Монгольское правление в Персии до прихода Хулагу: Чормаган, Байджу и Элжигидай
Мы уже знаем, что после окончательного завоевания монголами и разгрома новохорезмского царства Джелал ад-Дина Персия находилась под временным и достаточно неестественным управлением. Западная монгольская армия, расквартированная на берегах Нижней Куры и Нижнего Аракса, в Арранской и Муганской степях, оставалась под командованием военачальников, наделенных всеми правами, сначала Чормагана, разгромившего царство Джелал ад-Дина (1231–1241), затем Байджу, победителя малоазиатских Сельджукидов (1242–1256). Этому военному управлению пограничных областей непосредственно подчинялись западные вассалы: грузинские принцы, сельджукские султаны Малой Азии, короли Киликийской Армении, мосульские атабеки, а также эти командующие – по крайней мере, частично и в первое время – поддерживали контакты с латинским миром.
Чормаган, два брата жены которого, как отметил Пеллио, были несторианами, вполне благосклонно относится к христианству. В период его командования великий хан Угэдэй между 1233 и 1241 гг. направил в Тебриз сирийского христианина Симеона, более известного под сирийским титулом Раббан-ата (в китайской транскрипции Либянь-ата), который позднее был официально назначен комиссаром по делам христиан при великом хане Гуюке. Этот Раббан-ата, прибывший в Персию с широчайшими полномочиями от Угэдэя, передал Чормагану императорский запрет истреблять христиан, признавших власть монголов. «Прибыв на место, – пишет армянский летописец Киракос Гандзакеци, – Раббан-ата принес христианам великое облегчение, спасая их от смерти и рабства. Он строил церкви в мусульманских городах, где (до монголов) запрещено даже произносить имя Христа, например в Тебризе и Нахичевани. Он строил церкви, устанавливал кресты, приказывал звонить днем и ночью в пластины (эквивалент колокола у восточных христиан), погребать умерших с чтением Евангелия, с крестами, свечами и песнопениями. Он карал смертью противящихся. Все татарские войска воздавали ему почести. Даже татарские военачальники подносили ему подарки». Фактически после массовой резни монгольская власть при Раббан-ате создала для христианского населения Ирана, как это ни парадоксально, режим наибольшего благоприятствования, самый мягкий из всех, что существовали для него прежде.
После того как приблизительно в 1241 г. Чормаган был поражен немотой (очевидно, парализован), его сменил на посту (1242) Байджу, видимо менее расположенный к христианству, что, казалось бы, видно из приема, оказанного им посланцам папы Иннокентия IV – доминиканцу Асцелину и четырем его спутникам. Асцелин сделал крюк через Тифлис, где к нему присоединился еще один спутник, Гишар Кремонский (с 1240 г. в Тифлисе существовал доминиканский монастырь). 24 мая 1247 г. он прибыл в лагерь Байджу[202], расположенный рядом с Арраном, к северу от Аракса, восточнее озера Гокча[203]. Не обладая большими дипломатическими талантами, он стал требовать от монголов прекратить массовые убийства и подчиниться духовной власти римского папы. Вдобавок он отказался трижды пасть на колени перед Байджу, как представителем хана, как того требовал монгольский этикет. Взбешенный Байджу едва не казнил пятерых доминиканцев. Тем временем в лагерь Байджу 17 июля 1247 г. прибыл некто вроде монгольского missus dominicus[204] – Элжигидай, посланный великим ханом Гуюком. Байджу поручил Асцелину передать папе взвешенный ответ, который Гуюк в ноябре 1246 г. дал Плано Карпини и текст которого знал Элжигидай. Монголы настаивали на данном им божественной властью праве создать мировую империю и предлагали папе лично явиться, чтобы принести вассальную присягу хану, который в противном случае будет обращаться с ним как с врагом. Асцелин покинул лагерь Байджу 25 июля 1247 г. Байджу дал ему двух «монгольских» послов. Один из них носил тюркское имя Айбек – возможно, полагает Пеллио, уйгурский чиновник на службе монгольской администрации, другой – Саргис, христианин, очевидно несторианин. Составленный таким образом караван двинулся обычным путем через Тебриз, Мосул, Алеппо, Антиохию и Акру. Из Акры монгольские послы в 1248 г. доплыли на корабле до Италии, где Иннокентий IV дал им продолжительную аудиенцию. 22 ноября 1248 г. Иннокентий вручил им ответ для Байджу.
Несмотря на отрицательный результат посольства Асцелина, Элжигидай, немного лучше расположенный к христианам, чем Байджу, в конце мая 1248 г. отправил к королю Франции Людовику IX двух восточных христиан, Давида и Марка, с любопытным письмом, очевидно, на персидском, которое мы имеем в латинском переводе. Элжигидай говорит в нем о возложенной на него великим ханом Гуюком миссии освободить восточных христиан от мусульманского гнета и обеспечить им свободу отправления их культа. От имени великого хана, «царя всей земли», он сообщает его «сыну», королю Франции, что монголы намерены защищать всех христиан, латинян и греков, армян, несториан и яковитов, не различая их по церквям. Людовик IX принял это «посольство» во время своего пребывания на Кипре, во второй половине декабря 1248 г. Хотя подлинность посольства ставится под сомнение, видимо, Элжигидай, как полагает Пеллио, действительно намеревался в 1248 г. напасть на Багдадский халифат, что успешно осуществит только десять лет спустя Хулагу, и для исполнения своего плана он собирался вступить в союз с крестоносцами Людовика Святого, который готовился к атаке на арабский мир в Египте. В январе 1249 г., два «монгола» – христианина, простившись с Людовиком Святым, покинули кипрскую Никосию в сопровождении трех доминиканцев: Андре из Лонжюмо, его брата Гийома и Жана из Каркассона. Андре и его спутники, добравшиеся, очевидно, в апреле – мае 1249 г. до лагеря Элжигидая, были направлены им к монгольскому двору, точнее, к регентше Огул-Каймиш, в родовое владение Угэдэидов на Эмеле и Кобаке, в Тарбагатае. К Людовику Святому они вернулись не ранее апреля 1251 г.
Элжигидай, будучи доверенным лицом великого хана Гуюка, после избрания великим ханом Менгу был включен в общий проскрипционный список приверженцев Угэдэйской ветви[205]. Между серединой октября 1251 г. и серединой февраля 1252 г. Менгу приказал арестовать его и казнить. Байджу остался единственным представителем военной власти в пограничном районе и сохранял свой пост до прибытия в 1255 г. Хулагу.
Байджу играл определяющую роль в делах Грузии и Малой Азии. После смерти грузинской царицы Русудан, раздраженный упорным сопротивлением этой правительницы, до конца отказывавшейся отправиться ехать к монголам, он предложил отдать корону Грузии племяннику покойной, Давиду Лаше, более гибкому, чем она. Но хан Кипчака Бату взял под покровительство сына Русудан, Давида Нарина. Оба претендента отправились в Монголию защищать свои права перед великим ханом Гуюком (1246). Мы видели, как тот произвел раздел, отдав Картли Лаше, а Имеретию – Нарину.
Аналогичный арбитраж имел место и в малоазийском сельджукском султанате. В 1246 г. великий хан Гуюк отдал трон юному принцу Кылыч-Арслану IV, прибывшему в Монголию просить об этом, а его старшего брата Кей-Кавуса II, царствовавшего до того момента, сместил. Одновременно Гуюк установил размер ежегодной дани Сельджукидов: 1 200 000 иперпиров[206], 500 штук шелковой или золототканой материи, 500 лошадей, 500 верблюдов, 5000 голов мелкого скота и, кроме того, подарки, вдвое превышавшие сумму дани. В 1254 г. великий хан Менгу решил, что Кей-Кавус будет царствовать на западе, а Кылыч-Арслан на востоке от Кызыл-Ирмака; однако между братьями началась война, Кей-Кавус одержал победу и заточил младшего в тюрьму. В 1256 г. Байджу, недовольный задержкой с уплатой дани, напал на Кей-Кавуса и разгромил при Аксарае, после чего султан бежал в греческую Никейскую империю, а монголы поставили вместо него Кылыч-Арслана. Но Кей-Кавус вскоре вернулся и заставил брата разделить султанат на основе арбитража Менгу.
В целом монгольский сюзеренитет над приграничными областями оставался непостоянным и бессистемным, с внезапными проявлениями жестокости, сменявшимися периодами затишья. Чормаган, затем Байджу, жестко давая почувствовать вассальным государствам свою силу, были вынуждены постоянно оглядываться на каракорумский двор, удаленность которого замедляла принятие решений на месяцы, и куда вассальные правители вынуждены были отправляться как послы, чтобы отстаивать свои интересы, находясь в прямой зависимости от семейных переворотов в доме Чингизидов.
