– Вы чего тут? – шепнул Мишка, залезая за кафедру.
Здесь было тесно и пахло лаком и свечным дымком, который натягивало в щель под стенкой кафедры. Димка с Егором уже сняли стихари и поставили их рядом – они действительно не потеряли форму и стояли колом.
– Хотим на речку пойти, ждем, когда закончится. – Димка указал большим пальцем себе за спину.
– Лучше не ждать, – пробасил Егор. – А то он не в духе, как бы чего… – Он имел в виду отца. – А ты что такой смурной, будто тебя побили?
Мишка пожал плечами. Он отчего-то чувствовал себя сегодня ужасно одиноким. Так обычно бывало с ним, когда отец уезжал на соревнования.
– Надоели эти горожане, – высказал общее мнение Мишка. – Небось на Дон поедут после венчания. Шашлыки жарить будут. Замусорят опять весь берег бумажками и пустыми бутылками.
Егор поморщился. В прошлом году он распорол пятку осколком от такой бутылки.
– У них на машине кукла привязана, – невпопад сказал Егор. – Давайте оторвем.
– Нам самим папка уши оторвет, – резонно заметил Димка.
– Мы не здесь, а когда они на речку поедут, – хитро подмигнул Димка.
– Просто так неинтересно, надо вместо куклы что-нибудь привязать, – предложил Мишка.
– Матрешку! – басом загоготал Егор.
– Не, Матрешку жалко, – помотал головой Димка.
– Вот вы где! – раздался голос словно из-под церковного купола, оттуда же протянулись две ловкие руки и, схватив Димку и Егора за уши, потянули кверху и вывели из-за кафедры.
Мишка выбежал следом. Отец Максим уже окончил обряд и дал волю негодованию.
– Сколько вас учить, когда и что подавать во время венчания?! Деревянный столб и тот бы запомнил. У людей это событие раз в жизни бывает, а вы испортили его своими бестолковыми действиями и сонными физиономиями. Что ты искал в волосах? – Он тряхнул Егора за ухо.
– Ай! – вскрикнул тот и без капли раскаяния в голосе добавил: – Мне воск на голову налился, горячий. Думаешь, приятно?
Отец Максим от такого наглого тона отпустил сыновей, чтобы всплеснуть руками, а может, чтобы вложить им ума как следует. Но его секундного замешательства было достаточно, чтобы мальчишки сбежали, только эхо повисло под куполом от их шлепанцев, простучавших по каменному полу.
Отец Максим посмотрел на Мишку, застывшего от неожиданности.
– Я тут ни при чем, – на всякий случай предупредил Потапыч и улепетнул следом.
На берег мальчишки прибежали, тяжело дыша, когда там уже вовсю дымил костер. Из открытых дверей одной из машин гремела музыка, гости плескались в реке у берега. Несколько мужчин в плавках нанизывали мясо на шампуры, раскладывая все это на небольшом складном столике с пластиковой белой столешницей.
Невеста затерялась среди купающихся. Во всяком случае, без белого платья нельзя было с точностью определить, которая из шумных девиц новоиспеченная жена, да мальчишки и не задавались такой целью. Они приволокли с собой Ивана Ивановича, то самое чучело из сада трудовика.
– Халат ему поправь – ноги торчат! – хихикнул Егор. Он имел в виду две деревянные планки внизу, испачканные землей.
– Надо его вместо жениха, – поддержал Димка, давившийся от смеха. – Наш-то куда привлекательнее. Один синий халат чего стоит!
Мишка, наоборот, оставался сосредоточенным, прикидывая, как подобраться к машине с куклой на бампере незамеченным, да еще и с Иваном Ивановичем под мышкой. По всему выходило, что сейчас самый подходящий момент для рывка.
Именно в машине с куклой грохотал магнитофон, но она стояла передом к прибрежным кустам, и к ней можно было подкрасться незаметно.
– Димка, пошли! Егор, а ты гляди в оба глаза.
– Нет уж, пусть Димка глядит. Я с тобой хочу.
– Ладно, – раздраженно согласился Мишка, опасаясь, что, пока Егор препирается, ситуация изменится и план с треском провалится.
Они успели отвязать куклу и кое-как приторочить Ивана Ивановича, но тут их настиг жених.
– Вы что здесь делаете, а?
Мишка узнал розовое, щекастое, гладко выбритое лицо и черную челку наискосок, пересекавшую высокий лоб. Потапыч успел отбежать, а вот неуклюжий Егор попался.
– Пустите! – басом велел Егор, пытаясь высвободить руку, в которую вцепился жених.
– Размечтался! Что вы тут? Воровали? – Жених обошел машину вокруг и обнаружил Ивана Ивановича. – Это еще что?! Ах ты, паршивец!
Жених, не обращая внимания на Мишку и выбежавшего из кустов Димку, подошел к открытой дверце машины. Там на заднем сиденье лежали его вещи.
Мишка с замиранием сердца решил, что он сейчас позвонит в полицию. Но жених выдернул ремень из брюк. Тот змеей взвился в его руке, выскочив из брючных петель.
– Не надо! – Мишка подбежал ближе. – Дяденька, не надо его бить. Он маленький!
– Маленький, да удаленький. – Жених попытался сложить ремень вдвое, но одной рукой это сделать не удавалось. – Проучу, мерзавца, чтобы неповадно было!
