная, полная тревог жизнь.
О том же говорят и остатки поселения, исследованного на дюнах у с. Большая Речка. Раскопками здесь открыты большие землянки, подобные тем, какие строились в эпоху бронзы: площадь 200 кв. м и более, глубина 80-110 см. В таких землянках эпохи бронзы находят обычно по два-три, реже — больше, обломков каких-нибудь предметов (табл. 69, 12, 14, 19, 20, 26), по два-три горшка с обломанным верхом или трещинами на боках (табл. 69, 48, 57, 58, 63). Переселяясь на новое место, обитатели землянок все с собой уносили, оставляя лишь старые, негодные к употреблению вещи. В землянках же Большой Речки осталось много целых сосудов и различных вещей. В землянке 3, почти полностью раскопанной, сохранилось 14 целых сосудов (табл. 69, 54, 55, 60–62, 64, 65) и несколько десятков вещей. Очевидно, жители поселка покинули свои землянки внезапно, ничего с собой не взяв, и больше туда не возвращались. Так как никаких следов пожара не обнаружено, то причиной ухода обитателей поселка, надо полагать, был военный набег. Победители забрали только ценные вещи и скот, а все домашнее имущество оставили на месте. Жители были перебиты, бежали или, быть может, были уведены в плен.
Однако жизнь на Оби не прекращалась. Памятники последующих периодов показывают, что население Оби продолжало развивать экономику и культуру. Если на большереченском этапе все орудия и оружие были еще бронзовыми, то на бийском наряду с бронзовыми кельтами, ножами, стрелами (табл. 70, 29, 32, 38–43) стали изготовлять железные ножи, кинжалы и чеканы (табл. 70, 44, 45). На березовском этапе из железа делали уже не только орудия труда, оружие и конские удила, но также обоймы для ремня, крюки для колчана и другие вещи (табл. 70, 10, 11, 21).
По могильникам березовского этапа можно наблюдать заметное повышение благосостояния оседлого населения Оби. Умерших стали хоронить в глубоких могилах с прочно сделанным бревенчатым срубом, часто заложенным сверху, до краев ямы, несколькими рядами продольных бревен (рис. 70, 1). Каждый раз при похоронах совершалась тризна — резали барана, и лучший кусок мяса, всегда курдюк с прилегающей частью туши, давали в могилу умершему. Вместе с мясом клали и железный нож даже в тех случаях, когда на поясе погребенного нож уже имелся. Вообще вещей в могиле стало больше, наряд погребенных более богат украшениями.
В ряде случаев мужчин хоронили с верховым конем.
Улучшение обеспечения основной массы населения, очевидно, было результатом существенных изменений в отношениях между кочевниками и оседлым населением Оби. Надо полагать, что от хищнического разорения оседлых поселений кочевники перешли к какой-то более выгодной для них системе экономических отношений — регулярной дани или чему-нибудь подобному. Избавленное таким путем от частых грабительских набегов кочевников пастушеско-земледельческое население Оби получило возможность в более спокойной обстановке вести хозяйство и иметь более или менее постоянный минимум своей экономической обеспеченности.
Ранние кочевники скифского периода на территории Тувы(А.М. Мандельштам)
Изучение археологических памятников в Туве началось значительно позднее, чем в Южной Сибири, первоначально как продолжение и расширение исследований, проводившихся в Минусинской котловине. Первым этапом были раскопки А.В. Адрианова в 1915–1916 гг. (в северных районах) и С.А. Теплоухова в 1926–1927 и 1929 гг. (в разных районах). Значительная часть раскрытых ими курганов относилась к эпохе ранних кочевников. Результаты этих работ получили отражение только в информационной статье, где отмечалось своеобразие памятников и предлагалась возможная их датировка (Теплоухов С.А., 1929). Детальному анализу полученные материалы подверглись лишь через десятилетие (Сосновский Г.П.), публикация же их последовала еще позднее (Полторацкая В.Н., 1966).
После войны сложились новые условия, способствовавшие началу планомерных археологических работ с целью воссоздания древней истории края и его населения. Наряду с местными исследователями активную роль в этом сыграли центральные научные учреждения и в первую очередь Академия наук СССР.
В 1947 г. часть территории Тувы была обследована Саяно-Алтайской экспедицией АН СССР во главе с С.В. Киселевым. В 1953–1954 гг. разведки продолжил Институт этнографии АН СССР (А.Д. Грач); одновременно учет памятников и небольшие раскопки начал Тувинский краеведческий музей (С.И. Вайнштейн).
С 1955 г. раскопки приобрели систематический характер. Они велись ежегодными экспедициями Тувинского научно-исследовательского института языка, литературы и истории (С.И. Вайнштейн, М.Х. Маннай-оол), Тувинской археологической экспедицией Московского государственного университета, возглавляемой Л.Р. Кызласовым (1955–1960, 1962 гг.), Тувинской комплексной археолого-этнографической экспедицией Института этнографии АН СССР, руководимой Л.П. Потаповым (1957–1963, 1961–1966 гг.), и Саяно-Тувинской археологической экспедицией Института археологии АН СССР (с 1965 г. руководитель А.Д. Грач, с 1972 г. — С.Н. Астахов). Наиболее крупные исследования памятников ранних кочевников проведены последней преимущественно в зоне затопления водохранилища Саяно-Шушенской ГЭС.
Быстрое накопление новых материалов и анализ добытых ранее очень скоро показали необходимость разработки самостоятельной хронологической периодизации памятников Тувы. Уже в 1958 г. практически одновременно в печати были предложены две принципиально близкие ее схемы, опирающиеся на периодизацию, принятую для Южной Сибири. По одной из них, более полной (Кызласов Л.Р., 1958), в пределах эпохи ранних кочевников выделялись две последовательно существовавшие культуры: уюкская, относящаяся к скифскому периоду VII–III вв. до н. э., с подразделением на ранний (VII–VI вв. до н. э.) и поздний (V–III вв. до н. э.) этапы, и шурмакская, принадлежащая гунно-сарматскому времени II в. до н. э. — V в. н. э., также с подразделением на ранний (II в. до н. э. — I в. н. э.) и поздний (II–V вв.) этапы. Согласно второй схеме, памятники скифского периода также были отнесены к одной культуре, названной казылганской (Вайнштейн С.И., 1958).
Продолжавшийся рост материалов вызвал тенденцию к созданию более дробных периодизаций. Так, казылганская культура была подразделена на четыре этапа: ранний (без наименования) — VII–VI вв. до н. э.; кокэльский — VI–V вв. до н. э.; казылганский — V–IV вв. до н. э. и озен-ала-белигский — IV–III вв. до н. э. (Вайнштейн С.И., 1966б). Одновременно культура гунно-сарматского периода получила второе название — сыынчурекская (Вайнштейн С.И., Дьяконова В.П., 1966). Дополнительное членение на три этапа было предложено и для уюкской культуры: первый — VII–VI вв. до н. э.; второй — V–IV вв. до н. э.; третий — IV–III вв. до н. э. (Маннай-оол М.Х., 1970). Однако ни в одном случае не была дана необходимая аргументация.
Исследование кургана Аржан в Уюкской долине привело к выявлению очень раннего археологического комплекса эпохи ранних кочевников, и был поставлен вопрос о возможности выделения в Туве «предскифского» периода (Грязнов М.П., Маннай-оол М.Х., 1973). Этот комплекс затем явился одной из основ для новейшей периодизации скифского периода на всей территории степного пояса Евразии, предложенной М.П. Грязновым (1979а, с. 4–7). Подавляющее большинство исследователей придерживается мнения о развитии в Туве на протяжении всего скифского периода единой культуры. Но высказана и другая точка зрения, согласно которой памятники VIII–VI вв. до н. э. относятся к одной культуре — алды-бельской (подразделяемой на два этапа — аржанский VIII–VII вв. до н. э. и усть-хемчикский VII–VI вв. до н. э.), а более поздние, V–III вв. до н. э., к совершенно иной — саглынской (подразделяемой также на два этапа — саглынский V–IV вв. до н. э. и озен-ала-белигский IV–III вв. до н. э.); затем следует улуг-хемская культура, относящаяся уже к гунно-сарматскому периоду (Грач А.Д., 1971; 1980). Базой для этой периодизации послужили результаты раскопок своеобразных ранних курганов в саянском каньоне Енисея (Хемчик-Бом III, V) и вблизи него (Алды-Бель). Имеющиеся материалы, однако, не подтверждают смену культуры около середины I тысячелетия до н. э. (Маннай-оол М.Х., 1970; Окладников А.П., 1980; Мандельштам А.М., Стамбульник Э.У., 1980). Что касается дробной периодизации, то и в данном случае она не получила реального обоснования. Отсутствие общепринятой периодизации памятников Тувы объясняется прежде всего высокими темпами накопления новых материалов, заметно опережающими их публикацию. Кроме того, датировки, как правило, базируются на аналогиях вещевым находкам в материалах из других областей степного пояса — прежде всего Минусинской котловины и Алтая. Постулированная изначально возможность прямой синхронизации их не подверглась проверке, а она не всегда подтверждается новыми материалами. Приближенность датировок часто обусловлена многократными последовательными захоронениями в одной могиле. Все дробные периодизации остаются предположительными и в некоторых случаях имеют субъективную окраску.
При современном уровне знаний в принципе сохраняет свое значение периодизация, предложенная Л.Р. Кызласовым, но в нее необходимо внести некоторые коррективы. Культура скифского периода (уюкская) существовала более длительное время — в пределах VIII–II вв. до н. э., причем оба предела датировки подлежат дальнейшему уточнению. Фактические материалы позволяют сейчас разделять этот период на три этапа: начальный (аржанский), ранний и поздний. Первый из них в данном случае рассматривается как время формирования уюкской культуры. Рубеж III и II вв. до н. э., принятый в указанной периодизации в качестве границы двух периодов и соответствующих им культур, следует считать реальной вехой прежде всего в политической истории. Динамика же культур носила более сложный характер. Новые материалы дают основания выделять между скифским и гунно-сарматским периодами переходный этап, который по времени, во всяком случае частично, совпадает с ранним этапом шурмакской культуры в периодизации Л.Р. Кызласова. Характерная для гунно-сарматского периода культура, наиболее полно и отчетливо представленная в могильнике Кокэль, хронологически должна быть отнесена к следующему этапу.
Возможно, что погребения по обряду трупосожжения, известные пока лишь в небольшом числе, можно будет в дальнейшем отнести к более позднему, третьему, этапу гунно-сарматского периода.
Основным источником фактических данных о куль туре скифского периода являются могильники, исследованные в разных частях Тувы, но в наибольшем числе — в ее центральных районах (карта 10). Важные дополнительные сведения получены в результате изучения древних выработок рудных месторождений и остатков металлургического производства. Материалы, связанные с сезонными стоянками, еще крайне ограничены.
Карта 10. Памятники скифо-сарматской эпохи в Туве.
а — курганы.
1 — Саглы-Бажи; 2 — Улуг-Хорум; 3 — Даган-Тэли; 4 — Дужерлиг-Ховузу; 5 — Озен-Ала-Белиг; 6 — Кызылган; 7 — Усть-Хадынныг; 8 — Кокэль; 9 — Хемчик-Бом; 10 — Хадынныг; 11 — Иджир; 12 — Баданка; 13 — Малиновка; 14 — Аржан; 15 — Туран; 16 — Уюк; 17 — Бегре; 18 — Черби; 19 — Чинге; 20 — Орта-Хем; 21 — Куйлуг-Хем; 22 — Алды-Бель; 23 — Темир-Суг; 24 — Бедиг-Хорум; 25 — Улуг-Оймак; 26 — Урбюн; 27 — Бош-Даг; 28 — Аймырлыг; 29 — Кара-Даг; 30 — Аргалыкты; 31 — Ховужук; 32 — Бай-Даг; 33 — Даштык-шёл; 34 — Сенек; 35 — Шараш; 36 — Кызыл; 37 — Шанчыг; 38 — Атамановка; 39 — Успенское; 40 — Элегест; 41 — Хову-Аксы; 42 — Сосновка; 43 — Балгазин; 44 — Самагалтай; 45 — Шурмак; 46 — Эрзин; 47 — Зубовка; 48 — Тоора-Хем («Вторая поляна»); 49 — Ий.
Ареал уюкской культуры частично выходит за пределы Тувы и включает в себя во всяком случае часть северо-западной Монголии и восточную окраину Алтая. На западе он граничит с территорией распространения пазырыкской культуры; на севере — с ареалом татарской культуры; восточная и юго-восточная границы еще недостаточно ясны. Число памятников повсеместно весьма велико, но значительная часть их ограблена (преимущественно в гунно-сарматское время).
Могильники, сильно варьирующие в размерах, как правило, расположены на возвышенных местах, вблизи берегов рек, нередко там, где имеются и погребения эпохи бронзы. Характерная черта их — размещение погребальных сооружений сравнительно правильными цепочками, вытянутыми обычно в меридиональном направлении или вдоль течения реки. В могильниках часто имеется несколько цепочек, расположенных линейно или параллельно друг другу.
Погребальные сооружения (такое наименование здесь более точно, чем курганы) характеризуются значительным многообразием (табл. 71; 73). Они отличаются друг от друга конструкцией как наземной части, так и внутримогильного устройства. Наибольшее разнообразие, даже при учете разрушений, вызванных ограблением, наблюдается у наземной части. В исследованных памятниках известны следующие типы погребальных сооружений, которые могут быть подразделены на подтипы в зависимости от наличия и формы ограды, а также варианты, определяемые конструкцией внутримогильного устройства:
I. Округлые и овальные (иногда четырехугольные) каменные насыпи, обычно имеющие четкое обрамление из больших камней («крепиду»), под которыми расположено несколько могил часто разного устройства (узкие деревянные срубы, каменные ящики, колоды, грунтовые ямы).
II. Круглые земляные (и каменно-земляные) насыпи, под которыми расположено несколько могил часто разного устройства (деревянные срубы, колоды и грунтовые ямы).
III. Круглые каменные насыпи, часто окруженные кольцевидной или прямоугольной каменной оградой, изредка в одной ограде бывает несколько насыпей (табл. 73, 3, 4). Могила (исключая случаи прихоронений) одна (деревянный сруб, каменный ящик, грунтовая яма).
IV. Круглые (или первоначально четырехугольные) земляные насыпи, изредка окруженные кольцевидной каменной оградой. Могила одна (деревянный сруб, каменный ящик, грунтовая яма). Бывает, что вследствие проседания насыпи в яму на поверхности прослеживается лишь впадина, окруженная невысоким земляным валиком.
V. Круглые земляные насыпи, имеющие каменное покрытие, переходящее в окружающие их кольцевидные «платформы». Могила одна (деревянный сруб). Исследованы лишь в северных районах (Уюкская долина).
VI. Каменные куполообразные (?) конструкции, как правило, являющиеся одновременно перекрытием внутримогильного устройства. Обычно окружены кольцевидной оградой. Могила одна (деревянный сруб, каменный ящик, цистообразная камера и яма, обставленная большими плитами). Известны только в центральных районах (табл. 73, 11, 13).
VII. Четырехугольные каменные выкладки, обычае с четко выделенными краями, иногда окруженные кольцевидной оградой. Могила (исключая случаи прихоронений) одна (деревянный сруб, каменный ящик, могила с плитами в торцах, сверху перекрытая бревнами, а также колода, ступенчатая яма, грунтовая яма) (табл. 73, 1).
VIII. Небольшие четырехугольные каменные выкладки. Могила одна (каменный ящик, колода, грунтовая яма). Иногда выкладка одновременно служит перекрытием ящика (табл. 73, 5).
В устройстве каменных насыпей и выкладок наблюдаются различия, носящие, по-видимому, локальный характер. Вариации такого же порядка прослеживаются у срубов, они бывают из бревен, полубревен, брусьев и т. д.
В некоторых могильниках известны отдельные каменные наземные сооружения больших размеров со сложными оградами — в частности, напоминающими в плане колесо (табл. 73, 2) и часто имеющими противолежащие входы. Это обычно сочетается со значительной глубиной ям, на дне которых расположены срубы. Крупные земляные насыпи в северных районах (Уюкская долина) обычно окружены небольшими кольцевидными каменными выкладками. Все такие особенности, по-видимому, обусловлены особым положением погребенных. Нередки случаи, когда наземная часть сооружения отсутствует, что обычно сочетается с относительной бедностью инвентаря погребений.
Особое место занимает курган Аржан в Уюкской долине (табл. 71, 7–9) — целиком наземное сооружение грандиозных размеров (диаметр около 120 м). Он состоит из центральной бревенчатой клети и окружающей ее сложной системы радиально расположенных трапециевидных клетей различных размеров (их насчитывается более 70). Клети были перекрыты бревенчатым накатом, над которым имелось каменное покрытие. Весь комплекс окружали откос из коротких бревен и стена из плит. Вокруг него располагалось кольцо из двух-трех рядов небольших круглых наземных оградок. Посредине центральной клети был сложен квадратный сруб с двойными стенками, в котором стояли две колоды; еще шесть колод и два узких сруба располагались вдоль северной, западной и южной стенок клети, вдоль восточной ее стенки были обнаружены остатки шести конских скелетов. В трапециевидных клетях находились многочисленные скелеты лошадей и еще семь погребений в колодах. Этот курган, очевидно, был местом погребения главы обширного племенного объединения. Условно он именуется царским.
Ряд фактов позволяет полагать, что какое-то время были распространены также погребальные сооружения с цистообразными и иными наземными камерами, характерные для предшествующей эпохи. Но крайняя малочисленность и фрагментарность вещевых материалов не дает возможности установить их точную дату. Особая осторожность в этих случаях обусловлена тем, что от этого зависят понимание путей сложения уюкской культуры и трактовка разных типов погребальных сооружений скифского времени в социальном аспекте.
Обряд погребения, зафиксированный в могилах различных типов и вариантов, относительно единообразен (табл. 73, 6-10, 12). Скелеты, как правило, лежат на боку — левом или, реже, правом, с согнутыми ногами; руки чаще всего вытянуты перед туловищем в направлении к коленям, но бывают также согнуты. Иногда встречается положение ничком — также всегда с согнутыми ногами и руками. Случаи вытянутого положения на спине очень редки и известны главным образом в относительно ранних могилах. Сравнительно часто в камерах (срубах и больших каменных ящиках) наряду с непотревоженными скелетами имеются компактные скопления костей, причем прослеживается более или менее отчетливое воспроизведение их анатомического порядка. Это захоронения полуразложившихся трупов или костей, уже лишенных мягких тканей; тела умерших, очевидно, какое-то время до погребения хранились в кожаных или матерчатых мешках, остатки которых иногда удается зафиксировать.
Ориентировка скелетов не строго определенна, хотя заметно преобладает западная с разными отклонениями (преимущественно на север); встречается также иная, разных направлений. Это обусловлено системой размещения тел умерших в пределах погребального сооружения в целом, которая носит сложный характер. Для полного понимания этой системы еще нет достаточных данных, но отчетливо прослеживаются повторяющиеся схемы. Одна из них — «центрическая», когда вокруг первого по времени захоронения концентрически располагаются последующие. Другая — «линейная», когда скелеты размещены параллельно друг другу и составляют ряды различной величины.
