Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана — страница 10 из 19

Соперничество между Хубилаем и Ариг-бугой

Менгу оставил трех братьев: Хубилая, Хулагу и Ариг-бугу. Хулагу, с 1256 г. являвшийся персидским ханом, находился слишком далеко, чтобы заявить о своих правах на императорский трон. Оставались Хубилай и Ариг-буга. Ариг-буге, как самому младшему, была поручена охрана родной страны, своего рода губернаторство монгольской столицы Каракорума. Управляя Монголией, он намеревался созвать в ней курултай для выборов нового великого хана. Но Хубилай опередил его. Приведя свою армию из Вучана на север, он остановился на границе Китая и Монголии, в Шанту, ныне Кайпин, где незадолго до того обустроил свою летнюю резиденцию (возле современного Долон-нора, между Чахаром и Джехолом). Там, 4 июня 1260 г., своими сторонниками, в первую очередь своей армией, он был провозглашен великим ханом[179]. Ему тогда было сорок четыре года.

Разумеется, по династическому праву Чингизидов это избрание было не слишком законным. Курултай по традиции должен был собираться в Монголии, в присутствии заранее приглашенных представителей четырех Чингисхановых улусов. Со своей стороны Ариг-буга в Каракоруме без колебаний тоже принял титул великого хана; его поддерживал кереит-несторианин Болгай, бывший при Менгу главным министром; даже в Китае военачальники, командовавшие войсками в Шэньси и Сычуани, склонялись на его сторону, но Хубилай сумел быстро привлечь на свою сторону войска этих двух провинций. Победа сил Хубилая над отрядами командиров, поддержавших Ариг-бугу, имевшая место восточнее Ганьчжоу (Ганьсу), закрепила за первым владение монгольским Китаем. Развивая свое преимущество, Хубилай провел конец 1260 г. на реке Онгкин, южнее Каракорума, тогда как Ариг-буга удалился на Верхний Енисей. И тут Хубилай допустил ошибку, решив, что война окончена. Он вернулся в Китай, оставив в Каракоруме обычный гарнизон. В конце 1261 г. Ариг-буга вернулся, выбил этот гарнизон из города и двинулся навстречу сопернику. На окраине Гоби произошло два сражения: первое, в котором Хубилай, одержав победу, совершил новую ошибку, не послав за Ариг-бугой погоню, и второе, через десять дней после первого, крайне ожесточенное, но не выявившее победителя.

На стороне Ариг-буги был принц Хайду, глава дома Угэдэидов, правившего на Эмеле, в Тарбагатае, и Чагатаид – принц Алгу, или Алугу, которому он помог отобрать Чагатайский улус у его кузины Эргене. Благодаря этой поддержке его силы были вполне сравнимы с силами его противника, но в конце 1262 г. Алгу отделился от Ариг-буги, чтобы сблизиться с Хубилаем. Это неожиданное дезертирство в корне изменило ситуацию. Пока Хубилай заново брал Каракорум, изгоняя из монгольской столицы войска Ариг-буги, последний вел на Или малую войну против Алгу. В конце концов оказавшийся между двумя противниками Алгу-буга сдался Хубилаю (1264). Хубилай простил его, но казнил нескольких главных его сторонников, в том числе министра-несторианина Болгая (1264). Остаток жизни, вплоть до самой смерти, наступившей в 1266 г., Ариг-буга провел практически на положении узника.

Завоевание Хубилаем империи Сун

Покончив с этим внутрисемейным соперничеством, Хубилай смог возобновить завоевание империи Сун. Сунский император Дуцзун (1265–1274) слишком доверял своему бездарному министру Цзя Сыдао, который своими действиями зачастую мешал действиям военачальников; а после смерти Ду-цзуна Цзя Сыдао короновал четырехлетнего ребенка Гунди (1275–1276), от имени которого правил сам. Хубилай же в этой войне опирался на двух талантливых полководцев – Баяна и Аджу (последний был сыном Урянкатая и внуком Субудая), которым помогал уйгур Ариг-гайя. В 1268 г. Аджу предпринял осаду двух городов-близнецов, Сянъяна и Фаньчэна, господствовавших над нижним течением Хань, в Хубэе. Эта знаменитая осада продолжалась пять лет (1268–1273). В ней было много героических эпизодов, вроде попытки доставить в Сянъян продовольствие по реке, которую предприняли два отважных китайских командира: Чжан Гуй и Чжан Шунь; эта попытка стоила обоим жизни. Тем не менее Люй Вэньчжуан, руководивший обороной Сянъяна, упорно сопротивлялся. Тогда Ариг-гайя вызвал из Месопотамии (11272) двух знаменитых мусульманских инженеров, Ала ад-Дина из Мосула и Исмаила из Хиллы с осадными машинами, которые в конце концов сломили сопротивление осажденных. Фаньчэн был взят в феврале 1273 г., а в марте Люй Вэньчжуан, доведенный придворными интригами, сдал Сянъян.

Овладев средним течением реки Хань, Баян и Аджу спустились вниз по течению Янцзы, завоевав в 1275 г. крепости Восточного Хубэя (Аньцзин, Чичжоу, Вуху, Тайбин и Нинго) и Цзянсу (Нанкин и Чжэнцзян).

Затем Баян вторгся в Чжэцзян и дошел до огромной сунской столицы Чанчжоу. В отчаянии императрица-регентша сдала город (январь – февраль 1276 г.). Баян отправил (25 февраля 1276 г.) малолетнего императора к Хубилаю, который обошелся с ним очень гуманно. Можно оценить путь, пройденный монголами со времен Чингисхана: всего за два поколения из полудикарей с Онона они поднялись на уровень народов с древней цивилизацией.

Оставалось покорить собственно юг, где китайцы сопротивлялись до конца. Ариг-гайя взял важные города: Чанша в Хунани и Гуйлинь в Гуанси (1276). Война, которую в то время Хубилай вел в Монголии против своих мятежных родственников, дала верным сторонникам Сунов короткую передышку, и они попытались реорганизовать свои силы в Фуцзяни и Гуантуне. Но монголы, возобновив наступление под командованием полководца Согету, отобрали у них один за другим порты Фуцзяни (Фучжоу, Цюаньчжоу, 1277) и Гуантуна (Кантон, 1277 и Чжаочжоу, 1278). Последние китайские патриоты под командованием героического Чжан Шицзе и с новым маленьким сунским принцем – девятилетним Дибином – укрылись на кораблях своего флота. 3 апреля 1279 г. этот флот, атакованный монгольской эскадрой близ островка Ячжань юго-западнее Кантона, был уничтожен, частью захвачен в плен, частью рассеян. Маленький Дибин утонул.

Впервые в истории в руки тюрко-монгольских завоевателей попал весь Китай, включая южный. То, чего не смогли добиться ни тюрки-тоба в V в., ни тунгусы-чжурчжэни в XII в., достиг Хубилай. Он осуществил мечту, которую на протяжении десяти веков неосознанно стремились реализовать «все, кто живет в войлочной палатке». Вместе с ним владыками Китая, то есть самой густонаселенной оседлой азиатской цивилизации, стали «все сыны Серого волка и Лани». Это завоевание было достаточно медленным, чтобы самортизировать наиболее негативные последствия. Действительно, если внук кочевников Хубилай завоевал Китай, то он сам был завоеван китайской цивилизацией. И тогда он смог осуществить неизменную цель своей личной политики: стать настоящим Сыном Неба, превратить монгольскую империю в китайскую. С этой стороны путь был свободен. После гибели династии Сун он становился легитимным властелином существовавшей пятнадцать веков оседлой империи. Его династия, принявшая имя Юань (1280–1368), мечтала только об одном – продолжить дело предшествующих двух десятков китайских династий. Видимый знак этой китаизации: Хубилай, отняв Каракорум у Ариг-буги, никогда там не жил. С 1256–1257 гг. он избрал в качестве летней резиденции город Шанту, или Кайпин, возле Долон-нора, в нынешнем Восточном Чахаре, где приказал построить дворцовый комплекс. В 1260 г. он сделал своей столицей Пекин. В 1267 г. он начал строить на северо-востоке пекинской агломерации новый город, названый им Дайду, «Великая Столица», который также известен под названием Ханский город, Ханбалык западных путешественников. Он станет зимней резиденцией монгольских монархов, тогда как Шанту останется летней.

Войны Хубилая с Японией, в Индокитае и на Яве

Став китайским императором, Хубилай потребовал от других дальневосточных государств, которых традиционная китайская политика считала, обоснованно или нет, своими естественными сателлитами, принесения ему вассальной присяги.

Корея, хотя и оккупированная монгольскими гарнизонами, пребывала в состоянии непрекращающегося восстания. Корейская династия бежала на островок Канхвадо, напротив Сеула, откуда руководила сопротивлением. Тем не менее в 1258 г. старый король Коджон в конце концов отдал Менгу своего сына Вонджона в качестве заложника. Хубилай, как только взошел на трон, отправил молодого человека в Корею царствовать. Он женил его на своей дочери, и с этого момента корейская династия, породнившаяся с династией Юань, стала ее покорным вассалом.

Также Хубилай потребовал вассальной присяги и от Японии. После того как регент Японии, сиккэн Ходзё Токимунэ (1251-1284), дважды отказывался это сделать, Хубилай отправил на острова флот из 150 кораблей с экспедиционным корпусом, который отошел от юго-восточного побережья Кореи, опустошил небольшие острова Цусима и Икисима и причалил к берегу в заливе Хакосаки, на острове Кюсю, провинция Тикудзэн, возле Симоносекского пролива (1274). Но морские походы не были сильной стороной степных воинов; тем более что они составляли лишь ядро армии вторжения, а основной контингент был сформирован из вспомогательных китайских и корейских войск, имевших очень низкую боеспособность. Как бы то ни было, японские князья (даймё) острова Кюсю, оправившись от первоначальной растерянности, вызванное, как уверяют, применением китайцами огнестрельного оружия, заняли оборону возле Мидзуки и оказали такое энергичное сопротивление захватчикам, что заставили их убраться восвояси.

В 1276 г. новое повеление Хубилая подчиниться, новый отказ Ходзё Токимунэ. В июне 1281 г. Хубилай, после долгой подготовки, отправил против Японии еще более мощную армаду, насчитывавшую, как утверждают, 45 000 монголов и 120 000 китайцев и корейцев, которые высадились на Кюсю, в заливе Хакодзаки, и на островках Такасима и Хирадо, провинция Хидзэн. Но и на этот раз монгольские войска, оказавшиеся в непривычных для них условиях, и китайско-корейские отряды с их низкой боеспособностью не смогли устоять перед яростью японских воинов. Тем более что 15 августа 1281 г. страшный тайфун разметал или потопил монгольскую эскадру. Монгольская армия, отрезанная от своих баз, была уничтожена или взята в плен.

