А Ленька тогда на бруствере открыл глаза, посмотрел на Петьку и ухмыльнулся.
«У нас тут крысы», – тихо сказал он.
Потом встал на коленки, продолжая заглядывать через амбразуру в дзот, и уже в полный голос кому-то крикнул: «У нас тут крысы, ребзя! Заваливай вход! Не давай крысам сбежать!»
Петька нащупал тогда на бруствере камень и без замаха бросил его вперед.
«Сука, – сказал Ленька, сплевывая кровь прямо внутрь дзота. – Тут и подохнешь».
Теперь, не в силах пошевелить даже головой, Петька вдруг снова почувствовал себя как в могиле.
Громкий удар кнута, и Звездочка почти с места перешла в галоп. Бочки начали гулко стукаться друг об друга.
– Давай, родная! – свистящим шепотом попросил у лошади дед Артем. – Выноси, милая!
Тогда в дзоте Петька бросился к выходу, но дверь ему было уже не открыть. Снаружи на нее навалили огромные глыбы каменной соли. Через амбразуру выскочить тоже не удалось – в лицо летели тучи песка и щебня. Задыхаясь и кашляя, Петька без сил опустился на землю. Выхода не было. Еще минута – и амбразуру тоже завалили чем-то тяжелым. Наступила полная темнота.
Сейчас сидящему в бочке Петьке вдруг снова показалось, что он задыхается. В ужасе он судорожно напряг ноги, упираясь в дно из последних сил. Крышка у него над головой поддалась. В это мгновение телегу, мчавшуюся на полном ходу, сильно тряхнуло; бочки повалились на бок; и Петька вылетел наружу, цепляясь скрюченными пальцами за спину деда Артема.
В следующее мгновение его вырвало, а дед Артем с криком «Ох, еб!» как ошпаренный соскочил с телеги.
* * *
Петька передернул плечами, как от озноба, и натянул штаны.
– Деда, – тихим голосом позвал он. – А, деда?
– Ну, чего? – отозвался с телеги дед Артем. – Ты все там? Давай садись.
– А вот эти звезды дядьке Витьке с дядькой Юркой видно сейчас?
Дед Артем помолчал немного, вздохнул и наконец сказал:
– А кто их знает? Может, и видно. Садись давай. Надо границу обратно потемну переехать.
Петька помедлил еще секунду, задрав голову и всматриваясь в бездонную пустоту.
– Ты где там? – недовольно проворчал дед Артем. – Садись быстрее, а то китаезы проснутся.
Петька запрыгнул на телегу, дед Артем еле слышно чмокнул губами, и Звездочка пошла вперед.
– Деда, – опять позвал Петька, прижимаясь боком к огромной бутыли. – А как ты ночью в степи дорогу найдешь?
– Поживи тут с мое – еще и не то найдешь. Не только дорогу. Вон видишь тот холм? На нем две макушки. Вон там – как две сиськи торчат. Да не туда смотришь. От него сейчас возьмем влево, и дальше будет Аргунь. Хайлар по-китайскому, ети их. Там бродом пойдем – прижимай голову. На реке им далеко видать. Стрелять будут.
У Петьки сладко похолодело в животе.
– А когда туда ехали – не стреляли.
– Туда кто едет – им все равно. Главное, чтобы оттуда не выскочили.
– А почему?
– Почему да почему! Приказ у них, ети его.
Слово «приказ» Петька понимал, поэтому спрашивать больше ни о чем не решился. Но ненадолго.
– А когда переедем – наши тоже будут стрелять?
– И наши будут. Куды они денутся? С этим у них – будь здоров.
– Но мы же свои.
– Какие же мы свои? – усмехнулся дед. – Мы, Петька, контрабандисты. Самые что ни на есть диверсанты.
Петька удивился и замолчал. Когда он забирался в бочку в Разгуляевке, он об этом как-то даже не думал.
Выходило, что он будет быстро ехать в телеге и прятать голову, а наши советские пограничники будут стрелять в него из пистолетов системы «ТТ» и автоматов «пистолет-пулемет Шпагина», потому что он диверсант, Петька Чижов – контрабандист, диверсант и выблядок. А над головой у него будут светить звезды, которые, возможно, видят дядька Юрка и дядька Витька. Два советских танкиста – одна медаль «За отвагу», два ордена Красной Звезды, орден Славы и три ранения на двоих.
Петька озадаченно почесал голову, откинулся на спину и стал смотреть в темное небо, которое качалось прямо над ним. Оттого, что небо раскачивалось, а вокруг было совершенно темно, Петьке скоро стало казаться, что он плывет по реке. Потом у него появилось ощущение, что это не небо вверху, а он – Петька. А небо плывет под ним, и он смотрит на него сверху, и неизвестно почему не падает вниз, хотя давно уже должен был свалиться с телеги и улететь в пропасть, откуда подмигивают звезды.
– Деда, – снова позвал он, поднимая голову и возвращая небо туда, где оно должно быть. – А спирт мы с тобой где спрячем?
– Найдем, – голос у деда Артема изменился. – Речку бы живьем проскочить. А где спрятать – поищем. Нет, ну кой хер ты за мной увязался?
– Может, у шахты? Там не ходит почти никто. Везде колючая проволока.
– Там нельзя.
Петька подождал, когда дед объяснит – почему, но не дождался.
– А почему? – наконец спросил он.
– Что почему?