Имеются основания считать, что погребальная обрядность была значительно сложнее, чем можно судить по ее материальным проявлениям в отдельно взятых могилах. Очевидно, существовала развитая система соответствующих норм, учитывавшая многообразные аспекты положения умершего в обществе, обстоятельства смерти, предполагаемую посмертную судьбу и другие неясные нам моменты. Есть свидетельства совершения ритуальных действий до и после погребения — в частности, разжигание очистительного огня в могиле, помещение шкур животных с черепами на погребальных камерах, сооружение ритуальных выкладок и др. Однако эти детали обряда не повсеместный, очевидно, также регламентировались нормами.
На протяжении многовекового периода существования уюкской культуры происходила эволюция отдельных типов внутримогильных устройств, а также возникали некоторые модификации обряда погребения. Эти явления протекали взаимосвязанно, но при оценке их необходимо учитывать устойчивость локальных традиций. В целом прослеживается тенденция к постепенному уменьшению удельного веса погребальных сооружений с многочисленными, преимущественно одиночными погребениями под одной насыпью. Эта традиция впоследствии выступает в форме прихоронений (как правило, детей). Вместе с тем наблюдается увеличение размеров срубов и каменных ящиков, хотя стабильно сохраняется малый вариант последних. «Линейная» схема размещения погребенных приобретает с течением времени превалирующее значение, хотя сохраняются также элементы «центрической». В качестве фактора, определяющего эти изменения, отчетливо выступает увеличение числа захоронений в пределах одной камеры, которое отражает пока неясные процессы внутреннего развития общества носителей уюкской культуры.
Наиболее ранним из известных сейчас памятников уюкской культуры является уже упоминавшийся курган Аржан. Он содержит 29 синхронных «закрытых» комплексов: центральное погребение мужчины старческого возраста и женщины зрелого возраста, 15 погребений представителей знати (за единичным исключением, лиц старческого возраста) и 13 групповых захоронений лошадей. Положение скелетов людей, установленное по их остаткам, — на левом (в одном случае — на правом) боку, с сильно согнутыми руками и ногами. Судя по размерам колод, оно было таким же и там, где кости не обнаружены. Система расположения погребенных здесь четко выраженная «центрическая», причем прослеживается «иерархия» их по местоположению: часть «сопутствующих» находится в центральной клети, часть — на периферии, в радиально расположенных клетях. Но есть и элементы «линейной» схемы — размещение колод рядом, параллельно друг другу. Ориентировка погребенных неодинакова, хотя, вероятно, преобладала северо-западная.
Сопровождающий инвентарь характеризуется господством бронзовых изделий. Железные предметы и глиняная посуда здесь не обнаружены. Деревянные и кожаные изделия немногочисленны. В целом инвентарь четко демонстрирует «скифскую триаду» в полном составе и развитом виде.
Вооружение и конское снаряжение. Оружие представлено двумя бронзовыми кинжалами, бронзовым чеканом и небольшим количеством бронзовых и костяных наконечников стрел (табл. 72, 1-15, 62–64). Оба кинжала двулезвийные, с узким крыловидным перекрестьем, имеющим округлые утолщения на концах, но с разными навершиями: у одного — валик, сходный с желобчатыми застежками, у другого — фигурка стоящего кабана со «свисающими» вниз ногами. Чекан массивный, с длинной цилиндрической втулкой, заканчивающейся наверху муфтой; боевая часть и обушок (слегка утолщенный у конца) имеют круглое сечение (табл. 72, 62). Бронзовые наконечники стрел втульчатые двуперые, с ромбической и лавролистной головкой (часть из них — с шипом) и пулевидные; костяные — преимущественно четырехгранные, ромбические в сечении, пулевидный и трехгранный (табл. 72, 1-15).
Многочисленные предметы конского снаряжения включают серии уздечек разной сохранности и различные их украшения, главным образом подвесные. Удила относятся к двум типам: со стремечковидными и с кольцевидными окончаниями, но есть единичные экземпляры первого типа с дополнительным кольцом в основании и имеющие разнотипные окончания (табл. 72, 40–42, 49, 51). Псалии все трехдырчатые, преимущественно бронзовые, среди них преобладают изогнутые с грибовидной шляпкой наверху и конической головкой внизу. Есть аналогичные псалии из рога. В клетях с конскими захоронениями, находящихся в северной части кургана, обнаружены другие псалии (в каждой особые): бронзовые в виде слабоизогнутого стержня с утолщениями вокруг отверстий и заостренными концами; сходные с ними роговые, отличающиеся, однако, прямым срезом верхнего конца; бронзовые в виде прямого стержня с кольцами у отверстий и выступом в нижней части (табл. 72, 28, 29). Предполагается, что они принадлежат населению, обитавшему вне Тувы.
К деталям узды относятся бронзовые и роговые бляшки-пуговицы круглой и прямоугольной формы, с одним или двумя отверстиями, а также золотые круглые бляхи (найдены в центральном срубе). Среди украшений уздечек очень мало бронзовых подвесок (стремечковидные и кольцевидные), преобладают роговые, клыки лошади и кабана и вырезанные из последних: круглые, овальные, бинарные и т. д. (табл. 72, 30, 33, 34, 38, 39).
Вместе с костями лошадей найдены предметы, выполненные в зверином стиле. Конкретное назначение их неясно. Это большая бронзовая бляха — изображение свернувшегося в кольцо хищника кошачьей породы (табл. 72, 66), пять бронзовых наверший с фигурками стоящих горных козлов (табл. 72, 47, 48) и навершие из рога оленя в виде головки коня с отчетливо переданной уздечкой (табл. 72, 35). Не устанавливается также назначение трех желобчатых застежек. Среди них есть каменные и деревянные, покрытые листовым золотом (табл. 72, 31).
Украшения. Сохранившиеся личные украшения немногочисленны: гривна из узкой полосы листового золота, золотые серьги со щитком, украшенным бирюзовыми вставками, и с насаженной под ним бусиной (табл. 72, 36), круглые и прямоугольные золотые бляшки с рядами выпуклостей, пронизки из спирально свернутой золотой проволоки. В центральном срубе найдены небольшие треугольные и четырехугольные пластинки из бирюзы, свидетельствующие о том, что были и другие предметы, украшенные цветными вставками. Из бирюзы изготовлены также все найденные тут бусы и бисер.
В погребальных колодах, находившихся в центральном срубе, сохранились остатки одежд из дорогих мехов (соболя) и различных шерстяных тканей, которые определены как привозные, вероятно, из стран Переднего Востока. Среди них имеется двуцветная ткань с рисунком в виде ромбов (одиночных и образующих ряды) и четырех цветная — с рядами ступенчатых пирамидок. Одна из одноцветных тканей украшена сдвоенными ромбами.
Датировка кургана Аржан сопряжена с определенными трудностями, так как вещественные находки из него носят в этом плане противоречивый характер, что отметили уже его исследователи (Грязнов М.П., Маннай-оол М.Х., 1973; Грязнов М.П., 1980). Основная масса бронзовых псалиев, набор наконечников стрел и различные бляшки из клыков кабана чрезвычайно близки к комплексам, известным в Северном Причерноморье и относимым к предскифскому периоду; аналогий им в Туве и ближайших областях нет. Другие изделия — удила со стремечковидными окончаниями, некоторые наконечники стрел и трехжелобчатые застежки — известны в западной части степного пояса в памятниках предскифского и скифского периодов. Весомость первой группы аналогий подтверждается результатами определения абсолютного возраста дерева радиоуглеродным методом (около 800 г. до н. э.). Поскольку радиоуглеродные даты подлежат корректировке по совокупности археологических данных, наиболее вероятная датировка кургана Аржан, по-видимому, лежит в пределах конца VIII — первой половины VII вв. до н. э. «Скифская триада» в полном и развитом виде предполагает формирование ее в непосредственно предшествующее время — очевидно, на протяжении VIII в. до н. э. Но этот, несомненно весьма сложный, процесс не может быть прослежен, так как соответствующие памятники в Туве пока неизвестны. Курган Аржан отражает уже завершение процесса и соответственно должен быть отнесен к концу начального этапа уюкской культуры. Строго обоснованная синхронизация других памятников невозможна. Предпринятые попытки (Кызласов Л.Р. 1979; Грач А.Д., 1980) носят лишь предварительный характер и сильно расходятся по существу результатов. В частности, высказано предположение о принадлежности кургана пришлой этнической группе сакского происхождения, занявшей политически господствующее положение (Кызласов Л.Р., 1977). Решение этого и других сложных вопросов, касающихся начального этапа уюкской культуры, будет возможно лишь после появления новых уверенно датируемых материалов. Возможно, к нему следует относить некоторые курганы с наземными цистообразными камерами, в которых скелеты лежали на боку с согнутыми руками и ногами, головой на запад. Датировка возможна лишь для тех, в которых обнаружен сопровождающий инвентарь (Шанчыг; табл. 72, 65), однако остается предположительной.
Этот этап представлен памятниками значительно более скромного облика, очевидно, принадлежащими рядовому населению. Достаточно уверенно выделяются к этому времени каменные и земляные курганы с многочисленными погребениями (типы I и II). Они составляют небольшие группы, часто находящиеся в пределах могильников, где преобладают более поздние погребальные сооружения (Алды-Бель; Ортаа-Хем II; Усть-Хадынныг I; Хемчик-Бом III и V; Чинге II). Иногда каменные курганы расположены парами, лежащими на оси север — юг, они непосредственно примыкают друг к другу или даже сливаются. Насыпи, по-видимому, сооружались после совершения определенного числа захоронений в могилах, расположенных вблизи друг от друга. Но и после этого производилось прихоронение детей непосредственно около курганов или на краю их (с разрушением «крепиды»). Центральное место всегда занимает могила (разного устройства), в которой погребен взрослый, на периферии находятся погребения как взрослых, так и детей, иногда расположенные по сравнительно правильной дуге или незамкнутой окружности. Наиболее четко такая центрическая система прослеживается в курганах 1 и 2 могильника Хемчик-Бом V (Грач А.Д., 1980). где прихоронения детей составляют вторую концентрически расположенную дугу. Погребения обычно единичные, но известны также парные: взрослого и ребенка. Ориентировка скелетов при тенденции к преобладанию западной варьирует и зависит от местоположения могилы.
В некоторых каменных курганах под насыпями на древней поверхности обнаружены группы бронзовых предметов конского снаряжения (в основном уздечные наборы), условно трактуемые как клады (табл. 72, 49, 50, 59, 60). Они составляют главную основу датировки, так как сопровождающий инвентарь погребений беден и сохранился лишь частично ввиду ограбления большинства могил (это преимущественно предметы бытового назначения и украшения, составляющие небольшие повторяющиеся комплексы).
К этому же этапу относится ряд каменных курганов с одной могилой под насыпью, причем в них имеются как одиночные погребения в грунтовой яме (Зубовка) (Маннай-оол М.Х., 1970, с. 81), так и коллективные, в том числе парные — в срубах (Чинге II) и грунтовых ямах (Куйлуг-Хем I; Ортаа-Хем II) (Грач А.Д., 1980, с. 122). Изредка на дне ямы имеется сооружение наподобие каменного ящика из сравнительно небольших вытянутых плит, поставленных на длинное ребро. Погребенные лежат на боку, с согнутыми руками и ногами, головой на запад или северо-запад. Почти все эти курганы ограблены. Датировка их устанавливается по сохранившимся предметам вооружения и ножам.
Земляные курганы, принадлежащие к данному этапу, известны только в северо-восточной части Тувы, в Тодже. Под ними расположены прямоугольные ямы, перекрытые деревянными плахами. Раскопки могильника на «Второй поляне» (Дэвлет М.А. 1975) показали, что погребения были коллективными, скелеты лежали на боку с согнутыми ногами, черепом преимущественно на север. Датировка этих курганов, также подвергшихся ограблению, устанавливается по кинжалу и ножам, очень близким к характерным для татарской культуры; возможно, они привозные из Минусинской котловины.
В центральной части Тувы к раннему этапу могут быть отнесены некоторые погребальные сооружения с наземной частью в виде прямоугольной каменной выкладки (Аймырлыг). В двух случаях под ними располагались ступенчатые ямы, перекрытые несколькими слоями камышовых циновок. Скелеты лежали на спине вытянуто, черепом на восток или северо-восток. В головной части на уступе ямы находились в одном случае четыре черепа и кости нижних отделов ног лошадей, в другом — пять черепов козы. В одной такой могиле найдено значительное число наконечников стрел (табл. 72, 16–27), набор которых дает возможность уверенной датировки. Кроме того, под разрушенной грабителями выкладкой обнаружен сруб с парным захоронением. Оба скелета лежали на левом боку, с согнутыми ногами, черепами на запад. Датирующими здесь являются также наконечники стрел. В пределах этого же могильного поля имеется погребальное сооружение без наземных признаков. Тут в бревенчатом срубе лежало шесть скелетов на левом боку, с согнутыми руками и ногами, черепами на северо-запад. Сопровождающий инвентарь невелик, но составляет четкий ранний комплекс, включающий оружие и бытовые предметы (табл. 76, 30, 38; 78, 36).
Сопровождающий инвентарь погребений раннего этапа уюкской культуры характеризуется прежде всего «скифской триадой» в полном ее составе, но при этом значительная часть соответствующих предметов принадлежит к иным, хронологически более поздним типам, чем представленные в кургане Аржан. Прослеживаются и другие отличия: здесь имеется (правда, в весьма ограниченном количестве) керамика. Сравнительно много изделий бытового назначения из кости и чрезвычайно мало — из драгоценных металлов.
Конское снаряжение и вооружение. В конском снаряжении преобладают удила и другие детали узды. Упомянутые выше «клады» не дают возможности установить конструкцию узды, но, по всей вероятности, она была сходной с известной по находкам на Алтае. Все удила бронзовые, со стремечковидными окончаниями, часть из них имеет рудименты внутреннего дополнительного кольца, что сочетается с рядами прямоугольных выпуклостей на стержнях (табл. 72, 59, 60). Псалии также бронзовые двудырчатые, преимущественно У-образные, но имеется также пара изогнутых стержнеобразных (табл. 72, 58). Оба типа синхронизируются по двум «кладам», найденным под одной насыпью (Алды-Бель). Другими деталями узды являются кубические, биконические, пуговицеобразные и кнопковые обоймы, круглые и фигурные параллельные бляхи-накладки, прорезные фигурные нащечные бляхи и предметы неясного назначения с крючками (табл. 72, 37, 50, 54–56). Вместе с ними в «кладах» найдены пары массивных трочных пряжек (одна — с крючком, другая — без него), принадлежность которых именно к узде неясна.
Предметы вооружения представлены немногочисленными кинжалами и чеканами, но значительным количеством наконечников стрел. Из двух кинжалов один имеет узкое крыловидное перекрестье с загнутыми концами и валиновое навершие (клинок у него листовидный), другой — почковидное перекрестье и усечено-коническое навершие, рукоятка его снабжена двумя вертикальными желобками. Чеканы все втульчатые, с длинным, круглым в сечении бойком. Обушок одного из них завершается парой геральдически расположенных фигурок горных козлов (табл. 78, 36). Среди наконечников стрел преобладают бронзовые. Сравнительно небольшую их часть составляют втульчатые — двуперые листовидные, трехгранные и трехгранно-трехперые различных вариантов (табл. 72, 1–3, 16–20). Преобладают же массивные длинночерешковые двуперые, трехперые, трехгранные, трехгранно-трехперые и четырехгранные специфических вариантов (табл. 72, 21–27). Костяные наконечники малочисленны, имеются как втульчатые трехгранные, так и черешковые трехгранные и четырехгранные (табл. 72, 4, 7, 8, 10–12, 14). В некоторых могилах найдены также цельнодеревянные стрелы с утолщенным и заостренным концом — томары (табл. 72, 13).
Орудия труда, бытовые вещи, украшения, керамика. К предметам хозяйственного назначения относятся ножи, шилья и каменные точила. Они нередко встречаются вместе, и это сочетание в известной мере может считаться характерным. Ножи все однолезвийные, но двух разных классов — с невыделенной и выделенной рукояткой (табл. 72, 43–45). Среди ножей первого класса имеются как прямые, так и с расширяющейся верхней частью треугольных очертаний. Большинство из них снабжено отверстием, расположенным у верхней части рукоятки, округлым, сегментовидным или, изредка, приближающимся к петлевидному, но часть имеет кольцевидное навершие. Ножи с выделенной рукояткой имеют разные навершия: в виде валика с тремя поперечными выступами (частично сходные с трехжелобчатыми застежками) и в виде фигурки стоящего кабана. Кроме того, имеется нож с полой рукояткой, в которой помещено шило (с кольцевидной рукояткой). Шилья все четырехгранные. Большинство из них имеет сравнительно четко выделенную рукоятку с более тонкой, круглой в сечении верхней частью и небольшой шляпкой или кольцом на верхнем конце (табл. 76, 2, 14). Наряду с ними встречаются простые стержневидные, вероятно, снабженные маленькой насадной рукояткой из несохранившихся материалов (дерево, кость?). Точила варьируют в размерах, но всегда имеют правильную прямоугольную форму и нытянутые пропорции. Все они снабжены отверстием для подвешивания, расположенным около верхнего конца.
В некоторых погребениях найдены остатки кожаных поясов с наборами обоймообразных бронзовых блях различной формы, в том числе украшенных изображением животных (Усть-Хадынныг). Имеются также подобные бляхи с фигурной лицевой частью. С поясами связаны очень редкие фигурные пряжки, каменные трех желобчатые застежки и массивные усеченно-конические многогранные пуговицы, подобные аржанский (табл. 72, 31).
Предметы бытового назначения представлены в основном зеркалами и костяными гребнями. Почти все зеркала одного типа — с вертикальным бортиком и петлевидной или кнопкообразной центральной ручкой, лишь в одном погребении найдено простое дисковидное с петлевидной центральной ручкой (табл. 76, 28, 30, 31). Гребни все сравнительно узкие, вытянутых пропорций (табл. 78, 32, 33). Характерной особенностью их является декоративное оформление верхней части, чаще всего в виде композиций из нескольких фигур животных различной величины и в разных позах, заполняющих все пространство. Но имеются также гребни, украшенные геометрическим узором — кружковым и зигзагообразным. Украшения сравнительно немногочисленны. Это бронзовые бляшки в виде фигурки стоящего кабана, снабженные петелькой на оборотной стороне; проволочные гривны; серьги — простые кольцевидные и с коническим дополнением в нижней части; каменные и стеклянные бусы, среди которых одна сердоликовая с травленым восьмеркообразным орнаментом, а также стеклянная со спиралевидными глазками, по-видимому, привозные с запада.
Керамика встречается чрезвычайно редко и притом обычно вне могил — около них (Хемчик-Бом V) или в других местах под насыпью. Известен лишь один почти полностью сохранившийся горшок баночной формы с треугольным в сечении валиком ниже края.
Малочисленность погребений раннего этапа уюкской культуры и фрагментарность сопровождающего инвентаря обусловливают неполноту имеющихся данных о бытовавших в то время предметах различных категорий. В частности, пока остаются почти неизвестными те варианты, которые отражают формирование типов, свойственных позднему этапу. О том, какой характер носил переход от раннего этапа к позднему, позволяют судить могилы, в которых имеются предметы, относящиеся как к тому, так и к другому. Такие сочетания встречаются не только в сопровождающем инвентаре отдельных погребений. Разнотипным по преобладанию характерных изделий бывает и инвентарь нескольких захоронений, находящихся в одной камере. Это наблюдается в погребальных сооружениях различных типов и в разных районах Тувы, что не позволяет видеть здесь случайные или локальные явления.