Монгольское правление в Персии до прибытия Хулагу: Кергюз и Аргун-Ага
Тем временем в Хорасане и Персидском Ираке появился зародыш системы гражданского управления. В 1231 г. монгольский военачальник Чинтимур погасил последние очаги сопротивления хорезмийцев в Хорасане, пока на северо-западе Чормаган добивал Джелал ад-Дина. В 1233 г. великий хан Угэдэй назначил Чинтимура губернатором Хорасана и Мазендерана. Правда, в тот период вся его деятельность сводилась к выколачиванию налогов; собранные деньги, делившиеся между великим ханом и представителями остальных трех чингизидских улусов, вырывались у несчастных местных жителей с тем большей жестокостью, что массовые бойни и разрушения предшествовавших лет полностью разрушили хозяйство. Однако даже такой губернатор, как Чинтимур, начал использовать образованных персов; сахиб-диваном, то есть главой финансового ведомства, у него был отец историка Джувейни[207].
Преемником Чинтимура, умершего в 1235 г., был, после некоторой паузы, назначен уйгур Кергюз, который, несмотря на свое христианское имя (Георгий), был буддистом (1235–1242). Уроженец окрестностей Бешбалыка (Гучэна), он славился среди уйгуров ученостью, в этом качестве был еще при жизни Чингисхана отличен принцем Джучи и получил от Завоевателя назначение учить уйгурскому письму юных отпрысков его дома. Благодаря протекции «канцлера» – несторианина Чингая, Угэдэй поручил ему провести перепись населения и повысить собираемость налогов в Хорасане. Каждый нойон, каждый командир вел себя как полный хозяин в округе, которым управлял, и употреблял на собственные нужды большую часть собираемых налогов. Кергюз положил конец этой практике и заставил вернуть награбленное. Он защищал жизнь и имущество персов от тирании монгольских командиров, которые больше не могли рубить головы по своей прихоти. Несмотря на то что сам Кергюз был буддистом, он покровительствовал мусульманам и, в конце концов, сам принял ислам. Поселившись в Тусе, который он восстановил, этот умный, проворный и энергичный уйгур сумел установить к пользе как иранского населения, так и монгольской казны регулярный режим сбора податей и, если так можно выразиться, гражданскую администрацию. Великий хан Угэдэй, во многом под его влиянием, повелел в 1236 г. восстановить Хорасан. Начал заново заселяться Герат. Но после смерти Угэдэя монгольские командиры, которым он не позволял грабить, вызвали его на суд регентши Туракины, а потом выдали Кара-Хулагу, внуку Чагатая, которого он оскорбил и который приказал его убить.
Туракина назначила губернатором Хорасана и Персидского Ирака ойрата Аргун-Агу, тоже выбранного за знание уйгурского письма и служившего в этом качестве в канцелярии Угэдэя[208]. За время своего губернаторства (1243–1255) Аргун-Ага, как и Кергюз, пытался защитить иранское население от злоупотреблений налогового ведомства и вымогательств монгольских командиров. К удовлетворению великого хана Гуюка, он ликвидировал ассигнаты, освобождения от повинностей и жалованные грамоты, которые младшие Чингизиды бездумно раздавали в стране и благодаря которым они лично располагали доходами, превосходящими доходы монгольской казны. Не менее надежную поддержку он нашел у великого хана Менгу, ко двору которого прибыл в 1251 г. По его просьбе Менгу, устранив в Персии беспорядочное взимание податей, распространил на эту страну систему, уже внедренную в Трансоксиане Махмудом и Масудом Ялавачами, то есть обложение, пропорциональное возможностям налогоплательщиков, собранные средства должны были идти на содержание армии и имперской почтовой службы. Аргун-Ага вскоре после этого умер в окрестностях Туса в 1278 г., а его сын, знаменитый эмир Навруз, некоторое время был вице-королем Хорасана.
С другой стороны, в 1251 г. великий хан Менгу назначил управлять провинцией Герат, возрождавшейся в то время из руин, знатного человека из округа Гор, Шамс ад-Дина Мухаммеда Курта, афганца по происхождению, мусульманина-суннита по вероисповеданию, который приехал к его двору. Шамс ад-Дин был внуком одного из чиновников последних гуридских султанов Восточного Афганистана и сам в 1245 г. унаследовал округ Гор. Картские принцы, носившие титул мелик (король, царь), будучи осторожными и ловкими, продолжали угождать своим монгольским хозяевам, лавировать, чтобы не погибнуть, в период войн между Чингизидами, и все-таки сумели выжить в своем маленьком Гератском княжестве под монгольским владычеством (1251–1389). Продолжительное царствование Шамс ад-Дина (1251–1278) значительно укрепило власть его дома в этой стране. Данная иранская гуридская реставрация тем более интересна, что осуществилась она под прикрытием монгольской власти и в согласии с нею.
Также монголы терпели, по крайней мере сначала, в качестве своих вассалов династию кирманских атабеков из дома Кутлугханидов и сальгуридских атабеков Фарса. Дом Кутлугханидов был основан Бурак Хаджибом (1223–1235), хитрым человеком, сумевшим выжить в бурное правление хорезмшаха Джелал ад-Дина. Его сын Рукн ад-Дин Ходжа (ок. 1235–1254), вовремя приехавший в Монголию, ко двору великого хана Угэдэя (1235), затем другой сын, Кутб ад-Дин (ок. 1252–1257), до этого послуживший в монгольской армии в Китае, к двору великого хана Менгу, поочередно получили подтверждение владетельных прав на свое княжество. Точно так же, как Сальгурид Абу-Бекр (1231–1260), умевший ради сохранения своего трона ладить с Угэдэем и последующими великими ханами.
Царствование Хулагу. Уничтожение ассасинов, завоевание Багдада и уничтожение халифата
Только через двадцать лет после завоевания Персии монголы решили положить конец временному управлению ею и прекратить дуализм чисто военного управления в Арране и Мугане и гражданского налогового управления в Хорасане и Персидском Ираке, наконец-то установив над тем и над этим регулярную политическую власть. На курултае 1251 г. великий хан Менгу решил передать Иран в качестве вице-королевства своему младшему брату Хулагу. Кроме того, Менгу поручил Хулагу покончить с двумя духовными властями, еще сохранявшимися в Персии: княжеством исмаилитов в Мазендеране и аббасидским халифатом в Багдаде, а потом завоевать Сирию. «Установи порядки, обычаи и законы Чингисхана от берегов Амударьи до пределов страны Египетской. Со всяким человеком, кто покорится тебе и будет исполнять твои приказы, обходись с добротой и милосердием. Любого, кто будет тебе непокорен, посрамляй!»[209]
Прибыв из Монголии короткими перегонами с остановками в Алмалыке и Самарканде, Хулагу перешел Амударью 2 января 1256 г. На персидском берегу реки его приветствовали представители его новых вассалов, от Шамс ад-Дина Курта до обоих малоазийских Сельджукидов, Кей-Кавуса II и Кылыч-Арслана IV. В соответствии с намеченной Менгу программой он сначала атаковал исмаилитов, или ассасинов, в их орлином гнезде Мазендеране. Верховный глава исмаилитов Рукн ад-Дин Куршах, осажденный в Меймундизе лично Хулагу, капитулировал 19 ноября 1256 г. Хулагу отправил его в Монголию, к великому хану Менгу, но пленник был растерзан по дороге. Защитники Аламута сдались 20 декабря. Страшная секта, которая в XII в. устояла против всех попыток сельджукских султанов справиться с ней, которая заставляла дрожать султанат и халифат, которая была причиной деморализации и раздробленности всего азиатского ислама, наконец была уничтожена. Это была огромная услуга, оказанная монголами делу порядка и цивилизации.
Затем Хулагу напал на аббасидского халифа Багдада, духовного лидера суннитского ислама и правителя небольшого светского государства в Арабском Ираке.
