. Думается, в нашей книге нашли отражение именно эта аспекты. Часть ее отведена идеологическому обоснованию создания Монгольской империи и организации ее управления, т. е. фактическому оправданию завоеваний. Традиционными, идущими из кочевой старины оказались как способы «объединения» номадов, так и методы построения военно-государственного административного механизма. Обрядовая сторона этих процессов очень скупо показана в источниках. Однако и ничтожные сведения о коронационных, некоторых других ритуалах позволяют делать вывод о существовании особой церемониальной программы для важных мероприятий (в том числе принятия в подданство, инвеституры и т. д.). Собственно, выдача ярлыка на улус или пайцзы на проезд уже являлась официальным обрядом, так что государственная традиция кочевников имела полноценную форму и на обрядовой стадии своего бытия.
В итоге отметим следующее. Государственная традиция представляет собой один из способов организации и регулирования связей между людьми в процессе функционирования социальных институтов. Поэтому она выполняет регулятивную функцию, как и все остальные традиции. Государственная традиция действует на уровне социальной идеологии в качестве оправдания политического господства конкретного класса, сословия или другой общественной группировки. Актуализация государственной традиции неразрывно связана с историческим знанием (исторической, или социальной памятью), ведь сведения о социально-политических явлениях предшествующих эпох далеко не всегда опираются на существование этих явлений в настоящем. Напротив, эта информация чаще хранится в исторической памяти (в кочевых обществах это, как правило, фольклор и обычное право) и в письменных сочинениях. Историческое знание выступает при этом фактором политического сознания, потому что представления о государственности прошлого служат предпосылкой для осмысления и воплощения принципов организации современных политических структур. Выделяются следующие характерные для государственной традиции черты[641]: а) повышенная роль субъективного фактора в создании и возрождении традиции; б) хронологическая прерывность — соответствующие элементы государственного строя могут возродиться там и тогда, где и когда для них сформируются подходящие условия и возникнет целесообразность применения; в) этническая прерывность — особенности государственности одного народа в каком-либо регионе наследуются последующим иноэтничным населением данной территории.
Эволюция государственных традиций в конце XIII–XIV в. Население разных частей Монгольской империи не было связано ни экономическим, ни культурным, ни тем более этническим единством. Это обстоятельство порождало сепаратизм улусных ханов: ведь чтобы сохранить свое господство, они были вынуждены приспосабливаться к местным условиям. Джучиды и Хулагуиды приняли ислам и вместе с ним ориентацию на городскую мусульманскую бюрократию и купечество; юаньские императоры китаизировали двор и всю державу, установив налогообложение, провинциальное деление и создав чиновничий аппарат в традиционно китайских формах. Чагатайские царевичи перессорились между собой, их улус попал в зависимость от Угедэида Хайду, а затем распался. Созданная Чингис-ханом и его внуками империя к концу XIII в. перестала существовать как единое целое.
Причины этого раскрываются в каждом исследовании по монгольскому Средневековью. Но нас интересует судьба кочевого государственного наследия. Как уже говорилось, его применение было рассчитано прежде всего на монгольские и тюркские народы евразийской степи, которые были носителями традиции и оказались ее жертвами. Мы видели, что традиционные нормы государственного строительства, возникшие у кочевников, оказались наиболее жизнеспособными на степных территориях империи — в Монголии и Золотой Орде, чего нельзя сказать об улусах Чагатая (в его мавераннахрской части) и Хулагу. Оседлые же цивилизации, включенные в Еке Монгол улус, имели собственную развитую государственность, поэтому правление завоевателей там осуществлялось руками туземных властей (русские княжества, Уйгурия, енисейская Кыргызия), или монгольские власти сами перенимали местные административные системы (Иран, Китай). Следует учесть, что в первые десятилетия после смерти Чингис-хана его авторитет как основателя царства и сакрализованной) предка регламентировал многие аспекты государственных отношений. Преклонение перед создателем империи обеспечило на первых порах сохранение освященных им политических и идеологических норм. Другими словами, на общекочевническую государственную традицию наложилась другая, стимулировавшая ее, — «чингисовская».