Показательным примером может служить парное погребение женщины и мужчины в срубе под каменным курганом (Кокэль, курган 48), где при одном скелете найдены зеркало с бортиком и шило с шляпкой, а при другом — кинжал с бабочковидным перекрестьем, проушной чекан и нож с петлевидным отверстием в рукоятке (Вайнштейн С.И., 1966а). Подобная ситуация наблюдается и в коллективном погребении в яме под земляным курганом (Элдигкежиг-аксы, курган 1): у одного из трех скелетов найден набор бронзовых наконечников стрел, включающий втульчатый двуперый, при двух других — повторяющиеся сочетания кинжала с бабочковидным перекрестьем, проушного чекана и ножа с круглым отверстием в рукоятке. Под насыпью здесь имелись три могилы (в том числе одна — с погребением ребенка в колоде). Этот случай (а он не единственный) свидетельствует о том, что курганы данного типа (II) сооружались не только в ранний период. Здесь существенно также число погребенных в центральной могиле: увеличение его коррелируется с преобладанием типов различных предметов, характерных уже для позднего этапа.
Об отсутствии какого-либо разрыва в развитии культуры свидетельствуют также предметы «переходного» облика, занимающие типологически промежуточное место между характерными для раннего этапа и специфическими для позднего. К ним, например, относятся чеканы с короткой втулкой (табл. 74, 2; 78, 41) и кинжалы с перекрестьем, сочетающим черты почковидного и бабочковидного (Маннай-оол М.Х., 1970, рис. 6, 3; 8, 12). Сопоставление комплексов, включающих «разноэтапные» предметы, показывает, что в них представлены разнообразные сочетания, свидетельствующие о несовпадении времени бытования изделий отдельных типов. Имеющиеся материалы позволяют прийти к заключению, что изменения быстрее происходили в оружии, отчасти в конском снаряжении и некоторых бытовых предметах, в частности зеркалах. Длительное время сохранялись ножи с круглыми отверстиями в рукоятке, хотя уже на раннем этапе имеются свидетельства формирования петлевидного отверстия. Однако проследить в деталях эволюцию основных категорий предметов сейчас нет возможности. Речь должна идти о засвидетельствованных тенденциях, реализация которых происходила постепенно, по-видимому, на протяжении нескольких десятилетий, а может быть, и столетий. В данном случае следует учитывать большую вероятность различных темпов распространения инноваций в отдельных областях Тувы, имевших в силу географического положения контакты с разными соседними областями.
Граница между ранним и поздним этапами уюкской культуры должна рассматриваться лишь как условное понятие. Теоретически она соответствовала моменту, когда новые явления начали преобладать над старыми, но реальных возможностей установить ее место во времени нет. Чисто условно отождествление этой границы с рубежом VI и V вв. до н. э., восходящее к хронологическим схемам других областей степного пояса.
Фактические данные объективно свидетельствуют о постепенном характере изменения культуры, об ее эволюционном развитии. Но это не исключает вероятности частных «скачков» — быстрого вытеснения некоторых старых типов предметов новыми, более целесообразными практически, что могло быть обусловлено не только внутренним развитием, но и воздействием извне.
К нему относится значительно больше памятников, чем к раннему. Особенно четко это выступает в наиболее полно исследованных могильниках (Аймырлыг; Чинге). Показательны также могильники, в которых ранние погребения не обнаружены. В целом все данные говорят о заметном росте численности населения и связанном с этим более полном освоении пригодных для скотоводства земель. На этом этапе существовали погребальные сооружения всех указанных типов и притом в разных их вариантах. Увеличение числа тех и других, по-видимому, следует рассматривать как одну из характерных черт этого времени. Однако преемственность, несомненно, сохраняется, что прослеживается прежде всего в устойчивости конструкции наземных частей сооружений, которая установлена при раскопках ряда памятников. Хотя разновидности внутримогильного устройства — особенно при учете второстепенных деталей — многочисленнее, чем на раннем этапе, основные из них повторяют уже известные. При сооружении срубов, удельный вес которых заметно возрастает, устойчиво сохранялись определенные технические приемы (рубка углов «в лапу»). Каменные ящики, как правило, имеют стенки, образованные большими плитами. Сохраняется обычай захоронения детей в колодах, хотя это не носило характер правила.
Но вместе с тем происходили изменения. Так, уменьшилось количество курганов с многочисленными могилами под одной насыпью (Ортаа-Хем; Темирсуг II). Ступенчатые ямы на позднем этапе неизвестны. Новыми можно считать цистообразные подземные камеры и ямы, обставленные большими плитами. Однако они (как и обычно связанное с ними куполообразное перекрытие) открыты пока лишь в центральной Туве, и время их появления неясно (табл. 73, 11, 13). Общей тенденцией является увеличение размеров погребальных камер-срубов и каменных ящиков, содержащих, за единичными исключениями, коллективные захоронения, причем число погребенных в них достигает иногда 15. Изменения в размерах камер сопровождались также изменениями их формы: преобладающей становится квадратная или близкая к ней. Большие каменные ящики всегда располагаются в одних цепочках со срубами, что указывает на их одинаковый функциональный характер. Неизменно сосуществующие с ними малые каменные ящики, содержащие, как правило, одиночные погребения, либо составляют особые подгруппы (в частности, цепочки), либо концентрируются около больших камер. В последних случаях в них имеются лишь захоронения детей младших возрастов.
В размещении погребенных внутри камер наблюдается преобладание «линейной» системы. Часто в них имеется несколько рядов скелетов, причем полным обычно бывает лишь один, расположенный в западной или северо-западной части. Другие ряды, число которых иногда достигает пяти, характеризуются как неполнотой, так и различным положением погребенных относительно составляющих основной ряд: они лежат или в том же направлении, или перпендикулярно. В еще большей степени варьирует ориентировка скелетов, иногда она бывает противоположной даже в пределах одного ряда. Эти усложнения в погребальной обрядности, по-видимому, происходили постепенно, однако проследить соответствующую эволюцию нет возможности. Главное препятствие составляют трудности датировки, которые носят специфический характер при значительном числе захоронений в одной камере.
Во многих сооружениях со срубами встречаются впускные погребения детей (чаще всего в каменных ящиках). Местоположение их варьирует: они бывают непосредственно у края ямы, частично прорезают ее, встречаются в заполнении и даже на перекрытии. Сопровождающий инвентарь свидетельствует о том, что они, а также захоронения детей, расположенные рядом с погребальными сооружениями, относятся к тому же времени, что и срубы. Это дает основание видеть здесь прихоронения, в размещении которых наблюдаются черты «центрической» системы.
Важным отличием вещественных материалов позднего этапа является значительное число изделий из железа. Имеются основания полагать, что происходил процесс постепенного вытеснения бронзы железом, который прослеживается во многих категориях предметов. Но при этом наконечники стрел неизменно изготавливались из бронзы и кости. Железные предметы часто повторяют бронзовые вплоть до деталей, что служит одним из свидетельств постепенного хода указанного процесса. Другая особенность позднего этапа — обилие глиняных сосудов и значительное разнообразие их форм, свидетельствующее об их различном назначении. Это совпадает с вариацией наборов посуды, входящих в состав сопровождающего инвентаря. Однако керамика не становится обязательной составной частью инвентаря: нередко имеются только деревянные сосуды, а иногда посуда вообще отсутствует. При всем том «скифская триада» сохраняется полностью, хотя представлена уже преимущественно иными типами предметов соответствующих категорий. Закономерно также появление некоторых новых элементов как результат внутреннего развития и переработки заимствований извне.
Вооружение и конское снаряжение. Состав вооружения на позднем этапе не претерпевает принципиальных изменений: это также кинжалы, чеканы и наконечники стрел, но уже иных типов. Относительная многочисленность типов, а также повторяющиеся вариации отдельных деталей у ряда предметов, по-видимому, указывают на существование нескольких центров производства оружия. Большинство кинжалов изготовлено из бронзы, количество железных относительно невелико (табл. 74, 15, 24); единичны биметаллические кинжалы — с бронзовой рукояткой и железным клинком. Основная масса бронзовых кинжалов относится к одному классу — с четко оформленным бабочковидным перекрестьем (табл. 74, 12, 13, 20, 27). Устойчивые типы их различаются формой навершия, которое бывает брусковидным, близким к сигаровидному (массивное или уплощенное); сегментовидным (массивное или уплощенное); дисковидным; волютообразным и зооморфным — две стилизованные головки птиц или грифонов, обращенные друг к другу (табл. 78, 34). Клинки их преимущественно прямые, сужающиеся лишь в нижней части, но встречаются также треугольные; посредине обычно имеется ребро. Рукоятка некоторых кинжалов снабжена двумя вертикальными желобками, в редких случаях — прорезью. Декоративное оформление встречается редко и носит геометрический характер. Второй класс составляют немногочисленные кинжалы с узким треугольным перекрестьем, возможно, упрощенным бабочковидным, навершия у них брусковидные (табл. 74, 11). Имеются также единичные кинжалы с перекрестьями более сложных форм: частично сходным с крыловидным, подобным бабочковидному, но с прорезями в обеих половинах, и дуговидным — с опущенными вниз концами; навершия у них кольцевидные.
Железные кинжалы также распадаются на два класса — с бабочковидным и прямым перекрестьем. Относящиеся к первому классу имеют брусковидное, дисковидное, волютообразное или зооморфное навершие (табл. 74, 12, 24); ко второму — дисковидное или кольцевидное. Известны также немногочисленные кинжалы с зооморфным перекрестьем (навершия их не сохранились). Кинжалы носили, как правило, в кожаных ножнах, обычно состоящих из трех частей: вытянутого чехла, в котором помещался клинок, более толстой верхней части, повторяющей по форме перекрестье и снабженной боковым выступом для подвеса, и вставленных деревянных планок, повышавших жесткость. Часть ножен имеет специальное отделение для ножа (табл. 74, 21; 76, 44). Декоративное оформление на них встречается редко: это зигзагообразный орнамент, нанесенный красной краской (табл. 74, 21, 23–25). Редко встречаются ножны из пары вытянутых костяных пластин, снабженных по бокам отверстиями для стягивания (табл. 74, 22).
Чеканы, как правило, проушные (табл. 74, 3–5), хотя, по-видимому, на протяжении какого-то времени бытовали и снабженные укороченной втулкой. Большинство их изготовлено из бронзы, железные немногочисленны, известен один биметаллический чекан. Это был широко распространенный вид оружия, о котором мы, по-видимому, имеем неполное представление, так как массивность делала его объектом особого внимания грабителей.
Бронзовые чеканы варьируют в размерах и пропорциях. Среди них наряду с прямыми имеются несколько изогнутые. Однако в этих различиях не прослеживается закономерности, и классификация возможна лишь по сечению обуха. В соответствии с этим выделяется три их типа: кругло-обушковые, шестигранно-обушковые и овально-обушковые (табл. 74, 3, 5). Железные чеканы, по всей видимости, относятся к первому типу (табл. 74, 4). К нему же принадлежит и биметаллический чекан, у которого обломанная в древности боевая часть (вместе с половиной проушины) была заменена железной.
Помимо собственно чеканов, известны также топоры-чеканы, у которых обушок заменен плоской тесловидной частью с поперечным лезвием (табл. 74, 1). В одном случае боевая часть также плоская, но заканчивается четко выраженным острием. Очень редкий вариант этой группы оружия представлен топором-секирой, у которой обе части плоские, но одна, более короткая, расширяется к концу и имеет полукруглые очертания. Все чеканы были снабжены длинной (до 80 см) деревянной рукояткой, верхний конец которой закреплялся в проушине деревянным или, реже, бронзовым клином. На нижний конец ее насаживался бронзовый вток митровидной или сходной формы, закреплявшийся деревянной поперечной шпилькой, проходившей через одинарное или пару противолежащих отверстий. Носили чеканы и, по-видимому, другие сходные с ними предметы вооружения в кожаных чехлах, повторявших в целом их форму. Кроме того, имелись чехлы для рукояток и небольшие цилиндрические колпачки, надевавшиеся на их концы, выступавшие над проушиной. Подвесом чаще всего служили сложенные пополам ремни с вырезом посредине, но имелись и более сложные устройства с парами петель (табл. 74, 5).
Здесь же следует упомянуть пока единственную в Туве бронзовую булаву (палицу) на длинной деревянной рукояти, на нижний конец которой насажен бронзовый цилиндрический наконечник (вток) (табл. 74, 19). На принадлежность к предметам вооружения указывает и ее местонахождение — у бедра погребенного, рядом с кинжалом, там, где, как правило, находятся чеканы.
Наконечники стрел из бронзы, кости и дерева весьма многочисленны и разнообразны. Среди них господствуют черешковые, втульчатые же очень редки. Разнообразие их, по-видимому, обусловлено, во всяком случае частично, специализацией. С определенной долей уверенности могут быть выделены некоторые варианты. Так, очевидно, для охоты на птиц и пушного зверя предназначались костяные наконечники с притупленным или закругленным острием. Среди бронзовых наконечников имеется группа очень мелких наряду с ограниченным числом особенно крупных. Можно предполагать, что они предназначались для пробивания оборонительных доспехов разных видов.
Бронзовые черешковые наконечники в соответствии с различиями в общей конфигурации боевой головки разделяются на три основных класса: трехперые (табл. 74, 4, 11), трехгранные и трехгранно-трехперые (табл. 75, 8). Каждый класс распадается на несколько типов, отличающихся друг от друга профилем головки. Так, среди трехперых имеются наконечники с треугольной, сводчатой, треугольной с жальцами головкой. В каждом из типов имеются варианты, различающиеся некоторыми деталями: наличием или отсутствием продольного валика и утолщения около острия, а также профилем нижнего края пера; варьируют также форма и размеры черешка. Трехгранные наконечники (табл. 75, 1), которых меньше, в основном принадлежат к двум типам: с треугольной и сводчатой головкой. Варианты их также более ограничены. Трехгранно-трехперые наконечники распадаются на четыре типа: с треугольной, сводчатой и сводчато-четырехугольной головкой. Варианты тут наблюдаются в форме выемок в нижней части граней и очертаниях перьев.
Костяные черешковые наконечники стрел разделяются на три основных класса: двуперые, трехгранные (табл. 75, 16, 17, 29) и трехгранно-шестигранные (табл. 75, 22–24, 28). Первые очень немногочисленны и все имеют сводчатую головку. Можно предположить какое-то особое их назначение. Трехгранные, количественно преобладающие, распадаются на следующие типы: с треугольной, сводчатой, ромбической, треугольной с жальцами, сводчатой с жальцами и ромбической с жальцами головкой. Часть наконечников, относящихся к двум последним типам, имеет расщепленные черешки. Трехгранно-шестигранные наконечники делятся на четыре основных типа: с трехгранно-прямоугольной, сводчато-прямоугольной, треугольно-катушкообразной и сводчато-катушкообразной головкой. Часть из них также имеет расщепленные черешки (табл. 75, 46, 47). Преимущественно единичными экземплярами представлены наконечники иных форм: четырехгранные, веретенообразные, шиловидные (табл. 75, 55–57) и асимметричные нескольких вариантов. Здесь также можно предполагать специализацию по назначению, характер которой остается неясным. Втульчатые костяные наконечники стрел малочисленны и почти все трехгранные с треугольной или сводчатой головкой, иногда снабженной жальцами, очень редки пулевидные со скрытой втулкой (табл. 75, 35, 36, 38).
Деревянные наконечники стрел, по всей вероятности, дошли до нас лишь частично. Большинство из них черешковые: трехгранные, трехгранно-шестигранные, четырехгранные и сигаровидные (табл. 75, 41, 42, 44, 64–66). У последних черешок расщеплен, и в целом они чрезвычайно близки к характерным для памятников сюнну. Втульчатые наконечники очень редки и по форме близки к томарам.
Цельнодеревянные стрелы, томары (табл. 75, 45), по-видимому, составляли обычную часть колчанных наборов. В колчане бывает по две таких стрелы, но иногда и больше. Боевая головка этих стрел имеет, как правило, вытянутую форму и завершается коническим заострением; изредка вместо этого выделяется специальный шип. Все они, очевидно, были предназначены для охоты на птиц и пушного зверя.
Изредка стрелы снабжены костяными свистунками биконической формы, имеющими в верхней или средней части три радиально расположенных отверстия. Эти предметы, вероятно, появились в Туве сравнительно поздно и в результате внешних воздействий.
Стрелы носили в длинных цилиндрических колчанах, которые чаще всего изготавливались из кусков кожи. Они имели округлое толстое дно и были снабжены длинными продольными деревянными планками, обеспечивающими жесткость. Употреблялись также берестяные колчаны, иногда с частями из кожи, но от них сохранились лишь незначительные остатки (табл. 75, 76–80).
Луки в материалах не представлены, их устройство и размеры неизвестны. Некоторые предположения возможны лишь по весьма редким бронзовым бляхам в виде миниатюрного налучья: здесь изображен небольшой лук скифского типа (табл. 75, 43). Однако значительные различия наконечников стрел по величине дают основание предполагать, что употреблялись и крупные луки.
Предметы конского снаряжения в погребениях позднего этапа встречаются очень редко и притом всегда сопутствуют черепам лошадей, которые иногда помещались на перекрытии срубов или около них. Фактически известны лишь составные части узды, устройство которой в целом недостаточно ясно. Характерны бронзовые удила с кольцевидными окончаниями и роговые двудырчатые стержневидные псалии со слегка изогнутыми концами (иногда один конец почти прямой). Но известны также, хотя и в единичных экземплярах, бронзовые удила с окончаниями в виде сочетания кольца и небольшого треугольника или двух колец, а также бронзовые псалии с четко изогнутыми концами. В одном погребении найдены обломки железных удил с железными псалиями сходного облика (табл. 75, 80, 84). Составными частями уздечек были бронзовые и костяные фигурные пряжки, бронзовые цилиндрические и кубические пронизки для перекрестных ремней, небольшие кольца, пуговицы и фигурные бляхи, а также костяные блоки (табл. 75, 67–70, 72–74, 82, 83). Большинство этих предметов употреблялось не только в узде.
Орудия труда. Из орудий труда в сопровождающем инвентаре, как правило, имеются лишь те, которые были непосредственно связаны с повседневным бытом. О более специализированных орудиях, использовавшихся в разных домашних производствах, можно судить по единичным предметам, конкретное назначение которых ввиду специфических условий находки не всегда ясно. Некоторые косвенные данные о них дают остатки одежды, деревянные и костяные предметы и т. д.
В погребениях наиболее часто встречаются ножи и шилья, изредка вместе с каменными точилами. Это своего рода «стандартный набор» орудий многоцелевого назначения, имевший широкое распространение у носителей уюкской культуры, как у мужчин, так и у женщин.
Ножи изготовлялись из бронзы и железа, причем бронзовые количественно преобладают. По форме они не слишком отличаются от ножей без выделенной рукоятки, бытовавших уже на раннем этапе, хотя переход к клинку у них несколько варьирует. Но при этом большинство имеет четко оформленное петлевидное отверстие около верхнего конца рукоятки (табл. 76, 23, 26, 36, 37, 40), значительно реже встречается сегментовидное, круглое или четырехугольное отверстие, а также кольцевидное завершение рукоятки (табл. 76, 22, 25, 39, 44). Лишь единичные экземпляры имеют декоративно оформленную рукоятку, иногда с завершением в виде сильно стилизованной фигурки животного (табл. 76, 24). По размерам бронзовые ножи неодинаковы, что отчасти обусловлено различной степенью сточенности их в результате употребления. В погребениях наряду с целыми экземплярами встречаются крупные обломки, чаще всего с утраченной в древности верхней частью: в них обычно пробито новое отверстие неправильной формы или сделаны боковые выемки для подвешивания на ремешке (табл. 76, 15, 20, 21). Большинство железных ножей повторяет по форме бронзовые, но из-за плохой сохранности трудно определить очертания отверстия: чаще всего оно бывает округлым (табл. 76, 32, 33). Кроме того, есть ножи двух других типов: с петлевидно загнутой верхней частью рукоятки и с дисковидным ее завершением.