– Почему у шахты нельзя?
– Вот, ети его! Говорю – нельзя, значит, нельзя! Место плохое.
– Почему плохое?
– Сейчас скину с телеги – узнашь почему!
– А я там играю всегда.
– Ну и дурак.
Дед Артем помолчал немного.
– Не играй там. И особенно Валерке своему скажи, чтобы там не бегал. Плохо там. Нечисто.
– Как это – нечисто? – Петька поднялся на четвереньки и перебрался поближе к деду.
– Прятал я там уже.
– И чего?
– Ничего. Пол-Разгуляевки чуть не передохло. Остаток весь вылить пришлось.
– Когда это?
– Когда, когда! Прошлым летом. Когда тебя два дня по всей степи искали, а ты в этот, ети его, дзот залез. Еле откопали.
Петька нахмурился и ничего не сказал. Но дед Артем уже сам разговорился.
– Нельзя было там шахту открывать. Буряты раньше на нашем месте жили, так туда из них почти никто не ходил. А может, и не буряты. Поди их всех разбери. Шаманы были у их. И которая жена шаманская забеременеет – сразу ее туда. Зимовье ей там отдельное, пока не разродится. И рожали уродов одних – то по семь пальцев, то без глаз.
– Как это – без глаз?
У Петьки по спине побежали мурашки.
– Вот так! Нету глаз, как будто тряпкой с лица стерли. Гладко.
– Ты сам видел?
– Видал одного. Когда такой же, как ты, был.
– А зачем?
– Чего зачем?
– Зачем они там рожали?
– Ну, паря! У их, у шаманов, свои дела. Погоду предсказывать, с мертвыми разговаривать. Для такого дела как раз нужен был такой урод. Нормальному буряту с мертвыми разговаривать было никак невозможно. А может, и не буряты были они. Может, тунгусы какие-нибудь. Давно отсюда ушли. Разгуляевку уже после них построили.
– А куда ушли?
– Так я-то откуда знаю! Ушли.
Дед Артем помолчал немного, как будто вспоминал что-то, и потом заговорил опять:
– Кладбище после их осталось.
– Где?
– Так там же. Рядом с шахтой. Они туда своих покойников сносили. Но могилок не делали. Просто так оставляли. Сейчас, паря, уже, наверно, ничего не найти.
– Какое же это кладбище?
– Вот и я говорю – не ходи туда играть. Плохое место.
После того как они без единого выстрела переехали Аргунь, на русской стороне их встретил шквал огня. По звуку Петька определил, что били даже из пулемета. Дед Артем стащил с телеги свою бутыль и привычно улегся, закрывая ее телом, прямо на землю, а Петька упал рядом с ним и слушал, как, пролетая высоко в небе, жужжат пули.
– Не прицельно, – кричал он деду. – По воздуху бьют. Не прицельно!
Но дед Артем его не слушал. Прижимаясь к бутыли и закрыв глаза, он самозабвенно пел во все горло:
– Зять на теще капусту возил,
Молоду жену в пристяжке водил!
Глава 4
Отзвуки стрельбы, которая поднялась на реке из-за деда Артема с Петькой, долетели и до лагеря военнопленных. Миянага Хиротаро оторвал взгляд от своей тетради и прислушался к перестрелке.
Сощурив глаза на крохотное пламя свечи, он несколько секунд сидел неподвижно, а затем едва заметно покачал головой. Для наступления императорской армии огонь был слишком незначительный. Да и какое теперь наступление?
– Перископ, перископ… – забормотал у него над головой спавший на верхних нарах Ивая Масахиро. – Я не хочу, отец… Не надо… Пожалуйста…
Хиротаро поднял голову и застыл в таком положении. Он все еще не показал никому в бараке свою новую тетрадь. Сейчас он был готов спрятать ее под тюфяк, но Масахиро не проснулся.
Хиротаро вздохнул, еще раз прислушался к затихающим отголоскам стрельбы и задумчиво послюнил карандаш. До утреннего построения оставалось часа полтора – значит, он мог рассказать сыновьям еще что-нибудь об истории своего рода. Ночная перестрелка навела его на мысль об оружии. Помедлив секунду, он снова начал писать:
«Наш предок Миянага Митинобу всю свою жизнь был правой рукой генерала Кониси, и хотя сам не стал христианином, тем не менее продолжал преданно служить своему господину даже после того, как тот принял от португальских миссионеров католическое крещение и христианское имя дона Антонио.
Неожиданный переход Кониси Юкинага в христианство дал его самурайскому войску значительные преимущества. Высадившиеся на острове Танэгасима португальцы привезли из Европы фитильные мушкеты. Жители острова Кюсю, половиной которого владел Кониси Юкинага, быстро освоили новое оружие, а для удобства произношения так его и прозвали – «танэгасима».
Остальные князья из южных провинций тоже поняли преимущество «танэгасима» перед луками, и вскоре рыбацкая деревушка Нагасаки превратилась в настоящий торговый порт. К началу семнадцатого века у нас в Японии насчитывалось уже более ста тысяч христиан.
Князья-дайме, отказавшиеся от древних верований синто и от пришедшего из Китая буддизма, сказочно богатели, торгуя с новыми единоверцами. Обеспечив своих стрелков португальскими мушкетами, южные владыки уже не спешили в Осаку на поклон к великому Тоетоми. Налоги в казну из христианских провинций стали поступать крайне нерегулярно.