кого континента, уже не воспринималась соседями как самое могущественное государство. Наиболее успешно этой ситуацией воспользовались, пожалуй, власти Великого княжества Литовского.
Еще в первой половине XIV в. литовский правитель Гедимин осмелился посягнуть на подвластные Орде владения. Тогдашний хан Узбек был отвлечен на конфликты с Ираном и с ханством левого крыла, и литовцы присоединили к своим владениям Волынь и Киевщину, распространили свой сюзеренитет на Смоленск. Собственно, все это были, по татарской терминологии, земли «Русского улуса», обязанные выплачивать «выход». Очевидно, Гедимин принимал на себя эту обязанность вместе с новообретенными подданными (иначе его государству угрожали бы опустошительные ордынские нашествия) и обзаводился соответствующими ханскими ярлыками. Собственно, получение доходов было главной заботой правительства Орды в отношении «Русского улуса», а какой именно великий князь — владимирский, тверской, рязанский, нижегородский или литовский — пополнит казну исправным «выходом», было не первостепенным вопросом.
Сын и преемник Гедимина Ольгерд (1345–1377) продолжил восточную экспансию. Но он уже посягнул на собственно татарские территории — кочевые степи. В битве на Синих Водах 1362 г. им были разгромлены войска ордынских наместников южных улусов, и в состав Великого княжества Литовского был включен регион между правобережьем Днепра и нижним Днестром.
Отношения с Мамаем у Ольгерда колебались между нейтралитетом и враждебностью, но до крупных вооруженных столкновений дело не дошло. Следующий литовский князь, Ягайло Ольгердович (1377–1392, с 1386 г. был одновременно польским королем), рассматривал Мамая уже как союзника по антимосковской политике.
Взаимное потепление отношений во многом объяснялось интересами международной торговли, необходимостью сохранять циркуляцию товаров между странами. Мамай стремился поддерживать коммерческие связи даже в условиях «великой замятни». Его ставленник Мухаммед-Булак предоставил льготы львовским и краковским купцам. Но гораздо более активно развивались связи с итальянцами.
Генуэзские колонии в Крыму и венецианская колония в Тане располагались на землях, подчинявшихся Мамаю. Контакты итальянских торговцев с ордынскими властями складывались непросто. Близкое соседство с беспокойным Нижним Поволжьем, постоянные конфликты и интриги татарских царевичей, нередкие сражения в окрестных владениях вносили нервозность в эти отношения. Время от времени европейцам удавалось добиваться от ханов (в том числе сидящих в
Мамаевой Орде) налоговых послаблений. Но в жестокой борьбе за гегемонию Мамай не останавливался и перед насилием по отношению к колонистам; так, он отобрал у генуэзцев 18 селений в окрестностях крымского города Солдайя (Судак)[697].
С русскими данниками Мамай от лица своих марионеточных ханов пытался наладить отношения, традиционные для ситуации незыблемого «ига». Для него, как и для многих последующих ордынских правителей, образцом служили порядки, действовавшие при последнем полновластном, самодержавном хане — Джанибеке. Продолжались комбинации с правами на великое княжение, доведенные в свое время до совершенства Узбеком, когда ярлык на владимирский стол выдавался то в Москву, то в Тверь.
Русские современники тех событий пристально следили за сменой власти у Джучидов, т. к. это было связано с обязанностью регулярно отправлять «выход» в Орду; кроме того, князья должны были являться на аудиенцию к каждому новому хану для обновления (или оспаривания у соперников) ярлыков. Во время «великой замятни» соперничавшие князья в целом пытались соблюдать этот привычный порядок, но иногда из-за быстрой и хаотичной смены ордынских правителей предпочитали выжидать и не ездить в охваченную распрями Орду. Зачастую контакты осуществлялись через княжичей, доверенных бояр, церковных иерархов или ханских послов. Порой наблюдатели даже не успевали отслеживать очередность ханов; об этом свидетельствует тот факт, что из двух десятков татарских монархов на протяжении 1360–1370-х гг. русские летописи зафиксировали лишь 10[698].
В тот период великокняжеские ярлыки поочередно получили Андрей Константинович Нижегородский (1359 г., от хана Науруза), его брат Дмитрий Суздальский (тогда же, т. к. Андрей отказался от великого стола; 1363 г., от Мурата; 1364 г., от Азиза), Дмитрий Иванович Московский (1362 г., от Мурата; 1363 г., от Абдуллы; 1371 г., от Мухаммед-Булака), Михаил Александрович Тверской (1370 и 1374 гг., от Мухаммед-Булака[699]).
В этой обстановке у князей появилась возможность меньше считаться со своими степными сюзеренами. Признавая за последними право на «ярлычную» инвеституру, русские стали при этом все более явно пренебрегать своей обязанностью выплачивать «выход». Дань отсылалась в Орду нерегулярно и в меньших размерах. Ответственным за ее сбор с большей части русских земель являлся великий князь Владимирский. Состоявший в этом ранге с 1371 г. Дмитрий Иванович в 1374 г. прекратил платить «выход». Очевидно, дело здесь не столько в развернувшейся «освободительной борьбе русского народа за освобождение от монголо-татарского ига», сколько в раздражении, которое вызывал у славянских данников «делатель королей» Мамай, прибравший к рукам власть на значительной территории Золотой Орды. Законные ханы, состоявшие при нем в положении бесправных марионеток, не имели никакого влияния на государственные дела. Получалось, что князья обращались за ярлыками и отсылали «выход» к безродному беклербеку, который волей случая закрепился у трона[700].
Именно выход из повиновения правителей «Русского улуса» послужил одной из главных причин организации Мамаем в 1380 г. большого карательного похода против Дмитрия Московского, его союзников и вассалов.
Тем временем далеко на востоке Золотой Орды происходили события, которые в конце концов привели к завершению «великой замятни». Хан Урус казнил одного из своих противников Туй-ходжу, удельного правителя Мангышлака. После этого на страницах хроник появляется сын Туй-ходжи Тохтамыш. Он вступил в конфликт с Урусом и включился в борьбу за власть в Джучиевом улусе. По некоторым (нумизматическим) данным, в 1370-х гг. Тохтамышу несколько раз удавалось занять Сарай. Но каждый раз он вынужден был отходить в восточные степи под напором более сильных соперников. После одного такого поражения он укрылся в Мавераннахре, при дворе набиравшего силу эмира Тимура. Будущий великий завоеватель помог ему, в отдалении от сильных врагов, пережить апогей усиления Уруса, когда тот, управляя левым (восточным) крылом Золотой Орды, смог захватить еще и Сарай.
В 1377 г. Урус умер. Его слабые и не имевшие широкой поддержки среди знати наследники не сумели удержать власть. Тохтамыш вернулся в Дешт, чтобы возобновить борьбу за главный престол. Сначала он занял столицу левого крыла Сыгнак и привел к покорности восточных кочевников, затем двинулся к Волге. Уставшие от многолетнего хаоса беки и народ, очевидно, поддержали его. Безусловным сторонником восстановления государственного единства было население городов, которое несло убытки от прекращения торговли, движения купеческих караванов по стране, охваченной смутой. В 1379 или 1380 г. Тохтамыш уже царствовал в Сарае. Главным его противником теперь был Мамай со своей обширной Ордой в причерноморских степях.
Мамай же был занят подготовкой карательной экспедиции против русских данников и всю энергию направил на сбор войска — ополченцев и наемников. Возможно, факт появления в столице сильного, легитимного (Джучида) хана сказывался на настроениях в Мамаевой Орде, отчего с мобилизацией под данных возникли трудности, и Мамаю пришлось пригнуть к широкому найму разноплеменных воинов.
Поражение на Куликовом поле сыграло роковую роль в судьбе беклербека. Вернувшись в свои улусы, он собрал новое войско — наверняка для реванша. Но эта рать была разгромлена Тохтамышем. Мамая покинули его знатные приближенные, решив перейти на службу к новому хану. По одним сведениям, Мамай бежал в Кафу, где был убит местными жителями; по другим, генуэзцы отказались его принять из боязни наказания со стороны то ли русских, то ли Тохтамыша и убили[701] (возможно, он погиб от рук сторонников хана-победителя). Предположительно, Мамай был погребен под курганом в Солхате (на окраине современного Старого Крыма).
Его сыновья разъехались в разные страны. По родословному преданию князей Глинских, потомки одного из них, Мансура, получил от великого князя Литовского Витовта в удел городок Глинск, от которого княжеская семья вела свою фамилию[702]. Из этой семьи происходила княгиня Елена Васильевна, мать царя Ивана Грозного.
Теперь Золотой Ордой правил единственный, общепризнанный и могущественный хан. Прекратились сепаратистские мятежи, единство государства стало быстро восстанавливаться. К вассальным и соседним правителям из Сарая отправились посольства с известием о полной победе и, следовательно, окончательном воцарении Тохтамыша. В самом конце 1380 г. он прислал своих представителей к главным русским князьям, «поведая им свои приход и како въцарися, и како супротивника своего и их врага Мамая победи, а сам шед седе на царстве Волжьском». Князья снарядили ответные посольства с щедрыми дарами и поздравлениями новому «царю Воложскому и всех орд высочайшему царю»[703].
Однако проблема выплаты «выхода» оставалась. Признавая иерархическое верховенство Тохтамыша, Дмитрий Донской не собирался выплачивать ему дань, намереваясь сохранить порядок, установившийся с 1374 г. Конечно, Тохтамыша это не могло устроить. В августе 1382 г. он возглавил поход на владения московского князя. Москва была сожжена, и победителю в Куликовской битве пришлось возобновить отправку «царева выхода» в Орду. Правда, сам Дмитрий не рискнул ехать в Сарай, а отправил сына, который весной 1383 г. доставил в ханскую казну «8000 сребра»