Бронзовые и железные ножи носили в ножнах, сделанных обычно из кожи. Многие из них снабжены внутренней деревянной планкой, придававшей необходимую жесткость. Бо́льшая часть ножен имеет специальное отделение или отверстие для шила (табл. 76, 27, 37, 38, 40). Декоративное оформление редко: это фигурные края и выступы в верхней части, бахрома из ниток, подобие кистей у нижнего конца, роспись красной краской и резной геометрический орнамент. Наряду с простыми ножнами имеются сложные — кожано-деревянные: на фигурную планку, обычно снабженную резьбой, нашивалась полоса кожи с выемкой на верхнем конце (табл. 76, 34, 35, 37, 38, 41–43).
Шилья, как и ножи, изготовлялись преимущественно из бронзы (табл. 76, 1–5, 8, 14). Они имеют квадратное или прямоугольное сечение и чаще всего снабжены коротким, более тонким черешком, на который насаживалась небольшая рукоятка из фаланги животного (обычно овцы). Очень редко встречаются навершия, имеющие округлую или вытянутую форму (табл. 76, 2–5). Железные шилья все черешковые, с рукоятками из фаланги животного. Сечение у них бывает квадратное или круглое. Каменные точила, как правило, имеют правильную прямоугольную форму и снабжены отверстием для подвешивания. Они варьируют в размерах, пропорциях и тщательности выполнения. Изредка встречаются очень крупные, но есть и сравнительно небольшие, стержневидного облика. Различия, возможно, обусловлены разницей в назначении. В регулярной заточке, очевидно, нуждались не только предметы повседневного употребления, но и специализированные орудия труда, иногда, очевидно, имевшие очень небольшие рабочие части (табл. 76, 10, 17, 18).
В погребениях женщин нередки бронзовые иголки, которые всегда снабжены вытянутым ушком и фактически ничем не отличаются от современных, кроме материала, из которого изготовлены. Они хранились в небольших цилиндрических кожаных или костяных игольниках. Встречаются наборы иголок различной величины. Для шитья использовались тонкие сухожилия и шерстяные нитки.
Весьма редки в сопровождающем инвентаре бронзовые острия, конкретное назначение которых установить трудно. Условно их можно отнести к проколкам, которые использовались при изготовлении изделий из кожи. Но, вероятно, для этой же цели служили шилья (табл. 76, 6, 7).
По-видимому, распространенными орудиями многоцелевого назначения были бронзовые кельты. В частности, они могли использоваться для обработки дерева, которая была очень развита и достигла высокого уровня. Но известны только два таких орудия: одно найдено в могиле (Аймырлыг), другое — случайная находка (Маннай-оол М.Х., 1970, рис. 9, 1). Оба клиновидные, с закругленным лезвием и небольшим вертикальным ушком на передней стороне под втулкой (табл. 74, 6). Различается лишь конфигурация рабочей части: у первого она расширяется книзу, у второго — почти прямая.
Есть основания предполагать, что повсеместно употреблялись пряслица. Но в погребениях они редки. Большинство из них каменные простейшей дисковидной формы, но имеются также изготовленные их обломков глиняных сосудов (табл. 76, 9). Широко применялись, очевидно, и приборы для добывания огня (табл. 76, 11).
Одежда, пряжки, застежки. Об одежде можно судить лишь по остаткам, которые иногда сохраняются в погребениях в тех местах, где находились бронзовые предметы. Как правило, встречаются небольшие обрывки ткани, не дающие возможность восстановить покрой. С уверенностью можно говорить о нижней и верхней одежде. Об этом свидетельствуют повторяющиеся случаи многослойной структуры закрепленных окислами фрагментов. Нижняя изготавливалась из шерстяных тканей различной плотности, реже — из шелка, верхняя — из кожи и меха. Вероятно, имелись длинные шубы. Характерной чертой можно считать искусное использование различных по величине кусков, сшивавшихся плотными швами. По-видимому, в некоторых случаях куски располагались так, что создавали и декоративный эффект.
Достоверные остатки головных уборов не найдены. Возможно, с ними связаны украшения, иногда находимые около черепов погребенных, — в частности, конические предметы из листового золота. Весьма ограничены также данные относительно обуви. По-видимому, наиболее распространенными были кожаные сапоги, стягивавшиеся в верхней части ремешками. Возможно, наряду с ними носили и более низкую обувь, доходившую лишь до щиколоток и также стягивавшуюся ремешками. В единичных случаях встречены остатки войлочной обуви, вероятно, сходной с валенками.
Более полны данные относительно поясов. Они были разнообразными: широкие из толстой кожи с прорезями для закрепления ремешков, на которые подвешивались различные предметы (прежде всего сравнительно тяжелое оружие); узкие из более тонкой кожи, иногда из нескольких ее слоев, также с отверстиями для подвесов (иногда поверх кожи имелся слой ткани); узкие, плетеные из кожаных ремешков. Кроме того, употреблялись шерстяные кушаки, но известны они лишь по незначительным остаткам.
В местах, где подвешивались тяжелые предметы, на пояс надевались пряжки-обоймы, имеющие на лицевой стороне большую выемку, а на оборотной, внизу — горизонтально вытянутый вырез. Через них и прорезь пояса пропускали подвесной ремень, обычно стягивавшийся внизу обоймами. Другой вариант прикрепления подвесного ремня — с помощью короткого ремешка, который пропускали через отверстия в обоих ремнях и закрепляли на передней стороне бронзовой или железной пуговицей обычно крупных размеров (табл. 77, 39, 40, 49). Пряжки-обоймы чаще всего имеют прямоугольную или квадратную форму; реже встречаются трапециевидные, причем вырез для ремня бывает расположен как около узкой, так и у широкой стороны (табл. 77, 64, 65, 72, 73). Обычно они бронзовые, железные очень редки.
Пояса были снабжены пряжками. Бронзовые пряжки относятся преимущественно к одной группе — с крючком, расположенным на переднем конце. Большинство из них составляют фигурные пряжки — с овальной или округлой передней частью и рамковидной, обычно трапециевидной — задней. Форма и размеры их варьируют. Наряду с простыми, лишенными декоративных элементов, встречаются пряжки, оформленные в виде стилизованных животных или их частей (табл. 77, 55–57, 68). Такие пряжки малочисленны и носят неповторяемый, индивидуальный характер. К этой же группе принадлежат редкие пряжки с обособленными, но связанными узкой планкой овальными половинками, а также имеющие вместо рамковидной части круглый плоский щиток (табл. 77, 67), возможно, заимствованные извне. Другие группы составляют бронзовые пряжки прямоугольной и трапециевидной формы с крючком на переднем конце (табл. 77, 66) или пластинчатые с круглым отверстием посредине (табл. 77, 75). Те и другие малочисленны и, вероятно, связаны с разными поясами. Сравнительно редкие железные пряжки представляют собой пластины разных размеров. Часть из них имеет круглое отверстие посредине, часть (обычно более крупные по размерам) — вертикальную прорезь у переднего конца. И те, и другие снабжены небольшими отверстиями для прикрепления к поясу, расположенными около углов и краев.
Весьма разнообразны костяные пряжки (табл. 75, 72, 73, 82, 83). Значительную группу их составляют прямоугольные и трапециевидные с двумя большими, вытянутыми в вертикальном направлении отверстиями-прорезями и вставным крючком около переднего конца. У некоторых из них вместо прорези у заднего конца имеется два или три небольших круглых отверстия. По структуре они в принципе сходны с фигурными бронзовыми пряжками. Имеются соответствия и для других групп бронзовых пряжек — например, с крючком и одним большим отверстием, а также с одним отверстием и дырочками около углов. Последние обычно сравнительно крупные и вытянутые пластинчатые, очертания их варьируют. Как особая группа выделяются пластинчатые пряжки вытянутых пропорций с большим отверстием у переднего конца и одним или несколькими меньшими — около заднего. На некоторых есть резные зооморфные изображения — фигуры змей, головы животных и др. (табл. 77, 80–83). Часть пряжек составляли парные. В эту же группу входят редкие фигурные пластинчатые пряжки с изображениями животных: лежащей лошади, сцен терзания. Все они были высокохудожественными изделиями «индивидуального» характера, сочетающими утилитарные и декоративные функции. Можно предполагать, что они играли также определенную престижную роль (табл. 78, 39, 40). По двум разным по величине отверстиям сюда же можно отнести овальную бляху со стилизованным изображением человеческого лица.
С поясами связаны сравнительно крупные, массивные бронзовые и железные крючки, использовавшиеся также для подвешивания колчанов. Бронзовые более многочисленны и разнообразны, основные отличия заключаются в конфигурации верхней части (табл. 77, 69–71, 76–79). У простейших верхний конец никак не оформлен и лишь снабжен отверстием. Другие характеризуются небольшим завершением геометрически правильной формы (прямоугольной, кольцевидной и др.), также с отверстиями посредине. Особую группу составляют крючки, снабженные сравнительно крупным дисковидным завершением, иногда имеющим дополнительные детали; на оборотной стороне его расположена поперечная петля — планка для продевания ремня. Некоторые имеют зооморфные завершения в виде части тела животного или полной фигурки (чаще всего кабана); здесь также есть петля на оборотной стороне. Отдельные крючки целиком оформлены в виде головки животного, они снабжены втулкой для подвешивания. Железные крючки чаще всего имеют только отверстие у верхнего конца или небольшое завершение геометрической формы (преимущественно петлевидное); очень редки иные завершения (в частности, в виде крупной пластины).
Для украшения поясов использовались различные бляшки и бляхи. На узкие, обычно многослойные пояса горизонтально нашивались ряды небольших полусферических бронзовых бляшек с дужкой на оборотной стороне, сходных с пуговицами (табл. 77, 38). На более широких поясах встречаются бляшки более сложной формы. Значительное распространение получили бронзовые и повторяющие их железные бабочковидные бляшки, у которых верхняя и нижняя части украшены спиралями и соединены короткой поперечной втулкой-трубочкой или перемычкой с круглой выпуклостью на лицевой стороне и петелькой — на оборотной. Декоративное оформление, а также размеры варьируют. Украшениями поясов служили бронзовые бляшки и накладки в виде фигурок и головок животных (табл. 77, 42, 50; 78, 28, 37). Значительно реже встречаются бронзовые бляхи-пластины с изображениями животных, не имеющие характерных для пряжек отверстий. Декоративный характер их не вызывает сомнений. Но здесь можно предполагать одновременную связь с символикой, носящей престижный характер. На всех таких бляхах представлены кошачьи хищники в сцене либо борьбы между собой, либо терзания головы копытного. Некоторые из них были парными.
С поясами связаны также немногочисленные бронзовые кольца, иногда снабженные выступом (табл. 75, 68). Иногда они использовались в качестве пряжек и промежуточных элементов поясов, но, по-видимому, чаще входили в состав подвесных украшений. Отдельные кольца оформлены в виде сильно стилизованных животных (табл. 78, 38, 42).
С одеждой, а возможно, и с обувью, связаны частые в погребениях роговые и костяные застежки нескольких устойчивых типов (табл. 77, 34, 44, 52, 58, 60; 78, 18). Наиболее однообразны изогнутые, клыковидные, застежки, изготовленные из концевой части рога. Противоположный заостренному концу торец срезан наискось, и с одной стороны посредине сделан вырез, в результате чего образовалась дужка. Иногда они оформлены в виде стилизованных головок животных. Другой тип представляют застежки из различных, но более или менее изогнутых участков рога, посредине у них расположено круглое поперечное отверстие. Торцы бывают прямые и косо срезанные. Третий тип составляют застежки, вырезанные из прямого участка рога, но они всегда имеют более или менее значительное расширение посредине, где расположено круглое или овальное поперечное отверстие. На некоторых бывают декоративные элементы или изображения животных.
Особую группу составляют фигурные застежки в виде стилизованных голов животных или целых их фигурок. Они значительно отличаются друг от друга и имеют индивидуальный облик, хотя по общей конфигурации относятся ко второму или третьему типу. Употреблялись также застежки из лодыжки барана, сходные с роговыми первого типа, и из сесамовидной кости лошади.
Предметы туалета. Эти вещи, относящиеся к категории бытовых, составляют значительную и устойчиво повторяющуюся часть сопровождающего инвентаря. К ним принадлежат прежде всего бронзовые зеркала нескольких типов (табл. 76, 12, 13, 19, 28–31). Сравнительно редки зеркала с центральной кнопковидной ручкой, которая чаще всего бывает округлой или сегментовидной в сечении и нередко украшена рельефной спиралью. Число стоек, на которую опирается кнопка, варьирует от двух до четырех. Часто они не вертикальные, а наклонные. Большинство этих зеркал плоские, но имеются немногочисленные экземпляры с вертикальным бортиком, которые входят в комплексы «переходного» характера (табл. 76, 13). Количественно преобладают плоские зеркала других типов. Наиболее распространены зеркала, снабженные центральной петлевидной ручкой. Большинство из них правильной формы, прямые, однако встречаются выпукло-вогнутые. Края у некоторых приостренные, ручки различны по форме, преобладают петлевидные, но бывают также прямоугольные и трапециевидные (табл. 76, 28, 30, 31). Другой тип характеризуется боковой плоской ручкой небольших размеров с отверстием посредине. Особенность его заключается в заметных вариациях размеров, очертаний диска и формы ручки. Ручка чаще всего геометрически правильная (прямоугольная, трапециевидная, полуовальная и т. д.), но иногда представляет собой лишь небольшой петлевидный выступ. Известны также зеркала, у которых ручка оформлена в виде фигурки стоящего животного (табл. 78, 35), пары борющихся кошачьих хищников и сильно стилизованных зооморфных изображений. На тыльной стороне иногда встречаются гравированные изображения отдельных животных — стоящий горный козел, лежащий марал (табл. 78, 20) — или сцен терзания — кошачий хищник с головой горного барана в пасти. Очень близок к этому типу еще один вид зеркал, отличающийся отсутствием отверстия, вместо которого на тыльной стороне ручки имеется вытянутая поперечная скоба. Здесь наблюдаются аналогичные вариации формы ручки (табл. 76, 29; 78, 27), а на тыльной стороне диска также встречаются гравированные изображения животных. Женщины и мужчины носили зеркала в кожаных округлых или овальных футлярах, подвешивавшихся на ремешках к поясам. На некоторых из них сохранились остатки росписи красной краской. Декоративное оформление осуществлялось также с помощью аппликаций и фигурных швов.
Специфически женскими предметами были гребни (табл. 77, 5). Они сравнительно редки, но есть основания предполагать, что это обусловлено преобладанием деревянных гребней, легко поддающихся полному разрушению. Среди костяных гребней есть сходные с более ранними — крупные с резными изображениями фигурок животных. Значительно чаще встречаются небольшие, весьма простые экземпляры. На некоторых из них процарапаны изображения животных или геометрический орнамент. Деревянные гребни иногда были цельными, вырезанными из одного куска, но чаще составными: их основа и зубья изготовлялись отдельно. Существовало не менее двух способов скрепления этих деталей: в узкой планке-основе вырезались либо отдельные гнезда-отверстия, либо сплошной продольный паз. Во втором случае зубья закреплялись специальными заклинивающими планочками. Известен один железный гребень, вероятно, являющийся «парадным» изделием. Верхняя часть его лицевой стороны украшена рельефными спиралевидными вихреобразными фигурами, покрытыми тонким листовым золотом; на тыльной стороне имеется петлевидная скоба (табл. 77, 6).
Вероятно, для хранения каких-то ценных предметов или веществ, связанных с женским туалетом, служили небольшие роговые цилиндрические и усеченно-конические футляры. Некоторые из них были разъемными, двусоставными, с вставными донышками, другие — «наперстковидными». На многих имеется тонкая резьба — изображения животных и их групп.
Для бытовых целей, главным образом для хранения гребней, ниток, сухожилий, каких-то мелких бронзовых изделий, а также красящих веществ, широко использовались кожаные сумочки различной формы и величины. Среди них могут быть выделены некоторые повторяющиеся и своеобразные. Наряду с наиболее распространенными округлыми и овальными сумочками были и прямоугольные, в том числе с наружным отделением меньших размеров. Существовали также бочонковидные из толстой кожи, с жестким торцом. Они выделяются из числа других по резному геометрическому орнаменту, в котором преобладают дуги и спирали. Кроме того, известны двустворчатые сумочки (две из них — карманного типа, сшиты в верхней части). Они бывают овальными и трапециевидными, обычно снабжены некоторыми декоративными элементами: геометрическим узором, нанесенным красной краской, бахромой из шерстяных ниток и др. На верхней части их закреплено несколько узких ремешков для подвешивания к поясу.
Деталями каких-то предметов, очевидно бытового назначения, являются часто встречающиеся в погребениях костяные навершия различной формы. Многие из них крупные, имеют грибовидные или дисковидные завершения, иногда с дополнительными отверстиями. В некоторых случаях они сочетаются с шаровидными и цилиндрическими костяными предметами, что дает основания видеть в таком наборе детали рукоятки камчи (табл. 77, 43; 78, 21). Назначение отдельно найденных крупных наверший этой и иной формы, возможно, было таким же, что не исключает и другие варианты их использования.
Украшения. Многочисленные и разнообразные украшения, имевшие повсеместное распространение, в функциональном плане различны. Часть из них была только личными украшениями преимущественно женщин, но многие другие служили для декоративного оформления предметов утилитарного назначения; некоторые употреблялись в обоих целях. Определенное число изделий, обычно включаемых в эту категорию, очевидно, так или иначе связано с существовавшими тогда верованиями и может трактоваться как амулеты и обереги. Различие функций, видимо, было одним из факторов, обусловивших обилие неповторяющихся, индивидуальных по облику предметов. К личным украшениям относятся серьги, гривны, пекторали, бусы, кольца и булавки. Бусы находили различное применение (ожерелья, браслеты, обшивка одежды). Что касается булавок, то они, по-видимому, одновременно служили и для сохранения причесок.
Серьги изготовлялись из золота, серебра, бронзы и очень редко — из железа. По-видимому, преобладали бронзовые, однако чаще всего от них сохраняются лишь скопления рыхлых окислов около соответствующих частей черепа. Среди них может быть выделено несколько типов, но часть имеет неповторяющийся характер (табл. 77, 7–9). Простейшими были кольцевидные серьги с находящими друг на друга концами, изготовленные из тонкой проволоки; один конец у них обычно заострен. К этому типу принадлежит часть золотых и серебряных, большинство бронзовых и условно — железные (у них соотношение концов точно не устанавливается). Другой тип был в сущности лишь усложнением первого. Собственно серьга здесь такая же, но она снабжена подвеской, прикрепляемой к специальному «переходному» колечку. Устройство подвесок сильно варьирует, и многие из них не повторяются. В определенной степени «стандартным» вариантом подвесок, преимущественно золотых, является сравнительно длинная цепочка (иногда их бывает две), завершающаяся подвеской в форме листка, свернутого конуса и др., которая бывает сделана и из полудрагоценного камня. Цепочки с подвесками встречаются и у бронзовых серег, но форма их иная. Другой вариант характеризуется стержневидной подвеской, на которую нанизаны бусы и другие декоративные элементы; нижний конец иногда снабжен группой шариков зерни. У некоторых серег цепочку заменяла низка очень мелких бус, часто не сохранившихся.
