— А хоть бы и на себе, — спокойно ответила Наталья Ивановна, что-то отмечая в бумажке. — Мог бы на зерновозках подбросить, попутные машины использовать. Не болеешь ты душой за воду, вот что!
Сергей не слышал, что ответил Иван Данилович: грохот комбайна заглушил все на свете.
Светлана стояла у штурвала, а Вольтановский следил за выгрузкой бункера в зерновозки. Жестом руки он велел Сергею подняться на мостик. Растопырив руки и осторожно оглядываясь, Сергей кое-как вскарабкался наверх. Ох, и трясло же!
— Отец где? — крикнул в самое ухо Вольтановский и, узнав, что спит, недовольно крякнул. — Пойди разбуди его, скажи, что я тут до утра проканителюсь, пусть на первую ездку меня не планирует.
— А вы тут останетесь?
— Не бросать же! Видишь, как дело пошло.
Держась за сырые поручни, Сергей осторожно прошел к штурвалу. Трактор и комбайн, трясясь и покачиваясь, валили в глубину мрака, лишь, с самого края скупо освещенного лампами. Стоять на мостике было замечательно. Дрожь неясного восторга заставила Сергея поежиться. Ах, как тут было интересно, жутко и удивительно!
Проходили небольшой склон. Светлана тревожно спросила Вольтановского:
— Петя, убавить ход, как думаешь?
Вольтановский, нахмурясь, поглядел вперед.
— Не надо. Я еще скорость ножа, пожалуй, увеличу — хлеб сыроват.
Комбайн, занося вверх левый бок, покачнулся, как на волне.
Никогда еще не испытывал Сергей такого головокружительного волнения. Ухватившись обеими руками за поручни и для устойчивости немного расставив ноги, он вдыхал дым трактора, как самый праздничный запах. Бот так бы и стоять сутками и, не отрываясь, по-хозяйски оглядывать степь.
«Попрошу Вольтановского взять до утра в связные», — мелькнуло у него.
— Дядя Петечка, — сказал он как можно ласковее, — ну, пожалуйста, ну, возьмите меня до утра связным!
— А чего связывать? — словно не поняв его, спросил Вольтановский. — Нечего тут болтаться. Беги к отцу.
— Может, чаю принести, а? У нас целый чайник сейчас закипит, — вспомнил Сергей.
На одно мгновение лицо Вольтановского подобрело.
— Чаю? — переспросил он, соглашаясь, но потом быстро взглянул на Светлану и, вспомнив или сообразив что-то, отмахнулся: — Беги скорей, какой там еще чай! Беги!
Сергей заморгал и, посапывая носом, спрыгнул с комбайна и побежал. Он бежал, не разбирая пути: ему думалось, что он обязательно выскочит на огонь костра, куда б ни бежал; и в самом деле, какой-то свет скоро оказался на его пути. Но странно, это был совсем не костер. Человек десять женщин, одетых просто, но явно по-городскому, сидя и лежа вокруг грузовика с зажженными фарами, готовились ужинать. Они вынимали из рюкзаков и плетенок вяленую воблу, огурцы, яйца, помидоры и все это вкусно раскладывали на газетах. Они, должно быть, недавно приехали и наперебой обменивались впечатлениями.
— Мальчик, ты не из молодежной бригады?
— А что? — растерянно сказал Сергей.
— А то, что вы с газетами нас не забудьте, вот что. Скажи — на втором полевом стане городские, пусть там выделят чего почитать.
— Ладно, — сказал Сергей и побежал дальше.
Удивительное дело: куда бы он теперь ни взглянул, всюду мерцали огни. Как он не замечал их раньше!
— А-а-лик! — прокричал он, прислушиваясь, но голос его был слаб для степи. — Папа! — крикнул он еще раз.
В темноте, почти рядом, кто-то удивленно рассмеялся.
— Папу какого-то разыскивает, — произнес женский голос. — Это не тебя, Костя?
— Моим по степям рано еще гарцувать, — степенно ответил тот. — Кого шукаешь, хлопчик?
Сергей, не отвечая, побежал на ближайший огонь. Это оказался костер пастухов. Он повернул вправо. Где-то тут стояли бачки с горючим, и возле них дежурил противный, придирчивый Женька, а за бачками должны были стоять вагончики на колесах, но ничего этого он не мог найти. В одном месте при свете «летучей мыши» шоферы латали камеры, в другом при свете электрического фонаря Наталья Ивановна беседовала с лобогрейщиками. Семенов, опершись на велосипед, слушал ее. Первым желанием Сергея было броситься к комсоргу и рассказать о своей беде, но он удержался.
«Да это же где-то здесь, рядом, совсем-совсем рядом», — терзался Сережа и снова наугад несся в темноту, потеряв последнюю надежду разыскать отца в этой удивительной ночной толчее.
Он, вероятно, бежал больше получаса. Волосы его стали мокрыми, он то и дело захлебывался воздухом, и от волнения или от сырости у него нещадно заныли зубы.
И вдруг, с полного бега, едва не наскочив на спящего, он остановился. При свете «летучей мыши» — костер погас — Алеша читал книгу.
— Уф-ф! Я прямо заблудился тут у вас, — забыв свой недавний страх, обрадованно сказал Сергей.
— За тобой Крутиков Вася и Курочкин побежали, — не отрываясь от книги, сообщил Алеша. — С комбайна уже два раза нас вызывали.
— А отец спит?
— Отец твой к комбайну пошел.
Мокрый, с взъерошенными волосами и горячим от пота лицом, Сергей опустился на землю. Как много знал он в городе и как мало его знания оказались полезны в этой степи! Он умел обращаться с радиоприемником, играл в шахматы (правда, плохо), мог набрать номер по телефону-автомату, различал теплоходы по контурам и знал все виды рыб, какие появлялись на базаре. Да что там — знал! Даже закрыв глаза, на ощупь он мог различить султанку от ставридки или кефаль от паламиды. Ему стоило только одним глазом взглянуть на любую машину, как он уже знал, что за марка. Но здешние знали гораздо больше, чем он.
Зубы уже не ныли, а как бы распухали, горели. Сергей готов был попросить Алешу, чтобы разыскали отца, но тот появился сам.
— Где пропадал? — строго начал он, но, сразу заметив, что с Сергеем неладно, остановился. — Что, сынок, с тобой?
— Зубы, папа, — только и мог ответить Сергей.
Отец взял его за руку и, не сказав ни слова, повел к селу.
7
— Что мне с тобой делать? На, положи подушку на голову, согрейся, — недовольно говорил отец, не зная, чем помочь сыну, и злясь на свое неуменье, когда они пришли к тете Саше и улеглись под деревьями. — Вера, ты спишь?
— Отстань, пожалуйста, — сквозь сон ответила Зотова.
Сергей вставал и ложился, но боль не давала ему покоя, гнала прочь сон и то и дело заставляла охать и вскрикивать. Ночь уже посветлела, и было недалеко до зари.
Вдруг скрипнула дверь мазанки, и тетя Саша, в коротком сарафанчике, делающем ее похожей на долговязую девочку, поправляя распустившиеся на затылке волосы, вышла во дворик.
— Что тут такое? — негромко спросила она. — Ты что, Сережа?
Он стоял, прижав к щекам руки и всхлипывая как можно сдержаннее. Она сразу поняла, в чем дело. Каким-то удивительно плавным и легким движением она взяла его на руки и, никому ничего не сказав, понесла к себе в комнату. Сергей до того удивился случившемуся, что замолчал.
Тетя Саша положила его на кровать и, легонько пошлепывая по спине, зашептала сонным материнским голосом:
— Зори-зарницы, вы себе сестрицы, соберитесь до купочки, отгоните от Сереженьки ночницы, бредни, хожены, брожены, подуманы, погаданы, ветряны, водяны… тут им не быть, тут им не стоять… из дому дымом, с поля ветром…
— А где же им стоять? — таким же доверительным шепотом спросил Сергей. — Тетя Саша, ну, а они как, зарницы эти?
Но тетя Саша уже спала. Он прижался к ее щеке. От нее пахло медом и солнцем.
И был этот запах так радостен, так уютен, так нужен Сергею, что он вдохнул его в себя, как необыкновенно счастливое сновидение, и тотчас же уснул, забыв о боли.
Проснулся он, чувствуя себя здоровым и, как часто бывает, в состоянии беспричинной и только ожидающей случая прорваться наружу веселости. Он долго не раскрывал глаз, сладостно поджидая минуты, когда смех вырвется из него, как пробка из квасной бутылки. А внутри уже все ходило ходуном. И первое, что издали доносилось до него, был тот же милый, точно улыбающийся голос.
— На-ка, Оля, погрызи хвостик, — говорила тетя Саша дочке, которая, как еще вчера узнал Сергей, работала с матерью на правах младшего подручного.
Скрип кровати и шумное потягивание Оли подсказали Сергею, что девочка, как и он, ждет того лучика солнца, который, защекотав за ухом, вдруг ни с того ни с сего рассмешит до упаду, и тогда уже только и начнется утро.
Сергей не удержался и, как можно медленнее, раскрыл глаза. Когда их раскрываешь сразу, без всяких предосторожностей, окружающие почему-то сразу догадываются, что ты проснулся.
Тетя Саша протягивала дочке селедочный хвостик, а та, потягиваясь с еще закрытыми глазами, шаловливо хватала рукой воздух, стараясь нечаянно коснуться матери.
— Смотри-ка, и Сережа уже проснулся, а ты, дурешка, глаз никак не раскроешь, — с нарочитым упреком произнесла тетя Саша и, сняв со спинки стула розовое платьице, протянула его дочке. Но та, кутаясь с головой в легкое одеяльце, уже беззвучно хохотала.
Сергей вскочил, натянул на себя еще теплые после утюга штанишки, заботливо выстиранные и подштопанные все той же тетей Сашей, и выбежал в сад.
— Ты сегодня, сынок, поосторожнее с моими пчелками, — сказала тетя Саша, выходя вслед за ним. — Покусали они вашего этого… как его… Вольтановского, что ли. Шут его понес к ульям, немытого да потного!
Она засмеялась, видимо вспомнив, как была потешна эта картина, и ослепительно белые зубы ее сверкнули. Высокая, стройная, с темными волосами, закрученными клубочком на затылке, тетя Саша была очень уютна. Лицо ее, все время красиво улыбающееся то краем губ, то щекой, то глазами, то морщинкой на переносице, было тоже очень простое и, как определил Сергей, совершенно понятное. На нем сразу запечатлевалось то, что она думала про себя.
Сергей умылся под умывальником. На деревянном столике уже стоял завтрак — творог с медом и теплые пшеничные лепешки.
— Ешь, сынок, это я из аванса спекла, — со значением сказала тетя Саша, точно лепешки из муки нового урожая должны быть особенно вкусными.