Правящий халиф аль-Мустасим (1242–1258) был человеком бесхарактерным, полагавшим, что сумеет хитростью отвести монгольскую угрозу, как его предшественникам долгое время удавалось хитрить со сменявшими друг друга властителями Ирана: Буидами, Сельджукидами, хорезмшахами и самими монголами до этого момента. Когда эти временные властители оказывались слишком сильными, халиф уступал, сажая рядом с собой эмир аль-умара – Буида в X в. или султана Сельджукида в XI в.; они покорялись, временно замыкались в своих духовных обязанностях, ожидая, пока иссякнет сила этих эфемерных властителей. Приходил момент, халиф распрямлялся в полный рост, судил их распри, помогая нанести последний, смертельный удар. Полубожественная власть, переживавшая господ на день или на век, была – по крайней мере казалась ее носителям – вечной. Но власть над миром, данная Чингизидам, как они считали, Тенгри, Вечным Небом, не допускала компромиссов. Переписка между Хулагу и халифом в том виде, в котором ее восстановил Рашид ад-Дин, является одной из величайших в истории. Хан требовал от наследника тридцати шести халифов дома Аббаса отдать светскую власть, некогда уступавшуюся Багдадам буидским эмирам аль-умара, потом великим сельджукским султанам: «Тебе известна судьба, которую со времен Чингисхана уготовили миру монгольские армии, какое унижение, благодаря помощи Вечного Неба, постигло династии шахов Хорезма, Сельджука, царей Дейлема и разных атабеков! И однако, ворота Багдада никогда не оставались закрытыми ни для одного из этих народов, которые устанавливали в нем свою власть. Как же возможно запретить вход в этот город нам, обладающим такой силой и властью! Берегись вступать в войну против нашего Знамени!»
На это торжественное предупреждение Чингизида халиф ответил отказом. Он не желал отказываться от светских владений Аббасидов, отвоеванных его предками у последних персидских Сельджукидов. И, противопоставляя мировой империи Чингизидов свою духовную власть, также распространяющуюся на весь мир, мусульманское «папство», он писал: «О, юноша, едва вступивший в жизнь, который в опьянении десятидневного процветания считает себя выше целого мира, известно ли тебе, что от Востока до Магриба все, чтящие Аллаха, от царей до нищих, все являются рабами этого двора и что я могу приказать им соединиться?» Пустые угрозы. Сирийский и египетский султанаты Айюбидов, напуганные соседством монголов, не шелохнулись. Что же касается Хулагу и его военачальников, бывших шаманистами, буддистами или несторианами, их не слишком беспокоили мусульманские пророчества, которыми их пытался запугать халиф.
Поход монгольских армий на Багдад начался в ноябре 1257 г. Армия Байджу пошла по Мосульской дороге, чтобы ударить на Багдад с тыла, с западного берега Тигра. Лучший полководец Хулагу, найман Китбука (несторианин), с левым крылом направился к столице Аббасидов по Луристанской дороге. Наконец, сам Хулагу дошел из Хамадана до Тигра через Кирманшах и Хольван. 18 января соединение монгольских армий у Багдада завершилось, и Хулагу разбил свой лагерь в восточном предместье города. Маленькая халифская армия, попытавшаяся воспрепятствовать установлению блокады города, была изрублена в куски (17 января). 22 января монгольские военачальники Байджу, Бука-Тимур и Сугунджак или Сунджак заняли позиции в багдадском предместье, расположенном западнее Тигра, тогда как с другой стороны Хулагу и Китбука сжимали кольцо блокады. Чтобы попытаться умиротворить монголов, халиф послал к ним своего визиря, который, являясь ревностным шиитом, возможно, был с ними заодно, и несторианского католикоса Мариху. Но было уже слишком поздно. Яростный штурм уже отдал в руки монголов восточный участок городских укреплений (5–6 февраля). Осажденным оставалось только сдаться. Солдаты гарнизона попытались бежать. Монголы их переловили, разделили между своими подразделениями и перебили всех до последнего. 10 февраля сам халиф сдался Хулагу. Тот велел ему отдать приказ населению, чтобы оно вышло из города, бросив оружие. «Безоружные жители, как сообщает Рашид ад-Дин, выходили группами и сдавались монголам, которые их немедленно убивали». Тех, кто не выполнил приказа, монголы, войдя в город, убивали там. За массовой резней последовал пожар (13 февраля). Разграбление Багдада продолжалось семнадцать дней. Погибли девяносто тысяч жителей. Халифа же, после того как его заставили отдать свои сокровища и раскрыть последние тайники, монголы, вероятно не желая из уважения к его достоинству проливать его кровь, зашили в мешок, по которому пустили вскачь лошадей, растоптавших его копытами (около 20 февраля). Величайший город мира, включая джума-мечеть, был предан огню, гробницы Аббасидов были разрушены.
Симпатии Хулагу к христианству
Восточным христианам взятие Багдада монголами показалось небесным возмездием. К тому же монголы, в рядах которых насчитывалось много несториан, вроде наймана Китбуки (не говоря уже о вспомогательном грузинском войске, приведенном Газаном Брошем, армяно-грузинским князем Хачена), во время разграбления Багдада целенаправленно щадили его жителей-христиан. «При взятии Багдада, – пишет армянский хронист Киракос Гандзакеци, – супруга Хулагу, Докуз-хатун, которая была несторианкой, созвала христиан несторианского исповедания и всех других исповеданий и вымолила им жизнь. Хулагу пощадил их и оставил им все, чем они владели». Да, подтверждает Вардан[210], багдадские христиане в момент штурма города, по указанию несторианского патриарха Макихи, заперлись в церкви: монголы не тронули ни здания, ни верующих. Хулагу даже подарил патриарху Макихе один из халифских дворцов – тот, что принадлежал деватдару, или вице-канцлеру.
Армянин Киракос Гандзакеци передает ощущение радости, почти торжества всех этих восточных христиан в связи с падением Багдада. «С основания этого города прошло пятьсот пятнадцать лет. Все это время, что он, подобно сосущей кровь пиявке, сохранял власть, он поглотил целый мир. А теперь он отдал все, что взял. Он был наказан за пролитую кровь, за сделанное зло, мера его злодеяний переполнилась. Тирания мусульман продолжалась шестьсот сорок семь лет».
Ужасные монголы в глазах несториан, яковитов и армян представали мстителями за угнетенное христианство, божественными спасителями, пришедшими из Гоби, чтобы ударить исламу в тыл и поколебать его до самого основания. Кто бы мог подумать, что безвестные миссионеры, ушедшие в VII в. из Селевкии-на-Тигре или Беит-Абе проповедовать Евангелие на бесплодных землях Восточного Туркестана и Монголии, пожнут такую жатву?
Милость, которой пользовались при Хулагу христиане, была в значительной степени результатом влияния главной жены этого монарха, Докуз-хатун – кереитской принцессы, родной племянницы последнего кереитского царя ван-хана Тогрула. Менгу, высоко ценивший ее ум, рекомендовал Хулагу советоваться с ней в делах. «Поскольку кереиты давно уже приняли христианство, – пишет Рашид ад-Дин, – Докуз-хатун постоянно старалась защищать христиан, которые на протяжении ее жизни процветали. Хулагу, чтобы сделать приятное этой принцессе, осыпал христиан своими благодеяниями и доказательствами своего уважения. И дошло до того, что на всей территории его царства ежедневно возводились новые церкви, а у порога орду Догуз-хатун стояла постоянная часовня, и в ней звонили в колокола». «Персидские монголы, – подтверждает армянский монах Вардан, – возили с собой полотняную палатку в форме церкви. Джамахар (трещотка) созывал верующих на молитву. Ежедневно служились обедни со священниками и дьяконами. Там спокойно жили священники, приехавшие от христиан всякого языка. Пришедшие просить мира, они получали его и возвращались с подарками». Племянница Докуз-хатун, Тукити-хатун, также одна из жен Хулагу, была не менее ревностно предана несторианскому христианству.
Действия Докуз-хатун диктовались не только семейными традициями. «Она надеялась, – рассказывает монах Вардан, бывший ее доверенным лицом, – увидеть христианство в новом, еще большем блеске. Все его успехи следует признать делом ее рук». Хулагу, хоть и был буддистом, по меньшей мере разделял эту симпатию. В этом плане нет ничего красноречивее продолжения рассказа Вардана. «В 1264 г., – пишет армянский святой, – ильхан Хулагу приказал позвать нас, меня, вартабеда Саркиса (Сергея), и Крикора (Григория), и Авака, священника из Тифлиса. Мы пришли к этому могущественному монарху в начале татарского года, в июле, во время курултая. Когда нас пропустили к Хулагу, он избавил нас от необходимости преклонять колени и простираться перед ним ниц по татарскому этикету, ибо христиане падают ниц только перед Богом. Он попросил нас благословить вино и принял его из наших рук. Хулагу сказал мне: „Я позвал тебя, чтобы ты познакомился со мной и чтобы молился за меня от всего сердца“. После чего нас усадили, сопровождавшие меня братья запели гимны, грузины отслужили свою службу, сирийцы и греки сделали то же самое. Ильхан сказал мне: „Эти монахи пришли отовсюду, чтобы навестить меня и благословить. Это доказательство того, что бог благоприятствует мне“». Однажды Хулагу вспомнил при Вардане свою мать, несторианку Соркуктани. «Однажды он велел уйти всем придворным и в присутствии лишь двоих человек долго беседовал со мной о событиях своей жизни, своем детстве и своей матери, которая была христианкой». Хулагу не перешел в христианство. Мы знаем, что он оставался скорее буддистом, точнее, преданным бодхисатве Матрейе. Но в его иранском царстве не было буддистов, тогда как христиане: несториане, яковиты, армяне и грузины – были многочисленны, и естественно, что он, за неимением собственных единоверцев, покровительствовал единоверцам своей матери и жены. В разговоре с монахом Варданом он признался, что его симпатии к христианству начали рыть ров между ним и его кузенами, чингизидскими ханами Южной России и Туркестана (ханства Кипчак и Чагатай). Вардан приписывает ему такие слова: «Мы любим христиан, а они благосклонны к мусульманам».
Поход Хулагу в Сирию
После взятия Багдада и уничтожения халифата Хулагу по Хамаданской дороге вернулся в Азербайджан. По примеру монгольских военачальников Чермогана и Байджу, управлявших Персией до него, он избрал север этой страны местом пребывания своей династии. Азербайджанские города Тебриз и Марага играли роль столиц, в той мере, в какой его остававшийся кочевым двор пребывал поблизости от этих городов. Хулагу повелел построить много зданий в окрестностях озера Урмия, где предпочитал находиться: «обсерваторию на холме севернее Мараги, дворец в Алатаге, языческие храмы (бутханаха) в Хое». Казна, состоявшая из взятой в Багдаде добычи, хранилась в сильно укрепленном замке на одном из островов на этом озере. Муганские и Арранские равнины служили местом зимнего пребывания Хулагу и его предшественников, как прежде Чермогана и Байджу, там отъедались лошади их конницы. Летом принцы дома Хулагу откочевывали к горам Алатага, отрогам Арарата.
Падение Багдада повергло мусульманский мир в ужас. Старый атабек Мосула Бадр ад-Дин Лулу (1233–1259), которому было уже за восемьдесят, не довольствуясь тем, чтобы, как ему было предписано, выставить головы багдадских министров на стене его города, лично прибыл ко двору Хулагу, который тогда стоял лагерем в Мараге. Затем атабек Фарса Абу-Бекр отправил своего сына Сада поздравить хана с взятием Багдада. Одновременно в лагерь Хулагу, в тот момент находившийся возле Тебриза, прибыли оба малоазийских сельджукских султана, братья-соперники Кей-Кавус II и Кылыч-Арслан IV. Кей-Кавус дрожал от страха, поскольку в 1256 г. его войска, как мы знаем, попытались оказать сопротивление войскам монгольского военачальника Байджу, который разгромил их при Аксарае. Он успокоил гнев Хулагу неслыханной лестью: приказав нарисовать собственные портреты на подошвах пары сапог, он подарил эту пару разгневанному хану: «Ваш раб смеет надеяться, что его государь пожелает оказать честь голове его слуги, поставив на нее свою августейшую ногу». Этот эпизод наглядно демонстрирует ту степень унижения, на которую был низведен ислам.
Чтобы завершить выполнение программы, намеченной для него Менгу, Хулагу оставалось лишь покорить Сирию и Египет. Сирия была разделена между франками[211] и мусульманской династией Айюбидов. Франкам принадлежали на побережье две не соединяющиеся между собой территории: на севере княжество Антиохийское и графство Триполийское, которыми обоими владел князь Боэмунд VI, а на юге – Иерусалимское королевство, давно уже потерявшее Иерусалим, утратившее реальную власть и фактически состоявшее из федерации бароний и коммун: барония Тирская, Акрская коммуна, графство Яффа. Добавим к этому, что антиохийско-триполийский князь Боэмунд VI был верным союзником своего северного соседа – короля Киликийской Армении Хетума I, на дочери которого был женат. По примеру Хетума он сразу же вступил в союз с монголами. Во внутренних районах страны с Алеппо и Дамаском, противостоящих этой христианской Сирии, правила курдская по происхождению, но давно и полностью арабизировавшаяся старая династия Айюбидов, основанная великим Саладином, а в тот момент представленная султаном ан-Насир Юсуфом (1236–1260), трусливой посредственностью, который в 1258 г. признал себя вассалом Хулагу, отправив к нему своего сына аль-Азиза.
Несмотря на такое проявление покорности, Хулагу был полон решимости отвоевать у Айюбидов Западную Месопотамию. Поход начался с локального рейда против Майафарикинского эмирата в Диярбекире, в котором правил один из младших отпрысков Айюбидской династии по имени аль-Камил Мухаммед. Одна из причин ненависти монголов к аль-Камилю заключалась в том, что он, будучи фанатичным мусульманином, приказал распять христианского священника, прибывшего в его страну в качестве монгольского подданного. Хулагу приказал осадить Майафарикин монгольскому отряду при поддержке грузинско-армянского вспомогательного корпуса под командованием Газана Броша. Армянский принц Севата из Хаченского княжества погиб на этой осаде, где, как сообщает армянская хроника Вардана, «заслужил венец бессмертия, оставшись верным Богу и ильхану: он будет причислен к триумфу тех, кто пролили кровь за Христа». Стоит запомнить это упоминание креста рядом со знаменем Чингизидов: восточные христиане считали, что, помогая монголам против сирийских мусульман, они участвуют в своего рода крестовом походе.
После долгой осады Майафарикин все-таки сдался, а аль-Камиль был замучен до смерти. Монголы отрезали у него куски мяса и засовывали ему в рот до тех пор, пока он не испустил дух. Его голову, насаженную на острие копья, монголы торжественно возили по крупным городам мусульманской Сирии, от Алеппо до Дамаска, а перед ней шли певцы и тамбуринисты. Большая часть мусульманского населения эмирата Майафарикин была истреблена. Пощадили только христиан, особенно многочисленных в самом городе, который был очень древним яковитским епископством, а также армянским центром. «Церкви были пощажены, – отмечает Киракос Гандзакеци, – равно как и бесчисленные реликвии, собранные святым Марутой».
Пока шла осада Майафарикина, Хулагу завоевал мусульманскую Сирию.
По сведениям армянского историка Хайтона, план монгольской кампании был решен на встрече между Хулагу и его верным вассалом – королем Килийской Армении Хетумом I. «Хан попросил Хетума прийти к нему со всей армянской армией к Эдессе, ибо хотел он идти до Иерусалима, дабы освободить Святую землю от мусульман и отдать ее христианам. Король Хетум, обрадованный этой новостью, собрал огромную армию и пошел на соединение с Хулагу. Со своей стороны, – продолжает рассказ Вардан, – армянский патриарх дал хану свое благословение». Таким образом, поход внука Чингисхана окончательно принял черты армяно-монгольского крестового похода. Добавим, что, с точки зрения некоторых историков, поход был франко-монгольским. Действительно, как мы уже знаем, армянский король Хетум вел переговоры с монголами не только от своего имени, но и от имени своего зятя Боэмунда VI, князя Антиохийского и графа Триполийского. Как подтверждает Тирский тамплиер[212] в Gestes des Chiprois: «Хетум, король Армении, говорил с Хулагу в интересах Боэмунда, своего зятя, и с тех пор Боэмунд был в большой милости у Хулагу».
В сентябре 1259 г. огромная монгольская армия выступила из Азербайджана на Сирию. Китбука-нойон, найман-несторианин, сыгравший, как мы знаем, важную роль в завоевании Багдада, командовал авангардом. Правым крылом командовали старик Байджу и Сонкор, левым крылом – Сугунджак или Сунджак. Центром командовал лично Хулагу, которого сопровождала его супруга-христианка Докуз-хатун. Выйдя из Курдистана в Джезире, хан взял Нисибин[213], принял изъявления покорности от жителей Харрана и Эдессы, перебил жителей Саруджа, оказавших ему сопротивление. Овладев Аль-Бирой, он перешел Евфрат, разграбил Менбидж и осадил Алеппо. Султан ан-Насир, вместо того чтобы оборонять этот город, остался в Дамаске. Яковитский митрополит Алеппо, историк Бар-Эбрей вышел к монголам принести Хулагу присягу на верность.
18 января 1260 г. монгольская армия во главе с самим Хубилаем, усиленная армянами короля Хетума и франками Боэмунда VI, начала осаду Алеппо, который защищал старый айюбидский принц по имени Туран-шах. «Они поставили двадцать катапульт обстреливать стены и 24 января ворвались в город, который захватили с налету, за исключением цитадели, продержавшейся до 25 января». Резня, массовая и методичная, в соответствии с методами Чингисхана, продолжалась полных шесть дней, до 30-го, когда была враз прекращена по одному слову Хулагу. Король Армении Хетум приказал поджечь большую мечеть. Разумеется, яковитская церковь не пострадала. Хулагу отдал королю Хетуму часть добычи и подарил несколько округов и крепостей, которые алеппские мусульмане в прошлом отняли у армянского королевства. Боэмунду VI он также вернул земли Антиохийского княжества, завоеванные мусульманами со времен Саладина.
Во всей мусульманской Сирии началась огромная паника. Не дожидаясь прихода монголов, многие мусульманские князья явились к ним заявить о своем подчинении. Прямо у Алеппо Хулагу принял Айюбида аль-Ашрафа Мусу, бывшего амира Хомса, лишенного престола своими родственниками и восстановленного на нем Хулагу. Султан ан-Насир Юсуф не стал защищать Дамаск, как не защищал он Алеппо. При известии о падении Алеппо он бежал в направлении Египта. Дамаск, брошенный своими защитниками, покорился заранее и без боя. 1 мая 1260 г. Китбука вступил в город с монгольским оккупационным корпусом, сопровождаемый королем Армении и Боэмундом VI. Управление Дамаском было поручено монгольскому губернатору, которому в помощь дали трех секретарей-персов. Цитадель, продолжавшая сопротивляться, капитулировала 6 апреля. По приказу Хулагу Китбука собственноручно отрубил голову губернатору.
В следующие три недели Китбука продолжил завоевание мусульманской Сирии. Монголы вошли в Самарию и полностью вырезали гарнизон Наблуса, виновный в том, что попытался оказать сопротивление. Затем они беспрепятственно дошли до Газы. Султан ан-Насир Юсуф был взят в плен в Белке. Китбука воспользовался им, чтобы убедить сдаться гарнизон Аджлуна, после чего отослал к Хулагу. Младший отпрыск династии Айюбидов, правивший в Баниясе, примкнул к победителю.
Вступление монголов в Дамаск показалось местным христианам сирийско-яковитского и греческого обряда настоящим реваншем за шестивековые притеснения. Они устраивали на улицах публичные шествия, распевая псалмы и нося кресты, перед которыми заставляли мусульман вставать. Они даже осмелились «звонить в колокола и пить вино даже в мечети Омейядов». Тирский тамплиер рассказывает, что король Армении Хетум и его зять князь Антиохийский Боэмунд VI, после того как помогли монголам взять Дамаск, добились от Китбуки передачи одной мечети, вернее, восстановления отправления христианского культа в древней византийской церкви, которую мусульмане превратили в мечеть. Мусульмане пожаловались Китбуке, но тот, не мешая свободному отправлению их культа, посещал церкви и священников разных христианских конфессий и не давал ходу их жалобам.
Эти завоевания казались окончательными, как вдруг непредвиденное обстоятельство прервало их. 11 августа 1259 г. в Китае умер великий хан Менгу, и между его братьями Хубилаем и Аригбугой началась война за престол. Хулагу, четвертый брат, находившийся слишком далеко и уже располагавший достаточно большими владениями, свою кандидатуру на трон не выставил, но склонялся на сторону Хубилая, и к нему могли обратиться за поддержкой или арбитражем. Между тем Хулагу знал, что со стороны кавказской границы ему угрожает его кузен, кипчакский хан Берке, настолько же благожелательно настроенный к исламу, насколько сам Хулагу к христианству, упрекавший его за резню жителей Багдада. По совокупности этих причин Хулагу оставил в Сирии и Палестине ограниченный оккупационный контингент – 20 000 человек, по сведениям Киракоса, и всего лишь 10 000, по сведениям Хайтона, – под командованием Китбуки и возвратился в Персию.
Китбука, оказавшийся наместником монгольских Сирии и Палестины, был преисполнен самых лучших намерений к христианам, не только потому, что сам был несторианином, но и потому, видимо, что понял взаимовыгодность франко-монгольского союза. К сожалению, если антиохийско-триполийский князь Боэмунд VI разделял его взгляды на данный вопрос, акрские бароны продолжали видеть в монголах лишь варваров, которым они предпочитали даже мусульман. Один из этих баронов, граф Жюльен де Сидон, напал на монгольский патруль и убил племянника Китбуки. Монголы в ярости разграбили и разгромили Сидон. Это стало концом открытого или молчаливого союза франков и монголов.
После этой ссоры мусульмане ободрились. Если Алеппо-Дамасский султанат Айюбидов был завоеван, то еще сохранилась другая могущественная мусульманская держава – Египетский султанат, в котором хозяйничали мамелюки. Мамелюки, как известно, были наемниками в основном тюркского происхождения, составлявшими армии аюйбидских султанов Египта и свергнувшие в 1250 г. эту династию, чтобы остаться единственными властителями страны, в которой султанский титул присваивали себе их командиры. Мамелюкский султан Кутуз, таким образом захвативший трон (1259–1260), понял, что обстоятельства складываются благоприятно для мусульман. После ухода Хулагу с основными монгольскими силами в Персию Китбука, располагавший максимум двадцатью тысячами людей, мог удержать свои завоевания только в союзе с владевшими побережьем франками. Поскольку он с ними порвал, мамелюки могли начать войну. 26 июля 1260 г. их авангард под командованием эмира Бейбарса выступил из Египта в Палестину. Небольшой монгольский отряд под командованием Байдара, занимавший Газу, был раздавлен численно превосходящим его противником. Акрские франки, вместо того чтобы помириться с Китбукой, позволили мамелюкам пройти через их территорию и пополнить запасы продовольствия прямо под стенами Акры.
Разрешение идти вдоль франкского побережья и снабдить армию приготовленным франками продовольствием обеспечили мамелюкам серьезное преимущество на начальном этапе. Остальное сделало численное превосходство. Китбука, уверенный в непобедимости Чингисхановых воинов, отважно отбивался от врага. Мамелюки, перегруппировав, благодаря разрешению франков, свои силы под стенами Акры, направились через франкскую Галилею к Иордану. Китбука со своей конницей и несколькими грузинскими и армянскими отрядами выступил им навстречу. Сражение произошло при Айн-Джалуде, возле Зерина, 3 сентября 1260 г. Китбука проиграл численно превосходящему противнику, но спас честь знамени Чингисхана. «Увлекаемый своим рвением и храбростью, – пишет Рашид ад-Дин, – он метался справа налево, нанося страшные удары. Тщетно его пытались уговорить отступить. Он отвергал этот совет, говоря: „Я должен умереть здесь! Какой-нибудь воин предстанет перед ханом и скажет, что Китбука отказался от позорного отступления и пожертвовал жизнью, исполняя свой долг. Кроме того, гибель одной монгольской армии не должна сильно огорчить хана. Пусть он не думает, что в этот год жены его воинов не беременели, а лошади его табунов не жеребились. Счастливой жизни хану!“ Хотя он видел, что все его покинули, – продолжает рассказ Рашид ад-Дин, – он в одиночку выдержал бой против тысячи врагов, но в конце концов конь под ним был убит и его взяли в плен». Ему связали руки и привели к Кутузу, который оскорбил побежденного завоевателя: «Ты низверг столько династий и вот наконец попался в ловушку!» Ответ монгольского несторианина достоин воина Чингисхана: «Если мне суждено погибнуть от твоей руки, я скажу, что это Бог, а не ты совершил это. Не позволяй минутному успеху опьянить тебя. Едва известие о моей смерти достигнет ушей Хулагу-хана, его гнев закипит, как бурное море. Вся страна от Азербайджана до ворот Египта будет вытоптана копытами монгольских коней!» И в последних своих словах, во имя монгольской верности, величия и легитимности Чингизидов, он бросает в лицо мамелюкским султанам, этим случайным правителям, для кого убийство предшественника является обычным путем к трону: «Сколько я существую, я всегда был рабом хана; в отличие от вас, я не убийца моего господина!» После этих слов ему отрезали голову.
Султан Кутуз с триумфом вступил в Дамаск. Христиане – жители города дорого заплатили за свои симпатии к монголам. Вся мусульманская Сирия до Евфрата была присоединена к мамелюкскому Египетскому султанату. Хулагу предпринял еще одну попытку. В конце ноября 1260 г. монгольский отряд снова вторгся в Сирию и повторно разграбил Алеппо, но был остановлен мусульманами возле Хомса (10 декабря) и отброшен назад, на восток от Евфрата.
Последние годы Хулагу
Итак, Хулагу не удалось покорить мусульманскую Сирию, поскольку с севера ему угрожал его кузен, кипчакский хан Берке. Этот представитель старшей ветви Чингизидов, царствовавший в южнорусских степях, покровительствовал исламу, возможно, еще сильнее, чем Хулагу христианству. Поэтому победы Хулагу приводили его в ужас. «Он разорил все города мусульман, – такие слова о персидском хане кипчакскому хану приписывает Рашид ад-Дин, – он, не посоветовавшись ни с кем из родни, погубил халифа. Если мне поможет Аллах, я потребую от него отчета за такое количество невинной крови, пролитой им». При таких настроениях Берке без колебаний сблизился с мамелюками, заклятыми врагами монголов, но защитниками мусульманской веры от его кузена, персидского хана, командующего монгольской армией вторжения, однако покровителя христиан. Новый мамелюкский султан Бейбарс (1260–1277), тюрок, родом из Кипчака, поощрял данную тенденцию. С 1262 г. Берке начал обмен посольствами с Бейбарсом и объявил войну Хулагу. В ноябре – декабре того же года Хулагу перешел в наступление, прошел через Дербентский проход, по которому проходила граница между двумя ханствами, и углубился на «кипчакскую» территорию вплоть до реки Терек, но вскоре на том же Тереке был застигнут врасплох армией Берке под командованием его племянника Ногая и отброшен в Азербайджан. Обозначившаяся сразу враждебность ханов Кипчака и добавившаяся к ней вскоре враждебность Чагатайской ветви привели к окружению Персидского ханства, парализовали его активность постоянными атаками с тыла, со стороны Кавказа и Амударьи и сделали для него невозможной экспансию в направлении Сирии. Междоусобицы среди Чингизидов стали причиной полного прекращения монгольских завоеваний.
Хулагу, по крайней мере, завершил территориальное объединение Персии, устранив многие провинциальные династии. Атабек Мосула, старый Бедр ад-Дин Лулу (1233–1259), спас свой трон рабским угодничаньем перед монголами, но его сыновья совершили ошибку, став на сторону мамелюков. Хулагу захватил Мосул, разорил его и присоединил княжество к своим владениям (1262). Точно так же, когда поднял мятеж атабек Фарса, Сельджукхан (1262–1264) из династии Сальгуридов, он был убит монголами при взятии Казеруна (декабрь 1264 г.). Хулагу отдал трон Фарса сальгуридской принцессе Абиш-хатун, выдав ее замуж за своего четвертого сына, принца Менгу-Тимура; брак, равносильный аннексии. Другой сын Хулагу, его наследник Абага, женился на Радша-хатун, наследнице династии кирманских Кутлуг-шахов.
Одним из интереснейших моментов, по которому у нас слишком мало данных, является активность буддистов в Персии в царствование Хулагу и его первых преемников. Нам известно лишь то, что некоторое количество буддистских монахов прибыло из Уйгурии, Китая и Тибета в царство Хулагу, где обосновалось и построило многочисленные пагоды, украшенные живописью и статуями. Мы увидим, что еще хан Аргун, внук Хулагу, будет украшать пагоды живописными изображениями, в частности представляющими его самого. То, что нам известно о китайской живописи эпохи правления династии Юань, заставляет пожалеть об утрате этих произведений, влияние которых, возможно, объясняет некоторые особенности персидской миниатюры последующих времен.
Наконец, хотя Хулагу из-за захвата Багдада считался у мусульман бичом Божьим, он покровительствовал персидской литературе. Великий персидский историк Ала ад-Дин Джувейни – наилучший пример этому. Отец Джувейни Баха ад-Дин (ум. 1253), происходивший из семьи родом из Нишапура, уже находился на службе у монгольских властей, управляя финансами Хорасана. Джувейни сам начинал как чиновник. В 1256 г. он помешал Хулагу сжечь богатую библиотеку, собранную исмаилитами в Ала-муте. Совершив две поездки в Монголию (1249–1251, 1251–1253) и хорошо изучив ситуацию в Центральной Азии, он около 1260 г. написал своею драгоценную «Историю Завоевателя мира» («Тарих-и-джахан гушай»), то есть историю Чингисхана и его преемников, доведенную до 1258 г. В 1262–1263 гг. Хулагу назначил этого перешедшего к нему на службу перса губернатором (меликом) Багдада. Отметим к его чести, что в 1268 г., во время беспорядков, вызванных вспышкой религиозного фанатизма, он укрыл в своем доме несторианского патриарха Мар Дынху[214]. Также добавим, что его брат Шамс ад-Дин Джувейни был министром финансов (сахиб-диван) при ханах Хулагу, Абаге и Текудере с 1263 по приблизительно 1284 г.
Царствование Абаги
Хулагу умер близ Мараги 8 февраля 1265 г., а вскоре умерла и царица Докуз-хатун. С собой в могилу они унесли единодушные сожаления восточных христиан, которые оплакивали в их лице «две великие звезды христианской веры», «нового Константина и новую Елену», как от имени армянской церкви взволнованно написал Бар-Эбрей.
Преемником Хулагу стал его сын Абага (1265–1282). Новый хан оставил свою резиденцию в Азербайджане, но, если при Хулагу функцию столицы выполняла Марага, при Абаге эта роль перешла к Тебризу, сохранившему ее вплоть до конца существования династии, за исключением царствования Олджейту (1304-1316), при котором столица была перенесена в Султание. Добавим, что, по примеру Хулагу, Абага всегда смотрел на себя как на обычного наместника великого хана Хубилая, который по его просьбе отправил ему ярлык на право управления.
Несмотря на то что Абага, как и его отец, был скорее буддистом, он, так же как тот, был благосклонно настроен к христианским общинам – армянской, несторианской и якобитской – внутри страны и к союзу с христианским миром против египетских и сирийских мамелюков во внешней политике. В год своего восшествия на трон он женился на деспине Марии, дочери византийского императора Михаила Палеолога. В Сирии Абага покровительствовал несторианскому патриарху Мар Дынхе, прежде чем, как мы скоро увидим, стать другом его преемника, знаменитого Мар Ябалахи III.
Ранее мы уже говорили о паломничестве, предпринятом двумя несторианскими монахами, уроженцами один – района Тогто на севере Шаньси, другой – района Пекина, Раббана Саумы и Марка, решившими посетить Иерусалим. Мы видели, как между 1275 и 1276 гг. они пересекли Кашгарию и, наконец, прибыли в Персию. Сирийский период их биографии показывает важность несторианской церкви в Персии при монголах. С самого своего прибытия в Хорасан они нашли возле Туса несторианский монастырь Мар Сегиона. В Азербайджане, возле Мараги, они встретили патриарха Мар Дынху, бывшего, как уже сказано, в большой милости у монгольских властей. Оттуда они отправились в Багдад, где располагалась резиденция главы несторианской церкви, которую все еще называли древним именем Селевкия, потом вернулись в Ассирию, в которой находились другие святыни и знаменитые монастыри – в Арбеле, Бет Гармае и Низибе. Рабан Саума и Марк удалились в монастырь Святого Михаила Тарельского рядом с Низибом, когда патриарх Мар Дынха вызвал их к себе, чтобы дать поручение к хану Абаге. Тот не только оказал посланцам наилучший прием, но и выдал им охранные грамоты для облегчения паломничества в Иерусалим. Однако состояние войны между Персидским ханством, с одной стороны, и Кипчакским ханством и мамелюками – с другой, не позволило им совершить это путешествие. Тогда патриарх Мар Дынха назначил Марка митрополитом страны онгутов и киданей, то есть Северного Китая, а Раббана Сауму его коадъютером, но прежде, чем они отправились к месту назначения, Мар Дынха умер (24 января 1281 г.). Несторианский собор, собравшийся возле Багдада, избрал Марка патриархом под именем Мар Ябалаха III. Выбор был явно политическим. Несмотря на свое большое благочестие, новый глава церкви очень плохо знал сирийский язык и совсем не знал арабского. Но он был «монголом», во всяком случае, принадлежал к тюркскому народу онгутов, правители которого тесно породнились с Чингизидами. Персы-несториане сочли, что лучшего патриарха в глазах персидского хана им не сыскать. И действительно, когда Мар Ябалаха отправился к Абаге просить инвеституру, монгольский правитель принял его по-дружески. «Он набросил на него свой плащ, что был у него на плечах, и отдал свое кресло, которое было маленьким троном. Он подарил ему почетный зонтик от солнца и пайцу, или золотую пластину с царской эмблемой и большой печатью патриархов». 2 ноября 1281 г. приехавший из Пекина прелат был посвящен в сан патриарха несторианской церкви в соборе Мар Кока, возле Селевкии, в присутствии Мар Абрахама, митрополита Иерусалимского, Мар Якова, митрополита Самаркандского, и Мар Есусабрана, митрополита Тангутского, то есть Ганьсу, в Китае.