Гривны изготовлялись из бронзовой проволоки, прута или трубочек; некоторые покрывались тонким листовым золотом. Все они круглые, с находящими друг на друга или, реже, с несомкнутыми концами (табл. 77, 36). Сравнительно редко, как и пекторали, встречаются гривны в виде серповидного куска или узкой витой полоски листового золота с небольшими отверстиями на концах.
Бусы обычно носили на шее, но они встречаются и в других местах, где, вероятно, связаны с декоративным оформлением одежды и разных предметов. Большие ожерелья очень редки. Изготавливались бусы из камня, золота, бронзы, кости и стекла (табл. 77, 12, 13). Каменные бусы, среди которых сравнительно много сердоликовых, разнообразны по форме, но преобладают шаровидные, цилиндрические, дисковидные и бочонковидные. Нередко очертания их не вполне правильные, что, возможно, указывает на недостаточные навыки мастеров. Золотых бус очень немного. В основном они шаровидные и цилиндрические, состоящие из двух половинок. Бронзовые и костяные также редки и, как правило, тех же форм (за исключением употреблявшихся в качестве бус позвонков мелких рыб). Наиболее многочисленны стеклянные бусы — одноцветные, многоцветные, глазчатые. Среди первых преобладают те же формы, что и у каменных. Большинство из них сделано из зеленого и синего стекла. Глазчатые бусы почти все шаровидные, преимущественно из белого и зеленого стекла (табл. 77, 12). Число глазков варьирует в пределах от двух до девяти, но чаще всего бывает шесть глазков, расположенных в шахматном порядке. Как правило, они синие, часто окруженные несколькими узкими чередующимися белыми и синими кольцами.
Булавки принадлежат к предметам, которые особенно часто попадаются в погребениях. Они изготавливались из бронзы, железа и кости, причем железные наиболее многочисленны (табл. 77, 1–3). Большинство (исключая костяные) снабжено навершиями обычно шаровидной формы, иногда сравнительно больших размеров. Некоторые покрыты в верхней части куском тонкого листового золота, украшенным рельефным геометрическим орнаментом. В ряде случаев орнамент сочетается с дополнительными декоративными элементами наверший. У отдельных экземпляров навершием служат фигурка животного или его головка (табл. 78, 25).
Значительная часть остальных украшений связана с одеждой. Это в первую очередь разнообразные бляшки из тонкого листового золота, снабженные у краев небольшими отверстиями для пришивания (табл. 77, 4, 14–18, 26; 78, 22–24, 29, 30). По сюжетам изображений, часто определяющих форму, они распадаются на две группы: зооморфные и геометрические. Первую составляют бляшки в виде фигурок животных или их голов. Чаще представлен кошачий хищник, реже — горный козел и баран. Нередки бляшки в виде птицы с распростертыми крыльями, иногда сравнительно больших размеров. Среди разнообразных геометрических бляшек особенно часты круглые с выпуклостью в центре в виде четырех- или пятилепестковой розетки и украшенные рельефной вихревой розеткой.
Украшениями одежды, по-видимому, служили также разнообразные подвески из бронзы, железа и кости (табл. 77, 10, 11, 23–25). Широко распространенными, отчасти стандартизованными, были подвески вытянутые колокольчиковидные и в форме «костылька» (табл. 77, 19–22, 31–33). Значительное количество подвесок носит неповторяющийся характер. В качестве подвесок часто употреблялись клыки кабарги, кабана и зубы марала, снабженные отверстием в верхней части. У многих из них имеются повторные отверстия, просверленные после повреждений первоначальных. Это указывает на специфическое значение, определенную ценность данных подвесок, вероятно, служивших оберегами. Возможно, аналогичное значение имеют сравнительно редко встречающиеся раковины каури.
К поясам прикреплялись и отдельные, и относительно сложные подвески, состоявшие из нескольких, иногда одинаковых (колокольчиковидных и др.) элементов. Различные ремешки часто снабжались цилиндрическими пронизками и наборами обойм сегментовидной формы, которые одновременно служили и украшением, и скрепляющими деталями (табл. 77, 35). Подвесы для оружия и других предметов, кроме того, иногда украшались фигурными, преимущественно бронзовыми, бляшками.
Керамика, деревянная и бронзовая посуда. Значительную часть сопровождающего инвентаря составляет глиняная и деревянная посуда, однако она имеется в погребениях не всегда, и кроме того, можно предполагать, что в разных областях удельный вес ее был неодинаков. Число и состав сосудов при одном погребенном варьируют. Обычно в могиле бывает лишь один сосуд, нередко встречаются два — глиняный и деревянный различных форм. В некоторых курганах представлена только керамика, в других — лишь деревянная посуда. Причины этих различий неясны. Вся керамика изготовлена вручную, но в отдельных случаях, возможно, применялась какая-то вращающаяся основа. Глиняное тесто часто содержит сравнительно крупные минеральные примеси. Формовка сосудов иногда не очень правильная. Поверхность их всегда покрыта тонким слоем той же глины и заглажена, что создавало эффект, близкий к лощению. Обжиг у всех неравномерный, вследствие чего на нижней части тулова имеются темные пятна нечетких очертаний. Формы сосудов разнообразны, хотя разграничение их в типологическом плане затруднительно ввиду значительных сближающихся вариантов. Количественно преобладают безручные кувшины и горшки (табл. 79, 20, 22, 29, 30) с четко выделенной горловиной. Конфигурация тулова у них различна: шаровидная, яйцевидная, грушевидная и биконическая. Разнообразны и горловины, но четко выраженные венчики встречаются редко. У единичных сосудов имеется по паре небольших ручек, расположенных на тулове. Декоративное оформление кувшинов и горшков сходно и носит ограниченный характер. Наиболее распространены горизонтальные валики, снабженные рядами различных углублений и расположенные под краем горловины, на переходе от нее к тулову, реже — на плечиках. Применялось также горизонтальное рифление. Нередко на тулове бывают спиралевидные и дуговидные валики. Под краем иногда расположен ряд небольших округлых выступов или вдавлений. Часть сосудов украшена монохромной геометрической росписью, в которой преобладают вертикальные зигзаги и спиралевидные фигуры, часто сочетающиеся друг с другом. Значительную группу составляют открытые горшки без выделенной горловины, иногда снабженные небольшим сливом, расположенным под краем (табл. 79, 23, 31, 32). Декоративное оформление на них встречается редко, чаще всего это роспись. Менее многочисленны баночные сосуды, небольшие кувшины и кружки (табл. 79, 24, 25, 27, 28). Первые варьируют в размерах и конфигурации, но у большинства сужение наблюдается в верхней трети тулова. Кувшины сильно отличаются друг от друга по форме тулова, но почти все имеют сравнительно высокую, сильно расширяющуюся кверху горловину. Разнообразны и кружки, часть которых не имеет выделенной горловины. К редким формам относятся небольшие миски (табл. 79, 19), фляги с бочонковидным туловом и «двусоставные» сосуды, у которых верхняя и нижняя части одинаковы или очень близки друг другу по форме. Эта последняя разновидность специфична для Тувы (табл. 79, 26).
Деревянная посуда, как правило, плохо сохраняется, и очертания ее не всегда могут быть установлены. Наиболее многочисленны блюда и миски различных размеров, как округлые, так и овальные. Более редки чаши и сходные с ними кружки с вертикальной или горизонтальной ручкой. Деревянные сосуды в погребениях иногда поставлены один в другой.
Помимо глиняной и деревянной посуды, известны немногочисленные бронзовые толстостенные литые котелки шаровидной формы с горизонтальными ручками (табл. 79, 18). Они явно имели такое же культовое назначение, как и подобный им, найденный на Алтае (Руденко С.И., 1953, с. 333, табл. XXIV, 2).
Материалы не позволяют проследить типологическое развитие предметов, характерных для уюкской культуры. На протяжении позднего этапа одним из основных, определявших его факторов была постепенная смена бронзы железом. Поэтому преобладание в комплексах изделий из железа может служить указанием на относительно позднюю их дату. Тем не менее, отчетливый рубеж, позволяющий дать более дробное членение этого этапа по совокупности разных явлений, установить не удается. Но выявляется определенное число погребальных сооружений — срубов, каменных ящиков, «склепов», в которых сопровождающий инвентарь содержит единичные предметы, характерные для культуры сюнну: глиняные сосуды на поддоне (табл. 79, 21), костяные наконечники стрел с расщепленным насадом (табл. 75, 45–49), свистунки, железные ножи с кольцевидным завершением рукояти и др. Таким образом, имеются объективные свидетельства существования уюкской культуры в немодифицированном виде после подчинения Тувы сюнну, вероятно, на протяжении II в. до н. э., а в некоторых горных местностях, возможно, и дольше.
Хозяйственной базой носителей уюкской культуры было кочевое скотоводство с регулярно повторяющимися сезонными передвижениями в пределах сравнительно ограниченных территорий. Конкретная форма этого «вертикального» кочевания с использованием в летнее время предгорных и горных пастбищ, вероятно, была сходна с существовавшей в Туве до недавнего времени. Могильники скифского периода, в особенности большие, указывают на традиционные места зимовок. Можно предполагать, что имелось регламентированное распределение пастбищ и путей перекочевок между отдельными племенами и родами. О составе стада позволяют судить находки костей животных в могилах. Здесь представлены овцы, козы, лошади и очень редко — крупный рогатый скот. Изредка встречаются кости собак. Ведущее место занимали овцы. Они были источником не только мяса и молока, но также шерсти для тканей, войлока и веревок, шкур для одежд, сухожилий для их сшивания и т. д. О максимальном использовании продуктов скотоводства говорит и обилие (на позднем этапе) разнообразных наверший и рукояток из костей и фаланг овцы.
Второстепенную, но заметную роль в хозяйстве играла охота на диких животных, что, в частности, засвидетельствовано обилием подвесок из их зубов и клыков в погребениях. Объектами охоты были как крупные животные — кабан, кабарга, марал, медведь, горный козел и баран, так и мелкие — заяц, лисица, различные грызуны. Остатки одежд и специфические типы наконечников стрел говорят о значительном месте охоты на пушного зверя — соболя, горностая, белку и др. Имеются также свидетельства рыболовства: позвонки рыб иногда использовались в качестве бус и пуговиц.
Неясным остается вопрос о месте земледелия. В некоторых погребениях обнаружены остатки проса и обломки каменных предметов — предположительно зернотерок. Видимо, можно говорить о небольших, эпизодических посевах, но вероятно и получение продуктов земледелия путем обмена от каких-то соседних племен.
Кочевой образ жизни предполагает использование переносного жилища — вероятно, юрты и шалаша, но вещественные остатки и достоверные изображения пока неизвестны. Обилие погребальных камер в виде срубов с полами и перекрытиями говорит об устойчивой традиции деревянного строительства и о вероятности существования на зимовьях однотипных наземных жилых и хозяйственных построек. Цистообразные камеры с регулярной кладкой и перекрытием типа ложного купола указывают на появление навыков каменного строительства.
В рамках кочевого скотоводческого хозяйства, несомненно, существовали некоторые специализированные отрасли производственной деятельности. Это прежде всего рудодобыча и металлургия, возникшие здесь еще в эпоху бронзы и интенсивно развивавшиеся в скифское время. На территории Тувы в разных районах известно значительное количество древних рудников, в которых добывались медные руды. Некоторые из них — в районе Хову-Аксы (наиболее крупные), на р. Он-Кажаа и в Кызыл-Торге на притоке р. Бурен-Хем — были объектами специального исследования (Сунчугашев Я.И., 1969). В древних выработках — открытых (типа карьеров), шахтах и штольнях, разрабатывавшихся огневым способом, неоднократно находили орудия рудокопов: каменные молоты, кайла, мотыги, песты и рудотерки, кирки и молотки из рогов марала, деревянные лопаты. Об использовании металлических орудий пока имеются лишь косвенные данные.
Выплавка меди и отливка разнообразных бронзовых изделий производились вблизи рудников. Здесь обнаружены медеплавильные ямы и горны, найдены обломки глиняных сопел от мехов, тиглей и литейных форм (в частности, для отливки ножей с петлевидным отверстием и бабочковидных бляшек). Сопутствующие им фрагменты глиняных горшков преимущественно баночной формы позволяют уверенно относить эти памятники древней металлургии к скифскому времени. О том, что рудокопами и металлургами были носители уюкской культуры, свидетельствуют типичные погребения в срубах, исследованные вблизи Хову-Аксы. В них найдены некоторые орудия горного дела (Кызласов Л.Р., 1979, с. 58, след.). Древние выработки железа известны во многих местах Тувы, но изучены еще очень слабо. В скифское время, несомненно, функционировали выработки, обнаруженные в верховьях р. Бурен-Хем. Здесь найдены обломки глиняного сосуда с характерной горизонтально рифленой поверхностью вместе с фрагментами керамики гунно-сарматского периода. Вероятно, к позднему этапу скифского времени относятся сыродутные горны одноразового использования и ямы для обжига угля, исследованные в бассейне р. Бай-Сют (Сунчугашев Я.И., 1969, с. 107, 108, 112, след.).
Относительное обилие изделий из золота, встречающихся во многих (в том числе и ограбленных) «рядовых» погребениях, указывает на местную золотодобычу, но конкретные формы ее пока неизвестны. Находки украшений из листового золота сходного облика (бляшки геометрических форм, в виде птиц и т. д.) в разных районах Тувы позволяют предполагать существование каких-то центров их «серийного» производства (табл. 77, 17, 26; 78, 22–24).
Общественный строй носителей уюкской культуры по археологическим данным может быть охарактеризован как первобытно-общинный, но со специфическими чертами, обусловленными переходом к кочевому скотоводству и дальнейшим, по-видимому экстенсивным, его развитием. Топографические особенности могильников, прежде всего больших, четко распадающихся на группы-цепочки, указывают на устойчивое существование родо-племенной организации, в рамках которой протекали все процессы имущественной и социальной дифференциации.
Основной социально-экономической, самообеспечивающейся в хозяйственном отношении ячейкой общества была большая патриархальная семья, включавшая несколько поколений, связанных общим происхождением, и возглавлявшаяся старшим по возрасту мужчиной. Она наиболее полно обеспечивала поддержание максимальной численности общего стада (и его безопасность от стихийных бедствий), необходимой для сохранения стабильного уровня потребления. Возникновение ее относится, по-видимому, к начальному этапу уюкской культуры. Наблюдающаяся в курганах раннего этапа «центрическая» система размещения погребений под одной насыпью отражает уже сложившуюся первичную форму. Дальнейшее развитие такой семьи, очевидно, шло в направлении упрочения единства и увеличения числа входящих в нее поколений. Свидетельства этого можно видеть в росте количества погребенных в срубах и появлении многорядных захоронений. Некоторые данные позволяют предполагать преобладание, если не господство, моногамии и экзогамии.
Раскопки кургана Аржан показали, что уже в конце начального этапа уюкской культуры общество было стратифицировано: выделилась аристократическая верхушка и сложилось какое-то крупное племенное объединение. Признаки имущественных и социальных различий прослеживаются также в более поздних памятниках «рядового» населения: тут могут быть выделены относительно богатые и сравнительно бедные по инвентарю семейные погребения в больших срубах. Но при этом резких различий не наблюдается, что при обилии оружия говорит в пользу относительного равенства основной массы населения. Насколько далеко зашло разложение первобытно-общинного строя к концу скифского периода, установить трудно, но достоверных свидетельств о появлении черт, свойственных зарождающемуся классовому обществу, не имеется. При больших масштабах раскопок число погребений выделившейся аристократической верхушки крайне невелико. Хотя высказано предположение о возможности выявить захоронения домашних рабов по особому их местоположению в камере, специфике позы и отсутствию инвентаря (Грач А.Д., 1980, с. 48), оно не подтверждается более полными материалами. Вместе с тем сравнительно отчетливо выступают явления иного порядка, не связанные с антагонистическими отношениями: возрастные группы, неясное еще по сущности деление взрослых мужчин на вооруженных и невооруженных, некоторые локальные особенности этнографического порядка.
Искусство населения Тувы раннего железного века представлено не только многочисленными изделиями мелкой пластики, выполненными в зверином стиле, но также петроглифами и памятниками монументального искусства. Интереснейшая разновидность последних — оленные камни[33]. Это стелы (высота до 4 м) с выбитыми на них изображениями украшений, парадных поясов с подвешенными предметами вооружения (кинжалы, клевцы, луки в налучьях, ножи), а также фигурок различных животных, прежде всего оленей (отсюда их название), выполненных в характерной стилизованной манере (табл. 71, 1–6). Как и предметы «скифской триады», оленные камни не связаны с какой-либо одной культурой, и территория их распространения необыкновенно обширна. Однако назначение оленных камней в различных районах неодинаково. Так, в Туве их находят возле курганов уюкской культуры (обломок стелы обнаружен в насыпи кургана Аржан). В восточных районах Монголии и Забайкалье они часто стоят в качестве угловых камней на плиточных могилах, а в западной Монголии входят в архитектурные комплексы херексуров. Новые находки позволяют отодвинуть восточную границу распространения оленных камней до Читинской обл. Правда, в Забайкалье они сравнительно редки, зато в соседней Монголии в последние годы обследовано около 500 новых памятников этого рода (Волков В.В., 1981). В Туве зафиксировано около 20 оленных камней (Маннай-оол М.Х., 1968), на Алтае — более 50 (Кубарев В.Д., 1979).
Отдельные оленные камни обнаружены в Киргизии, Восточном и Центральном Казахстане, на Южном Урале (Кызласов Л.Р., Маргулан А.Х., 1950; Маргулан А.Х., 1979; Попов С.А., 1964). Памятники подобного типа, представляющие собой европейский вариант оленных камней, известны на территории Северного Кавказа, Крыма, Украины, Добруджи и северо-восточной Болгарии (Тончева Г., 1972; Савинов Д.Г., 1977; Савинов Д.Г., Членова Н.Л., 1978; Чеченов Н.М., 1978; Корпусова В.Н., Белозор В.П., 1980). Западная граница их распространения доходит, видимо, до Эльбы (Савинов Д.Г., Членова Н.Л., 1978).
В современных классификациях оленные камни подразделяются на две большие группы: первая — с изображениями животных; вторая — без них, но со всеми другими атрибутами, присущими этим памятникам (ожерелья, пояса, оружие). В первой группе выделяются два основных типа: с изображениями оленей, близкими к натуре, «реалистическими», и с орнаментально стилизованными фигурками животных, у которых морды вытянуты наподобие птичьего клюва. Все эти типы представлены в Туве (табл. 71, 1, 6). Стелы без изображений животных преобладают на западе их ареала, но достаточно часто встречаются и на востоке. В Туве и на Алтае они составляют более половины всех памятников; в Монголии и Забайкалье — только 9 %. Камни с «реалистическими» изображениями оленя характерны в основном для Тувы и Алтая и поэтому условно могут быть названы саяно-алтайским типом. В Монголии они единичны и встречаются только в районах, примыкающих к Туве и Алтаю. Стелы с орнаментально стилизованными оленями, наоборот, господствуют в Монголии и Забайкалье, где составляют около 90 % всех памятников, и лишь единичные их экземпляры открыты в южных районах Тувы, на Горном Алтае и в Восточном Казахстане. Поэтому они с полным основанием могут быть названы монголо-забайкальским типом, тем более что по общему количеству они значительно превосходят все остальные группы и типы оленных камней, вместе взятых.
