Потапыч тоже встал у калитки, остерегаясь заходить в дом, но совсем по другой причине. Он чувствовал, что отец не одобрит его организационные способности.
– Михаил, иди немедленно сюда! – гневно позвал отец из дома и спросил, когда он робко возник на пороге: – Что это за демонстрацию ты привел? Я же просил только у Константиныча узнать. Садовая ты голова!
– Где же наш дедушка? – Мишка громко расплакался и, размазывая слезы по щекам, возопил: – Они его убили и, наверное, в огороде закопали!
– Всё, телевизор совсем смотреть не будешь! Там уголовщина сплошная! Набрался бог знает чего!
Однако Мишка заметил, как отец бросил мимолетный взгляд в то окно, из которого хорошо просматривался огород. Свежевскопанной земли он не увидел. Рассердился на себя и на сына.
– Сбегай лучше посмотри, где его лодка? Небось на рыбалку дед укатил.
Лодки в самом деле на привычном месте не оказалось, из чего Мишка сделал вывод, что убийцы еще и лодку угнали. Потапыч поведал о своих умозаключениях хуторянам, все еще толпившимся у калитки и заглядывающим через забор.
– Нету лодки. Пап, надо срочно полицию вызывать.
– Зачем еще? На рыбалку он уехал.
– А если нет? Вдруг его лодку преступники похитили?
– Да ну тебя! – уже не столь уверенно отмахнулся отец. – Глупости все это. Поедем сейчас домой. А завтра утром я вернусь и, уверен, застану деда.
– Давай полицию вызовем. Надо собаку по следу пустить.
Мишка снова начал плакать, напуганный собственным воображением, и в конце концов уломал отца позвонить в полицию. Через три с лишним часа полиция со скучными лицами возникла во дворе дома. Как Мишка ни выглядывал из окна, собаки с ними он не увидел и расcтроился.
– Сколько лет вашему деду? – щурясь от солнца, лениво спросил лейтенант. – Может, он к женщине уехал?
Отец взглянул мельком на Мишку.
– Товарищ лейтенант, можно вас на минутку?
Петр Михайлович за локоток отвел полицейского в сторону и что-то негромко, но энергично ему высказал, после чего лейтенант побагровел и изобразил на лице сосредоточенность и внимание.
Мишка скрыл улыбку. Он знал, что отец умеет сказать очень резко. Люди его слушают, а многие даже побаиваются.
Лейтенант внимательно осмотрел крыльцо с пятном крови.
– Тут вроде чешуя, – неуверенно заметил он. – Может, рыбу потрошил?
– Шашкой? – уточнил Петр Михайлович. – Шашка ведь вместе с дедом пропала.
– Может, он ее переложил в другое место? Мало ли…
– Сколько себя помню, шашка на одном месте всегда висела. Нет-нет. Что-то случилось…
Потапыч испуганно взглянул на отца, услышав несвойственное волнение в его голосе.
– Пишите заявление, будем искать.
Раздался шум во дворе. Вскрики, смех и… возмущенный голос деда Мирона, невнятные ответы хуторян.
– Что за митинг? Кого убили?.. Не дождетесь! Я еще вас всех переживу… Петька панику поднял?.. Какая кровь?
Мишка увидел в окне голову деда и спрятался за отца. После его возмущенных криков и отъезда полиции дед слегка успокоился и сознался, что шашкой он отрезал головы рыбе на крыльце. А перед этим немного выпил домашнего винца и теперь не мог вспомнить, куда задевал шашку.
Мирон Петрович стал разогревать борщ, а Мишку отправили обследовать двор в поисках шашки. И он быстро отыскал пропажу в кустах около крыльца. Когда вернулся, борщ уже дымился в тарелках, сдобренный сметаной и зеленым луком. Дед Мирон сидел за столом с виноватым выражением лица. Отец выглядел сердитым.
– Да забирай ты ее к лешему, если хочешь! – сказал дед.
– Уж заберу, – ответил Петр Михайлович. – У нас сохраннее будет и для тебя безопаснее. Еще бы зарезался!
– Не делай из меня дурака. – Дед Мирон вскочил, но, глянув на Мишку, сел обратно. – Чего вообще приехали? Весь хутор переполошили. Полицию вызвали… Теперь мне прохода не дадут, на смех поднимут. Уж на рыбалку уехать нельзя…
– Надо всего-навсего отвечать на телефонные звонки, – негромко, но раздраженно заметил отец. – Мы тебе хотели показать одну вещь. Мишка, при неси.
Дед с любопытством осмотрел нож.
– Такие ножи, насколько я знаю, принадлежали иноверческим казачьим полкам.
– Что это за «иноверческие»?
– Значит, иной, другой веры, не православной. Мусульмане, насколько я знаю, точно среди казаков имелись. Вот они такие ножи и носили. Еще ножны должны быть.
– Только нож нашел. – Мишка обрадовался, что его находка ценная, хоть и без ножен.
– Ни к чему ему давать оружие, отбери, Петр, – велел дед, сердитый на Мишку за то, что тот собрал толпу около дома и ославил его перед хуторянами.
Отец свалил вину на Потапыча за вызов полиции и напрасную суету, отлично зная, что внука дед Мирон любит и не станет долго сердиться.
Мишка обиженно оттопырил нижнюю губу, но отец ему подмигнул: мол, останется нож при тебе, не волнуйся.
– Пап, поехали домой, – попросил Мишка демонстративно. – Если дедушке в следующий раз понадобится помощь, пусть его другие спасают.