Во внешней политике Абага завершил войну, начатую его отцом против Берке, хана Кипчака. Ногай, племянник Берке, весной 1266 г. возобновил наступление, прошел через Дербентский проход и перешел Куру, но был разбит военачальниками Абаги на Аксу и отброшен в Ширван. Тогда Берке лично явился в Дербент с более крупной армией и двинулся к Куре, чтобы перейти эту реку, но внезапно умер (1266). После его смерти его войска вернулись к себе.
На северо-востоке, как мы уже видели, Абаге пришлось отражать вторжение Чагатаида Барака, хана Трансоксианы, который в 1269–1270 гг. вторгся в Хорасан, захватив Мерв и Нишапур. Мы также видели, что после ложного отступления, обманувшего противника, Абага разгромил Барака возле Герата 22 июля 1270 г. Отметим в связи с этим ловкость мелика Герата Шамс ад-Дина Курта, который сумел избежать неприятных для него последствий во время этих войн между монголами: при вторжении Чагатаидов хитрый афганец, ради спасения своего города, согласился присягнуть им на верность, но, как только в Хорасан пришел Абага со своим войском, Шамс ад-Дин снова перешел на его сторону и, благодаря энергии, с которой он защищал Герат, позволил персидскому хану заманить захватчиков в западню, где они и были разгромлены. В январе 1273 г. Абага завершил свой реванш: перенеся боевые действия в Трансоксиану, он отправил войско разорить Бухару. Однако, несмотря на продемонстрированную в 1270 г. гератским меликом Шамс ад-Дином лояльность, Абага ему не доверял. Осыпая его титулами и почестями, он, в конце концов, в 1277 г. заманил его в Тебриз, где по-тихому отравил (январь 1278 г.). Однако в 1279 г. он назначил правителем Герата сына своей жертвы Рукн ад-Дина, также известного под именем Шамс ад-Дина II.
На западе Абага вынужден был продолжать начатую его отцом войну против мамелюков, ставших теперь хозяевами не только Египта, но и мусульманской Сирии. Мамелюкский султан Бейбарс, главный защитник ислама и один из наиболее грозных воинов своего времени (1260–1277), перешел в наступление и несколько раз опустошал армянское Киликийское королевство, вассала и верного союзника монголов. В апреле 1275 г. он разграбил основные города страны: Сис, Адану, Тарс и Лаяццо, после чего вмешался в дела малоазийского Сельджукского султаната. Это государство, как мы знаем, находилось в тесной вассальной зависимости от Персидского ханства; в малолетство юного султана Кей-Хосрова III (1265–1283) оно находилось под монгольским протекторатом и управлялось перване (канцлером) Муин ад-Дин Сулейманом. Видимо, этот министр-интриган установил тайные контакты с Бейбарсом, которого, очевидно, пригласил освободить страну от монгольской опеки. Как бы то ни было, в 1277 г. Бейбарс вторгся в Сельджукский султанат и 18 апреля при Эльбистане, в верховьях Джейхана, у входа в Каппадокию, разгромил монгольскую оккупационную армию, тогда как перване, командовавший сельджукским контингентом, обратился в бегство. Бейбарс триумфатором вошел в Кесарию Каппадокийскую (23 апреля), после чего вернулся в Сирию.
При известии об этом поражении Абага примчался в Анатолию (июль 1277 г.). Он сурово покарал турок-сельджуков, которые, более верные мусульманской религии, чем власти Чингизидов, сражалась очень вяло, и после проведенного расследования приказал казнить перване (2 августа).
Абага хотел заключить прочный союз с латинскими державами против мамелюков. В 1273 г. он написал об этом римскому папе и английскому королю Эдуарду I. Два отправленных их посольства в мае – июле 1274 г. предстали перед Григорием X и отцами Лионского собора. Другие послы того же хана были замечены в Италии в ноябре 1276 г. (Жан и Жак Везелус), затем в 1277 г. в Англии, при дворе Эдуарда I. Но ни папство, ни Франция, ни Англия не решились принять предложение монголов.
Абага решил действовать один. В конце октября 1271 г. он послал десять тысяч всадников опустошить сельскую местность провинции Алеппо. В сентябре – октябре 1280 г. он отправил более крупный отряд, который ненадолго захватил город Алеппо, кроме цитадели, и сжег мечети (20 октября). Это была лишь разведка боем. В сентябре 1281 г. пятидесятитысячная монгольская армия вторглась в Сирию. Король Киликийской Армении Лев III, такой же верный союзник монголов, как и его отец Хетум, присоединил к ней свои войска. К 50 000 монголов прибавились 30 000 армян, грузин и франков. Всеми этими силами командовал принц Менгу-Тимур, брат Абаги. 30 октября 1281 г. эта армия встретила возле Хомса мамелюкскую армию под командованием султана Калауна. Правый фланг монголов, составленный из армянских и грузинских отрядов Льва III, обратил в бегство противостоявшие ему силы врага, но центр после ранения командовавшего им Менгу-Тимура отступил с поля боя, и его отход стал причиной разгрома всей монгольской армии. В который раз монголам пришлось уйти за Евфрат. Вскоре после этого поражения Абага умер (1 апреля 1282 г.).
Царствование Аргуна
Наследовавший Абаге (6 мая 1282 г.) его брат Текудер[215] порвал с традиционной политикой своего дома. Несмотря на то что его мать (принцесса Кутуй-хатун), возможно, была несторианкой, а сам он, как утверждает Хайтон, в юности был крещен, но, взойдя на трон, перешел в мусульманскую веру, взял себе имя Ахмед, принял титул султана и начал реисламизацию Персидского ханства. «Он тратил все свое разумение на то, чтобы обратить татар в ложную Магометову веру», – написал монах Хайтон. В 1282 г. он послал мамелюкам предложение мира и союза. «Старомонгольская» буддистская и несторианская партия, протестуя, обратилась к великому хану Китая Хубилаю, дяде Текудера и по-прежнему сюзерену Персидского ханства. По свидетельству Марко Поло, Хубилай был сильно недоволен и пригрозил интервенцией. Текудер объявил ответственными за обращение к пекинскому двору руководителей несторианской церкви, патриарха Мар Ябалаху III и его коадъютера Раббана Сауму. Патриарх был брошен в тюрьму и остался жив, вероятно, лишь благодаря вмешательству королевы-матери Кутуй-хатун, добившейся его освобождения.
Тем временем недовольные, вся старомонгольская партия, буддисты и несториане, стали группироваться вокруг принца Аргуна, сына Абаги и губернатора Хорасана. Скоро вспыхнула гражданская война. Ставка была высока: речь шла о том, останется ли монгольская Персия монгольской или станет обычным мусульманским султанатом, продолжит ли она покровительствовать несторианам и яковитам внутри страны и армянам и франкам за ее пределами либо вступит в союз с мамелюками. Сначала война шла неблагоприятно для Аргуна. Он поднял мятеж в своем губернаторстве Хорасан, откуда выступил в поход на Персидский Ирак, но 4 мая 1284 г. был разбит при Ак-Ходже, близ Казвина, и вынужден сдаться Текудеру. Однако составившие заговор военачальники скоро произвели дворцовый переворот. Текудер, покинутый своими войсками, был убит 10 августа 1284 г., а на следующий день Аргун взошел на трон.