Хронологическое положение выделенных групп и типов оленных камней, т. е. их периодизация, не может пока считаться общепризнанным и устоявшимся. Расхождения в датировках у разных исследователей значительны. Наиболее ранняя дата (XII–IX вв. до н. э.) для саяно-алтайских и монголо-забайкальских камней предложена М.П. Грязновым после находки обломка стелы в насыпи кургана Аржан (табл. 71, 1) (Грязнов М.П., Маннай-оол М.Х., 1973). Иначе представляет себе эволюцию оленных камней Л.Р. Кызласов, который считает памятники без фигурок животных древнейшими и относит их к предскифской поре. Стелы с изображениями в скифо-сибирском зверином стиле, по его мнению, целиком относятся к скифской эпохе, причем наиболее поздними из них являются камни монголо-забайкальского типа (Кызласов Л.Р., 1978, с. 26).
Представительные серии оленных камней, накопленные в последние годы на всей территории их распространения и особенно в Монголии, позволяют, на наш взгляд, отнести появление памятников обеих групп к предскифской поре. Одновременны, надо думать, и оленные камни с «реалистическими» и стилизованными изображениями оленей. Есть достаточно веские основания полагать, что те и другие появились в доскифское время — вероятно, в первых веках I тысячелетия до н. э. — и что различия между саяно-алтайскими и монголо-забайкальскими оленными камнями не столько хронологические, сколько территориально-локальные. На востоке ареала этих стел обычай сооружения оленных камней доживает до V–IV вв. до н. э. и сменяется, возможно, традицией установки необработанных стел-менгиров в квадратных оградках. Так, на Алтае и в Туве известны случаи, когда стелы без фигурок оленей, а также упрощенных вариантов саяно-алтайского типа стоят возле уюкских курганов V–IV вв. до н. э. О том же свидетельствует изображенное на некоторых монгольских камнях оружие раннетагарских форм. На западе ареала уже в VI в. до н. э., а может быть, и несколько раньше, оленные камни исчезают.
Новые находки в Монголии позволили полнее выявить еще одну особенность оленных камней — антропоморфный характер памятников. Обычно человеческий образ передан в них крайне условно и схематично. Он скорее угадывается по изображениям серег, шейных украшений, боевых или парадных поясов, оружия, расположенным в том порядке, как их носили древние воины, и изредка встречающимся очень упрощенным личинам в верхней части стел. Только на трех монгольских камнях (Ушкин увер, Агрын и Джаргалант) человеческие лица выполнены по всем законам объемной скульптуры и дают представление о портретных особенностях. Любопытно, что эти лица лишены монголоидных черт, свойственных, например, древнетюркским изваяниям. Удлиненный овал лица, тяжелые надбровья, длинный и прямой нос — черты, близкие скорее к европеоидному антропологическому типу. Исходя из антропоморфности оленных камней, многие исследователи видят в них обобщенный героизированный образ предка — покровителя рода или племени, в честь которого и сооружались жертвенники. В литературе, посвященной оленным камням, высказывались и другие точки зрения, согласно которым оленные камни с их трех- или двучленным делением по вертикали сопоставляются с жертвенными столпами — семантическим эквивалентом «мирового древа».
Вопрос о назначении оленных камней дискуссионен. Долгое время их считали надгробными памятниками. Однако в Монголии исследовано несколько жертвенных комплексов, где оленные камни были важнейшим или основным элементом этих сооружений. Стелы (до 10–15 штук) стояли несколькими рядами в окружении плоских каменных выкладок, дорожек и маленьких курганчиков, под которыми были захоронены черепа жертвенных животных, главным образом лошадей.
Генезис оленных камней пока неясен. Типологически увязанных с ними предшественников в области их распространения нет. Может быть, действительно, прав М.П. Грязнов, предполагавший, что первоначально они изготовлялись из дерева (стволов) и поэтому не сохранились. Косвенные данные есть — например, расположение рисунков спиралью даже на плоских каменных плитах.
Скифо-сибирский звериный стиль, главной особенностью которого было изображение животных в определенной позе, с особой трактовкой деталей, получил яркое отражение в искусстве наскальной живописи населения Тувы скифского времени (Маннай-оол М.Х., 1970; Дэвлет М.А., 1976б; 1980а; 1982; Грач А.Д., 1980). Для хронологического определения петроглифов решающее значение имеет сопоставление изображений на скалах и на оленных камнях, хотя стилистический стандарт, свойственный оленным камням, в наскальных изображениях проявляется редко, обычно наблюдаются лишь частичные совпадения. Наиболее характерный сюжет — изображения оленей и других копытных с подогнутыми ногами. У оленей в таких случаях рога трактованы так же, как и на оленных камнях. К скифскому времени следует отнести серию изображений оленей с древовидными рогами в виде вертикальных стволов с отходящими в стороны отростками. Правда, в основной части этот пласт наскальных рисунков датируется эпохой бронзы. Характерны петроглифы, содержащие изображения животных, главным образом горных козлов, в позе «внезапной остановки», когда они показаны как бы заторможенными после стремительного бега. Своеобразны изображения крылатых животных с крыльями в виде отростков на спине, фигуры хищников из семейства кошачьих. Известны изображения птиц с распростертыми крыльями и повернутой в сторону головой. Иногда изображения животных бывают вписаны одно в другое, что также характерно для скифо-сибирского звериного стиля. Встречаются изображения криволинейных триквестров, иногда оканчивающихся головками животных или птиц. Наиболее часты и труднее поддаются хронологическому определению изображения горных козлов.
Специфика погребальных памятников ограничивает возможность реконструкции мировоззрения и верований носителей уюкской культуры. Они позволяют судить преимущественно лишь о том, какой представлялась им посмертная судьба человека. Устойчивый обряд трупоположения и состав сопровождающего инвентаря указывают на то, что она мыслилась аналогичной реальной жизни. Мертвых снабжали полноценными предметами, необходимыми в быту, включая зимнюю одежду, и некоторым количеством пищи и питья на время перехода, как можно полагать, в страну предков. Различные меры по сохранению тел или костей умерших до момента их захоронения (включая мумификацию) также говорят о реально материалистических представлениях, лежащих в основе погребального обряда. Специфическое положение погребенных (сходное, но не идентичное со скорченным), иногда явно приданное им искусственно, выступает как ритуально необходимое. Смысл его еще остается неясным, но неестественно большая согнутость ног не позволяет считать это позой спящего человека. Вернее, кажется, видеть в этой позе воспроизведение эмбрионального положения.
В верованиях носителей уюкской культуры значительное, если не господствующее, место занимало почитание явлений природы и окружающего мира. Обилие спиралей, вихревых розеток, кругов с точкой посредине и других изображений с отчетливой солярной символикой в декоративном оформлении различных предметов и керамики указывает на какую-то форму культа солнца. Возможно, отражение его следует видеть и в конструкции так называемых херексуров с радиальными «лучами» вокруг наземного погребального сооружения. Однако датировка их и тем более интерпретация как храмов солнца (Грач А.Д., 1980, с. 62) нуждаются в серьезном подтверждении новыми фактами. В погребениях обнаружены свидетельства культового значения огня: как почитаемый очаг, занимающий центральное место, и как способ очищения могилы перед сооружением камеры или совершением захоронения.
Среди мотивов росписи на керамике очень часты вертикальные зигзагообразные фигуры, расположенные параллельными рядами. Постоянные сочетания со спиралями позволяют видеть и в них символы — вероятно, воды. Многочисленность изображений животных — преимущественно диких — отчетливо говорит о большой роли их в мировоззрении носителей уюкской культуры. Здесь, несомненно, отражен целый комплекс представлений, среди которых значительное место занимали магические и близкие к ним, уходящие корнями в более раннее время. В этом плане объяснимы фигуры горных козлов, кабанов и фантастических животных на зеркалах, изображения кошачьих хищников, сцен терзания и борьбы зверей на поясных пластинах и бляшки в виде голов хищных животных и птиц (табл. 77; 78). Можно думать, что изображение, воплощение определенных, высоко ценимых качеств зверей воспринималось как способ их приобретения, как путь усиления действенности разных предметов, служивших оберегами и т. д. Охранительные функции выполняли и многочисленные подвески из клыков, зубов и костей животных.
В сложных композициях отражены, по-видимому, также космогонические, мифологические, а, возможно, и эпические сюжеты.
Гунно-сарматский период на территории Тувы(А.М. Мандельштам, Э.У. Стамбульник)
Хронологической границей между скифским и гунно-сарматским периодами в истории Тувы считается рубеж III и II вв. до н. э., когда она была включена в состав быстро усиливавшегося государства сюнну. Подчинение Тувы относится к раннему этапу военной деятельности шаньюя Маодуня. Однако сам этот факт по известиям письменных источников устанавливается лишь косвенно: в числе покоренных северных «владений» упоминаются динлины, обычно отождествляемые с носителями татарской культуры[34]. Подчинение их логически предполагает установление власти сюнну и южнее Саян.
Археологические данные подтверждают это, но вместе с тем говорят о том, что указанные события не повлекли за собой непосредственно смены культуры.
Новая культура была результатом сложного и относительно длительного процесса, протекавшего в менявшейся политической ситуации и в условиях появления здесь новых групп населения. Известные сейчас памятники рассматриваемого периода (карта 10) по культурной принадлежности могут быть разделены на три группы:
1. Характеризующиеся специфическими чертами уюкской культуры и соответственно относящиеся к несомненно сохранившемуся здесь коренному населению. С течением времени они подверглись модификации, в частности, под воздействием новых групп населения.
2. Связанные с пришлым инокультурным населением, первоначально обитавшим на более южных территориях. Передвижения его отдельных групп, вероятно, происходили неоднократно и в разных масштабах.
3. Принадлежащие к уже сложившейся новой местной шурмакской культуре, которая в определенное время выступает как характерная для всей территории Тувы. Эти памятники весьма многочисленны и имеют локальные различия.
Хронологически большинство памятников первых двух групп предшествует составляющим третью и обоснованно может быть отнесено к раннему этапу гунно-сарматского периода, который в культурно-историческом аспекте был переходным. Временная последовательность устанавливается по стратиграфическим данным, на основании относительных датировок отдельных могильников, путем привлечения аналогий в материалах соседних территорий и отчасти анализа совстречаемости предметов специфических типов. Однако определить абсолютные хронологические рамки раннего этапа и в особенности точное время завершения формирования шурмакской культуры значительно труднее. Мы не располагаем твердыми основами, которыми могли бы служить надписи, монеты и привозные изделия, так как время их изготовления известно по независимым данным. Имеется лишь возможность использовать немногочисленные обломки китайских зеркал, позволяющих установить terminus post quem для некоторых погребений и вещевых комплексов в памятниках второй и третьей групп.
Количество погребальных сооружений, типичных для уюкской культуры (деревянный сруб, каменный ящик, каменный склеп; табл. 73, 9-11), но достоверно относящихся к раннему этапу гунно-сарматского периода, сравнительно невелико. Датировка их определяется лишь по находкам среди инвентаря отдельных инокультурных предметов (наконечники стрел с расщепленным насадом (табл. 75, 44–50), сосуды, типичные для культуры сюнну), известных по памятникам, связываемым с сюнну. Однако действительное число их, по всей вероятности, больше, так как их трудно выявить в связи с невозможностью точных датировок.
Местному населению принадлежит также определенная часть впускных погребений в уже ограбленные погребальные сооружения скифского времени. Они распадаются на две группы. Одну и них составляют каменные ящики из больших плит, в которых скелеты лежат на боку с согнутыми руками и ногами; под черепом иногда имеется плита (Бай-Даг, курган 68; Хову-Аксы, могила 2; Улуг-Оймак I, курган 1; Аймырлыг, Карадаг II и др.) (Полторацкая В.Н., 1966, с. 80; Кызласов Л.Р., 1979, с. 60; Грач А.Д., 1980, с. 126). По внешнему виду они ничем не отличаются от уюкских погребений. Сопровождающий инвентарь в них встречается очень редко и состоит преимущественно из предметов, неизвестных в уюкской культуре, но представленных в памятниках сюнну. Наиболее яркий комплекс найден во впускном погребении могильника Урбюн III (курган 1): два глиняных горшка, костяные накладки на лук, костяные наконечники стрел с расщепленным насадом, железные пряжки и бронзовая ажурная бляха с изображением сцены борьбы тигра с ушастым драконом (табл. 78, 12) (Савинов Д.Г., 1969, с. 106).
Во вторую группу входят прямоугольные и овальные ямы, в которых скелеты также лежат в характерной для уюкской культуры позе и нередко с плитами под черепами (Бай-Даг II, курган 67; Туран III, курган 96; Успенское, курган 23; Хемчик-Бом I, курган 2; Чинге II, курган 22; Аймырлыг, курганы Д2, I-2, II-22, IV-4 и др.) (Полторацкая В.Н., 1966, с. 80, 86; Грач А.Д., 1980, с. 130). Иногда скелет бывает обложен камнями или вдоль нескольких стенок установлены плиты. Сопровождающий инвентарь встречается редко и состоит главным образом из керамики, железных ножей и пряжек. Известно также впускное погребение, в котором скелет лежал на боку с согнутыми руками и ногами в деревянном гробе-ящике (Аймырлыг, курган XXIV-2).
Модификации погребальных сооружений и изменения в обряде погребения выступают в свете имеющихся данных как одно из проявлений начала процесса сложения новой культуры. В силу этого соответствующие памятники должны быть отнесены уже к третьей группе, хотя и выделены в пределах ее как ранние.
Отдельные предметы, связанные с новыми группами населения, впервые были обнаружены еще в 1926 г. С.А. Теплоуховым на дюнах у р. Баянколчик (левобережье Енисея, восточнее г. Шагонар). Это часть когтевидной подвески из белого нефрита, обломок зернотерки и фрагменты керамики — в частности, лощеного вазообразного сосуда, изготовленного на круге. В 1960 г. Л.Р. Кызласов в той же местности обнаружил еще одну когтевидную подвеску, часть каменного кольца и фрагмент сосуда с резным волнистым орнаментом. Впоследствии однотипная керамика была найдена в выработке железа в урочище Карасуг и в размыве реки у г. Чадан: это большие вазообразные сосуды с четким отогнутым венчиком, украшенным резным волнистым орнаментом и снабженные вертикальным полосчатым лощением.
Все эти находки Л.Р. Кызласов (1969б, с. 115–124; 1979, с. 81–84) на основе близких аналогий в материалах из Иволгинского городища (Забайкалье) датировал II–I вв. до н. э. и связал с сюнну.
Более конкретные, но еще неполные сведения о пришлом населении дают могильники, исследованные в последнее десятилетие. Они значительно отличаются друг от друга, что обусловливает необходимость рассмотреть их по отдельности.
С сюнну, несомненно, связана ранняя часть могильника Бай-Даг II (левобережье Енисея, восточнее г. Шагонар), где представлены погребальные сооружения двух типов: большие трапециевидные многослойные выкладки, имеющие у южного конца более узкую выступающую часть той же или прямоугольной формы (табл. 80, 6), и округлые, тоже многослойные выкладки, отчетливо разделяющиеся на большие и малые. Размеры трапециевидных сооружений особенно значительны — длина их достигает 27 м. Диаметр больших округлых выкладок составляет 10–15 м, малых — 4–6 м. Под всеми находились прямоугольные ямы, вытянутые с юга на север или, реже, с юго-востока на северо-запад. Размеры ям различны, но четко зависят от величины наземной части сооружения.
Внутримогильное устройство во всех больших сооружениях — одной и той же конструкции: это трапециевидное или, реже, прямоугольное гробовище, внутри которого на плитках установлен обычно трапециевидный гроб. Пространство между стенками ямы и этой двойной камерой заполнено плотно уложенными камнями. Имеется лишь два исключения: в одном случае под сильно разрушенной трапециевидной выкладкой в неглубокой яме помещались три прямоугольных гроба; в другом — под округлой выкладкой в глубокой яме находился лишь прямоугольный гроб с отсеком в северном конце, образованным выступающими концами его продольных стенок и установленной в торце плитой. Прямоугольные гробы с незамкнутым отсеком в северном конце обнаружены здесь также в двух глубоких могилах без наземных признаков, причем в одной имелось трапециевидное гробовище. В ямах под малыми округлыми выкладками находились преимущественно трапециевидные гробы, часть — с незамкнутым отсеком. В одном случае такой гроб без отсека был в трапециевидном гробовище. Погребенные, судя по сохранившимся на месте костям, лежали на спине вытянуто, головой на север или северо-запад. Сопровождающий инвентарь размещался частично в отсеке или соответствующем ему пространстве между гробовищем и гробом, частично — в гробу при скелете. Кости животных встречались как в отсеках, так и около ног погребенных; в одной могиле под гробом лежал полный скелет овцы. Все гробы в больших сооружениях богато украшены, однако после ограбления сохранилась лишь незначительная часть их декоративного оформления. Это многочисленные железные узкие прямоугольные, треугольные и ромбовидные пластины, обрывки узких полосок и отдельные фигурные куски, преимущественно геометрической формы, из тонкого листового золота и серебра. Закреплялись эти элементы украшения железными гвоздями с петлевидным завершением, через которое продевались шелковые шнуры. Некоторые гробы дополнительно были покрыты шелковой тканью. Отдельные элементы аналогичного оформления встречены в малых сооружениях и могилах без наземных признаков, но здесь декор был беднее. Композиции декора, по-видимому, различны, однако реконструкция их, как правило, невозможна. По остаткам в одном случае восстанавливается орнамент на боковых стенках гроба: между двумя продольными полосами из узких железных пластин, чередуясь, размещены ромбовидные пластины и пары обращенных друг к другу углами треугольных. В другом случае зафиксировано оформление торца гроба: в прямоугольнике из узких железных пластин размещены углами к середине четыре треугольника, в центре расположен круглый кусок листового золота. Незначительные остатки декоративного оформления гробов из листового золота и серебра сохранились в некоторых малых выкладках. Здесь гробы оформлены скромнее, причем только крышки.
Вещественные материалы из ранней части могильника Бай-Даг II состоят преимущественно из различных железных предметов, не всегда поддающихся уверенному определению.
Оружие. Предметы вооружения представлены обломком однолезвийного меча с кольцевидным завершением рукояти, кусками кинжалов, длинных ножей, многочисленными обломками накладок на лук и железными наконечниками стрел: сравнительно крутыми трехперыми с ромбической головкой (табл. 82, 11, 13–16). Иногда у таких наконечников профиль верхней половины пера вогнутый. Отдельные наконечники снабжены костяными свистунками (табл. 82, 8). О луке мы можем судить по находкам костяных накладок. Очевидно, он был большим и сложным (табл. 82, 78). Конское снаряжение все из железа. Опознаваема лишь часть удил — кольчатых с вставными дополнительными овальными кольцами для повода и стержневидными S-образными псалиями с концами, загнутыми в разные стороны. Возможно, к этой категории относятся и плоские кольца сравнительно больших размеров.
Детали костюма и предметы туалета. Предметы, связанные с одеждой — железные кольцевидные и прямоугольные (изредка с длинным прямоугольным щитком) пряжки (табл. 81, 25, 34, 35, 40). Имеются также пряжки с неподвижным язычком и ложечковидные застежки, в том числе одна покрыта листовым золотом (табл. 78, 3; 81, 26, 29). Среди предметов туалета — обломки пинцетов. Иногда в одной могиле бывает два пинцета различных размеров (табл. 81, 1б), Форма варьирует: простые и с некоторыми декоративными деталями. Встречаются костяные ложечки (табл. 81, 22–24), железные когтевидные подвески и различные бусины.