На шум сбежались гости, мокрые, веселые, разгоряченные шампанским. Они начали смеяться, увидев Ивана Ивановича.
– Брось, Лёнь! – сказал один из парней. – Пошутили пацаны! У тебя у самого скоро такие же сорванцы будут. Это ведь сыновья священника. Не сто́ит.
Лёня неохотно отпустил Егора, но напоследок влепил ему меткий и сочный пинок босой ногой.
Егор упал и, зарывшись в песок почти по локоть, заревел от унижения. Мишка и Димка подхватили его под руки и оттащили в сторону, а оттуда метнули несколько горстей песка. Он, конечно, не долетел даже до колес машины. Но Лёня сделал пару шагов в их сторону.
– Покидайтесь, покидайтесь! Я сейчас не поленюсь и съезжу к вашему отцу.
– Весь берег загадили! – неуверенно выкрикнул Егор, вытирая слезы.
Мишка с Димкой его не поддержали. Они отступали, потеряв в бою не только Ивана Ивановича, но и Мишкину сандалию.
…Домой Потапыч пришел в одной сандалии, мрачный, готовый расплакаться от тягостного настроения. Придуманная им шутка обернулась неприятностью для Димки и Егора, да и сандалию было жалко: на его глазах Лёня зашвырнул ее в речку.
– Где вторая сандалия? – спросила тетка, высунувшись с веранды. – Почему ты такой грязный?
– Я бежал и потерял, а когда вернулся, там уже не было.
– Содержательное объяснение, – кивнула тетка. – Погоди-ка, ты по солнцу бегал?
Тетя Вера выскочила к нему. Потрогала Мишкин лоб и отправила его в душ – отмываться и остывать. До вечера она уже его со двора не выпустила.
– Сиди дома! – одернула тетя Вера Потапыча, когда он было сунулся к калитке. – У меня не обувной магазин. Летней обуви осталась одна пара. На большее не рассчитывай.
– Мы ботинки купили, – напомнил Мишка, возвращаясь от калитки и усаживаясь на скамью.
– Вот и будешь ходить в теплых ботинках в сорок градусов жары! – захихикала Ленка. – Весь хутор соберется на тебя поглазеть.
Тетя и глазом не успела моргнуть, как Потапыч метнулся к сестре, и они покатились по клумбе с циниями и петуниями. Из клубка их сплетенных тел вылетали то Мишкины тонкие смуглые руки, то веснушчатые руки Ленки, то ее косички.
– Прекратите немедленно! – закричала тетя Вера.
Но драка только набирала обороты. Видя бессмысленность своих воззваний, тетка вылила на драчунов таз с водой. Они, тяжело дыша, откатились друг от друга и сидели на земле. У Мишки вода стекала по волосам и капала с кончика носа. Футболка на спине криво разорвалась. Ленка придерживала оторванные от платья оборки и так злилась, что даже не плакала.
В это время с конезавода пришел дядя Гриша. Взглянул на них и заключил решительно:
– Выпороть обоих!
Но тетя Вера отправила их сперва мыться, приводить себя в порядок, а потом расставила по углам на веранде.
Юрка, который ужинал в этот момент, вдруг оторвался от книги и серьезно заметил, глядя на брата и сестру:
– Как скульптуры в рыцарском зале! Симметрично. – И снова уткнулся в книгу, лежащую у него на коленях.
Потапыч стоял и думал, как несправедливо устроена жизнь, и мысль от его собственных бед плавно перетекла к белорождённому. Счастье и несчастье этого коня заключалось в том, что родился он не таким, как все. И к сожалению, ему не придется жить там, где его любят не за красоту, а просто за то, что он есть. Его продадут чужим, равнодушным людям…
Именно «чужим и равнодушным», для которых важно показать другим, что они не как все, потому как покупают крутых лошадей, машины, дома, яхты. Они им, как правило, только и нужны, чтобы продемонстрировать свое отличие от других. А разве оно так важно, это отличие? Ведь дело вовсе не в вещах, которыми человек владеет.
«Отец отличается от других, – думал Потапыч. – Но чем? А тем, что делает дело, которое любит, никому ничего не навязывает, живет скромно. Он не остался в цирке, хотя, как рассказывал дядя Гриша, именно на их аттракцион с лошадьми народу набивалось полные трибуны, что в России, что за границей. Но он не искал славы. Сидит на хуторе, молится в церкви, постится и выращивает лошадей. Уезжает, правда, иногда на соревнования, но просто так его никаким калачом не выманишь из дома. И несмотря на это, его знают все, к нему, на хутор Ловчий, едут по тряской степной дороге корреспонденты, такие же конезаводчики, делиться опытом, из администрации области, из Москвы. Даже из Франции и Италии приезжали. И дядя Гриша – тихий, незаметный… А отец говорит, что он выдающийся берейтор. Подготовленные им лошади получают первые призы на международных соревнованиях. Тетя Вера тоже в своем роде известный человек. Все соседки то и дело заходят к ней за рецептами солений, теста, супов, и все равно ни у кого так вкусно не выходит. Она то и дело собирает Юркины и мои вещи, из которых мы выросли, перестирывает, отглаживает и отдает другим детям, в том числе и Димке с Егором».
Изо всех своих размышлений Мишка сделал неожиданный вывод и стал ждать с нетерпением прихода отца, чтобы поделиться с ним. Долго оглядывался и топтался в углу. Наконец он услышал знакомые шаги и удивленный голос: