— Пошли. Когда наступит зной, идти будет трудно.
От крошечного — в пять кибиток — селения Огульбиби до колхоза, где работал Шатлык, путь неблизкий, около ста километров. В летнее время по этой дороге двигались только ночами. Днем идти было мучительно жарко, недолго и погибнуть. Шатлыку это было неведомо, но Огульбиби — дочь кумли — знала. В колхоз ездили на лошадях или верблюдах, а они с Шатлыком отправились пешком.
— Гляди, верблюд! — воскликнул Шатлык.
Недалеко от дороги пасся одногорбый верблюд.
— Давай поедем на нем, — предложила Огульбиби.
— Нас сочтут ворами, — возразил Шатлык.
— А разве ты не вор? — засмеялась Огульбиби.
Она не знала, чей это верблюд, но, чтобы успокоить Шатлыка, сказала:
— Верблюд всегда найдет дорогу к дому. Поехали. Как доберемся до твоего села, накормим его, напоим и отправим назад. Бывает, приедут к нам издалека, купят верблюда, а спустя год некоторые из них возвращаются назад.
Степные верблюды бывают обычно диковатыми. Они не знают загона, ходят на воле круглый год. Их не седлают. Но этот, видно, побывал в чужих местах, привык к рукам. Он покорно опустился на колени. Огульбиби села перед горбом, Шатлык позади. Едут лицом друг к другу. Еще ни разу она так близко не рассматривала Шатлыка. Хоть бы не кончалась эта дорога, чтобы ей всю жизнь смотреть Шатлыку в глаза! Казалось, все вокруг разделяло ее радость. И зной не такой беспощадный, просто приятное тепло окутывает их. И жажда не мучит, и есть не хочется. Они вкушали сладость близости. Огульбиби ни о чем не думала — какая разница, куда ехать, у кого в доме жить, где работать. Шатлык рядом, и больше ничто не заботит Огульбиби. Поэтому она не сразу обратила внимание на черные точечки, возникшие в отдалении. Сначала она подумала, что гонят отару. Но овцы так не движутся. Она не почувствовала испуга, но тревога кольнула сердце: "Что, если они сочли себя оскорбленными? Женщины могли начать стыдить и попрекать своих мужей, чтобы вступились за честь. Пусть я погибну, лишь бы Шатлыка не тронули".
У всадников низко надвинуты черные тельпеки. Когда они приблизились, Огульбиби увидела, что у всех тельпеки повязаны платками. Это недобрый знак.
— За нами погоня, — сказала Огульбиби.
Шатлык быстро обернулся назад:
— Вон тот, который впереди, не Халык ли? Вчера он повесил вашу собаку.
— Я ничего не вижу, — со стоном отвечала Огульбиби, склонив голову на горб верблюда.
Заслышав дробь конских копыт, верблюд забеспокоился и пустился бежать. Шатлык с трудом удерживал Огульбиби. И остановиться нельзя, и соскочить на ходу невозможно.
Халык обошел их и с размаху стегнул верблюда плетью по морде. Раз и еще, еще! Бедное животное взревело от нестерпимой боли и рухнуло на колени. Халыку только того и нужно было. Спрыгнув с коня, он зашел Шатлыку со спины и опрокинул его на землю. Тут подоспели остальные преследователи.
Когда Огульбиби открыла глаза, дорога была пуста, Шатлыка она нашла на обочине, в зарослях затоптанного саксаула. Он лежал без памяти, глаза закрыты, только веки чуть заметно подергивались.
— Нас никто не сможет разлучить… Мы вместе, мы вместе… — шептала Огульбиби, обнимая окровавленное тело.
Она была растеряна, Шатлык не открывал глаз. Кто-то сильно потянул ее за платье. Огульбиби оглянулась.
— Ах ты, мой милый! — воскликнула она, увидев, что это верблюд тянет ее за подол и тихонько ревет. — Провидец ты, что ли… Ну, чок!..
Кое-как Огульбиби втащила Шатлыка на спину верблюда и села сама.
— Чу! — приказала она и ударила пятками в бок.
Верблюд поднялся и двинулся вперед. Ей было безразлично, куда он идет, лишь бы привел к людям.
Верблюд шел всю ночь. На рассвете они прибыли в какое-то селение. Навстречу им с лаем выбежали собаки, норовя схватить верблюда за ноги, но он горделиво шествовал, не обращая на них внимания. И тогда собаки постепенно стали отставать, каждая у своего дома.
Умный верблюд зашел в какой-то загон, сплетенный из гибких прутьев гребенчука, и опустился на колени.
Огульбиби не знала, на что решиться, снять Шатлыка или не тревожить его. Загон, куда они вошли, принадлежал погонщику верблюдов. На шум из дома выскочили хозяева, а потом во двор сбежались соседи. Женщины окружили Огульбиби. Мужчины хлопотали вокруг Шатлыка. Его перенесли на арбу и увезли в районную больницу. Пока он не поправился, Огульбиби: оставалась подле него. И как только его выписали, они сыграли свадьбу.
Она вспоминает эти дни, и в душе ее вновь возникает ощущение счастья, которым полно было все ее существо. И не верится, что все это когда-то действительно было.
С младенчества Огульбиби росла в нужде. Судьба словно испытывала на ней, насколько способен человек выносить тяготы. Заботы всегда держали ее за ворот, висли на плечах. С юных лет Огульбиби привыкла все трудности и печали одолевать в работе. Она не щадила себя, никогда не думала о своей выгоде. Правильно ли она жила?..
Шатлык не вернулся с войны. Ей было только двадцать пять лет, когда пришло письмо от командира подразделения, где служил Шатлык. "Пропал без вести", — писал командир.
Она могла построить новую семью, но не сделала этого. Правильно ли она поступила?..
Огульбиби облокотилась на перила бетонного моста, перекинутого через дренажный канал. В спокойной воде отразилось ее лицо. Из-под ног сорвался и упал в воду увесистый камень. Не скоро успокоилась вода, не сразу проступило четкое отражение высокого неба с облаками и лица Огульбиби. И вот снова перед ней зеркальная гладь. Видны лежащие на дне камешки, снуют мальки, даже красные цветы ее платка можно различить. "Чистая вода ничего не таит, — подумала Огульбиби. — Если бы и люди были такими. Как легко жилось бы и работалось. Вот гляжу в воду и вижу себя. Но ведь вода не показывает, что я за человек. Кто я, что сделала для людей? Для чего жила? Какой след оставлю на земле? Вспомнят ли добром мое имя?"
Со стороны села долетели звуки знакомой мелодии. Это по радио передавали народные песни. Огульбиби любила музыку. В звуках оживало для нее минувшее, слышался смех Хуммед-джана, голос Шатлыка, кипение жизни.
Продолжая вспоминать, Огульбиби шла в степь по знакомой дороге. "Здесь должен быть колодец", — подумала она. В тот день, когда они везли Шатлыка в больницу, арбу остановили возле него, и все пили воду. Колодец был обложен камнем. Вода в нем оказалась необыкновенно вкусной. Шатлык словно живительного лекарства выпил. "Интересно, сохранился ли он или давно засыпай?"
Каменный колодец был цел, но запущен, забыт людьми. Кладка частично осыпалась. Огульбиби склонилась над колодцем. Сколько веток набросано, сколько камней упало! Но вода все же поблескивает.
Когда Огульбиби жила в песках, ей приходилось лазать в колодцы. Она умела их чистить. Ох и глубоки же колодцы в пустыне: сто — сто пятьдесят маховых сажен! Опускаешься в ствол, и — прощай белый свет! Чистить колодцы считается благородным делом, и Огульбиби, зажмурив глаза, садилась в широкое кожаное ведро — гова и опускалась на дно. Как ни храбрись, а дело это рискованное. В плетеных стенках колодцев нередко гнездились змеи, иногда в глубине скапливались ядовитые газы, от которых замирало дыхание. Когда-то существовало правило: в колодец, который хотели почистить, первым опускали козленка. Если он оставался жив, то можно было приступать к делу.
"Дальше не пойду, пока не вычищу его. Он еще пригодится людям. Скотине вода будет, и то польза. Разве питьевой воды у нас в достатке?" И Огульбиби повернула к дому. Она не спешила. Шла, не чувствуя ни зноя, ни жажды. Она возвращалась и новыми глазами глядела на каждый саженец, на каждое дерево, на все вокруг. И когда ступила на окраину села, ей почудилось, будто пришла она в какое-то незнакомое место. С любовью смотрела она на малышей, игравших возле домов. В их смехе слышался ей звонкий голос Хуммед-джана. Окна школы открыты. Идет урок. Она слышит голос учителя и вспоминает Шатлыка. Огульбиби непроизвольно заглянула в окно, словно Шатлык действительно мог быть в классе. Из дверей школы вышли старшеклассницы и почтительно поздоровались с ней.
— Огульбиби-эдже, когда же вы придете взглянуть на ковер, который мы начали ткать? — спросила одна.
Этот день пролетел быстро. Она вернулась домой, когда солнце уже закатилось и стало совсем темно. Огульбиби легла в постель, закрыла глаза, но сон не шел. "В прежние годы, бывало, от усталости заснуть не можешь, лежишь и слушаешь пение сверчков, а почему теперь они не поют? Может, на зиму засыпают? И соседский сын обычно допоздна не выключает приемник, а сегодня и у них тихо".
Огульбиби ворочалась с боку на бок. В молодости она вспоминала объятия мужа. Теперь уже почти не помнит, как Шатлык обнимал ее. Многие годы каждый вечер, стеля постель, возле своей подушки она клала подушку Шатлыка. Самой себя стыдилась, будто рядом ложился еще кто-то, и быстро засыпала. Подушка пахла Шатлыком, и Огульбиби ни разу не выстирала наволочку. Она боялась — выстирает, и дух Шатлыка уйдет. Теперь от подушки пахнет затхлым. Когда она впервые поняла это, ей сделалось тоскливо-одиноко.
Покой не шел к ней, мысли одна за другой сплетались, не давали забыться. Снова и снова Огульбиби задавала вопросы, которые пришли к ней, когда она стояла на бетонном мосту и глядела в прозрачную воду.
Для чего ты жила? Как ты жила?
ГЛАВА ВТОРАЯ
Ребятишки, которым исполнилось восемь, с нетерпением ожидали первого сентября. Огульбиби по пальцам считала оставшиеся дни. Поначалу она не соглашалась с Шатлыком. "Как я сяду за одну парту с несмышленышами? Стыдно мне". Она не сразу поняла, что учиться непременно нужно. "Ты должна много знать, быть мне советчицей. Мне не нужна жена, которая ничем, кроме кухни, не интересуется", — говорил ей Шатлык. Еще в больнице он начал учить ее азбуке. Она быстро запомнила буквы и скоро уже читала по слогам.
Когда Шатлык привел Огульбиби в школу и объявил, что его жена будет учиться вместе с детьми, все в учительской удивились.