Керамика и бронзовые сосуды. Типы сосудов в основном характерны для культуры сюнну. Преобладают горшки разных размеров, с хорошо выраженным венчиком, украшенных волнообразным орнаментом по шейке и вертикальным лощением по тулову (табл. 79, 13); вазообразные сосуды с узкой, довольно высокой горловиной и четким отогнутым венчиком, с вертикальным лощением и горизонтальными полосами на плечиках сосуда (табл. 79, 14). Но есть и местные формы — глиняная модель бронзового котла с четко моделированными подвижными кольцами на плечиках сосуда (табл. 79, 12). Близки по форме и орнаментации бронзовые сосуды: один — с вертикальными ручками, прикрепленными к краю сосуда, другой — с двумя парами симметрично расположенных петель в верхней и нижней частях тулова (табл. 79, 16, 17).
Сюнну или, что вероятнее, какому-то родственному им племени принадлежит и компактное кладбище в группе XXXI могильника Аймырлыг. Здесь исследовано более 200 могил. На поверхности они были отмечены однослойными каменными кольцами, диаметр которых, как правило, не превышал длину могильной ямы (табл. 80, 1). Во многих случаях кольца эти уцелели лишь частично, иногда вовсе не сохранились.
Внутримогильное устройство этих погребений весьма разнообразно: А) грунтовые ямы; Б) каменные ящики; В) ямы с подбоем. Каждая из этих групп делится на ряд типов. А: 1 — погребенный лежит непосредственно на дне ямы (табл. 80, 9); 2 — погребенный лежит на дне ямы, но над ним — перекрытие из прямоугольных бревен, опирающееся на установленные в торцах каменные плиты или поперечные бревна; 3 — дно ямы выложено прутьями (циновка) или берестой, ими же перекрыт погребенный; 4 — на дне ямы установлена колода; 5 — на дне ямы — гроб (табл. 80, 5); 6 — на дне ямы — гробовище (табл. 80, 7). Б: 1 — на дне ямы — каменный ящик (у многих из них имелись не все стенки), плиты, образующие стенки, отстоят на более или менее значительное расстояние друг от друга; 2 — в каменном ящике, по большей части не полном, установлена колода; 3 — в ящике — гроб; 4 — в ящике — гробовище; 5 — в ящике — гробовище, в нем — колода (табл. 80, 1); 6 — в ящике — гробовище, в нем — гроб (табл. 80, 2). В: 1 — яма с подбоем (табл. 80, 4); 2 — яма с подбоем, в котором сооружен каменный ящик (табл. 80, 8). Треть всех захоронений была совершена в каменных ящиках (тип Б1); примерно четверть — в каменных ящиках с колодой или гробом (Б2, 3); достаточно типичны также ямы с гробом (А5); единичны Б5, 6; В1, 2.
Положение погребенных различно: на боку с согнутыми ногами, (табл. 80, 1, 2, 4), на спине с согнутыми в коленях ногами и поднятыми вверх коленями (табл. 80, 5, 8), вытянуто на спине (табл. 80, 7, 9), причем все эти позы коррелируют с разными типами могил. Преобладает северо-западная ориентировка, но есть отклонения. Все это говорит о невыработанности погребального обряда в целом. Особо следует отметить, что характерное для памятников шурмакской культуры и могильника Бай-Даг II положение погребенных вытянуто на спине на этом кладбище — редкость.
Керамика. Сопровождающий инвентарь могильника Аймырлыг XXXI, так же, как и могильника Бай-Даг II, характеризуется предметами, связанными с культурой сюнну. В первую очередь это касается керамики, бо́льшая часть которой находит полные аналогии в памятниках сюнну Забайкалья (Davydova А.V., 1968) и Монголии (Руденко С.И., 1962б). Попадаются главным образом вазообразные сосуды и горшки различных размеров, а также горшки и кубки на поддоне и с вертикальными ручками различных очертаний, прикрепленными к краю сосуда (табл. 79, 3, 4, 6, 7, 10, 11, 13–15).
Деревянная посуда. Сосуды из дерева разнообразны по размерам, форме и назначению: овальные и круглые блюда (табл. 83, 13, 19), чаши (табл. 83, 18), ковши (табл. 83, 20, 21), горшки с ручками и без них (табл. 83, 15, 17), стаканообразные сосуды (табл. 83, 16). Помимо этого, имеются черпаки, берестяные туесы с деревянным дном (табл. 83, 11, 12, 14).
Орудия труда и предметы туалета. Орудия труда представлены в основном ножами и шильями, характерны наборы — нож и шило. Кроме того, при скелете может быть несколько ножей, лежащих вместе или в разных местах. Ножи подразделяются на четыре типа: с кольцевидным навершием, без выделенной рукоятки и с прямой спинкой (табл. 81, 68); с кольцевидным навершием, выделенной рукояткой, прямой или вогнутой спинкой (табл. 81, 52, 59); черешковые, частично снабженные деревянной, реже — костяной рукояткой, с прямой или выгнутой спинкой (табл. 81, 49–51, 67); черешковые двулезвийные, вероятно, воспроизводящие форму меча (табл. 81, 66). Здесь же следует упомянуть деревянный черешковый нож с прямой спинкой (табл. 81, 69) и ножевидные предметы с кольцевидным навершием без выделенной рукоятки (табл. 81, 56), которые мы вслед за И.Л. Кызласовым (1987) рассматриваем как напильники, носимые в одном наборе с каменными оселками (табл. 81, 19) и прикреплявшиеся к поясу при помощи витых цепочек (табл. 82, 20, 22, 23, 77).
Шилья — стержневидные, обычно с насадной рукояткой из дерева, редко — из кости, плоские или круглые в сечении (табл. 81, 53, 54); стержневидные, круглые в сечении, с кольцевидным навершием (табл. 81, 48, 55). К орудиям труда можно отнести дисковидные каменные и керамические пряслица; в одном случае при пряслице сохранилось деревянное веретено (табл. 81, 18, 20).
В особую группу следует выделить предметы, сходные с описанными, но отличающиеся миниатюрными размерами: ножички и шилья разной формы, пинцеты, изделия, похожие на скребки. Все они встречаются, как правило, в наборе, куда часто входят и обломки китайских зеркал, а иногда и гребни (табл. 81, 1, 2, 12, 30, 31). Обычно эти наборы клали в круглые, реже — овальные берестяные коробочки. Нередко они украшены орнаментом, изображениями животных, а иногда и целыми композициями, смысл которых не всегда поддается расшифровке (табл. 78, 7, 13; 81, 1; 83, 9, 10). В двух случаях на поверхности процарапаны расположенные в ряд знаки. Отдельные знаки повторяются на разных коробочках. Возможно, это образцы какой-то пока неизвестной письменности (табл. 78, 8). По всей вероятности, эти наборы следует рассматривать как туалетные. Иногда в их составе, рядом или поодаль, встречаются костяные, изредка — деревянные ложечки (табл. 81, 21–24), которые использовались как туалетные принадлежности, но возможно, применялись и в других целях. Здесь же следует упомянуть железный ложечковидный предмет: очевидно, он насаживался на деревянную рукоятку (табл. 81, 4).
Одежда. Об одежде мы можем судить по немногим сохранившимся фрагментам кожи, шерстяной или шелковой ткани. На одном из погребенных ткань покрывала череп, включая его лицевую часть, и спускалась до грудных позвонков. В данном случае, по-видимому, это деталь погребального обряда. От кожаных поясов сохранились лишь обрывки ремней, как правило, вблизи металлических пряжек. Пряжки в основном железные. Обычно при погребенном их бывает несколько одинаковых или разных по величине и форме. В ряде случаев это указывает на наличие двух поясов: внешнего — с более крупными пряжками и внутреннего — с более мелкими. Об этом же свидетельствуют находки в погребениях in situ большой пряжки, лежащей на маленькой. Пряжки распадаются на две группы: с подвижным язычком и с неподвижным крючком. Первые в зависимости от формы рамки распадаются на несколько типов: круглые, овальные, прямоугольные, восьмерковидные, лировидные (табл. 81, 14, 15, 28, 33, 36, 41, 50); отдельные пряжки снабжены вытянутым прямоугольным щитком (табл. 81, 40). Пряжки с неподвижным крючком на передней части — овальные (замкнутые и незамкнутые), двухчастные, с круглым и прямоугольным отверстием (табл. 81, 42, 43). Следует также упомянуть железные разновеликие кольца, служившие пряжками и подвесами (табл. 81, 27). С поясами связаны квадратные и круглые пластины с отверстиями и небольшие крючки (табл. 81, 37, 44, 51). В особую группу следует выделить крупные пряжки из рога и золоченой бронзы, парные и одиночные. Бронзовые покрыты рельефными изображениями быков, бегущей лошади, крылатого коня и др. (табл. 78, 11; 81, 59, 60, 63, 64). Такие пряжки являлись принадлежностью парадного или рангового пояса, им соответствовали прямоугольные бляхи, украшенные растительным орнаментом, и прямоугольные пластины с изображением стоящего животного (оленя?) с повернутой назад головой (табл. 78, 4; 81, 58, 61, 62).
Украшения. Украшений найдено сравнительно мало. Изделия из золота редки, в основном это нашивные бляшки, пластинки. Но встречаются отдельные экземпляры, отличающиеся тщательностью изготовления, с зернью и гнездами для вставок, очевидно, цветных камней. В этих предметах мы склонны видеть прообраз распространенных позднее в Европе гуннских полихромных ювелирных изделий (табл. 78, 2).
К группе украшений относятся также раковины каури и их имитации, котловидные подвески (табл 81, 7–9), цилиндрические и бочонковидные бусы из цветных полудрагоценных камней (табл. 81, 5, 6), маленькие скульптурные изображения барана, покрытые золотой фольгой, с отверстием в нижней части для насаживания (табл. 78, 5).
Оружие. Предметы вооружения представлены в основном наконечниками стрел, костяными накладками на лук, наконечниками копий или дротиков. Наконечники стрел все черешковые, почти все железные, несколько костяных. Железные наконечники стрел распадаются на типы по конструкции боевой части: плоские ромбовидные с плавным переходом к черешку (табл. 82, 1, 2, 4); плоские треугольные в верхней части и прямоугольные — в нижней, с выделенным переходом к черешку (табл. 82, 3); плоские трапециевидные с тупой закругленной ударной частью (табл. 82, 5); трехперые ромбовидные (табл. 82, 6, 7, 11). На стреле или отдельно встречаются костяные свистунки (табл. 82, 8). Наконечники копий втульчатые плоские или трехгранные (табл. 82, 9, 10). Роговых накладок на лук обычно бывает в погребении семь: две пары концевых с выемками для тетивы и три срединные (табл. 82, 21). В одной из могил частично сохранились клееные деревянные части лука и полный его отпечаток на стенке ямы. Лук был сложносоставным, длиной около 1,5 м в спущенном состоянии (табл. 82, 78). На отдельных парных срединных накладках были выгравированы тамгообразные знаки и непонятные нам изображения (табл. 78, 1; 82, 21) или целые сцены (табл. 78, 6). Накладки эти происходят из одиночного погребения у горы Кара-даг на противоположном от могильника Аймырлыг, правом, берегу р. Чаа-Холь. В погребении также найден керамический сосуд, форма которого характерна для культуры сюнну. Упомянутые накладки композиционно и по технике исполнения напоминают рисунки на планках из таштыкского склепа у горы Тепсей на Енисее (Грязнов М.П., 1971, с. 100–103).
Шурмакская культура (по Л.Р. Кызласову) как в стадии формирования, так и в сложившемся виде известна нам почти исключительно по материалам, полученным в результате раскопок погребений. Хотя имеются достоверные свидетельства о существовании временных стойбищ, горных выработок и металлургического производства, эти категории памятников почти не исследованы. Трудно выделить и относящиеся к данному времени наскальные изображения.
Могильники шурмакской культуры известны во всех археологически изученных местностях Тувы, причем среди них преобладают небольшие. Очень часто немногочисленные, а иногда и одиночные курганы рассеяны или расположены компактными группами в непосредственной близости от могильников скифского или более ранних периодов, как бы образуя их продолжение или дополнение. Определенной системы в размещении курганов обычно не прослеживается, однако иногда они составляют сравнительно правильные цепочки, часто как бы пристраиваясь непосредственно друг к другу. Последнее наиболее характерно для больших могильников, состоящих как из отдельных курганов, так и из различных по конфигурации групп слившихся насыпей, достигающих значительных размеров. В могильнике Кокэль в таких курганах-кладбищах насчитывается от пяти погребений до 141 (Дьяконова В.П., 1970а, с. 83). Одни могилы бывают нарушены другими, что, по-видимому, свидетельствует о длительности периода захоронения.
Одну из специфических особенностей шурмакской культуры составляют погребальные и поминальные сооружения, часто образующие единые комплексы. Современный облик многих курганов не соответствует первоначальному не только ввиду развала камней, но главным образом из-за нескольких последовательно пристраивавшихся в их пределах компонентов. Повсеместно наблюдаются различия в конструкции наземных частей этих сооружений, в особенности поминальных, а также внутримогильных устройств. Наиболее многообразны сооружения, включающие в себя погребальные и поминальные компоненты.
Погребальные сооружения по внешним признакам могут быть разделены на семь типов.
1. Округлые каменные курганы и выкладки, нередко имеющие правильные очертания. Под ними расположена одна или, реже, две, три, четыре могилы. Иногда насыпь представляет собой кольцевидное сооружение, внутреннее пространство которого заложено камнями. Могилы весьма разнообразны по конструкции: ямы без внутримогильных устройств; ямы, в которых погребенный перекрыт деревянной доской или ветками; ямы, в которых погребенный уложен на доски и часто перекрыт ими же; ямы, стенки которых обложены камнями или плитами; ямы с камнями около углов, на которые опиралось перекрытие из досок; дощатые гробы, иногда обставленные плитами; прямоугольные дощатые камеры-ящики (преимущественно с парными и, возможно, семейными захоронениями); срубовидные камеры из тонких бревен или жердей; каменные ящики из небольших плит. Помимо этого, имеются немногочисленные погребения на древнем горизонте и в ямах с подбоем, вход в который заложен жердями и камнями. В некоторых курганах в одной яме размещено несколько захоронений в одинаковых или разных внутримогильных устройствах. Имеются случаи, когда это сопровождается усложнением конструкции: так, три погребения в гробах в могильнике Кокэль (курган 32) были снабжены общим перекрытием из бревен, опиравшихся на четыре столба (Вайнштейн С.И., Дьяконова В.П., 1966, с. 222–225). Когда под курганом несколько могил, они нередко бывают разного устройства и ориентированы в разных направлениях; иногда одна из них частично нарушает верхние части других (Бай-Даг II, курган 20; Новый Чаа-Холь III, курган 7). В некоторых курганах около могилы или в ее засыпи имеются вкопанные глиняные горшки, нередко в небольших квадратных ящичках из плит; в других на периферии насыпи встречаются отдельные обломки керамики или зольные пятна. Все эти дополнения носят явно поминальный характер и отражают ритуальные действия, совершавшиеся непосредственно после захоронения тела умершего. Курганы данного типа наиболее многочисленны; преобладающие варианты могил в них — грунтовые ямы и гробы, примерно в равных количествах.
2. Прямоугольные (иногда квадратные) курганы и выкладки, под которыми находится от одной до четырех различных могил: грунтовые ямы без внутримогильных устройств; ямы, в которых погребенные лежат на досках; дощатые гробы, обложенные камнями; каменные ящики.
3. Овальные выкладки, под которыми расположена одна могила — грунтовая яма. Их очень мало.
4. Кольцевидные каменные ограды, внутри которых расположена одна могила (иногда имеющая на поверхности аморфную выкладку). В них встречаются преимущественно грунтовые ямы, а также гробы и каменные ящики.
5. Небольшие вытянутые каменные выкладки неправильных очертаний, расположенные в основном или целиком над могилами; они обычно сильно разрушены, и часть камней смещена. Под ними встречаются могилы почти всех вариантов, известных в курганах. В одном случае над захоронением на дне грунтовой ямы имелось перекрытие из жердей, опиравшееся на четыре столба (Аймырлыг VIII, могила 9).
6. Какой облик имели наземные сооружения над отдельными могилами в больших курганах-кладбищах, достоверно не установлено: предполагается, что они были округлыми или прямоугольными (Дьяконова В.П., 1970б, с. 193). Могилы тут почти всех вариантов, известных в обособленных курганах, за исключением ям с дощатым перекрытием, опирающимся на угловые камни, имеются перекрытия на четырех столбах. Многочисленны случаи использования веток и жердей, из которых иногда состоят стенки подобия гробов или камер. Количественно преобладают погребения в гробах, второе место занимают захоронения на досках, перекрытые ими же. В большинстве исследованных курганов-кладбищ вблизи могил имеются остатки кострищ, изредка с глиняным сосудом, иногда отдельные металлические предметы и обломки керамики, а также вертикально установленные вытянутые камни или несколько камней, составляющих ряд. Около этих камней также встречаются обломки керамики и другие предметы.
7. Могилы без наземных признаков, обычно выявляющиеся по небольшой впадине. Возможно, над ними некогда имелись низкие земляные насыпи. Захоронения здесь обычно совершены в гробах, в ямах на ветках и перекрыты досками.
Поминальные сооружения разделяются на три типа.
1. Округлые курганы, под центральной частью которых находится вкопанный в грунт глиняный сосуд, нередко окруженный небольшим квадратным ящичком из плит. Иногда сосуд сочетается с зольно-угольным пятном. Такие пятна, а также обломки керамики, кости животных и очень редко — отдельные предметы встречаются на периферии насыпей.
2. Округлые курганы, под которыми посредине находится округлая, овальная или четырехугольная четкая выкладка с вкопанным в грунт глиняным сосудом в центральной части. Изредка в центре — лишь зольно-угольное пятно; иногда в пределах выкладки, кроме сосуда, имеется квадратный ящичек из плит с золой и углем на дне, или же зола и уголь обнаруживаются под пристройкой прямоугольных очертаний.
3. Прямоугольные выкладки, под краем или углом которых находится вкопанный в грунт глиняный горшок; такая выкладка бывает окружена прямоугольной оградой (Каат-Хавак II; Куран II).
Погребально-поминальные сооружения могут быть разделены на две группы лишь условно, так как многие варианты их не повторяются. А. Округлые курганы, под средней частью которых находится круглая, прямоугольная или более сложная выкладка с вкопанным в грунт сосудом в центре, а на периферии — одна или две могилы: ямы без каких-либо устройств; ямы с обложенными камнями стенками; гробы, иногда обставленные плитами; колоды и подбой, в котором помещена колода. Известен случай, когда прямоугольная выкладка перекрывала могилу (Бай-Даг V, курган 1). Б. Овальные курганы, под средней частью которых находится круглая, овальная или прямоугольная выкладка с вкопанным в грунт сосудом в центре; изредка в состав выкладки входит наземная погребальная камера или к ней примыкает пристройка, перекрывающая зольно-угольное пятно. На периферии расположены одна или две могилы, изредка, кроме того, еще одна или две выкладки разной формы с вкопанными сосудами. Сочетания разных компонентов тут сильно варьируют и обычно не повторяются. Могилы различны: ямы без каких-либо устройств; ямы с обложенными камнями стенками; гробы; каменные ящики и подбои.
