Матросское море одобрительно вздохнуло и на секунду притихло, представляя себе эти ленты, патроны, смущение, потупленные взгляды и еще бог знает что.
– Швартуйся, – сказал матрос с усиками и склонился к Петьке так, чтобы тот смог забраться к нему на плечи. – Будешь впередсмотрящим. Если что – орешь: «Земля!» Знаешь, когда «Земля» кричать?
– Знаю, – шепнул Петька, еще не до конца соображая, что с ним происходит, и цепляясь за шершавый бушлат.
– Когда?
– Когда увижу землю.
– Нет, салажонок. Когда увидишь землю, «Земля» кричать не надо. Пуп надорвешь. Кричи, когда увидишь бабу.
– «Земля» кричать?
– А ты думал! – усмехнулся матрос. – Сидеть удобно?
Петька поерзал на шершавом плече.
– Колется.
– Нормально. Не в сказку попал. Ну что? Видишь там что-нибудь или нет?
– А если не баб увижу, а девок? Тогда чо кричать?
Матрос хмыкнул и одобрительно хлопнул огромной теплой ладонью по ободранной Петькиной коленке.
– Смотри-ка ты, различает.
– Конечно, – откликнулся Петька. – Девки жрать не дают. А у баб иногда выпросить можно.
Матрос захохотал во весь голос, и Петька из-за этого смеха чуть с него не упал.
– Крепче держись. Не дают, говоришь, девки?
– Не, не дают.
– Ну это, братишка, со временем. Подрастешь и дадут.
– Просто так дадут?
Матрос продолжал смеяться, а Петька изо всех сил цеплялся за воротник его бушлата.
– Еще упрашивать будут. Но ты, братишка, с ними построже. А то набегут. Ну что, видать хоть одну?
– Не-а.
– Тогда давай слазь. Склянки пробили, вахта закончена.
– Чо? – сказал Петька, соскальзывая на землю.
– Чо-чо? Ничо! – передразнил его матрос. – Эх, братва, как же они тут чудесно «чокают»… Хоть бы одну какую «чокающую» найти. Она бы нам «почокала». А? Красота!
– У них, видать, тоже приказ о маскировке, – подхватил другой матрос. – Поэтому все девки замаскировались. Дезориентируют противника.
– А мы-то здесь при чем? – сказал Петькин матрос с усиками. – От нас маскироваться не надо. Мы сами от кого хочешь замаскируемся. Точно, салажонок?
И он хлопнул Петьку по плечу.
Тот был настолько захвачен и ошарашен всем происходящим, или, может быть, это он просто уже так сильно хотел есть, что к этому моменту у него немного закружилась голова, и когда матросская ладонь неожиданно и резко опустилась ему на плечо, он не удержался на ногах и, как стоял, так и сел на землю.
Не очень понимая, что с ним происходит вообще.
Матросы опять захохотали, соскучившись в своих душных вагонах. Потом кто-то из них подхватил Петьку за локти и поставил обратно на ноги.
– Укачивает салажонка!
– Да, сегодня знатно штормит!
– По-хозяйски!
– Ты смотри, как станцию раскачало!
Петька беспомощно вертел головой, пытаясь сообразить, как ему себя вести.
– Полундра! Еще один поезд! – закричал кто-то у задних вагонов.
Матросы тут же потеряли интерес к Петьке и черной цепочкой вытянулись вдоль соседнего пути, на который уже вползал новый состав.
Этот эшелон почти весь состоял из пустых угольных вагонов. Только в голове и в хвосте поезда зачем-то были прицеплены две цистерны. Как будто сцепщики решили пошутить и взять уголь в необычные скобки, совсем не похожие на те, что рисовала на доске в школе Анна Николаевна. Одна из цистерн остановилась точно напротив Петьки.
– А что там, в этой бочечке, интересно, может быть? – сказал Петькин матрос с усиками. – Непременно ведь что-нибудь жидкое. А, братва? Смотрите, какая пузатая. Кому не лень проверить?
– Устряпаешься, – ответили ему. – Она же в соляре вся. Бушлат не отстираешь потом.
– А вам бы все фраериться, – протянул матрос с усиками. – Эх вы, мариманы! Тут и девок-то нет. Перед кем выпендриваться?
Петька понял, что вот он, его звездный час, и, не обращая внимания на легкую тошноту и головокружение, уже карабкался по скользкой от чего-то жирного и вонючего шаткой железной лесенке.
– Эй, ты куда? Свалишься! – закричали сзади, но он уже был наверху.
Остановить его сейчас не смогло бы даже внезапное наступление Квантунской армии.
– Спирт! – крикнул он, откинув тяжелую неопломбированную крышку. – Здесь спирт, дяденьки! Много спирта!
После этих его слов на станции воцарилась такая тишина и такое спокойствие, что если бы Петька закрыл вдруг глаза и даже сильно прислушался, ему бы все равно показалось, что все эти матросы – большие, веселые и шумные – все они исчезли в один момент, испарились, растаяли в теплом вечернем воздухе.
– Подожди, подожди, салажонок… – неуверенно заговорил наконец один из них. – Ты это… Ты точно знаешь?..
– Говорила мне мама: «Верь, Вовчик, в чудеса», – мечтательно протянул Петькин матрос с усиками. – А я не верил.
* * *
Через десять минут моряки были в полном отчаянии.
