[39]. Он состоит из трех небольших курганных групп (по три-четыре кургана в каждой группе), расположенных в 2–5 км одна от другой в направлении северо-восток-юго-запад. Они тянутся по обе стороны от урочища с колодцами Байте и названы Байте I–III. В группах I и III находилось по одному большому (высота 3,5 м, диаметр около 50 м) кургану, насыпи которых сложены из каменных блоков. Остальные курганы не превышали 1 м и имели диаметр 15–20 м. Их насыпи состояли из земли и камня. В некотором расстоянии (75-100 м) к юго-западу от каждого из больших курганов (Байте I и III) находились скопления каменных изваяний, большинство которых было в фрагментарном состоянии. В группе Байте I насчитывается около 24 фигур, в группе III — около 45. Кроме того, у полы большого кургана (Байте I) и около курганов в других группах обнаружены каменные кольцевые выкладки диаметром 1–1,5 м, а на Байте III — каменные чаши для жертвенного огня. Знаменательно, что рядом с группой II, на дне сухого русла сая, были вырыты колодцы Байте и здесь же, в береговом обрыве, находился древний карьер, откуда брали известняк для скульптур и насыпей курганов. Изваяния представлены двумя типами — объемным и плоским. Для первых характерна массивность, округлость головы, естественные пропорции плеч и талии. Отличительной особенностью вторых являются широкие плечи и узкая талия. Первый тип, по мнению Л.Л. Галкина, представляется более архаичным. Открытие такого множества скульптур, которые до сего времени вообще не были известны на территории древних азиатских кочевников-скотоводов, — событие чрезвычайной важности. Изучение памятника только начинается.
Время культового комплекса Байте определяется двумя фактами: формой оружия, изображенного на скульптуре, и находкой в одном из раскопанных небольших курганов группы Байте I обломка каменного жертвенника клювовидной (?) формы. Мечи и кинжалы, изображенные на скульптурах, имеют прямое перекрестье и почти прямое или серповидное навершие. Тип этот характерен для сармат и части среднеазиатских кочевников с конца IV–III в. до н. э. Таким образом, время памятника в самых широких границах определено — вторая половина I тысячелетия до н. э., однако, чтобы понять его сущность и содержание как культового места или даже святилища, требуются дальнейшие полевые и интерпретационные исследования.
Бурные события III в. до н. э. — отложение северных сатрапий державы Селевкидов — Бактрии, Согда и Парфии, кризис власти Селевкидов — отразили не только внутридинастийные распри в империи Селевкидов, но и определенные внутренние процессы, происходившие в среде северных кочевников. Эти процессы привели затем к массовым передвижениям кочевых объединений.
Вехи основных политических событий и крупных миграций кочевых племен засвидетельствованы письменными источниками. Однако эти отрывочные сведения могут быть проверены, уточнены и дополнены благодаря широким археологическим раскопкам памятников кочевников. Справедливо писал А.М. Мандельштам (1975а, с. 147), опираясь именно на археологические источники, что «кочевники выступают все более и более явственно как активная, ведущая политическая сила, причем являющаяся, видимо, организующим началом во многих поворотных моментах истории древних народов Средней Азии».
Так, источники сообщают, что в начале III в. до н. э. у границ Гиркании и Парфии появляется сильная группа дахских племен, переселившихся сюда откуда-то с северо-востока. А.М. Мандельштам полагает, что это движение было одним из проявлений общей реакции на греко-македонское завоевание Средней Азии. Б.И. Вайнберг, отождествляющая памятники чирикрабатской культуры с дахами, считает, что переселение их на юго-запад было вызвано изменениями гидрографического режима дельты Сырдарьи, поскольку со II в. до н. э. основной сток Сырдарьи в Арал проходил уже по системе более восточных и северных Пракувандарьинских русел. Именно в III в. до н. э. чирикрабатская культура заканчивает свое существование. Не исключено, что переселение дахов к границам Парфии произошло, как думает Б.И. Вайнберг, с согласия, а может быть, даже по приглашению Селевкидов, ибо дахи были союзниками еще Александра Македонского. Но это не помешало парнам — самой западной группе дахов — воспользоваться моментом, когда наместник Парфии Андрагор отделился от Селевкидов, напасть на него и захватить власть в Парфии. Возглавил это движение Аршак I. Последовавшее затем появление войск Селевка II, бегство Аршака к апасиакам, наконец, возвращение и победа его над Селевком II оказались этапами борьбы в деле создания независимого Парфянского государства. Ведущая роль в этой борьбе кочевых племен бесспорна. Аршак I, который вел свой род от дахов или парнов-дахов, считается основателем правящей парфянской династии. Дошедшие до нас версии о появлении и воцарении в Парфии Аршака I различны и противоречивы (Страбон, XI, 9, 2, 3; Юстин, XLI, 1, 4, 6; Арриан «История Парфии», фр. 1). Поэтому даже самые минимальные данные археологии, самая первоначальная локализация дахов очень важны для воссоздания древней истории Средней Азии.