Не более удачлив был Хубилай и в Индокитае. В то время Индокитай был поделен между четырьмя большими государствами: королевством Аннам (Тонкин и север нынешнего Аннама), близким по культуре к Китаю; королевством Чампа (центр и юг нынешнего Аннама), с малайско-полинезийским населением, индийской, брахманистской и буддистской культурой; кхмерской империей, или Камбоджей, с мон-кхмерским по этническому составу населением и тоже смешанной индийско-брахманистско-буддистской культурой; и бирманской империей с буддистским по вероисповеданию бирмано-тибетским населением с индийской культурой; от нее зависело Пегу, населенное исповедующими буддизм монкхмерами. В 1280 г. магараджа Чампы, Индраварман IV, запуганный послами Хубилая, согласился признать над собой монгольский протекторат, но народ не допустил превращения своей страны в китайскую провинцию (1281). Тогда Хубилай отправил морем из Кантона в Чампу небольшую армию под командованием Согету (по-китайски Со-ту), которая захватила чампскую столицу Виджаю, или Шабан, возле современного Биндиня (1283), но так и не смогла победить чампийцев в партизанской войне и вынуждена была вернуться так же по морю обратно. В 1285 г. Хубилая отправил в Индокитай, на этот раз через Токин и Лансон, более многочисленную армию, которой командовал один из его сыновей, принц Тогон или Туган, против аннамитов. Тогон одержал победу при Бакнине, дошел до Ханоя, но затем был разбит при Тьонзыоне, в Дельте, и отброшен в Китай. Тем временем Согету захотел взять Тонкин ударом с тыла, с юга; высадившись в Чампе, он прошел через территории провинций Нгеан и Тханьхоа навстречу Тогону, но был внезапно атакован аннамитами и убит при Тайкьете (1285). Во время нового похода через Тонкин в 1287 г. монголы снова оккупировали Ханой, но не смогли в нем удержаться и были вынуждены уйти. Король Аннама Чан Нян Тон (1278–1293), успешно отразив все атаки, вернулся в свою столицу триумфатором; тем не менее в 1288 г. он счел благоразумным признать себя вассалом Хубилая; однако, поскольку он отказался лично прибыть в Пекин, Хубилай задержал его посла Дао Ту Ки (1293). Император Тэмур, преемник Хубилая, вынужден был на конец-то помириться со своим давним «мятежным вассалом» (1294). Король Чампы тоже принес вассальную присягу.

В Бирме монголы в 1277 г. овладели ущельем Бхамо, открывавшим им путь в долину Иравадди (Марко Поло очень ярко описал сражение, в котором монгольские лучники одолели бирманских боевых слонов). В 1283–1284 гг. они вновь вторглись в страну, и бирманский правитель король Паган Наратихапате (1254–1287) бежал из столицы. Однако лишь в 1287 г., во время третьего похода, монголы сумели пройти по долине Иравади до бирманской столицы Пагана, которую разграбили. В 1297 г. новый король Пагана Киозва признал себя вассалом Хубилая, чтобы прекратить их грабежи. В 1300 г. монголы вновь вторглись в Бирму, чтобы восстановить порядок между мелкими князьками, оспаривавшими друг у друга трон королей Пагана.

Влияние монголов ощущалось вплоть до Камбоджи. В 1296 г. преемник Хубилая, император Тэмур, отправит в эту страну посольство, участник которого, Чжоу Дагуань, оставит отчет о своей миссии. В 1294 г. два тайских (сиамских) королевства, Чиангмай и Сукхотай, признают себя вассалами монгольской династии Юань.

Наконец, в январе 1293 г. Хубилай отправил из Цюаньчжоу тридцатитысячный экспедиционный корпус на Яву. Верховным правителем Явы был король расположенного на востоке острова государства Кедири. Монгольская армия под командованием китайцев Шэ Би и Гао Сина разбила его возле Маджапагита, благодаря помощи другого яванского правителя, по имени Раден Виджайя. Монголы заняли вражескую столицу, Кедири или Даху. Но затем Раден Виджайя выступил против них и заставил уйти с острова. Став освободителем Явы, он основал империю Маджапагит.

Борьба Хубилая против Хайду

Эти «колониальные» войны имели для Хубилая гораздо меньшее значение, чем борьба, которую ему пришлось вести в Монголии против Чингизидов из других ветвей, в частности против Хайду, внука Угэдэя, управлявшего уделом Угэдэидов на реке Или и в Тарбагатайских горах. Этот монгол, оставшийся верным старым традициям и образу жизни своего народа, был живой антитезой уже частично китаизировавшемуся монголу Хубилаю. Очевидно, многие монголы и монголизированные тюрки не без удивления отнеслись к переносу центра империи в покоренный Китай, к трансформации великого хана в Сына Неба. Первым представителем этой оппозиции был Ариг-буга. Хайду собирался играть ту же роль, но он обладал много большей силой характера и неукротимой энергией. В противовес дому Тулуя, который, в лице Хубилая, казалось, отбросил чистоту Чингисхановых установлений, он начал возвышать влияние дома Угэдэя, отстраненного от императорской власти в 1251 г., то есть, в общем, хотел восстановить в своем лице легитимную власть; по меньшей мере, выкроить себе обширное ханство в Центральной Азии за счет монгольских владений Хубилая и туркестанских владений Чагатаидов.

Как мы увидим дальше, сначала Хайду выступил против Чагатаидов. Между 1267-м и 1269 гг. он победил Чагатаида Барака, отнял у него Или и Кашгарию, оставив одну лишь Трансоксиану. Преемники Барака были всего лишь вассалами Хайду, который по собственному усмотрению назначал и смещал их. Став властелином Центральной Азии, Хайду принял титул каана и напал на Хубилая.

Вести войну против Хайду Хубилай поручил (1275) своему четвертому сыну, принцу Номухану, или Номохану, отправив его в армией в Алмалык (рядом с современной Кульджой, на Или). Номохана сопровождал блестящий штаб из принцев, в числе которых был его двоюродный брат Ширеки, сын Менгу, и Туктимур. В 1276 г. Туктимур, недовольный Хубилаем, вовлек Ширеки в заговор. Они вдвоем предательски захватили Номохана, объявили себя сторонниками Хайду и выдали Номохана хану Кипчака – Менгу-Тимуру, союзнику Хайду. В свой мятеж они вовлекли Сарабана, второго сына Чагатая, и других Чингизидов. Из Алмалыка Хайду пришел в Каракорум (1277). Положение Хубилая было очень сложным. Он отозвал из Китая лучшего своего полководца Баяна. Баян разбил Ширеки на Орхоне и отбросил к Иртышу, тогда как Туктимур укрылся в стране киргизов, в Танну-Ола, где собрал новые силы и внезапно атаковал императорский авангард. В результате своего поражения Ширеки Туктимур и Сарабан переругались. Ширеки убил Туктимура; потом Ширеки и Сарабан начали войну между собой, и после довольно бессвязных маневров Сарабан, взявший в плен Ширеки, сдался Хубилаю, передав ему своего пленника. Хубилай простил Сарабана, но Ширеки сослал на остров. Вскоре принц Номохан был выпущен на свободу (1278). В общем, коалиция развалились из-за бездарности врагов Хубилая.

Но Хайду оставался в состоянии войны с Хубилаем, и он-то, по крайней мере, обладал лидерскими качествами. Властитель Эмеля, Или и Кашгарии, сюзерен Чагатаидов, от владений которых он оставил им одну Трансоксиану, он был настоящим ханом Центральной Азии, противостоящим Хубилаю, хану Дальнего Востока. В 1287 г. он сформировал новую коалицию, в которую вовлек вождей боковых ветвей, происходящих от братьев Чингисхана. В эту коалицию вошли принцы Найан, Сигтур или Сигтур и Кадан. Владения Найана, происходившего или от самого младшего из братьев Чингисхана, Темуге-отчигина, либо от его единокровного брата Бельгутая, находились рядом с Маньчжурией; он был несторианином и, как уверяет Марко Поло, изображал крест на своем знамени, или туге. Сингтур был внуком Хасара, первого брата Чингисхана. Кадан происходил от Хачиуна, второго брата Чингисхана. Их владения также находились рядом с Восточной Монголией и Маньчжурией. Если бы Хайду, ведущему свои войска из Центральной Азии и Западной Монголии, удалось соединиться с войсками Найана, Сингтура и Кадана, собранными на границе с Маньчжурией, положение Хубилая могло бы стать угрожающим.

Хубилай действовал быстро. Он приказал Баяну расквартировать его войско в районе Каракорума, чтобы остановить продвижение Хайду. При себе он оставил военачальника Йису-Тимура, сына великого Боорчу, самого преданного соратника его деда Чингисхана. Из китайских портов в низовьях Янцзы императорский флот доставил в устье Ляохэ огромное количество продовольствия для этой кампании, в которой действительно решалась судьба монгольской империи. Армию Найана они нашли стоящей лагерем близ Ляохэ, прикрывшись, по монгольскому обычаю, рядом повозок. Хубилай, которому было семьдесят два года, наблюдал за сражением с деревянной башни, которую несли или тянули четыре слона. Рашид ад-Дин рассказывает, что в этот день удача не раз склонялась то на одну, то на другую сторону. В конце концов победу одержал Хубилай, очевидно, как сообщает китайская история, благодаря численному преимуществу, а также благодаря слиянию монгольских и китайских воинских частей. Найан попал в плен. Поскольку с внучатым племянником Чингисхана следовало обращаться с уважением, Хубилай казнил его без пролития крови: задушив в войлочном ковре (1288). Несториане, скомпрометированные расположением к ним Найана, могли опасаться репрессий, но Хубилай не стал возлагать на христианство вину за мятеж. Тэмур Олджейту, внук и будущий преемник Хубилая, завершил подавление мятежа, разгромив Кадана и усмирив Маньчжурию и соседние монгольские округа.

Хайду потерял всякую надежду вмешаться в дальневосточные дела. Но он хотя бы остался господином Западной Монголии к западу от Хангая, а также Туркестана. Один из внуков Хубилая, принц Гамала[180], которому была поручена оборона Хангайских гор от людей Хайду, был разбит этим последним, окружен возле Селенги и лишь с большим трудом избежал плена. Хубилай, несмотря на преклонный возраст, счел необходимым лично прибыть на место и выправить ситуацию (июль 1289 г.). Но Хайду, применяя тактику кочевников, уклонился от боя. Баян, оставленный командующим императорской армии в Монголии с центром в Каракоруме, совершил в 1293 г. победоносный рейд против войск мятежника. В том же году на посту командующего его сменил принц Тэмур, внук Хубилая. Назначенный первым министром Хубилая Баян умер вскоре после этого, в 1295 г.

Хубилай не увидел окончания войны с Хайду. Когда великий император умер 18 февраля 1294 г., глава дома Угэдэидов по-прежнему оставался властителем Монголии к западу от Хангая и Центральной Азии. Внук и преемник Хубилая, император Тэмур Олджейту (1294–1307), продолжил борьбу. Главным союзником и вассалом Хайду в это время был Дува, глава Чагатайского улуса в Туркестане. В 1297–1298 гг. Дува внезапно напал и пленил доблестного онгутского принца Кергюза (то есть Георгия; как мы помним, онгуты были несторианами), который командовал императорскими войсками в Монголии и был зятем императора Тэмура Олджейту. Затем Дува попытался так же застать врасплох другую императорскую армию – принца Ананды, прикрывавшую границу страны тангутов (Западное Ганьсу). Но врасплох застали и обратили в бегство его. Он отомстил, казнив своего пленника Кергюза (1298).

В 1301 г. Хайду предпринял последнее наступление на империю. Сопровождаемый многочисленными принцами Угэдэйского и Чагатайского домов, он выступил на Каракорум, где губернаторствовал принц Хайсан, племянник императора Тэмура. Крупное сражение произошло в августе 1301 г. между Каракорумом и рекой Тамир, притоком Орхона. Хайду был побежден и умер во время отступления.

Чапар, сын Хайду, наследовал ему в качестве главы улуса Угэдэя на Эмеле и в Тарбагатае и выступал в той же роли антиимператора, оспаривая права дома Хубилая. Дува, глава Чагатайского улуса, сначала продолжал относиться к нему как к своему сюзерену, но затем, устав от бесконечных войн против империи, убедил его в свою очередь признать сюзеренитет императора Тэмура. В августе 1303 г. послы двух принцев прибыли к пекинскому двору принести вассальную присягу, что стало важным актом, восстановившим единство монголов и вернувшим Угэдэйский и Чагатайский улусы в положение вассалом Тулуйского улуса. Затем, как мы увидим дальше, Дува и Чапар поссорятся: первый захватит в плен второго и заставит отдать оба Туркестана (ок. 1306 г.). После смерти Дувы (ок. 1306–1307) Чапар попытался восстановить гегемонию Угэдэйского улуса над Чакатайским, напав на хана Кебека, сына и наследника Дувы (ок. 1309), но был побежден им и не нашел лучшего выхода, кроме как бежать к китайскому великому хану.

Так закончилось существование Угэдэйского улуса, который из своего центра на Эмеле, в Тарбагатае, на протяжении сорока лет (1269–1309 гг. приблизительно) доминировал в Центральной Азии и уравновешивал влияние дома Хубилая.

Дом Хубилая, монгольская династия Китая, остался единственным сюзереном всех прочих монгольских ханств. Пекин остался столицей мира вплоть до Дуная и Евфрата.

Рассказывая о борьбе дома Хубилая против дома Угэдэя, мы были вынуждены забежать далеко вперед, чтобы показать окончание этой борьбы, завершившейся через пятнадцать лет после смерти Хубилая. Теперь же мы вернемся назад и рассмотрим то, что можно назвать «внутренней политикой» этого монарха.

Царствование Хубилая: монгольская политика и китайская политика

Политика Хубилая была двойственной, в зависимости от того, считать ли его – и считал ли он себя – великим ханом, наследником Чингисхана, или Сыном Неба, наследником девятнадцати китайских династий. С монгольской точки зрения он полностью сохранял в принципе (если не в действительности) духовное единство Чингизидовой империи. Верховный хан, носитель власти Чингисхана и Менгу, он не переставал требовать повиновения от крупных Чингизидовых уделов, превратившихся в автономные ханства. Чтобы добиться этого повиновения от домов Угэдэя и Чагатая, он полжизни вел войны в Монголии. Персия же, где царствовал его брат Хулагу, являлась обычной провинцией его империи. Персидские ханы Хулагу (1355–1265), Абага (1265–1281) и Аргун (1284–1291) были в его глазах обычными ильханами, или второстепенными ханами, губернаторами высокого ранга, получавшими от него право на управление и остававшимися в тесном контакте с ним. Властелин всего Китая, теоретический сюзерен Туркестана и монгольской России, реальный сюзерен Ирана, Хубилай, согласно замечанию Марко Поло, был действительно «великим государем», «самым могущественным из людей, имевшим такое множество земель и сокровищ, каких не имел никто в мире, со времен Адама до сего дня».

Наследник Чингисхана в остальной Азии, в Китае Хубилай желал быть верным последователем предыдущих девятнадцати династий. Никогда еще Сын Неба не относился к своей роли так серьезно. Его направленное на восстановление нормальной жизни правление залечило раны столетней войны. После падения Сунов он не только сохранил государственные институты и управленческие кадры свергнутой династии, но и приложил все усилия, чтобы добиться личного перехода на его стороны чиновников на местах. Завоевав территорию, он сумел завоевать и души, и самым славным его деянием, возможно, следует считать не полное завоевание Китая, а его умиротворение.

Предметом особых забот Хубилая был вопрос коммуникаций, имеющий колоссальное значение для управления и снабжения огромной империи. Он повелел починить имперские дороги, засадить их обочины деревьями для создания тени, построить через равные промежутки пути караван-сараи. Имперской почтовой службе было выделено более двухсот тысяч лошадей, распределенных между почтовыми станциями. Для снабжения Пекина продовольствием он приказал починить и увеличить большой императорский канал, по которому в столицу везли из Центрального Китая рис. Для борьбы с голодом он восстановил действие древнего китайского закона, дополненного в период Кайфэнских Сунов знаменитым Ван Аньши. В урожайные годы государство скупало излишки урожая и закладывало общественные хранилища. В случае неурожая и повышения цен эти хранилища открывались, и зерно раздавалось бесплатно. С другой стороны, была реорганизована система социального обеспечения. Указ 1260 г. предписывал вице-королям оказывать помощь пожилым образованным людям, сиротам, больным, калекам. По указу 1271 г. были созданы больницы. Помимо влияния китайских традиций управления здесь можно увидеть и результат сильного влияния на сознание Хубилая буддизма. Раздача риса и проса нуждающимся семьям производилась регулярно. По словам Марко Поло, сам Хубилай ежедневно кормил 30 000 нищих.

Единственной сферой, в которой в это царствование не было успехов, являются финансы. У Сунов Хубилай отметил использование чао, то есть бумажных денег. Он сделал эту практику повсеместной и положил ее в основу своей финансовой политики. В 1264 г. он издал настоящий закон о максимуме[181], который устанавливал стоимость основных товаров в бумажных деньгах. Его первый министр финансов, уроженец Бухары мусульманин Сеид Эджель (ум. в 1279), насколько можно судить, еще удерживал эмиссию в разумных пределах. Легкомысленность стали проявлять последующие министры, сначала трансоксианец Ахмед Фенакети (ум. в 1282), затем уйгур Санга. Оба практиковали политику гиперинфляции, быстро обесценившую чао. Изыскивая средства, они прибегали к частым девальвациям и введению монополий. Ахмед, убитый в 1282 г., был посмертно разжалован Хубилаем. Санга был приговорен к смерти за махинации (1291). После окончания царствования Хубилая пришлось (1303) отказаться от понижения курса ранее выпущенных ассигнатов и выпустить новые, которые в свою очередь обесценились.

Религиозная политика Хубилая и его преемников: буддизм

Хубилай, как сообщает Марко Поло, проявлял самую широкую терпимость ко всем культам, хотя в 1279 г. он на какое-то время восстановил действие предписаний Чингисхана, запрещавших ритуальный забой скота, что входило в противоречие с мусульманским обычаем, и однажды выразил сильное раздражение по поводу содержащейся в Коране обязанности вести священную войну с «неверными». Кроме того, симпатии к буддизму в какой-то момент вызвали его некоторую личную неприязнь к даосизму – традиционному сопернику буддизма. Действительно, буддизм пользовался его совершенно особым благоволением. Именно таким он останется в монгольских преданиях. Монгольский историк Сананг Сетчен, будучи сам благочестивым буддистом, дойдет до того, что присоединит к титулам Хубилая кутукту (достопочтенный, божественный). Еще до своего восшествия на престол, в царствование Менгу, он организовал в Шанту диспут, на котором буддисты победили даосистов (1258). На этом знаменитом диспуте буддистскую доктрину отстаивали Намо, уже выступавший перед Менгу, и молодой тибетский лама Фагс-па. Как и на диспуте 1255 г., они доказали, что даосисты распространяют апокрифы, искажающие историю возникновения буддизма и делающие из него вторичное по отношению к даосизму учение. В результате этого спора Хубилай издал указы, предписывающие сжечь подозрительные работы и вернуть буддистам монастыри, которые у них незаконно захватили даосисты (указы от 1258, 1261, 1280, 1281 гг.). Став императором, как рассказывает Марко Поло, он с большой помпой принял буддистские реликвии, присланные ему цейлонским раджой.

Главным помощником Хубилая в вопросах буддизма был тибетский лама Фагс-па, родившийся около 1239 г. и умерший, очевидно, 15 декабря 1280 г. Фагс-па был племянником и преемником пандита Са-скии, то есть настоятеля монастыря Са-ския в провинции Цзан. Хубилай, вызвавший этого человека с Тибета, использовал его для обращения монголов в буддизм и одновременно для обеспечения вассалитета тибетцев. Он назначил его «господином царства» (го-ши) – заимствованный у древнего китайского буддизма титул, ставивший под его политико-религиозное управление тибетские провинции (около 1264 г.). До этого времени монголы не знали другого алфавита, кроме уйгурского. По просьбе Хубилая Фагс-па составил для них новую письменность, названную dürbäldjin, или квадратную, на основе тибетского алфавита (1269). Однако, по мнению Пеллио, роль Фагс-па в этом деле несколько преувеличена, кроме того, успех квадратного письма весьма эфемерен, поскольку и позднее монголы продолжали пользоваться алфавитом, скопированным с уйгурского (с некоторым отличием в начертании букв, которое у них более угловатое) и ставшим их национальной письменностью; именно уйгурским письмом написаны документы монгольской канцелярии, дошедшие до наших времен. По этому поводу Пеллио отмечает, что уйгурский алфавит имел тот недостаток, что лишь частично передавал звуки монгольского языка XIII в., не делая различия между о и у, опуская начальный х и т. д. Также уйгурский алфавит меньше, чем фагс-пасский, различает горловые звуки.

Большинство преемников Хубилая, начиная с его внука Тэмура, царствовавшего сразу после него (1294–1307), проявили себя, как и он, ревностными буддистами. Однако другой внук Хубилая, принц Ананда (несмотря на свое санскритское буддистское имя), склонялся к исламу. «Он знал наизусть Коран, достиг совершенства в арабском письме» и с жаром пропагандировал магометанство в стране тангутов (Нинся), вице-королем которой был. Тэмур попытался вернуть его к буддизму, а когда это не получилось, даже посадил на некоторое время в тюрьму. После смерти Тэмура (10 февраля 1307 г.) Ананда попытался захватить трон, но его кузен Хайсан взял верх и убил его. За время своего царствования (21 июня 1307 г. – 27 января 1311 г.) Хайсан показал себя очень набожным буддистом. Он приказал перевести на монгольский язык многие канонические буддистские тексты. Образованные китайцы-конфуцианцы упрекали его за предпочтение, отдаваемое ламам. Возможно, в качестве ответа администрация отменила как для буддистского, так и даосистского духовенства освобождение от налогов имущества, взятого по праву мертвой руки[182], которым они пользовались до этого времени. При правнуке Хубилая, Есун-Тэмуре, царствовавшем с 1323 (4 октября) по 1328 г. (ум. 15 августа), министр Чжан Гуй, от имени конфуцианских кругов, публично протестовал против милостей, которыми пользовались ламы. В частности, в Шэньси наблюдался наплыв тибетских монахов. «Эти ламы, – говорилось в одном донесении того времени, – разъезжают на лошадях по западным провинциям, нося на поясе паспорта, написанные золотыми буквами. Они рассыпаются по городам и, вместо того чтобы останавливаться в гостиницах, устраиваются в частных домах, из которых изгоняют их владельцев, чтобы легче было пользоваться их женами. Не довольствуясь тем, что предаются разврату, они отнимают у народа ту малость денег, которая у него имеется. Необходимо принять меры против этих общественных пиявок, еще более жестоких, чем агенты фиска». Императору Есуну пришлось ограничить въезд лам на территорию собственно Китая.

Очевидно, эксцессы буддистского духовенства, вину за которые китайские интеллектуалы возложили на монгольскую династию, стали одной из причин ее падения. Отметим, что чрезмерное влияние буддистской церкви на дом Хубилая не является каким-то уникальным феноменом в истории тюрко-монгольских династий на китайской земле. Так обстояло со знаменитым Фу Цзянем в конце IV в. и с последними Тоба в начале VI в. Буддизм сначала смягчал этих жестоких варваров, делал их более гуманными, затем усыплял и, в конце концов, лишал даже инстинкта самосохранения. Тогда конфуцианский Китай, терпевший их владычество над собой, замечал, что его свирепые хозяева стали безобидными: он их переваривал, как тоба, или изгонял, как Чингизидов. Ситуация была бы гораздо опаснее, если бы дом Хубилая перешел в мусульманскую веру, что могло бы произойти, если бы в 1307 г. победил принц Ананда. Торжество ислама нанесло бы страшный удар по древней китайской цивилизации. Возможно, самыми большими опасностями, которые она пережила за свою долгую историю, были попытка захвата трона Анандой в 1307 г. и вторжение Тамерлана, прерванное, к счастью, из-за смерти последнего в 1404 г.[183]

Религиозная политика Хубилая и его преемников: несторианство

Предпочтение к буддизму, выказываемое Хубилаем, нисколько не мешало ему демонстрировать симпатии к несторианству. На торжествах по случаю важных христианских праздников он, по примеру своих предшественников, принимал в дар от несторианских священников, состоящих при его орде, Евангелия, которые он хвалил и благочестиво целовал. В 1289 г. он даже установил специальную контору, чун-фу-сы, на которую было возложено управление христианским культом во всей империи. Его указы, как и указы Угэдэя и Менгу, освобождают от налогов и дают различные привилегии несторианским священникам точно так же, как буддистским либо даосистским монахам или мусульманским богословам. Напомним в связи с этим, что монголы, по сирийской этимологии, называли христиан tarsâ и ärkägün или ärkä’ün, во множественном числе ärkägüd или ärkä’üd (в китайской транскрипции: е-ли-кэ-вен), священников и монахов – rabban-arkägün, а епископов mâr-hasiâ.

Мы видели, что среди собственно монгольских или ассимилированных элементов несториане были довольно многочисленны, особенно среди кереитов и тюрок-онгутов. Онгуты, занявшие место давних тюрок-шато к северу от Великой стены, на границе современной Шаньси, носили имена, в которых даже через китайскую транскрипцию часто просматривается несторианское влияние, как показал Пеллио: Шен-вен (Симеон), Ко-ли-ки-сы (Георгий), Бао-ли-сы (Павел), Йо-нан (Иоанн), Я-ку (Яков), И-шо (Иисус), Лу-хо (Лука).

Большая часть онгутского народа, жившая, как мы уже знаем, в современной Суйюане, в нынешнем районе Тогто или Гуйхуачена, известном в монгольские времена под названием Тунчжэн, от которого, по мнению Пеллио, происходит название Гэчжан, то есть Точжан, под которым эта местность выведена в жизнеописаниях Мар Ябалахи III и Раббана Саумы. Название Тандук, примененное Марко Поло к этому же району, происходит, по мнению этого ученого, от названия того же округа в период династии Тан (Тянь-хэ, что в древности произносилось как Тьян-так). Это был домен онгутской династии, исконные родовые владения тюркских принцев, сильно привязанных к несторианству и одновременно тесно породнившихся с династией Чингизидов. Перед этими принцами-несторианами дом Чингисхана был в давнем долгу, который он, похоже, не забывал. Вождь онгутов Алахуш-тегин в решающий момент оказал монголам важнейшую услугу: получив в начале 1204 г. приглашение присоединиться к коалиции, сформированной найманами против Чингисхана, он, напротив, решительно встал на сторону последнего. За преданность он заплатил своей жизнью. Когда после войны против найманов он вернулся домой, некоторые члены его племени, сторонники союза с найманами, убили и его, и его старшего сына Буян Шибана. Его вдова сумела вместе с их вторым сыном Буяху спастись в Юньчжуне. Когда Чингисхан, победив Цзиней, вошел в Юньчжун, он проявил доброту и восстановил власть семьи своего верного вассала над онгутами. Юный Буяху участвовал с ним походе на Хорезм. По возвращении Завоеватель отдал в жены молодому человеку свою дочь Алагай-беки. После смерти Буяху Алагай-беки, как истинная дочь Чингисхана, твердой рукой управляла страной онгутов, заботясь как о родных (своих детей у нее не было) о сыновьях, которых ее супруг прижил с наложницей: Кэн-буга, Ай-буга и Чолих-буга. Двое первых в свою очередь женились на принцессах Чингизидках: Кэн-буга на принцессе Елмыш, дочери великого хана Гуюка, а Ай-буга на принцессе Юрах, дочери великого хана Хубилая. Кергюз или Гергюз (то есть Георгий), сын Ай-буги, был женат последовательно на принцессе Худадмыш, дочери Чинкима, сына Хубилая, и на принцессе Аямыш, дочери великого хана Тэмура. Ранее мы рассказали, как он погиб на службе у Тэмура в 1298 г.

Из всего изложенного ясно, как тесно этот несторианский княжеский дом был связан с монгольской династией. И даже при общей монгольской веротерпимости он старался служить делу защиты христианства. Рассматривая биографии Мар Ябалахи III и Раббана Саумы, мы увидим, как Кюн-буга и Ай-буга осыпали двух паломников-несториан знаками внимания и подарками в момент их отъезда в «Иерусалим». А «принц Георгий» в последние годы жизни под влиянием францисканского миссионера Джованни ди Монтекорвино перешел в католичество.

Биография Мар Ябалахи III и Раббана Саумы покажет нам, что несторианство на укрепленной северной границе монгольского Китая не ограничивалось страной онгутов, поскольку, после их ухода на запад, христиане страны тангутов, то есть Ганьсу, и, более конкретно, «города Тангут», то есть Нинся, устроили им самый трогательный прием. Действительно, несторианские общины существовали во всем регионе: в Нинся, в Синине, в Ганьчжоу, в Сучжоу и Дуньхуане. Марко Поло, как мы увидим, упоминает о трех несторианских церквях в одном только Нинся.

Но несториане жили не только в этих приграничных округах, внешних по отношению к историческому Китаю, где они проживали в безвестности, очевидно, со времен династии Тан. Бла годаря завоеваниям Чингизидов для них открылись внутренние районы Китая. Можно даже сказать, что несторианство, изгнанное из Китая со времени падения династии Тан, вернулось туда с монголами. В 1275 г. багдадский несторианский патриарх создал пекинское архиепископство. Следом за монголами несторианская вера проникла даже в район Нижней Янцзы. Когда в 1278 г. Хубилай назначил губернатором Чжэнцзяна (Сингианфу у Марко Поло) в нынешней Цзянсу некоего Мар Саргиса (Ма Си-ли-ки-сы в китайской транскрипции), который, как показывает его имя, был несторианином, тот тотчас возвел там церковь (1281). Другие несторианские церкви были построены в Янчжоу и Ханчжоу.

О монгольском несторианстве у нас есть свидетельство знаменитого сирийского биографа Мар Ябалахи III и Раббана Саумы.

Раббан Саума (ум. в 1294 г.) и его друг, будущий патриарх Мар Ябалаха III, чье мирское имя Марк (1245–1317), были несторианами, причем как минимум второй из них был онгутом. Отец Марка был архидьяконом онгутского города Гэчжан, или Точжан, идентифицированного Пеллио, со средневековым Тунчжэном, современным Тогто, на границе Суйюана и Шаньси. Раббан Саума был сыном «посетителя» несторианской церкви в Ханбалыке, или Пекине. Раббан Саума первым ушел в монастырь, принял постриг из рук пекинского митрополита Мар Гиваргиса и ушел в отшельничество на гору в дне пути от Пекина; там к нему присоединился Марк. По инициативе Марка оба монаха решили отправиться в паломничество в Иерусалим. Два онгутских принца, Кюн-буга и Ай-буга, сами несториане, которым они посетили близ Тогто, чтобы рассказать о своем проекте, оказали им самый радушный прием, пытаясь при этом убедить отказаться от путешествия: «Зачем уезжать на запад, когда мы так стараемся привлечь оттуда сюда епископов и монахов?» Видя, что решимость Раббана Саумы и его спутника непоколебима, онгутские принцы дали им лошадей, денег и все снаряжение, необходимое для перехода через Центральную Азию. Двое паломников сначала пересекли страну тангутов, то есть север нынешней китайской провинции Ганьсу вокруг Нинся, страну, в которой несторианские общины также были многочисленны. «Мужчины, женщины и дети выходили им навстречу, ибо вера жителей Тангута была очень горяча». По тропам Южного Лобнора и Тарима они добрались до Хотана, на землях хана Чагатаева дома, каковым в то время был Дува, поскольку, по мнению П. Пеллио, это был 1275–1276 гг. Шедшая в Центральной Азии война между Чингизидами не позволила Раббану Сауме и Марку отправиться прямиком в Персию. Они нашли Хотан страдающим от голода, Кашгар обезлюдевшим от войны, дорогу из Кашгара на запад перерезанной. Поэтому они взяли севернее и отправились в Талас, ныне Аулие-ата, место, где была ставка Угэдэида – хана Хайду. Тот оказал двум несторианам самый радушный прием и даже выдал рекомендательные письма, с которыми они смогли проехать через посты враждующих армий и наконец достичь монгольского Персидского ханства, где в то время царствовал хан Абага (1265–1282). Продолжение их истории мы узнаем, когда будем рассматривать ситуацию в Персидском ханстве.

Некий несторианин, именуемый в китайской транскрипции Гай-си, то есть Иса (Иисус) (1227–1308), очевидно арабоязычный христианин, приехавший из Сирии, исполнял при Хубилае важные функции. Врач, астролог и полиглот, он служил Гуюку, когда Хубилай назначил его директором астрономического ведомства (1263). Предположительно Иса был одним из инициаторов издания указа 1279 г., которым Хубилай запретил проповедь ислама в Китае. В 1284–1285 гг. он сопровождал высокопоставленного монгольского чиновника, чэнсяна[184] Болода, направленного с посольством к персидскому хану Аргуну. По возвращении в Китай он был назначен комиссаром по делам христианского культа (1291) и, наконец, министром (1297). Его сыновья, Элиа, Денха, Эй-су, Георгий и Лука, несториане, как и он, также занимали высокие должности при пекинском дворе.

Наконец, Хубилай и его преемники держали особую гвардию из аланов, христиан греческого обряда, пришедших с Кавказа в царствование Менгу. В июне 1275 г. отряд этих аланов был предательски уничтожен Сунами во время осады Чжэнчао, к северу от низовий Янцзы. Тогда доходы от города Чжэнчао были отданы Хубилаем семьям аланов, погибших у него на службе. Потомки этих аланов отправили 11 июля 1336 г. письмо о подчинении папе Бенедикту XII. В посольство, представившее в 1338 г. в Авиньоне папе это письмо, входил, вместе Андре и Гийомом Нассио, Ален Тогай.

Кроме того, как установил господин Пелио, при монгольской власти в Фуцзяни вновь активизировались манихеи, впрочем, это началось еще при Сунах.

Путешествие Марко Поло

Николо Поло и его брат Маттео Поло были венецианскими купцами, долго жившими в Константинополе. В 1260 г. они выехали из этого города по торговым делам в Южную Россию, в монгольское ханство Кипчак. В Сарае, в низовьях Волги (Марко Поло называет ее Тигр), их принял хан Кипчака Берке (Барка), брат и преемник Бату, которому они продали весь имевшийся у них набор ювелирных украшений (1262). Затем они направились по дороге из Хорезма в Бухару, в Чагатайское ханство, в котором пробыли три года, так как обратный путь для них оказался закрыт из-за войн между монгольскими принцами. Наконец они решили ехать вместе с посольством, которое персидский хан Хулагу отправлял в Китай к своему брату Хубилаю. С этим посольством им пришлось следовать по обычному караванному пути, идущему через Отрар на Сырдарье, Алмалык в долине Или и Уйгуристан (Иогуристан), где находились два города – Бешбалык (возле Гучэна) и Турфан, последний в то время назывался Кара-ходжа (Карахочо у Марко Поло). Наконец, через Хами (Камул у Марко Поло) и Дуньхуан или Шачжоу (Сашью) они прибыли в Китай и достигли Пекина, или Ханбалыка (Камбалук). Хубилай оказал им самый радушный прием и в момент их отъезда поручил им попросить у римского папы прислать сто докторов, ученых в семи искусствах. Братья Поло покинули Китай в 1266 г. Они добрались до Средиземного моря в Лаясе, Лаяццо или Аясе – главном порте армянского Киликийского королевства, оттуда в апреле 1269 г. прибыли в Сен-Жан-д’Акр[185], откуда отправились в Рим. Не сумев получить ни миссионеров, ни ученых, запрошенных Хубилаем, они вновь уплыли в Сен-Жан-д’Акр, откуда в конце 1271 г. вторично отправились в Китай. Во вторую поездку они взяли с собой сына Николо, Марко Поло, который оставил нам бессмертный рассказ о своем путешествии.

Выехав из Лаяццо, Марко Поло, его отец и дядя через Сивас в сельджукском султанате попали в монгольское Персидское ханство. Война, которую персидский хан Абага вел против своих кузенов – туркестанских ханов Чагатаидов, не позволила венецианцам проехать через Трансоксиану. Они пересекли Персию по диагонали через Тебриз, Султание и Кашан, потом, очевидно, через Йезд и Кирман до Ормуза. Видимо, они планировали сесть в Ормузе на корабль до Китая, но, как отмечает Пеллио, побережье Южного Китая с большими портами Кантоном, Цюаньчжоу, Фучжоу и Ханчжоу в то время еще принадлежали Сунам, а не монголам. Итак, прибыв в Ормуз, трое Поло передумали и, отказавшись от мысли добраться до Дальнего Востока по морю, отправились в Центральную Азию через Хорасан (который Марко Поло называет «страной Сухого дерева» или «Одинокого дерева»), Нишапур, Шебурган (Сапурган) и Балх (Балк).

Обойдя Трансоксиану, театр непрекращающихся боевых действий между персидским ханом и Чагатайским улусом, трое Поло свернули от Балха на северо-восток, проследовали через Бадахшан (Бадасчиан) и перешли Памир (Памиер) через высокогорную долину Вахан (Вокан), на севере Болора (Белора). По маршруту древнего Шелкового пути (Ташкурган, «каменная башня» Птолемея) они спустились в Кашгар (Каскар), чьи прекрасные сады и виноградники расхваливает Марко Поло наряду с коммерческими талантами его жителей, «кои ходят по свету, занимаясь торговлей». Также он отмечает существование в Кашгаре несторианской общины с церковью. Оттуда трое Поло двинулись не менее древней тропой, идущей южнее Тарима через Яркенд (Яркан), Хотан (Котан), Керию (Пем) и Черчен (Шаршан или Чиарчиан), проследовали вдоль границы Лобнора, пройдя через некий город Лоп, который Аурель Стейн идентифицировал как современный Чархлик. Далее они добрались до Дуньхуана или Ша-чжоу, потом до ста рого Тангута (Тангют), Сучжоу (Сачию) и Ганьчжоу (Кампичиу), важного перекрестка торговых путей, в котором наши венецианцы задержались почти на год, ожидая инструкций от монгольского двора. Марко Поло отмечает, что в Ганьчжоу у несториан было три церкви, а также там было множество буддистских монахов, чью добродетельную жизнь он, будучи объективным, хвалит.

После пребывания в Ганьчжоу трое Поло продолжили свой путь на восток через Лянчжоу (Ергинуль или Ергиууль) и Нинся (Эгригая). В последнем городе, бывшей древней столице тангутов, население оставалось в основном буддистским, но Марко Поло сообщает и о наличии несторианской общины с тремя церквями. Затем наши путешественники въехали в страну онгутов, которую Марко Поло называет страной Тендюк и столицу которой следует искать рядом с современным городом Тогто или Гуйхуачен. Марко Поло немедленно отмечает несторианство онгутских принцев, которых по этой причине причисляет к семейству Пресвитера Иоанна, то есть к древним царям кереитов; ту же ошибку повторит Одорико ди Порденоне. Он упоминает о «принце Георгии» (Кергюзе), который в момент его проезда действительно правил онгутами под сюзеренитетом великого хана, и брачные союзы между членами монгольской династии и онгутским княжеским домом.

Покинув страну онгутов, трое Поло попали в собственно Китай, точнее, в Северный Китай, который Марко Поло называет на монгольский манер Катай, по имени киданей или китаев, бывших хозяевами Пекина в XI в. Из районе Тогто они поехали в летнюю резиденцию Хубилая Шанту (Чианду, Шандю), нынешний Долоннор, куда добрались в мае 1275 г.

Поло отдал Хубилаю письмо папы Григория X. Видимо, Хубилай проникся к Марко дружескими чувствами. Он взял его к своему зимнему двору в Ханбалык (Камбалук), наш Пекин. Он дал ему, по словам самого Марко Поло, место на монгольской государственной службе и давал различные деликатные поручения. При этом Марко Поло, по всей видимости, так и не освоил, во всяком случае основательно, китайский язык; зато он знал персидский, и зачастую именно персидскую транскрипцию он использует для географических названий в самом Китае. С другой стороны, обязанности, которые исполняли он, его отец и дядя, вряд ли имели ту значимость, которую им пытались приписать недобросовестные комментаторы. Сведения о солеварнях, сообщаемые нашим путешественником, по мнению Пеллио, говорят о том, что он, возможно, служил в китайском ведомстве по сбору соляного налога. Возможно, именно в этом качестве он служил в Янчжоу помощником местного супрефекта. Между прочим, роль, приписываемая Марко Поло своим отцу и дяде на осаде Сянъяна в 1268–1273 гг., не подтверждается данными китайских источников. Но если знаменитый венецианец несколько преувеличил роли своих родственников, важным является то, что, благодаря своим служебным обязанностям, пусть даже занимая второстепенную должность, он имел возможность объездить основные города Китая.

В своей книге Марко Поло описывает два маршрута: первый из Пекина в Юньнань, второй – из Пекина в Фуцзянь. Рассказывая о первом, он упоминает Тайюаньфу (Таянфу) административный центр современной провинции Шаньси, Пинъянфу (Пианфу) – второй по значению город провинции, Сианьфу, в то время называвшийся Фэнюань или Циньчжаофу (Кенжианфу), в Шэньси, области, в которой в то время правил в качестве вице-короля (1272–1280) один из сыновей Хубилая, по имени Мангала, которого упоминает Марко Поло, затем Чэнтуфу (Синдуфу) в Сычуани; далее маршрут продолжается со множеством деталей, которые, кажется, подтверждают, что Марко Поло действительно был послан с поручением в те края, в сторону Юньнаня или бывшего царства Дали (Караян, Карагьян), в котором он упоминает два города: Дали (Карагьян) и Юньнаньфу (Яши, Яси), в котором он отмечает присутствие влиятельной мусульманской общины. Юньань был вице-королевством, куда направлялись принцы Чингизиды; в нем правили, сменяя друг друга, Угечи, сын Хубилая (1267), Туглук (1274) и Есун или Йису-Тэмур, сын Угечи (1280). Марко Поло рассказывает, что во время его поездки этот пост занимал Есун-Тэмур (Ессантемур). Подробности войны между монголами и Бирмой, или страной Мьен (монгольские походы 1277, 1283–1284 и 1287 гг.), сообщаемые венецианским путешественником, позволили предположить, что он мог приехать на границу этой страны следом за монгольскими войсками. Во всяком случае, он детально описывает битву 1277 г., в которой монгольские лучники посеяли панику среди боевых слонов царя Пагана и осуществили прорыв из Бхамо в долину Иравадди, а также рассказывает о вступлении монголов в Паган, имевшем место лишь в 1287 г.

Второй маршрут, описанный Марко Поло, пересекает с севера на юг Восточный Китай, параллельно Китайскому морю. Начинаясь в Пекине, он проходит через Хоцзяньфу, который Марко Поло называет Качианфу, Цанлучжэн (у него – Цианглу), Цзыян (Сиангли), Цзинин в Шаньтуне (Сингиумату), Хуайань (Койгангью), возле устья Хуайхэ (которое в его время было устьем Хуанхэ), Янчжоу (Янгью), Ханчжоу (Кинсай), Вучжоу в Чжэцзяне (Вижиу), на юге Ланьци и, совсем рядом оттуда, Цзючжоу в Чэцзяне (Гиужиу), Чучжоу, также в Чэцзяне (Кужиу), Цзяньнинфу в Фуцзяни и Цюаньчжоу (Сайтон). Можно отметить, что этот маршрут не идет дальше Цюаньчжоу, и, следовательно, Кантон в нем не упомянут.

Вероятно, Марко Поло участвовал в двух монгольских посольствах, отправленных Хубилаем в Чампу (Чиампа, Чиамба) и на Цейлон; из которых целью последнего была доставка буддистских реликвий, в том числе знаменитого Зуба Будды. В Цейлоне венецианский путешественник попросил рассказать ему историю жизни Будды Сакьямуни, Сагамони Буркана[186], которую он коротко изложил с большими точностью и симпатией.

Весной 1291 г. Марко Поло и его родственникам представился случай вернуться в Европу. Персидский хан Аргун, который был внучатым племянником Хубилая, попросил последнего отдать ему в жены монгольскую принцессу из племени баяутов. Хубилай отправил к нему принцессу Кокачин, принадлежавшую к этому племени. Но дороги в Центральной Азии были перерезаны войной между Хубилаем и Хайду. Тогда Хубилай поручили троим Поло доставить монгольскую невесту в Персию морским путем. Одновременно он передал им письма римскому папе, королям Франции, Англии и Кастилии. Очевидно, Поло отплыли из Виджайи или Шабана (возле Биндина), которая была столицей Чампы; потом их на пять месяцев задержали ветра у побережья Суматры. Очевидно, они, как все мореплаватели того времени, сделали остановку в Куламе или Килоне (Койлум) – крупном рынке пряностей в Траванкоре, следовали вдоль побережья Декана до Камбейского залива, потом вдоль персидского берега и причалили в Ормузе. Из Ормуза они проехали по Персии, очевидно, через Кирман (Шерман) и Йезд (Ясд). Персидский хан Аргун умер незадолго до их приезда. Поло передали принцессу Кокачин его сыну Газану, губернатору Хорасана, потом отправились в Тебриз, к новому персидскому хану, Гайхату. Три месяца они провели в Азербайджане, после чего сели в Трапезунде на корабль до Константинополя. В Венецию они вернулись в 1295 г.

Экономическое процветание Китая при монгольском владычестве

Одной из наиболее интересных частей книги Марко Поло является нарисованная им картина экономической жизни двух частей Китая – Северного, который он именует Катай по названию древних киданей, и Южного, бывшей империи Сун, который он называет Манзи. От него мы узнаём, что в Северном Китае эксплуатировались угольные копи, «черные камни извлекали из гор, как бы по венам, а они горят, будто дрова, и так хороши в этом, что весь Катай топит только ими». Не меньше его восхищает использование водных путей. Особенно он отмечает коммерческое значение Янцзы (Кияна или Киана), важнейшей транспортной артерии китайской экономики. «По этой реке в обе стороны проходит больше кораблей и дорогих товаров, чем по всем рекам и морям христианского мира, вместе взятым». Марко Поло добавляет, что «каждый год двести тысяч кораблей поднимались вверх по реке, и это не говоря о тех, что по ней спускались». Он также отмечает экономическое значении Императорского канала, починенного и продленного Хубилаем, который позволял привозить в Пекин рис с низовий Янцзы.

