– Чего глядишь так, а? Это, парень, старость и болячки! Будь они не ладны, – он выплюнул осточертевшую кору. Облокотился на ребро тюбинга и прикрыл глаза. – Знаешь, у отца похоже начиналось. Сначала болела нога. Ну, мало ли в пятьдесят восемь лет чего может болеть, верно же? Да и он упрямый очень был, ни врачей ни лекарств не жаловал. Было у него там чего-то в молодости, конфликт какой-то с медициной, от того и настороженность к белым халатам. – Басмач стал растирать колено через штанину.
Назар молча уселся рядом.
– И вот знаешь, болел он значит, месяца три с тростью ходил по дому, а потом и ходить перестал – слег. Ну, я-то пацан тогда был, в башке ветер, но заметил, что мать как-то стремительно стареть начала, пока за отцом ухаживала. Доктора все же бывали у нас, сначала обычные вроде участкового. Потом дядя привел знакомого хирурга.
Хирург тот мужик неприятный, резкий как понос, так и хотелось ему промеж глаз дубиной засадить… Человек он может и дерьмо был, но врач как говорится – от Бога. В общем, я узнал, что у отца рак, сильно позже. Мать до последнего скрывала от меня, пока приступы у него не пошли. И метастазы… Знаешь, что такое метастазы, парень? Да лучше тебе и не знать. – Басмач, морщась, согнул ногу в колене.
– К чему ты это рассказывать начал? Заболело в ноге, бывает. Оступился, может, или простыл. Вон, сколько в холодной воде плавали.
– Да я не к тому, так погано подыхать в своей постели и не собирался, вернее не надеялся, – он хрипло засмеялся. – Просто глядел ты сейчас на меня такими же глазами, как я тогда на отца. Как такое возможно, уму непостижимо: отец и болеет! Отец для подрастающего пацана это идол, и кумир для подражания, стальная скала, колосс! М-да. Все мы когда-нибудь сдохнем, не принимай близко к сердцу, парень. Ладно, хорош сопли растирать. Помоги подняться. Действует кора вроде, легчает в ноге.
Назар присел, подставил плечо и вместе с Басмачом поднялся.
– Вот, так-то лучше, – ухмыльнулся он. – Давай еще коры, по ходу жевать буду. А с ногой похоже сраный радикулит или нечто вроде. Мелочь, а вояка из меня сейчас как из пуделя питбуль. Совет: береги здоровье, парень, в старости пригодится. Если доживешь.
Первые метров триста Басмач еще хромал, но затем хромота сошла, и он двигался уже легче и быстрее.
Тоннель был бесконечным, сколько бы они не шли, он все не заканчивался.
– Когда уже мы придем?! – нарушил молчание Назар. – Надоело уже. Я родился и вырос в тоннелях. Радовался, когда ушел из подземелья Академгородка, теперь снова под землей и тоже – поначалу – радовался: насмотрелся на все, что происходит на поверхности, и опять вниз, в тишину и безопасность захотел. Вот только нет этой безопасности здесь, нету!
– Вот тебя прорвало-то. Открою страшную тайну, парень: безопасности, которой тебе хочется, нет нигде. Всегда и везде будет подстерегать очередная бяка, которая пожелает тебя схарчить, тебе подложить свинью в неподходящий момент или еще что-то в этом роде. Жизнь это называется, от всего не спрячешься. Но, признаюсь, хочется. – Басмач примирительно хлопнул нахохлившегося Назара по плечу и пошел дальше. – Привыкнешь со временем.
Впереди тем временем показалось нечто вроде станции.
– Вон, туда дойдем и отдохнем. Жратвы нет, но необходимо отдохнуть, выспаться. Наверху, наверное… да хрен его знает день или ночь. Я бы однозначно поспал. И тебе советую.
Они дотащились до крохотной – метра три в длину – станции. Сразу с бетонного крыльца в стене была вделана дверь, стальная, добротная. Навесной замок Басмач отстрелил из ружья, зарядив патрон с пулей. А за дверью оказалась просторная комната, заставленная непонятными агрегатами, увитая широченными трубами и толстыми кабелями. Длинный, серого цвета короб занимал два метра одной из стен, мигал огоньками и время от времени трещал. Басмач прошелся, осмотрел агрегаты:
– Это вентиляционная комната, или камера… В общем, здесь стоят специальные моторы, которые нагнетают воздух под землю. Помнишь, когда я только спустился, свет потух и гул был? Вот, похоже, здесь его центр, так сказать, или один из них. Короче, задраиваем двери и отдыхаем. Комната глухая и вход вроде бы один. – Он сбросил рюкзак на пол и улегся на него, используя заместо подушки. – Тикакла только эта мешает… – проворчал Басмач, указывая на шкаф с огоньками у стены.
Назару же шум агрегата не мешал, он к такому привык: в подземельях бункера порой бывало шумнее. Особенно возле цехов и испытательных лабораторий. Там вечно что-то хлопало, свистело и жужжало. Он еще раз облазил все помещение, нашел целую кучу мягких ребристых шлангов. Соорудив из них подобие лежанки, Назар улегся отдыхать.
В голове роилась целая туча мыслей и не давала заснуть. Назар поймал себя на том, что с тех пор, как они спустились сюда, про Майку и Беса он не вспоминал. Нет, о цели своего путешествия – спасти сестру, единственного родного человека – он не позабыл, но сам процесс спасения как-то затягивался.