Потапыч быстро выбежал из-за стола, потому что дед потянулся к полотенцу, чтобы огреть им внука за дерзкие слова.
– Я в машине подожду! – крикнул от двери Мишка.
Он заглянул в дедов колодец от нечего делать, потом в сарай, где на него свалилась прислоненная к стене лопата, больно ударив черенком по плечу, и наконец влез в машину на водительское сиденье.
Приклеенная к приборной доске, поблескивала лакированная круглая маленькая икона святого Минаса, которую отец привез с соревнований, проходивших на Кипре. Другую икону с изображением этого же святого он поставил около своей кровати. Там святой Минас был изображен на коне, в военной форме тех древних лет, с оружием.
На Кипре почитали Минаса, и Мишкиному отцу он пришелся по душе. Потапыч все забывал спросить у него, почему он ему так особенно близок.
В ящике между двумя передними сиденьями лежали солнцезащитные очки, ключи от городской квартиры с брелоком в виде маленькой серебряной лошадки и початая пачка сигарет с зажигалкой. Курящим отца Мишка не видел, хотя тот иногда баловался сигаретой-другой. Осталась привычка с юности.
– Михаил!
Окрик был такой однозначный, что Потапыч выскочил из машины и спрятался за сарай, прикидывая, что он натворил.
– Иди сюда! – велел отец. – Немедленно! Поедем домой. Там уж я с тобой поговорю, курильщик паршивый!
– Ну, дед Мирон, я тебе припомню! – разозлился Мишка, сразу догадавшись, кто рассказал отцу о его неудачном опыте табакокурения.
– Ты идешь? – Отец сел за руль, но оставил дверцу открытой.
– Ты сам куришь! Я у тебя сигареты в машине нашел!
Отец покраснел и захлопнул дверцу. Мишка выждал минут десять и начал приближаться к машине крадучись, словно отец вот-вот выскочит и бросится за ним.
– Пап… – Мишка стукнул в стекло.
– Садись! – не оборачиваясь, велел Петр Михайлович. – Чтобы это было в первый и последний раз! Курение – дурная привычка. Отвыкнуть очень тяжело. Меня вот до сих пор иногда тянет покурить. Не смей больше!
– Я и не собираюсь, – спрятавшись за спинку сиденья, пробормотал Мишка. – И деду сказал, а он меня выдал, хотя обещал тебе не говорить…
Всю обратную дорогу они молчали. Дома отец усадил Мишку за учебники, а сам убежал на конезавод, досадуя, что из-за сегодняшних пустых хлопот отвлекся от работы.
Потапыч вбил два больших гвоздя в стену над письменным столом. Поверх гвоздей уложил старинный нож – свою ценную находку. «Если захочешь, всегда можно клад найти», – уверился Мишка, потирая пальцы, ушибленные молотком.
Он благополучно уснул за учебниками и проснулся, только когда отец хлопнул дверью на террасе, вернувшись к ужину.
– Думал завтра тебя засадить за английский, – улыбнулся он. – Да, видно, не судьба. Павел с Сашкой приезжают. С утра поедем встречать их на вокзал. Ложись сегодня пораньше.
Мишка не мог долго уснуть от предвкушения встречи с братом. То и дело перед его мысленным взором возникало задорное лицо Сашки, его гибкая подвижная фигура, и Потапыч улыбался. Так, улыбаясь, и уснул.
Цирковые
Как ни торопились, к московскому поезду опоздали. По пути им встретилось коровье стадо и перегородило дорогу. Коровы, облепленные слепнями и мухами, обмахивались хвостами, мычали и стремились к Дону, куда их вел пастух, сутулый, вялый от степной жары дядька с лохматым, растрепанным на конце кнутом, волочившимся по мягкой дорожной пыли.
– Пап, быстрее, быстрее! – ёрзал на заднем сиденье Мишка.
– Ну что я сделаю? – хлопнул по рулю отец. – Не давить же коров. Успеем.
Затем, лихо домчавшись до города, они побежали по перрону, поглядывая на часы, но еще издалека увидели дядю Пашу и Сашку, который нетерпеливо крутил коротко стриженной головой.
– Ну где вы так долго? – сердито спросил Сашка, уворачиваясь от дядиных объятий.
– Сашка-то как вырос! – заметил Петр Михайлович, ущипнув отбивающегося племянника за плечо и обнявшись с братом.
– Да? – удивился дядя Паша. – А по-моему, такой же. Главное, чтобы он в весе не прибавил. Я его прибью, честное слово! – Дядя взъерошил Мишке волосы.
– За что? – испугался Потапыч.
– Если объедаться теткиной стряпней будет – вот за что!
Мишка с непониманием взглянул на брата, тот рассмеялся, повесив на Потапыча свою тяжелую сумку.
– Я же верхний, ведь я тебе объяснял. Забыл ты, что ли?
– А почему есть-то нельзя? – шепнул Мишка.
– Ну и болван ты, братец! – насмешливо сказал Сашка. – Я у папки стою на голове, плечах, руках, ему подкидывать меня приходится, ведь он нижний в нашем номере пластической акробатики. Как думаешь, ему будет легко меня кидать, если я стану толстым и неповоротливым? Он себе пуп надорвет. Мне, наоборот, пару килограммов надо скинуть.
Они шли к машине и разговаривали. Взрослые чуть впереди, мальчишки сзади. Потапыч окинул брата взглядом.
– Да ты худой, как скелет, – ветром сдуть может. Тетя Вера начнет тебя откармливать.