Для управления этой огромной внутренней торговлей, равно как и для коммерческих связей с Индией и Индокитаем, в портах Центрального Китая и кантонского района были образованы мощные купеческие корпорации, способные посоперничать с фландрскими ремеслами и флорентийскими искусствами. Говоря о гильдиях Кинсая (Ханчжоу), Марко Поло пишет: «Там было столько товаров и таких богатых, велась такая крупная торговля, что ее размер почти невозможно подсчитать. И знайте, что ни мастера – хозяева предприятий, ни их жены, ничего не делали своими руками, но вели жизнь такую роскошную и такую элегантную, что их можно было принять за королей». Всеобщее использование бумажных денег Марко Поло шутливо называет настоящим философским камнем, облегчающим торговые операции: «И говорю вам, что каждый охотно берет (эти банкноты), потому что повсюду в стране великого хана они могут все покупать и продавать за них, как будто за чистое золото». Коммерческие способности китайского народа поразили воображение нашего венецианца. Он постоянно упоминает о его богатствах: о прибывающих из Индии кораблях, груженных пряностями, перцем, имбирем, корицей; о спускающихся по Янцзы или поднимающихся по Великому каналу джонках с грузом риса; о магазинах Ханчжоу или Цюаньчжоу, ломящихся от дорогих товаров: шелка-сырца, шелка-камки, камоканов и золотой парчи, самиса или тяжелого роскошного шелка, тартэра и атласа, от одежд, сшитых из ткани «сайтон» и др.

В том же духе Марко Поло рассказывает нам об основных китайских рынках: Камбалук (Пекин), центр шелковой промышленности на севере («не проходит ни дня, чтобы туда не ввезли тысячу повозок шелка, из которого выделывают огромное количество золотой парчи и шелковых тканей»), Синдуфу (Чэнту в Сычуани), где изготавливали и экспортировали шелк из Китая в Центральную Азию – Нанжин или Намгин (Аньцзин или Кайфэн?), и Сугиу (Сучжоу в Цзянсу), где производили золотую парчу; Янгью (Янчжоу в Цзянсу), огромный рисовый рынок в низовьях Янцзы. Особое место отведено Кинсаю (Ханчжоу в Чэнзяне), бывшей столице Сунов, которая и при монголах не только совершенно не утратила своего экономического значения, но даже, наоборот, увеличила его, поскольку теперь была включена в торговую систему гигантской монгольской империи. Марко Поло описывает ее как некую китайскую Венецию. В частности, это был огромный рынок сахара. Бесчисленные корабли привозили туда пряности из Индии и с островов Юго-Восточной Азии, а в Индию и мусульманские страны вывозили шелк. Там существовали многочисленные колонии арабских, персидских и христианских купцов. Наконец, в Фуцзани находились два крупных порта, Фужиу (Фучжоу) и Зайтон или Сайтон (Цуаньчжоу). Купцы из Фужиу «владеют невероятными запасами имбиря и галангала. Также в этом городе ведется крупная торговля сахаром, а также жемчугом и драгоценными камнями, привозимыми сюда на кораблях из Индии».

Но крупнейшим торговым центром монгольского Китая все еще оставался Цуаньчжоу (Сайтон Марко Поло), «куда, – по его словам, – все корабли из Индии приходят, перегруженные пряностями, драгоценными камнями и жемчугами, который там великолепен. Это порт, в который стекаются товары со всего Манзи, великий центр импорта для всего Китая. И скажу вам, на один груженный перцем корабль, который приходит из Индии в Александрию или в другой порт, направляясь в христианский мир, приходится более сотни, приходящих в Сайтон». Эти сведения подтверждаются арабским путешественником Ибн Батутой, рассказывающим о Зайтуне в 1345 г.

Как видим, китайский рынок в монгольскую эпоху был тесно связан с рынками индийским и малайским. По свидетельству Марко Поло, китайские корабли в большом количестве заходили в порты Явы; оттуда они привозили «черный перец, грецкий орех, галангал, кубебу, гвоздику и другие пряности, с чего сайтонские купцы извлекают большую прибыль». С другой стороны, нам известно, что Хубилай и его преемники заключали настоящие торговые договоры с раджами Траванкора и Карната. Эскадры китайского торгового флота регулярно привозили в Каверипатам, Кайл (Кайал), в Кулам или Килон и на Цейлон тюки шелка-сырца, разноцветные шелковые, атласные, сендаловые ткани и золототканую парчу; взамен они везли в Китай перец, имбирь, корицу, мускатный орех, муслин, хлопок из индийского мира, жемчуга Индийского океана и алмазы Декана.

Кстати, воцарение в Персии младшей ветви монгольской династии способствовало активизации товарообмена между двумя странами. Персидские ханы из дома Хулагу в мусульманском окружении оставались монголами, а потому завозили из Китая предметы роскоши, в первую очередь изделия из шелка и фарфора, не говоря уже о работе китайских мастеров в жанре персидской миниатюры того времени. В ответ монгольская Персия экспортировала в Китай свои ковры, шорные товары, доспехи, бронзовые предметы и эмалевые украшения.

Наконец, как свидетельствуют путешествия Марко Поло и Pratica della mercatura Пеголотти[187], монгольское завоевание установило контакт китайского мира в Европой. В конце XIII в. Запад и Дальний Восток связывали два великих трансконтинентальных пути. Во-первых, путь из Кипчакской степи в Дуньхуан, который для западноевропейцев начинался в генуэзских и венецианских факториях в Крыму, точнее, в Тане, в устье Дона; главными этапами этого пути были: Сарай – столица монгольского Кипчакского ханства, расположенный на Нижней Волге, Отрар на среднем течении Сырдарьи, Талас и Баласагун, к западу от Иссык-Куля. За Иссык-Кулем одно ответвление дороги уходило к Монголии через Эмель, Черный Иртыш и Урунгу на Каракорум на Верхнем Орхоне, откуда она шла до Пекина. Другое ответвление, также начинаясь у западной оконечности Иссык-Куля, шло на Алмалык (близ Кульджи), Хами и Сучжоу в Ганьсу, где оно входило на территорию Китая. Еще один маршрут проходил через монгольское Персидское ханство. Он начинался либо в Трапезунде, столице греческой империи, носившей то же название, что и город, либо в Лаяццо, наиболее активном порте Киликийской Армении, либо совсем рядом с ним – во франкской Сирии. При всех трех вариантах он пересекал восточную часть малоазиатского сельджукидского султаната, находившегося в тесной вассальной зависимости от монгольского Персидского ханства, и доходил до Тебриза, города, который исполнял функции столицы этого ханства. После Тебриза основными этапами на нем были обычно Казвин, Мерв, Самарканд, Ташкент (в то время называвшийся Шаш), Качар, Куча, Турфан, Хами и Ганьсу. Либо: Мерв, Балх, Бадахшан, Кашгар, Хотан, Лобнор и Дуньхуан. По этим караванным тропам товары с Дальнего Востока попадали в Европу.

Параллельно с этими континентальными торговыми путями, соответствовавшими древнему Шелковому пути, благодаря монгольскому завоеванию открылась и морская дорога, или Путь пряностей. Если арабский и сельджукский Иран оставался практически закрытым для западных европейцев, монгольские ханы Персии широко открыли двери своего государства европейским купцам и миссионерам, желавшим отправиться в Китай морским путем. Со времени падения Багдадского халифата до окончательного торжества ислама в Персидском ханстве, латинские путешественники без проблем пересекали Иран от Тебриза до Ормуза, чтобы сесть в этом городе на корабль, отплывающий в Тану, Килон и Зайтон: пример Одорико ди Порденоне, который мы рассмотрим далее, в этом смысле очень показателен. В обратном направлении двигались китайские шелка и пряности с островов Юго-Восточной Азии, выгружавшиеся с кораблей в Ормузе, а оттуда караваны везли их по монгольской Персии на огромный рынок Тебриза, а оттуда в христианские порты Трапезунд и Лаяццо.

Это необходимо выделить особо, поскольку такова была главная выгода монгольского завоевания, компенсация стольких жертв. Соединение Китая, Туркестана, Персии и России в огромную империю, управляемую строгими законами Ясы, под властью государей, заботящихся о безопасности караванов и терпимых ко всем религиозным культам, вновь открыло на суше и на море мировые торговые пути, заглохшие со времен конца Античности. Но путешествия членов семейства Поло свидетельствуют о гораздо большей активности, чем в ту эпоху, символом которой остался Маэс Титианос. Действительность такова, что впервые в истории Китай, Иран и Запад установили между собой прочные связи, что, в конце концов, стало неожиданным и оттого еще более приятным результатом жуткого Чингисханова завоевания.

Католицизм в Китае при монгольской династии

Путешествие троих Поло не было исключением. В 1291 г. итальянский купец Петрус ди Лукалонго отправился из Тебриза в Китай по Индийскому океану. Он поселился в Пекине, где, очевидно, нажил крупное состояние, поскольку в 1305 г. подарил францисканцу Джованни ди Монтекорвино участок земли возле императорского дворца. Лет через двадцать после него генуэзец Андало ди Савиньяно также отправился в Китай, где завоевал доверие великого хана. Он вернулся на Запад в качестве монгольского посла, после чего вернулся в 1338 г. в Китай, возможно, через Тану.

Одновременно с этими отважными купцами приезжали и миссионеры. В 1289 г. папа Николай IV, который, как мы увидим позже, узнал от Раббана Саумы о существовании в монгольской империи многочисленных христиан из числа местных жителей, послал на Дальний Восток францисканца Джованни ди Монтекорвино с письмами для персидского хана Аргуна и великого хана Хубилая. Монтекорвино задержался на некоторое время в Тебризе при дворе Аргуна. Он выехал оттуда в 1291 г. и отправился в Индию, где прожил тринадцать месяцев в Мелиапуре в обществе купца Петруса ди Лукалонго. Оттуда он отправился в Китай, где великий хан Тэмур, внук и преемник Хубилая, оказал ему радушный прием. По этому поводу Одорико ди Подеборно написал: «Один из наших братьев стал епископом при дворе императора. Он дает ему благословение, когда тот отправляется в дорогу, и император очень благочестиво целует крест».

Монтекорвино построил в Пекине две церкви, причем одну на щедрые пожертвования итальянского коммерсанта Петруса ди Лукалонго, сопровождавшего его от Мелиапура (1305). За несколько лет он окрестил «больше десяти тысяч татар» и начал переводить Псалтырь на один из языков, распространенных среди его паствы. В частности, он обратил в католичество князя онгутов Кергюза, несторианина с рождения. Это обращение было особенно ценным. «Принц Георгий» мог очень эффективно защищать интересы миссионеров, поскольку занимал при дворе высокое положение, будучи зятем Тэмура. Юный сын Кергюза был окрещен под именем Шунган, то есть Иоанн, в честь Монтекорвино.

В 1307 г. папа Климент V назначил Монтекорвино архиепископом Камбалука. В 1313 г. в этот город, ныне Пекин, приехали трое францисканцев, которые должны были стать его помощниками: Андреа Перуджино, Жерар и Перегрино. Примерно в это же время папа отправил к монголам братьев Томаса, Жерома и Пьера из Флоренции. Жером был назначен епископом в Крыму (Газарии) с юрисдикцией, распространяющейся на Кипчакское ханство. Жерар стал епископом Зайтона (Цюаньчжоу в Фуцзяни), города, где одна богатая армянка приказала построить церковь. После его смерти должность епископа Зайтона перешла к Перегрино. Когда Перегрино умер в 1322 или 1323 г., его, в свою очередь, сменил Андреа Перуджино. Милости, которыми эти миссионеры пользовались у монгольского правительства, описаны в письме Андреа руководству его монастыря в Перудже, отправленного из Зайтона в январе 1326 г. Из него мы узнаём, что великий хан – в то время это был Есун-Тэмур – даровал ему пенсион, эквивалентный сотне золотых флоринов. Андреа добавляет, что построил возле Зайона монастырь на двадцать два монаха и что свое время он делит между своей церковью и отшельничеством в горах.