Назар перевернулся с боку на спину, уставившись взглядом в высокий потолок в ржавых потеках. Единственная уцелевшая лампочка-груша, свисавшая с потолка на длинном проводе, светила тускло, но достаточно, чтобы слепить глаза в вечных сумерках подземелья. Прямоугольные трубы просто огромных размеров – Назар бы в них точно пролез – тянулись поверху, исчезая в стенах. В трубах свистел ветер.
Какая-то важная догадка забрезжила, обретая в голове вполне ясную мысль. Свет, просто выжигавший глаза даже через прикрытые веки, не давал сосредоточиться, потому он повернулся на правый бок.
– Басмач, Басмач, спишь?
– Нет, блин, наперегонки бегаю. Чего там? – полусонным голосом пробурчал тот.
– Я вот что подумал. Те люди на станции, ну, где казарма, кого-то съели, а кто-то ушел, прокопав ход в завале, помнишь?
– Предположим, – голос бородача потерял прежнюю сонливость.
– Почему они копали проход в обвале, и не пошли той же дорогой, что идем мы? – Назар сел на своей кровати из гофрированных шлангов.
– Э-э-э… и правда. Я как-то не подумал, соображаешь, парень. – Басмач тоже сел, подложив рюкзак под зад.
– Получается, что в той стороне нет выхода, – предположил Назар.
– Ну, не обязательно так-то. Может они его не нашли…
– Сам подумай. Они оказались под завалом, выхода нет. Что в таком случае люди делать станут, выхода искать, верно? А замок на двери этой комнаты с агрегатами целый.
– Эм, не обязательно, что все было именно так, пацан. Просто, когда я сказал, что станция – это казарма, мы вместе, дружно подумали на суровых и вооруженных людей в форме – вроде тех, что высохшие в поезде сидели. Но вот были те, что остались на станции, именно военными, то вопрос. Возможно, что все эвакуировались с объекта, вояк там не осталось или почти не осталось – съехали все кроме охранения, – а кости принадлежат тем, кто попал сюда случайно. Рабочие какие, ученые задохлики, женщины и дети. Мало ли.
– Басмач, а воздух, что идет по этим коробам под потолком, ведь берется с поверхности?
Басмач поскреб лысину:
– Верно, парень: затягивается вентилятором, – скорей всего фильтруется – подается сюда. Да ты старика просто обскакал по всем пунктам, мудреешь прямо на глазах!
– И крыс тут нет, – продолжил изрекать откровения Назар. Басмач хотел ему что-то возразить, но не успел. Короб с огоньками засветился еще сильнее, пронзительно протрещал и вся комната наполнилась грохотом. Сыпля искрами из двигателей, закрутились лопасти приточных вентиляторов, нагнетая воздух с поверхности в тоннель. Басмач и Назар сидели, зажав уши руками, но сильно это не помогало, оставалось просто ждать, пока цикл продувки тоннелей не закончится.
По ощущениям Басмача, вентиляторы ревели с полчаса, и лишь затем заткнулись.
– …Вот потому и крыс нет, – пробурчал Басмач, отнимая ладони от ушей. – Шумно здесь, а крысы такого не любят. Все, долой вопросы, спим. Следующая продувка не скоро, выспимся.
Эдакая «шумотерапия» подействовала на Назара положительно, выветрила все мысли. Он вдруг ощутил себя жутко уставшим, и, свернувшись на своей лежанке, тут же уснул. Басмач же, напротив, еще долго вертелся, бухтя ругательства в адрес строителей вентиляции.
Утро под землей странная штука: вроде спал, а вроде бы и нет. Ничего не изменилось, лампочка под потолком, как светила, так и светит. Басмач чувствовал себя побитой собакой. Назар вроде храбрился, но в том-то и дело что «вроде». Отсутствие еды, и в особенности воды, давало о себе знать усталостью, и апатией. И это помимо начавшего терзать нутро голода и жажды.
Когда они шли тоннелем, им навстречу кинулось с десяток непонятных тварей. Белесые, почти без шерсти, с длинными вислыми ушами на слепой морде и огромными – с указательный палец – желтыми резцами. Передвигались те хаотично, дергаными прыжками. Басмач первым разрядил один, а затем второй ствол в скачущих зверьков.
Треть прыгунов смело картечью, остальных – пока Басмач перезаряжал ружье – буквально скосил Назар из ППШ. Ему теперь нравилось огнестрельное оружие, и в особенности этот автомат, несмотря на свой вес и сложность перезаряжания дискового магазина.
– Тушканчики это, – опознал зверьков Басмач, рассматривая безглазых уродцев на шпалах, помесь зайца и земляной крысы-слепыша. С первыми их роднила манера скакать, и длинные задние лапы с крючковатыми, как у филина, когтями.
Со слепышом их связывало полное отсутствие глаз. В провалах глазниц натянута тонкая розовая кожица с растущими длинными темными шерстинами – вибриссами. А еще зубы, четыре плоских и длинных резца, торчащие из разверстой пасти.
По прикидкам Басмача, с места нападения тушканов они успели пройти километров пять-шесть, прежде чем уперлись в массивную стальную гермодверь темно-серого цвета с выведенной белой краской через трафарет цифрой «9» метрового размера. Ни замка, ни калитки, ни двери в стене. Открывается, по-видимому, изнутри. Не пройти, в общем.
– Ты был прав, парень. Снимаю шляпу, выхода нет. Потому завал откапывали. Какие будут предложения?