Одно из самых главных достижений среднеазиатской археологии — конкретизация юечжийско-кушанской проблемы. Особенно важное значение для ее решения имели раскопки курганных могильников на территории северной Бактрии (Мандельштам А.М., 1966а; 1975а). Только в результате этих исследований (более 500 курганов) были получены массовые археологические материалы, которые бесспорно можно связать с кочевниками, положившими в середине II в. до н. э. конец существованию Греко-Бактрийского государства и ставшими затем создателями Кушанского государства.
Однако одной из главных проблем, связанных с историей образования этого государства, было сопоставление данных китайских и западных источников, перечисляющих племена кочевников, участвовавших в завоевании Греко-Бактрийского царства. Согласно достаточно убедительной археологической аргументации А.М. Мандельштама, юечжам китайских источников соответствуют асианы, пасианы и тохары античных авторов. Взаимоотношения между ними, предшествовавшие передвижению их на запад и разгрому Греко-Бактрии, нам неизвестны. Но несомненно, что все они входили в состав обширного воинственного племенного объединения, которое базировалось в восточной части степного пояса и ушло в Среднюю Азию только после нескольких поражений, которые нанесли ему хунну (Мандельштам А.М., 1979а, с. 140).
Анализ археологических материалов позволил уверенно связать с этими пришельцами все могильники северной Бактрии и большую часть исследованных в Согдиане. Но, судя по данным археологии и западных источников, в событиях конца II в. до н. э. принимала участие и какая-то часть местных кочевников, которые были вовлечены в объединения, двигавшиеся с Востока и устремившиеся затем на юг, в процветающие земледельческие оазисы.
Значительный свет на все эти вопросы проливают раскопки последних лет в северном Афганистане, на Тиллятепе, где были вскрыты уникальные неразграбленные царские погребения, датируемые рубежом нашей эры и оставленные представителями какой-то кочевнической династии (Сарианиди В.И., 1983). Глубокое исследование всего полученного там материала только начинается. Но уже сейчас можно говорить об интереснейших культурных традициях, которые связывают один из домов юечжийских правителей (не исключено, что именно они положили затем основание империи Великих Кушан) со всем кочевым миром Средней Азии и Сибири. Это выражается в некоторых элементах погребального обряда. Так, на краю одной из могильных ям Тиллятепе найдены череп и кости передних ног лошади. Обычай оставлять шкуру жертвенных животных (мясо их поедали во время похоронной тризны) в могиле или на ее краю был широко распространен у скотоводческих племен азиатских степей с эпохи бронзы и сохранялся до последних лет у ряда народов Сибири (Грязнов М.П., 1956а, с. 107, 108). Знаменательны и параллели в изображениях и стилистике изделий звериного стиля из Тиллятепе и Пазырыкских курганов Алтая (сцены терзания; вывернутые задние части фигур животных; повернутые назад головы; бирюзовые вставки).
Эти связи становятся особенно понятными, если согласиться с мнением С.И. Руденко (1960, с. 339, след.), отождествлявшего население Алтая второй половины I тысячелетия до н. э. с юечжами. Согласуется с этим и прекращение пазырыкской культуры в конце III — первой половине II в. до н. э., когда горноалтайские племена были разбиты хунну.
Не меньшее значение имеют находки в Тиллятепе и для решения вопроса о происхождении сарматского звериного стиля, появившегося в I в. н. э. в степях Нижнего Подонья практически в готовом виде. Особое значение комплексу Тиллятепе придает синкретизм найденных там произведений искусства, в которых воедино слились и древние бактрийские мотивы, и стилистические особенности ахеменидского искусства, и элементы греческой эллинской школы, и черты, свойственные искусству кочевников, ярко выразившиеся в изделиях, выполненных в зверином стиле. Удивительным образцом этого стиля являются ножны и рукоять кинжала из погребения 4. Идентичный и по форме, и по украшению рукояти и ножен, и по исполнению (может быть, чуть более грубому) кинжал обнаружен на нижнем Дону в богатой сарматской могиле I в. н. э. (раскопки Е.И. Беспалого, 1986 г.). Значит, стиль ювелирных изделий Тиллятепе отвечал вкусам именно кочевой знати.
Совершенно необходимы археологические исследования для воссоздания древней истории сибирских народов, ибо в большинстве случаев эти материалы остаются единственным источником. Археология Сибири богата такими блистательными открытиями, как большие Пазырыкские курганы и курган Аржан, значение которых трудно переоценить.
Раскопки Пазырыкских, Башадарских, Шибинских, Туэктинских, Юстыдских и других курганов с захоронениями, совершенными в слое вечной мерзлоты, дали совершенно исключительный материал, который с небывалой в археологической практике полнотой осветил все стороны жизни кочевников скифского времени. Находки из этих курганов составили удивительное собрание изделий