Но развитие общественных отношений, жесткая экономическая зависимость от оседло-земледельческих областей вызывали затухание, девальвацию обеих традиций. Инертность традиционных учреждений не позволяла оперативно и точно регулировать политические и социальные процессы. Поэтому, когда появились достаточные причины и объективная, даже настоятельная необходимость замены кочевых форм государственности на оседлые, эти формы утратили первоначальную абсолютную значимость и остались лишь в сфере военного строительства и придворном церемониале. Указанный процесс можно рассматривать как двухплановый. Во-первых, шло формирование новых, синтезных, оседло-кочевых традиций, все более отрывавшихся от центральноазиатской основы. Во-вторых, и это главное, в улусных ханствах набирали силу мощные традиции, которые существовали в порабощенных странах до завоевания. Кочевое государственное наследие на чуждой для себя почве соперничать с ними не могло.
Приложения
Составлено по: Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1. С. 49, 54, 64, 70, 185, 202–203, 236, 293, 342; Бүгд Найрамдах Монгол Ард Улсын түүх. С. 175, 176; Византийские историки: Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр, Кандид, Ноннос и Феофан Византиец. С. 374; Владимирцов Б.Я. Общественный строй монголов: Монгольский кочевой феодализм. С. 143; Гумилев Л.И. Древние тюрки. С. 159; Давидович Е.А. О двух караханидских каганатах; Заходер Б.Н. Каспийский свод сведений о Восточной Европе. С. 227; Козин С.А. Сокровенное сказание. С. 81, 85, 174–175; Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. С. 192; Лубсан Данзан. Алтан тобчи («Золотое сказание»). С. 183–184, 216; Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). С. 44–45, 52–53, 153, 216, 217, 404; Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. С. 267, 268; Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР. С. 78; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 1. С. 150; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 2. С. 96; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. С. 146; Родословное древо тюрков. С. 67; Chavannes E. Documents sur les Tou-kiue (Tursc) occiddentaux. P. 17; Golden P.B. Imperial Ideology of the Sourses of Political Unity Amongst the Pre-Cinggisid Nomads of Western Eurasia. P. 62$ Liu Mautsai. Die chinesische Nachricten zur Geschichte des Ost-Türken (T'u-küe). S. 61; Pritsak O. Karachanidische Streitfragen. S. 209, 212.
Условные обозначения:
Знак + означает наличие признака.
Знак − означает отсутствие признака.
Составлено по: Иакинф (Бичурин И.Я.) История первых четырех ханов из дома Чингисова. С. 53, 66, 305; Козин С.А. Сокровенное сказание. С. 174, 191, 198; Лубсан Данзан. Алтан тобчи («Золотое сказание»). С. 152, 229; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 1. Кн. 2. С. 269, 273; Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. 2. С. 38, 45, 131–132; Родословное древо тюрков. С. 120; Ta'rikh-i-jāhangushā. Pt. 3. S. 91.
Составлено по: Агаджанов С.Г. Очерки истории огузов и туркмен Средней Азии IX–XIII вв. С. 103, 104; Агаджанов С.Г. Сельджукиды и Туркмения в XI–XII вв. С. 13; Аристов Н.А. Заметки об этническом составе тюркских племен и народностей и сведения об их численности. С. 341; Бернштам А.И. Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок VI–VIII веков. С. 185; Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. Т. 1. С. 49, 51, 154, 185, 233, 286–287, 342; Бүгд Найрамдах Монгол Ард Улсын түүх. С. 176; Византийские историки: Дексипп, Эвнапий, Олимпиодор, Малх, Петр Патриций, Менандр, Кандид, Ионнос и Феофан Византиец. С. 374; Доржсурэн Ц. Үмард хунну. С. 84; Зуев Ю.А. Древнетюркские генеалогические предания как источник по ранней истории тюрков. С. 11, 17, 18; Зуев Ю.А. Историческая проекция казахских генеалогических преданий. С. 66; Иакинф (Бичурин И.Я.) История первых четырех ханов из дома Чингисова. С. 56, 66; История Монгольской Народной Республики. М., 1983. С. 108; Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 155, 157; Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. С. 144–145, 190–192; Малов С.Е. Памятники древнетюркской письменности Монголии и Киргизии. С. 40; Малявкин А.К. Танские хроники о государствах Центральной Азии. С. 115, 323; Материалы по истории сюнну (по китайским источникам). С. 40; Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху. С. 76, 365; Пигулевская Н.В. Сирийские источники по истории народов СССР. С. 138;