Они перепробовали буквально все. Они привязывали к ремням фляжки, они пытались дотянуться руками, они держали друг друга за ноги и свешивались по пояс в цистерну, рискуя свалиться туда и утонуть в море спирта, – все было напрасно. От крышки до темной волнующей поверхности было слишком далеко. Кто-то злой и жестокий, видимо, специально не опломбировал люк, но зато залил цистерну ровно наполовину, чтобы поиздеваться над наивными моряками, которые минуту назад были готовы поверить в чудо.
В качестве последнего средства кто-то предложил по очереди хотя бы подышать.
– Минуту висишь, пока тебя держат, и дышишь. Только носом старайся. Так сильней заберет.
– По минуте все не успеем, – тут же возразили ему. – Поезд тронется скоро. Не один, так другой.
– Ну, по полминуты.
И тут осенило Вовчика. Он зашипел, крутнулся на месте, скинул с себя бушлат и начал остервенело стягивать узкую, как змеиная шкура, тельняшку.
– Тельники! – закричал он, оставшись полуголым. – Тельники мне давай!
Остальные, еще сомневаясь, еще недоверчиво, начали сбрасывать бушлаты на землю и протягивать ему свои тельняшки.
Вовчик лихорадочно вязал рукава хитрым морским узлом и отбрасывал от себя подальше получавшуюся из тельняшек веревку. В какой-то момент он вдруг прекратил вязать, уставился на лежавшие в пыли тельники и неожиданно заорал:
– Поднимай их! Поднимай! Вывозятся все! Как потом пить будем?
Наконец он вскарабкался на цистерну, бросил один конец своего полосатого каната внутрь, подождал немного, загадочно улыбаясь, а потом вытянул его наверх – тяжелый, насквозь мокрый – и закричал:
– Выжимай, братва! Подешевело!
Матросы радостно загудели и сгрудились вокруг упавшего к ним сверху конца. Ни один канат, наверное, за всю моряцкую жизнь еще не интересовал их так сильно.
– А во что выжимать-то? – закричал вдруг один из них. – У фляжки горлышко узкое. На землю все льется!
Матросы начали уже нагибаться и, толкая друг друга, подставлять жадно открытые рты под струящийся из их собственных тельников спирт, но тут снова вмешался Петька:
– Я знаю, где ведро можно найти!
– А чего молчишь? – закричал на него сверху Вовчик. – Дуй давай!
И Петька сорвался с места.
Рыбкой нырнув под цистерну, он полетел к зданию станции на такой скорости, что если бы у него на пути вдруг оказался движущийся состав, то он и перед ним не сумел бы затормозить, а пролетел бы насквозь под колесами, и там уж как бог разберет – потому что бабка Дарья всегда говорила, что дураков бог любит.
И еще любит троицу. Поэтому Петька не побежал вокруг насыпи – там, где обычно обходил крутой обрыв, а полетел прямо к нему. Задыхаясь уже, досчитал на бегу до трех и на «четыре» прыгнул, успев подумать, что надо было оттолкнуться на «три», но теперь уже поздно и лучше просто лететь. Перебирая ногами в воздухе и ни о чем не думая.
То есть думая о ведре.
Но приземлился удачно. Прямо в свежую коровью лепеху. Из-за нее поскользнулся и шмякнулся на задницу, а так бы мог и не остановиться. Три шага на такой скорости – и вот она, бетонная стена. Отскребали бы потом по кусочкам.
Петька слегка перевел дух, поднялся на ноги и начал карабкаться на бетонку. От удара об землю сильно не хватало воздуха и болел копчик. Но к этим вещам Петька давно привык. Крыша сарая, заборы, овраги – налета у него было часов на сто. В авиацию взяли бы хоть сейчас. Только шасси надо научиться выпускать вовремя.
Влетев в помещение станции, он так грохнул дверью, как будто рядом бабахнула 120-миллиметровая гаубица. Или, на худой конец, орудие ЗИС-3 калибром семьдесят шесть и две десятых миллиметра. То есть снаряд толщиной в руку примерно взрослого мужика.
Петька уже целых два года мечтал увидеть эти пушки в действии, поэтому, видимо, и сейчас не отказал себе в удовольствии долбануть дверью как следует. Хотя сделал он это больше по привычке, и еще потому, что не успел притормозить. В этот момент его все-таки больше волновала морская пехота, чем артиллерия.
– Баба Таня, здрасьте! – крикнул он полуживой от страха и слегка оглохшей старушке, которая до его появления пыталась помыть на станции пол, но теперь застыла с тряпкой в руке, как изваяние скорбящей матери.
Воспользовавшись ее замешательством, Петька, ни на секунду не останавливаясь, бросился к стоявшему рядом с ней ведру, подхватил его за скользкую ручку, вылетел с ним за дверь, выплеснул грязную воду на рельсы и пулей помчался обратно, едва успев прокричать что-то вроде:
– Я вот!.. Сейчас!… Я туда!..
Осиротевшая без своего ведра баба Таня еще несколько минут постояла на месте, приходя в себя, потом перекрестилась, выглянула в окно и погрозила сухим кулачком всей притихшей под вечер станции.
* * *
– Стоять! – заорал Ленька, и Петька кубарем покатился на землю, запнувшись о чью-то выставленную ногу.
Ведро с грохотом отлетело в сухую траву.
– Мне нельзя… – пробормотал Петька, пытаясь подняться. – Я не могу… Мне быстро надо…
Он был так поглощен своим боевым заданием, что потерял обычную бдительность и не заметил засады. Ленька Козырь видел, как он сломя голову влетел на станцию, поэтому притаился с остальными пацанами за пакгаузом, который Петьке пришлось обегать. Лезть на обрыв, откуда он за минуту до этого прыгнул, у него не было уже ни времени, ни сил.