Самым знаменитым после Монтекорвино и Андреа Перуджино католическим миссионером в монгольском Китае был францисканец Одорико ди Порденоне (родился ок. 1265 г., умер в 1331 г.). Одорико сел на корабль в Венеции около 1314 г. (некоторые исследователи считают, что только в 1318 г.). Он сошел на землю в Трапезунде и сначала отправился в монгольское Персидское ханство. Он посетил Тебриз, торговое значение которого отметил; «этот город, – сообщает он нам, – приносит персидскому хану больше, чем французскому королю все его королевство». Также он отмечает присутствие многочисленных несторианских и армянских общин в Азербайджане. Он намеревался добраться до Индии через Восточный Иран, но, доехав до Йезда, повернул назад; мусульманский фанатизм в тех краях был слишком силен. Добавим, что в эти годы (1313–1315) Восточный Иран был ареной братоубийственной войны: персидский хан Олджейту воевал против Чагатаида – хана Туркестана Есен-буги, и против его племянника – Давуд-Ходжи, правителя Афганистана. Кроме того, пути сообщения между Восточным Ираном и Индией были затруднены из-за грабительских набегов, которые с 1305 по 1327 г. туркестанские монголы под командованием Чагатаидов, постоянно совершали на Пенджаб. Поэтому Одорико повернул на запад, добрался до Арабского Ирака и в Басре сел на корабль до Ормуза, откуда отплыл в Индию. Приблизительно в 1322 г., а возможно, в конце 1323 г. или в начале 1324 г. он прибыл в Тхану, возле Бомбея, и там собрал останки четверых францисканцев, незадолго до того (9–11 апреля 1321 г.) убитых мусульманами; он посетил Малабарское побережье, которое было в узком смысле землей специй, королевством перца, и собрал некоторые ценные сведения по этой теме, сильно интересовавшей торговлю в его время. Посетив Сан-Томе или Мелиапур, где, по слухам, был погребен апостол Фома и где проживала влиятельная христианская община, он указывает на деградацию этих древних несторианских общин, которые, живя преимущественно в окружении идолопоклонников, регрессировали почти до язычества. Точно так же Рубрук в Монголии рассказывал о несторианском духовенстве, боровшемся с шаманами на их территории и практически опустившемся на их уровень. Особенно чудовищны индуистские отклонения, кровавые аберрации, заставляющие фанатиков бросаться под колесницу с их идолом, что вызывает крик возмущения у нашего святого, как некогда у Сюаньцзана, буддистского паломника VII в. Затем Одорико побывал на Цейлоне, Яве и сделал остановку в Чампе, где сел на корабль до Китая.

Одорико сошел на берег в Кантоне, который он называет именем, производным от данного городу арабами: Синикалан. Он отмечает невероятную плотность населения, богатство страны, изобилие и дешевизну съестных припасов, трудолюбие жителей, прирожденных коммерсантов и прекрасных мастеров, большой размер народного пантеона. Не меньше он интересуется Цуань-чжоу, или Зайтоном, который в его рукописях назван Кайтаном, «городом в два раза большим, чем Рим», где его приняли во францисканском монастыре, уже упомянутом нами, и где он смог восхититься собором, воздвигнутым братьями во славу святого Франциска, а также отшельнической кельей, оборудованной ими в горе. Ханчжоу, названный в рукописях Одорико Кансаем или Гинзаем, восхищает его еще сильнее. Это, говорит он нам, «крупнейший город, что есть в мире, расположенный меж двух озер, каналов и лагун, как наша Венеция». По поводу сосуществующих в этой гигантской агломерации различных общин – китайцев, монголов, буддистов, несториан, мусульман и т. д. – Одорико воздает должное монгольским властям: «Тот факт, что столько различных рас могут мирно сожительствовать и управляться одной и той же властью, представляется мне одним из величайших чудес на земле». Отметим, что Одорико встретит в Ханчжоу монгольского чиновника, обращенного францисканцами в католичество (очевидно, из несторианства), который приветствовал его титулом «ата», что на тюркском языке означает «отец». Благодаря этому человеку он сумел посетить буддистский монастырь и подискутировать с бонзами о переселении душ.

Из Ханчжоу Одорико отправился в Келинфу, по мнению некоторых исследователей, Цзиньлинфу, наш Нанкин, затем Янзу, то есть Янчжоу, где он нашел монастырь францисканцев, а также множество несторианских церквей, потом Сунзумату, то же, что Сингиумату Марко Поло, очевидно, нынешний Цзинин в Шаньтуне, который наш миссионер называет крупным рынком шелка. Наконец, он попадает в «город хана», Ханбалиг, наш Пекин. «Здесь живет великий хан во дворце таком просторном, что стены его имеют не менее четырех миль в окружности и вмещают несколько второстепенных дворцов. Императорский город состоит из многих концентрических крепостных стен, и все населены, а сам хан живет во второй крепости со всей семьей и дворцовой прислугой. Внутри крепостных стен возвышается искусственный холм, на котором стоит главный дворец. Он засажен очень красивыми деревьями, отчего получил имя Зеленый холм. Холм окружен озером и прудом. Посреди озера переброшен чудесный мост, самый красивый из всех, что я видел, по качеству мрамора и изяществу архитектуры. На пруду видно множество птиц, ловящих рыбу, уток, лебедей и диких гусей. Так что великому хану нет нужды покидать стены своего дворца, чтобы предаться радостям охоты. Также внутри стен имеется просторный парк, полный диких зверей».

Затем Одорико описывает прием при дворе Чингизида (речь идет о великом хане Есун-Тэмуре, правнуке Хубилая, царствовавшем с 4 августа 1323 г. по 15 августа 1328 г.). «Когда великий хан восседает на троне во всем своем императорском величии, первая императрица сидит слева от него, на ступеньку ниже, чем он; затем на третьей ступеньке сидят три остальные наложницы, потом другие дамы королевской крови; справа от великого хана находится его старший сын; ниже по рангам размещаются принцы крови». «А я, брат Одорико, прожил в этом городе (Пекине) три с половиной года, в обществе наших братьев-миноритов, которые владеют монастырем и имеют определенный ранг при дворе великого хана. Пользуясь тем, что иногда мы давали ему благословение, я пытался навести справки и внимательно наблюдал… Один из наших братьев (Джованни ди Монтекорвино) – архиепископ при дворе и благословляет великого хана, когда тот отправляется в путешествие. Однажды, когда этот монарх возвращался в Пекин, наш епископ, наши братья-минориты и сам я вышли ему навстречу на два дня пути от города. Мы шли процессией к суверену, который восседал на троне на своей колеснице. Перед собой мы несли крест на высоком древке и пели древний Veni, Sancte Spiritus[188]. Когда мы приблизились к императорской колеснице, великий хан, узнав наши голоса, велел нам подойти к нему. И когда мы подошли, высоко держа крест, он обнажил голову, сняв шапку, цену которой невозможно определить, и поклонился кресту. Епископ дал ему свое благословение, и великий хан с большим благочестием поцеловал крест. Тогда я принес кадило с ладаном, и наш епископ окурил им государя. Но поскольку по этикету полагается, чтобы всякий представший перед его величеством делал ему подарок, мы предложили ему серебряное блюдо с фруктами, которое он очень любезно принял и даже попробовал один из плодов. Затем мы посторонились, чтобы не быть раненными конным эскортом, следовавшим за ним, и подошли к некоторым высокопоставленным персонам из этого эскорта, которых крестили (тюрки-несториане, перешедшие в католичество), и им тоже сделали скромные подарки, которые они приняли с такой же радостью, с какой приняли бы богатый дар».

Ордорико также рассказывает нам о грандиозных охотах, устраивавшихся для великого хана в императорском лесу, в двадцати днях пути от Пекина. Описание охоты великого хана, сидящего на слоне, монгольских вельмож, стреляющих из луков стрелами, окрашенными у каждого в свой особый цвет, очень живописно. «Крики зверей и лай собак создали такой шум, что не слышно было друг друга». Потом, как на охотах его предка Чингисхана, Есун-Тэмур, насладившись зрелищем, приказал разомкнуть кольцо загонщиков и по-буддистски даровал свободу оставшимся в живых зверям.

Наконец, Одорико отмечает безупречность работы в монгольской империи почтовой службы: «Курьеры несутся во весь опор на очень быстрых лошадях или используют верблюдов мехарисской породы. Когда впереди показывается почтовая станция, они трубят в рог, сообщая о своем прибытии. Предупрежденные смотрители тут же готовят нового всадника и свежую лошадь. Тот, схватив депеши, прыгает в седло и несется галопом до следующей станции, где происходит такая же смена. Таким образом великий хан получает в двадцать четыре часа новости из краев, до которых, обычным манером, три дня пути на коне».

Прожив в Пекине два или три года, Ордорико ди Порденоне покинул столицу великого хана приблизительно в 1328 г. Возвращался он через северные области Центральной Азии. Он пересек страну онгутов, тюрок-несториан, как мы уже знаем, один из князей которой, Георгий (ум. в 1298 г.), был обращен в католичество Джованни ди Монтекорвино. Поскольку речь идет о несторианах, Одорико, как прежде Марко Поло, путает онгутских принцев с кереитским Пресвитером Иоанном, но он рассказывает именно об онгутских принцах, говоря, что они часто женятся на принцессах-Чингизидках. Что же касается города Тозан, как он называет столицу онгутов, это, как установил господин Пеллио, средневековый Туншэн, сегодняшний Тогто или, возможно, Суйюань. Из страны онгутов Одорико направился к стране Кансан, то есть Ганьчжоу в Ганьсу, отметив, что на этой большой караванной дороге города и городки стоят так близко один к другому, что, выехав из одного, сразу видишь стены следующего. Затем Одорико ехал по одной из троп через Гоби, севернее или южнее Тарима; по пути он собрал интересные сведения о Тибете и ламаистской теократии, хотя не проникал в эту страну, несмотря на то что утверждал обратное. Он вернулся в Падую в мае 1330 года и умер 14 января 1331 г. в своем монастыре в Удино, успев продиктовать рассказ о своей миссии.

Пекинский архиепископ Джованни ди Монтекорвино, принимавший Одорико, умер вскоре после отъезда этого последнего, в 1328 или в 1329 г.[189] В 1333 г. Рим отправил ему на замену другого брата-минорита по имени Николай, который отправился в путь через Центральную Азию. Известие о прибытии Николая в Алмалык, близ нынешней Кульджи, в районе Или, достигло Европы в 1338 г., но, видимо, он умер, не добравшись до Китая. В 1339 г. папа Бенедикт XII направил в Китай францисканца Джованни ди Мариньоли. Прибыв из Неаполя в Константинополь в мае 1339 г., Мариньоли сел там на корабль до Кафы в Крыму. Сначала он нанес визит Узбеку, хану Кипчака, которому вручил различные подарки от папы. Весной 1340 г. он из кипчакской степи отправился в Алмалык в ханстве Чагатаидов, где объединил рассеявшихся христиан, как мы увидим далее, из-за преследований предыдущего года. Затем он пересек Центральную Азию и прибыл в Пекин в 1342 г. 19 августа он получил аудиенцию у Тогон-Тэмура, десятого преемника Хубилая, и подарил ему крупного европейского коня – этот подарок, похоже, очень понравился монарху. 26 декабря 1347 г. Мариньоли сел на корабль в Цуаньчжоу. По пути он сделал остановку на индийском побережье, в Куламе и Мелиапуре, где прожил год. В Авиньон он вернулся в 1353 г.

В 1370 г. папа Урбан V назначил пекинским архиепископом профессора Парижского университета Гийома де Прато, а в следующем году отправил своим легатом в эту страну Франческо ди Подио. Но монгольская династия была свергнута. Победители-китайцы – династия Мин – внесли христианство в проскрипционный список, в который вписывали все иностранные учения, введенные или поощряемые монголами. Христианство пострадало из-за того, что китайская национальная реакция воспринимала его как монгольскую религию. Точно так же, в 850 г., сразу же после разгрома уйгурских каганов, манихейство, которому они покровительствовали, оказалось под запретом, как навязанное варварами.