Большинство погребений в могилах почти всех вариантов одиночные, но есть некоторое количество парных и коллективных. Среди парных преобладают разнополые в одном внутримогильном устройстве (яма; гроб; на досках, иногда перекрытые ими же; изредка — в жердевой камере) или в отдельных (как правило, оба в гробах, но иногда мужчины в колодах; табл. 80, 4). Однополых меньше — это в основном двое мужчин в отдельных внутримогильных устройствах (почти исключительно — гробы). Очень редки погребения двух женщин (в отдельных гробах). Немногочисленны и захоронения женщины с ребенком, а также женщины или мужчины с двумя детьми (в гробовидных камерах). Иные коллективные погребения очень редки: три ребенка в яме; двое мужчин и ребенок на досках; трое мужчин в отдельных гробах; четверо мужчин в одной дощатой камере; пятеро взрослых и детей в очень неглубокой яме; двое взрослых в колодах и трое детей рядом, прямо на дне ямы; двое мужчин, женщина и трое детей (последние на скелетах взрослых). Погребенные, за редкими исключениями, лежат на спине в вытянутом положении; иногда одна или обе руки согнуты, и кисти их находятся в области таза. Очень редко встречается положение на боку с согнутыми руками и ногами (во всех известных случаях это скелеты женщин и детей), а также на спине с поднятыми коленями. Ориентировка погребенных очень сильно варьирует, но заметно преобладает северо-западная, северная и западная; в парных захоронениях скелеты иногда обращены черепами в противоположные стороны. Какой-либо зависимости между вариантами могил и ориентировкой не прослеживается.
Как правило, в могилах имеется сопровождающий инвентарь. Состав и число входящих в него предметов различны. Представлены орудия труда, связанные с повседневной деятельностью; редкие предметы конского снаряжения; оружие; изделия, относящиеся к одежде, головным уборам и обуви; предметы бытового назначения; украшения; глиняная, деревянная, бронзовая и железная посуда. Встречаются также предметы, имевшие, очевидно, культовый характер.
Погребенных почти всегда сопровождают остатки мясной пищи — кости овцы: обычно это стегно или ножка (изредка — несколько), лежащие у ног скелета или вблизи черепа, реже встречаются позвонки, ребра или крестец, находящиеся в головной части могилы, и черепа — у ног, внутри или вне внутримогильного сооружения. Иногда около ног помещены черепа лошадей. В глиняных сосудах была жидкая или полужидкая пища. Нередко в могилах встречается просо.
Орудия труда. Орудия труда представлены в могилах почти исключительно ножами и шильями, причем шилья редки. При скелете часто имеется несколько ножей, лежащих вместе или в разных местах, что, возможно, указывает на их разное назначение.
Ножи подразделяются на три типа: без выделенной рукоятки, с кольцевидным завершением и прямой спинкой; с выделенной (более тонкой) рукояткой, небольшим кольцевидным завершением и обычно прямой (иногда вогнутой) спинкой; черешковые, как правило, с четко выгнутой спинкой, снабженные деревянной или, изредка, костяной рукояткой (табл. 81, 45в, 45г, 47, 52, 68). Во всяком случае часть ножей носили в деревянных ножнах, иногда украшенных росписью красной краской или резным орнаментом.
Шилья — все стержневидные, круглые в сечении, обычно с деревянной насадной рукояткой (табл. 81, 45б, 46). Иногда им сопутствуют каменные точила и бритвы (?) (табл. 81, 19, 45а). К орудиям труда можно отнести также деревянные мутовки (и их уменьшенные модели), встречающиеся в больших могильниках (табл. 83, 3). В погребениях женщин нередки дисковидные каменные и керамические пряслица (табл. 81, 19–21).
Вооружение и конское снаряжение. Оружие имеется во многих погребениях, особенно в больших могильниках. Наряду с полноразмерными предметами часто встречаются их уменьшенные воспроизведения и модели (табл. 82, 25, 26, 29, 30). Полный комплект воина, по-видимому, состоял из меча, кинжала, копья, лука и колчана со стрелами, но целиком этот набор представлен очень редко. Мечи известны в очень небольшом количестве. Уменьшенные воспроизведения их — это ножевидные предметы с кольцевидным завершением или фигурной деревянной рукояткой, помещавшиеся в деревянных воспроизведениях ножен, варьирующих по форме и декоративному оформлению. Некоторые из них сходны с ножнами, распространенными в сарматских памятниках. Модели не имеют металлических частей и полностью деревянные. Среди них немало весьма схематичных и даже чисто условных. Кинжалы также относятся к весьма редким предметам. Копья встречаются значительно чаще. От них обычно сохраняются лишь наконечники. Они все втульчатые, боевая часть, как правило, выделенная (табл. 82, 27, 28), разных форм, но чаще всего сходная с листовидной. Есть экземпляры, у которых боевая часть близка к треугольной или ножевидной (с параллельными краями). Часто встречаются наконечники уменьшенных размеров, возможно, принадлежавшие дротикам (табл. 82, 24).
Луки были сложными, так называемого гуннского типа (длина 1,3–1,5 м), с роговыми накладками: две пары концевых и три срединные (в том числе одна — с лопаточковидными окончаниями). Во многих могилах они заменены деревянными моделями различной величины и тщательности изготовления, часто раскрашенными черной и красной краской. Стрелы изготавливали из дерева (обычно из березы или ивы). Длина их достигала 0,7 м. В нижнем, утолщенном, конце имелся вырез для тетивы, а выше его — иногда два пояска, нанесенных красной краской. Оперения, по-видимому, не было (табл. 82, 67–69, 71, 73). Многие стрелы снабжены костяными бочонковидными свистунками (табл. 82, 53, 65).
Многочисленны и разнообразны наконечники стрел. Среди них преобладают железные, но изредка встречаются бронзовые и костяные. В некоторые колчанные наборы входили и цельнодеревянные стрелы. Все бронзовые наконечники стрел черешковые и относятся к двум типам: с ромбической или с ярусной головкой. В одном случае использован более ранний втульчатый двуперый листовидный наконечник (Кокэль II, могила XII) (Дьяконова В.П., 1970а, с. 93, табл. III, 33). Железные наконечники также все черешковые и распадаются на 10 основных типов: трехперые со сводчатой головкой, плавно переходящей в вытянутую шейку, завершающуюся уступом; трехлопастные с ромбической головкой, имеющей симметричные треугольные перья (линия перелома профиля проходит посредине), варьирующие в размерах и пропорциях; трехлопастные с ромбической головкой, имеющей несимметричные треугольные перья (линия перегиба профиля проходит в верхней трети), представленные несколькими вариантами (с прямым, выпуклым и вогнутым верхним краем); трехлопастные с листовидной головкой; трехлопастные с шестиугольной головкой (лопасти трапециевидные); трехлопастные ярусные, представленные двумя вариантами (с выемкой в нижней половине сводчатой ударной части или без нее); уплощенные (иногда овальные и квадратные в сечении) прямоугольные с закругленным верхним краем; плоские лопаточковидные, иногда очень небольшие; плоские ромбические; плоские листовидные; шиловидные овальные и ромбические в сечении (табл. 82, 35–64, 66). Цельнодеревянные стрелы, происходящие преимущественно из больших могильников, обычно имеют у верхнего конца цилиндрическое или усеченно-коническое утолщение, завершающееся заостренным треугольным или округлым выступом. Иногда утолщение расположено сравнительно низко от заостренного конца и представляет собой воспроизведение свистунка (табл. 82, 67–69).
От колчанов сохранились, как правило, лишь донца — деревянные диски с выемками для прикрепления. Устройство их неясно. Во всяком случае часть из них изготовлена из бересты. Колчаны подвешивались к поясам с помощью небольших железных крючков.
Защитные доспехи в могилах почти не встречаются, за исключением крайне редких пластинок с отверстиями — вероятно, остатков панцирей.
Конское снаряжение известно по весьма немногочисленным железным удилам и их уменьшенным воспроизведениям. Они все кольчатые, преобладают двусоставные, но имеются также четырех выемчатые с витой стержневой частью. Некоторые из кольчатых удил снабжены подвижными дополнительными кольцами. Псалии — преимущественно железные пропеллеровидные с овально-листовидными или трапециевидными «лопастями». Единичные пластинчатые предметы, возможно, служили налобниками (табл. 82, 18, 19).
Одежда, пряжки, предметы бытового назначения и туалета. От одежды в могилах обычно сохраняются лишь незначительные остатки кожи, шерстяных и изредка — шелковых тканей. Относительно полно одежда восстановлена лишь в одном случае (Кара-Даш, курган 1). Погребенный мужчина был одет в кожаный халат, на голове носил кожаную шапку с боковыми клапанами, а на ногах — низкие кожаные сапоги с завязанными у щиколоток ремешками (Кызласов Л.Р., 1979, с. 111). Остатки аналогичных сапог обнаружены и в других памятниках. Стяжные ремешки иногда снабжались железными пряжками. От поясов — кожаных и шерстяных, вероятно, плетеных — сохранились лишь обрывки. В большинстве случаев при погребенных встречается несколько пряжек, одинаковых или разных, что указывает на существование поясов. Пряжки почти всегда железные устойчивых типов: прямоугольные, трапециевидные, овальные (замкнутые и незамкнутые) и лировидные с крючком на переднем конце, часто снабженные вытянутым узким щитком; кольцевидные, овальные, четырехугольные, трапециевидные и лировидные с подвижным язычком, часто имеющие щиток варьирующей формы (табл. 81, 14–16, 29). Широко были распространены кольца, служившие пряжками, составными частями поясов и подвесов на цепочках из витых звеньев с кольцевидными окончаниями (табл. 82, 20, 22). Весьма редки бронзовые и костяные пряжки с крючком. Большинство бронзовых — небольшие фигурные; костяных — трапециевидные с выемкой посредине. С поясами связаны некоторые металлические и костяные подвески и пластинки, игравшие декоративную роль, и небольшие крючки, на которых подвешивались разные предметы.
Предметы бытового назначения в наибольшем числе представлены в больших могильниках. Часто погребенных сопровождают приборы для добывания огня, состоящие из деревянной дощечки с круглыми лунками и веретенообразного стержня. Их, вероятно, хранили в кожаных сумочках. При скелетах женщин иногда имеются небольшие трапециевидные или прямоугольные костяные гребни (табл. 81, 30, 31). Чаще встречаются своеобразные наборы, включающие миниатюрные шилья, ножички разной формы и предметы, сходные со скребками. Их обычно принято считать моделями соответствующих орудий труда, но, возможно, в них следует видеть специальные туалетные принадлежности. В эти наборы часто входят обломки китайских зеркал, иногда снабженных отверстиями для подвешивания, а также гребни. Помещаются все эти предметы обычно в деревянных прямоугольных шкатулках или пеналах (табл. 81, 1, 45).
Украшения. Украшения составляют сравнительно небольшую часть сопровождающего инвентаря. Изделия из золота, притом простейших форм, встречаются очень редко. Ассортимент украшений ограничен. Для декоративного оформления головных уборов, а иногда и одежды часто использовались небольшие круглые бляхи с отверстием в центре, изготавливавшиеся из железа, бронзы, кости и раковин. Изредка встречаются бронзовые бляхи более сложной формы. Есть бляшки, изготовленные из листового золота, округлые, овальные, прямоугольные и ромбовидные, часто снабженные геометрическим орнаментом из точечных вдавлений (обычно это радиальные линии). В разных могильниках найдены подвески в виде схематизированного изображения птицы с распростертыми крыльями (табл. 78, 9, 10). Найдены бронзовые подвески в виде миниатюрного «скифского» котла (табл. 81, 8, 9).
К группе личных украшений принадлежат серьги, гривны и бусы. Серьги разделяются на три типа: простейшие кольцевидные (с находящими друг на друга концами и несомкнутые), иногда снабженные листовидной золотой подвеской; спиралевидные из узкой золотой полоски; пластинчатые из листового золота, овальные и прямоугольные с тонким крючком на верхнем конце, часто с геометрическим орнаментом из точечных вдавлений. Гривны все небольшие (диаметр самой крупной 15 см), в виде узкой, обычно витой полоски из листового золота с отверстиями для привязывания у концов. Бусы относительно немногочисленны и преимущественно простых форм: каменные — из сердолика (шаровидные и граненые) и известняка (в основном цилиндрические) — и стеклянные синие и голубые (шаровидные, реповидные и бочонковидные, кубические). Иногда вместе с ними встречаются бронзовые колечки и пронизки, а также раковины каури и зубы марала (табл. 81, 5–7).
Керамика и деревянная посуда. Для памятников шурмакской культуры характерно обилие глиняной посуды, а в больших могильниках — и деревянной.
Отчетливо выделяется несколько выработанных форм той и другой, носящих специфический характер и четко отличающихся от посуды из погребений уюкской культуры и сюнну. Устойчиво повторяются варианты своеобразной орнаментации, часто геометрического характера.
Вся глиняная посуда изготовлена вручную. Обжиг неравномерный. Поверхность обычно темно-серая, заглаженная или залощенная. Выделяются четыре основные формы сосудов: вазообразные, горшки, котловидные и кружки. Кружки редки. Котловидные сосуды найдены почти только в больших могильниках. Вазообразные сосуды относительно единообразны и наиболее крупны. Они имеют яйцевидное тулово, невысокую, сравнительно узкую горловину и простой отогнутый, скошенный наружу край. На переходе от тулова к горловине, как правило, имеется от одного до трех валиков или желобков; на верхней части тулова обычно расположен арочный, лопастный или лопастно-арочный рельефный или резной орнамент. Иногда резной орнамент дополняется небольшими округлыми выпуклостями или ямками. Эти сосуды, вероятно, имеют истоки в сходной форме уюкской культуры (табл. 79, 8, 9). Горшки более разнообразны. Часть из них близка вазообразным сосудам, но отличается от них меньшими размерами, более низкой и широкой горловиной. У большинства из них имеются две пары треугольных выступов по краю венчика (табл. 79, 1, 2). Орнамент такой же, однако нередко более простой. Здесь чаще встречаются выпуклости и ямки, ряды которых иногда составляют единственный декор. Найдены горшки, близкие к баночным: у них тулово приближается к усеченно-коническому, горловина широкая, резко отогнутая. Котловидные сосуды воспроизводят в миниатюре и в разных вариантах бронзовые котлы скифского и более позднего времени. Они имеют сферическое, варьирующее по конфигурации тулово, пару противолежащих вертикальных ручек и полый поддон. Ручки часто снабжены тремя или более выступами, изредка они, а также отверстия в них имеют прямоугольную форму, что указывает на подражание котлам гуннского типа. Орнамент, в частности арочный, очень редок (табл. 79, 5). Кружки, хотя и немногочисленны, но различны по облику: высокие, близкие к кувшинам, с бочковидным туловом и ручкой посредине; низкие с горшковидным туловом. Единичными находками представлены другие формы керамики: миски, миниатюрные горшки и детские поильники.
Деревянная посуда (частично — в уменьшенных моделях), весьма разнообразная по формам и функциям, по-видимому, в быту дополняла глиняную. В погребениях часты овальные и четырехугольные блюда-столики на четырех ножках, округлые низкие миски-тарелки, чашки (с ручкой и без нее), лежачие бочонки с боковыми опорными кольцами и пробкой и различные небольшие сосуды, сходные с кружками, стаканами, кувшинчиками и чайниками (табл. 83, 1, 5–8). Найдены также черпаки, ковши, мутовки и ложки (табл. 83, 2–4). На блюдах и тарелках иногда лежали кости овцы.
Некоторые деревянные сосуды украшены расписным геометрическим орнаментом, выполненным черной и красной краской.
В больших могильниках встречаются, но очень редко, бронзовые уменьшенные воспроизведения котлов скифского и гуннского типов. Один из котлов скифского типа имеет в полом поддоне трапециевидные вырезы. Более часты небольшие железные сосуды, известные только в материалах шурмакской культуры. Небольшие чаши с двумя вертикальными ручками обычно снабжены коническим полым поддоном с вырезами или тремя ножками. Кубковидные сосуды также на полом поддоне. Края многих из них имеют зубчатый характер. Назначение этих сосудов не установлено. Не исключен их культовый характер.
Хозяйственной базой носителей шурмакской культуры было кочевое скотоводство. Об этом, в частности, убедительно свидетельствует обилие остатков мясной пищи в погребениях. Состав их достаточно отчетливо указывает на преобладание овцеводства, хотя, несомненно, разводили также коз, лошадей и крупный рогатый скот (удельный вес последнего неясен). Косвенные данные, прежде всего характерный для всадников состав вооружения, говорят о большом значении коневодства.
Преобладание мелкого рогатого скота, специфика бытовой утвари и отсутствие в погребениях срубов позволили предположить, что для рассматриваемого времени характерна бо́льшая подвижность населения, чем в скифский период, и что произошел переход от полукочевого образа жизни к кочевому (Вайнштейн С.И., 1964, с. 39). Однако прямых и бесспорных свидетельств этого процесса как общего явления пока не имеется. Следует учитывать и другие факты: расположение курганов около могильников предшествующих периодов, что указывает на использование традиционных мест зимовок; характер естественно-географических условий Тувы, не везде благоприятствующих круглогодичному кочеванию, и др. Вопрос подлежит дальнейшему исследованию.
Нередкие находки зерен проса и других злаков в могилах позволяют предполагать, что в известных масштабах практиковалось земледелие. В условиях несомненно ведущей роли скотоводства посевы могли производиться главным образом вблизи мест зимовок, где для их охраны должна была оставаться какая-то часть кочующей группы. Толчок к земледелию, вероятно, дала политика сюнну, стремившихся развивать его на подвластной территории ради обеспечения экономической независимости.
Обилие железных изделий предполагает развитые рудодобычу и металлургию. Вероятно, к этому периоду относится значительная часть выработок железа и плавильных горнов, хотя датировке поддаются лишь немногие из них. Формы организации этой специализированной отрасли хозяйственной деятельности неясны. Единообразие некоторых категорий изделий, в особенности оружия, позволяет судить об известной централизации их изготовления. Возможно, существовали также локальные центры гончарного производства, продукция которых выделялась относительно высоким качеством и богатством орнаментации.
В рамках домашнего производства изготавливалось большинство предметов быта. Особое развитие в это время получает обработка дерева. По разнообразным изделиям можно проследить выработанные технические приемы и применение наборов специальных инструментов.
Общественный строй населения Тувы характеризовался усилением процесса разложения первобытно-общинных отношений. Этому способствовали временное подчинение государству сюнну и появление новых этнических групп — факторы, неизбежно воздействующие как на положение рядового населения, так и на состав и роль господствующей верхушки. В процессе формирования шурмакской культуры традиционная структура подверглась частичным изменениям, что отражено в исчезновении коллективных погребений.
В могильниках прослеживается более четкое, чем в скифский период, разделение погребений на относительно богатые и бедные. Первые выделяются обилием и разнообразием предметов, а также изделиями из драгоценных металлов. Вместе с тем большие курганы-кладбища свидетельствуют о прочности родовых связей.
Значительную роль, по-видимому, играла военная организация: о частых столкновениях с какими-то соседями или более отдаленными племенами говорят обилие скелетов со следами типичных повреждений, нередкие случаи отсутствия черепов, кенотафы. В этом же плане может быть истолкована во всяком случае часть поминальных сооружений. Оружие обычно в погребениях мужчин, но состав его варьируется, что позволяет предполагать существование нескольких категорий воинов, занимавших, вероятно, разное место в общественной структуре.