Последние Хубилаиды. Изгнание монголов из Китая

Чтобы рассказать о положении различных религий в монгольской Китайской империи, нам пришлось прервать изложение истории династии Хубилаидов. Сейчас мы к ней возвращаемся.

Император Тэмур (1294–1307) был последним способным правителем в монгольской династии Китая. Сразу после него началось ее вырождение. Чингисхан как будто предвидел это, если, конечно, приписываемое ему высказывание подлинное. Среди роскоши и развлечений оседлой жизни, представление о которых дают нам описания Марко Поло и Одорико ди Порденоне, потомки степных охотников забыли о своем суровом происхождении, забыли об истоках своего могущества. Менгу был последним, кто пытался как-то бороться с этим, вернуть завоевателей мира к простоте степных нравов. После него к власти пришел Хубилай, решительно направивший свою династию к китаизации, к оседлой жизни и цивилизованным развлечениям. При такой сильной личности, какой был он сам (и какой был его внук Тэмур), это шло на пользу, поскольку тем самым он соединял остававшуюся нетронутой монгольскую силу с китайской ловкостью. Но дальше придут слабые императоры, посредственности, видящие в этой двойственности одни неудобства. Последние китайские Чингизиды будут слишком китаизированными, слишком разнеженными придворной жизнью, избытком удовольствий, слишком отделенными от внешнего мира стеной фаворитов, фавориток, ученых и чиновников, чтобы сохранить хоть часть монгольской силы. Эти потомки самого страшного завоевателя в мировой истории закончат существование в нелепостях, бессилии, жалких попытках что-то сделать, а в час крушения – в пассивной мечтательности. С другой стороны, они так никогда и не смогут свыкнуться с китайской идеей государства как некоего абстрактного целого, и в этом – только в этом – останутся варварами. На троне Сынов Неба они останутся кланом, члены которого станут устраивать публичные раздоры, деля власть и взаимно истребляя друг друга. Когда начнется китайское восстание, они окажутся настолько разобщенными, их принцы будут до такой степени ненавидеть друг друга, что вместо того, чтобы помогать один другому, будут скорее позволят китайцам громить себя порознь.

Многих свело в могилу злоупотребление удовольствиями. Хубилай умер 18 фераля 1294 г. в возрасте 79 лет. Его любимый (второй) сын Чинким умер в январе 1286 г. Тэмур, сын Чинкима, сумел на какое-то время излечиться от алкоголизма, распространившегося в семействе Чингизидов. Он оказался гораздо лучшим правителем, чем мог надеяться его дед, но 10 февраля 1307 г. преждевременно умер, не оставив потомства, в возрасте 42 лет. За трон, как мы уже знаем, тогда начали борьбу внук и правнук Хубилая: принц Ананда, вице-король Тангута (Ганьсу)[190], и принц Хайсан, вице-король Каракорума и Монголии, командующий стоявшей на границе Хангая самой мощной армией империи. Проявив полководческие способности в войне против Хайду, Хайсан подавал большие надежды, но, слишком увлекшись алкоголем и женщинами, умер в 31 год (27 февраля 1311 г.). Его брат Буянту (Аюрбарибада), «добрый, милосердный, прилежный», захотевший заставить монголов сдавать китайские экзамены, умер от того же в 35 лет (1 марта 1330 г.). Сын Буянту, Шидэбала, взойдя на трон в возрасте 17 лет, после трехлетнего царствования был убит придворной группировкой монгольских вельмож, провозгласивших императором его кузена Есун-Тэмура (4 сентября 1323 г.).

Есун-Тэмур, командовавший расквартированной в Монголии армией, был провозглашен императором в своем лагере на берегах Керулена и торжественно коронован в Пекине 11 декабря 1323 г. в возрасте 30 лет, но через пять лет и он умер, истощенный удовольствиями (15 августа 1328 г.). Китайская история описывает его как неспособного, вялого правителя, пленника огромного расточительного двора. После его смерти начались гражданские войны. Туг-Тэмур, сын Хайсана, захватил власть (16 ноября 1328 г.), но лишь затем, чтобы уступить ее своему старшему брату Хошиле, вице-королю Монголии. После внезапной смерти Хошилы 27 февраля 1329 г. Туг-Тэмур вновь взошел на трон, но злоупотребление удовольствиями и его скоро свело в могилу в возрасте двадцати восьми лет (2 октября 1332 г.). 23 октября 1332 г. императором был провозглашен шестилетний Ринчинбал, младший сын Хошилы, но через два месяца и он умер (14 декабря). Ринчибалу наследовал его старший брат – тринадцатилетний Тогон-Тэмур (19 июля 1333 г.).

В царствование Тогон-Тэмура наступил крах монгольской династии. Его юность стала временем дворцовых драм – монгольские аристократы боролись за власть. Сначала первенство принадлежало Баяну – вельможе меркитского происхождения. После его опалы и смерти (1340) борьба между различными монгольскими группировками разрушила престиж династии и подорвала авторитет центральной власти. Тогон-Тэмур, вялый, нерешительный, находивший удовольствие лишь в обществе своих миньонов и тибетских лам, отупевший от разврата, не проявлял интереса к государственным делам. Он не обратил никакого внимания на китайское национальное восстание, вспыхнувшее на юге.

Действительно, разложение правящего режима подбодрило китайских патриотов, и они подняли восстание против иностранного владычества. Их восстание началось в низовьях Янцзы и в кантонском районе. Восстание было спорадическим и спонтанным, возглавлялось множеством вождей, наполовину патриотов, наполовину бандитов, которые, ведя войну с монголами, одновременно воевали и между собой. Таким был, например, Сюй Шоухуэй, который отбил у монголов Ханьян и Вучан – крупные города-близнецы в Хубэе (1352), потом Сянъян (1356) и, наконец, стал властителем большей части двух Ху – Хубэя и Хунаня, а также Цзянси до того момента (1359), когда его сверг его же помощник и соратник Чэнь Юлин. Тогда Чэнь Юлин, сын простого рыбака, стал кандидатом на императорский трон с резиденцией в Цзэцзяне, к северу от озера Боян. Таков был и Лю Футун, авантюрист, от имени мифических наследников Сунов ставший на некоторое время правителем Кайфэна, но изгнанный оттуда монгольским принцем Чаган-Тэмуром (1359). Четвертый предводитель восставших, Чжан Шичен, овладел Янчжоу в устье Янцзы (1356). Отважный корсар Фан Гочжэн нападал на побережье Чжэцзяна и Фуцзяни.

Всех этих авантюристов затмил самый ловкий из них – Чжу Юаньчжан, будущий император Хунъу, основатель династии Мин. Сын бедного крестьянина из Аньхуэй, бывший буддистский монах, он взял в руки оружие в 1355 г., в окрестностях Тайбина, на берегах Нижней Янцзы. Хотя начинал он, как и его конкуренты, обычным главарем одной из многих банд, он скоро выделился из их среды своим умом политика и гуманностью по отношению к мирному населению, которое он старался привлечь на свою сторону, вместо того чтобы применять к нему силу. В 1256 г. он отбил у монголов Нанкин, ставший его столицей, и в нем посреди царившей всюду анархии очень быстро сформировал государственный аппарат. В 1363 г. он возле Жаочжоу, на восточном берегу озера Боян, разгромил и убил своего соперника Чэнь Юлина и забрал себе его владения: Хубэй, Хунань и Цзянси. Так он стал властителем всего бассейна Нижней Янцзы. В 1367 г. он отобрал Чжэцзян у другого своего конкурента – Чжан Шичена, а в 1368 г. – порты Фуцзяни у корсара Фан Гочжэна. Кантон и оба Гуана признали его без сопротивления (1368): Мины стали хозяевами всего юга.

Похоже, монгольский двор остался относительно равнодушным к потере Южного Китая, бывшей империи Сун, завоеванной веком ранее Хубилаем и потерянной из-за пассивности его бездарного потомка. В первую очередь Чингизиды интересовались Северным Китаем, бывшим царством Цзинь, их первой добычей, еще не тронутой. Но чтобы ее защитить, им надо было хоть как-то объединиться, а в ту пору монгольские принцы были разобщены, как никогда прежде. С 1360 г. двое самых энергичных из них, два лучших военачальника императорских армий Чаган-Тэмур, отвоевавший Кайфэн, и Болод-Тэмур, губернатор пограничной области Датун в Шаньси, едва не пошли друг на друга врукопашную, борясь за губернаторство Тайюаня (тогда Цзинин). Потом один угэдэидский принц из Монголии попытался воспользоваться обстоятельствами, чтобы свергнуть дом Хубилая; он подошел к Великой стене, разбил императорскую армию возле Шанту (Долоннор), но был предательски убит (ноябрь 1361 г.). В императорском лагере шла гражданская война. В 1363 г., когда императорская армия потеряла Южный Китай, Болод-Тэмур попытался с оружием в руках отобрать губернаторство Тайюань, то есть Шаньси, у Кеке-Тэмура, наследника Чаган-Тэмура. Наследный принц Аюширидара присоединился к противникам Болода и приказал Кеке-Тэмуру отобрать у него его губернаторство Датун. Болод во главе своей армии вступил в Пекин (9 сентября 1364 г.) и заставил императора Тогона назначить его главнокомандующим, а наследный принц тем временем бежал в армию Кеке-Тэмура в Тайюань. Болоду не удалось уничтожить этих двух своих противников, и в сентябре 1365 г. он был убит в Пекине в результате дворцового заговора, в котором участвовал сам император. Тогда Кеке-Тэмур вернулся в Пекин вместе с наследным принцем и в свою очередь был назначен главнокомандующим, каковым и оставался до того дня, когда сам впал в опалу (1367). Неудивительно, что, пока двор и монгольская знать были поглощены этими гражданскими войнами, китайские повстанцы стали хозяевами всего Южного Китая. Тогда вождь империи Мин предпринял отвоевание у деморализованного противника Северного Китая.

Это было триумфальное шествие. Чжу Юаньчжан выступил из Нанкина в августе 1368 г. и вошел в Хубэй через Гуанпин и Шуньдэ. Монгольский военачальник Буян-Тэмур попытался защитить подступы к Пекину, но при Тунчжоу был разбит лучшим полководцем Минов Сюй Да и погиб. Наследный принц Аюширидара бежал в Монголию, прихватив «таблицы» своих предков. Сам император Тогон-Тэмур в ночь на 10 сентября оставил Пекин и перебрался в Шанту (Долоннор). Один из монгольских принцев, Тэмур-буга, геройски погиб, пытаясь защитить столицу.

Войска Минов вступили в Пекин.

Шаньси еще удерживала последняя монгольская армия под командованием Кеке-Тэмура, вице-короля Тайюаня, который, строя из себя независимого князя, отказался помочь своему суверену, желая отдать все силы для защиты собственного удела. Но тот развалился при приближении армии Сюй Да. Тайюань был взят, а Кеке-Тэмур бежал в Ганьсу. Что же касается жалкого императора Тогон-Тэмура, не чувствуя себя больше в безопасности в Долон-норе, он удрал в Инчан (Кайлу) на Хара-мурин. Там он умер 23 мая 1370 г. от отчаяния, что потерял Китайскую империю, точнее, приятное императорское времяпрепровождение, «мой великий город Тайту (Пекин), украшенный с разнообразной роскошью, Шанту, мою изысканную и прохладную летнюю резиденцию, ее желтеющие равнины, прелесть и развлечения моих божественных предков! Какое зло я совершил, чтобы потерять так мою империю!»

Ханство, основанное в Китае потомками Чингисхана, просуществовало всего век, от Хубилая до Тогон-Тэмура. Аналогичное ханство, созданное в Туркестане, несмотря на все превратности судьбы и вопреки политике Тамерлана, просуществует до XVII в.

Глава 4. Туркестан под властью дома Чагатая