Аргун прекратил исламизацию Персидского ханства. Лично скорее буддист, как Абага и Хулагу, многие важные посты в гражданской администрации, в частности управление финансами, он доверил христианам и евреям. Министром финансов и главным советником он назначил еврейского врача Сада ад-Даулэ, который с 1288 г. до последней болезни Аргуна (февраль 1291 г.) сохранял полное доверие этого государя. Умный, изворотливый, прекрасно говорящий по-тюркски и по-монгольски, ловкий придворный (своим фавором он был обязан вовремя поданному монарху слабительному), он сумел понравиться Аргуну, который ценил его также за преданность государственным интересам. Замечательный управленец, он восстановил порядок в финансах, остановив расхищение казны вельможами. Он потребовал от военных командиров подчиняться решениям судов, запретил сборщикам податей обременять народ реквизициями, короче, повел войну со злоупотреблениями и попытался преобразовать чисто военное монгольское управление в регулярную гражданскую администрацию. Далекий от того, чтобы преследовать мусульманскую религию, он приказывал судить дела между мусульманами по законам, установленным Кораном, а не по монгольским обычаям, увеличил фонд пожертвований на религиозные дела, поощрял и субсидировал ученых и литераторов. Мусульмане могли упрекнуть его лишь в том, что на все высшие посты в гражданской администрации он назначал своих единоверцев иудеев, в частности, откуп налогов отдал своим родственникам везде, за исключением Хорасана и Малой Азии, поскольку эти области составляли уделы принцев Газана и Гайхату, сына и брата Аргуна. Как бы то ни было, министр-еврей стал предметом сильнейшей ненависти. Монгольские аристократы были злы на него за попытки прекратить их грабежи, а благочестивые мусульмане утверждали, будто он вместе с Аргуном хочет изобрести новую религию, принудить правоверных стать «язычниками», превратить мекканскую Каабу в храм идолопоклонников – очевидно, в буддистское святилище – и т. д. Обвинения, разумеется, были абсурдными, но они в конце концов погубили этого выдающегося человека.
Одна из жен Аргуна, Урук-хатун, кереитка по происхождению и племянница покойной Докуз-хатун, была несторианкой. В августе 1289 г. она окрестила одного из их сыновей, будущего хана Олджейту, под именем Николай в честь римского папы Николая IV. «Аргун, – пишет монах Хайтон, – любил и очень почитал христиан. Христианские церкви, разрушенные Текудером, он повелел восстановить». Действительно, из жизнеописания несторианского патриарха Мар Ябалахи нам известно, что тому в это время удалось восстановить многие древние святилища, в том числе церковь Мар Халиты в Мараге.
Посольство Раббана Саумы на Запад
Желая возобновить войну против мамелюков, Аргун стал искать союза с христианским миром. Он предлагал предпринять вторжение в мусульманскую Сирию монгольской армии с одновременной высадкой крестоносцев в Сен-Жан-д’Акре или Дамиетте и последующий раздел Сирии: Алеппо и Дамаск монголам, Иерусалим – крестоносцам. С этой целью Аргун в 1285 г. отправил к папе Гонорию IV письмо, перевод которого на латинский язык сохранился в Ватикане и которое содержит конкретную программу. В этом знаменитом документе персидский хан, вспомнив Чингисхана, «предка всех татар», и упомянув великого хана Хубилая, императора Китая, своего двоюродного деда, сюзерена и союзника, напоминал об узах, связывавших династию Чингизидов с христианством: его мать – христианка; его дед Хулагу, его отец Абага – оба покровители христиан; наконец, великий хан Хубилай поручил ему освободить и принять под свое покровительство «землю христиан». Заканчивал он просьбой высадки крестоносного войска, в то время как сам он вторгнется в Сирию. «Коль скоро земля сарацин находится между вами и нами, мы окружим ее и раздавим… Мы прогоним сарацин с помощью Бога, Папы и Великого хана!»
В 1287 г. Аргун с той же целью направил на Запад новое посольство, которое поручил несторианскому прелату Раббану Сауме. Мы уже знакомы с невероятной одиссеей этого родившегося близ Пекина монаха, не то онгута, не то уйгура, который добрался из Китая до Персии. Раббан Саума отплыл по Черному морю, очевидно, из Трапезунда, и сошел на берег в Константинополе. Византийский император Андроник II (1282–1328) оказал представителю Аргуна наилучший прием, тем более что сельджукская Анатолия, граничившая с Византийской империей, находилась в зависимости от Персидского ханства. Помолившись в храме Святой Софии, Раббан Саума отплыл в Италию и прибыл в Неаполь, где стал свидетелем морской битвы между анжуйским и арагонским флотами, произошедшей в Неаполитанском заливе 23 июня 1287 г. Из Неаполя он отправился в Рим. К сожалению, папа Гонорий IV недавно умер, а его преемник еще не был избран. Раббана Сауму приняли присутствовавшие в Риме кардиналы. Он объяснил им важность монгольского христианства: «Знайте, что многие из наших отцов (несторианских миссионеров начиная с VII в.) пошли в земли турок, монголов и китайцев и просветили их. Сегодня многие монголы являются христианами; среди них имеются дети царей и цариц, которые были крещены и исповедуют Христа. В своих полевых лагерях они имеют церкви. Царь Аргун связан дружбой с монсеньором патриархом. Он имеет желание овладеть Сирией и просит вашей помощи для освобождения Иерусалима».
Помолившись в соборе Святого Петра и других римских церквях, Раббан Саума отправился через Геную во Францию. Генуэзцы, которые владели крупными факториями в Крыму и Трапезунде, а их многочисленные купцы торговали в монгольской Персии, также оказали послу Аргуна теплый прием. Приехав в Париж 10 сентября 1287 г., Раббан Саума был с почетом принят королем Филиппом Красивым в Сент-Шапель. Осмотрев Париж от Сорбонны до Сен-Дени, Раббан Саума отправился в Бордо к английскому королю Эдуарду I (конец октября – начало ноября). Как и король Франции, он оказал монгольскому послу самый лучший прием, но не заключил того самого военного союза, ради которого тот прибыл в Европу. Несколько разочарованный, Раббан Саума вернулся в Рим, где 20 февраля 1288 г. наконец-то был избран папа Николай IV. Николай с огромным интересом и сочувствием выслушал монгольского прелата, допустил до участия в церковных церемониях на Святой неделе, везде отводил ему почетное место и дал причастие из своих рук. Раббан Саума отправился назад, осыпанный утешениями; если почитать отчет о его миссии, видно, что родившийся в окрестностях Пекина прелат никогда даже не мечтал, ни с религиозной точки зрения, ни с эмоциональной, о подобном удовлетворении. Но с политической точки зрения его миссия провалилась. Западные державы не решились организовать крестовый поход, который, совместно с монгольской армией из Персии, мог бы спасти франкские колонии в Сирии. Очень показательны жалобы Раббана Саумы кардиналу Тускулумскому во время его второго приезда в Геную: «Что я тебе скажу, дорогой и достопочтенный? Я приехал от царя Аргуна и патриарха послом относительно Иерусалима. Вот прошел уже целый год… Что я скажу, что отвечу монголам по моем возвращении?»
Раббан Саума вернулся в Персию с письмами Николая IV, Филиппа Красивого и Эдуарда I к хану Аргуну. Очевидно, возвратился он к персидскому двору в конце лета 1288 г. Аргун выразил ему большую благодарность и причислил к своему орду в качестве несторианского капеллана: «Аргун повелел поставить часовню очень близко к ханскому шатру, так что веревки его переплелись с веревками часовни. И повелел, чтобы в этой церкви непрерывно звенели колокола»[216].
После праздника Пасхи (10 апреля) 1289 г. Аргун отправил к папе Николаю IV, Филиппу Красивому и Эдуарду I нового посла, генуэзца Бускарелло ди Гизольфи. Бускарелло приехал в Рим между 15 июля и 30 сентября 1289 г. Принятый папой Николаем, а затем (ноябрь – декабрь) Филиппом Красивым, он изложил им предложение наступательного союза, сделанное его господином в целях освобождения Святой земли. Мы располагаем текстом письма к Филиппу Красивому, написанного на монгольском языке уйгурскими буквами: «Силой Великого Неба, под эгидой верховного хана (Хубилая), вот наше слово: король Франции, мы предлагаем тебе выступить в поход в последний месяц зимы года пантеры (январь 1291 г.) и стать лагерем под Дамаском около 15-го числа первого месяца весны (приблизительно 20 февраля 1291 г.). Если ты, с твоей стороны, пошлешь войско к назначенной дате, мы отвоюем Иерусалим и отдадим его тебе. Но бесполезно отправлять наши войска, если ты не придешь на встречу». В приложении на французском языке, переданном Бускарелло Филиппу Красивому, Аргун предлагал, если французские крестоносцы высадятся в Сирии, доставить ему необходимое продовольствие и 30 000 запасных лошадей. В 1290 г. Аргун отправил Николаю IV, Филиппу Красивому и Эдуарду I четвертого посла по имени Чаган или Заган, крещенного под именем Андрей и сопровождавшего ранее Бускарелло ди Гизольфи, то есть вторично отправившегося за Запад. Но и на этот раз западные державы ответили лишь любезными протокольными речами, и франко-монгольский поход против мамелюков так никогда и не состоялся.
Аргуну пришлось браться за оружие лишь для защиты своих северных границ, в Хорасане и Трансоксиане. Губернаторство Хорасана он отдал своему старшему сыну Газану, в помощники которому определил эмира Навруза, сына крупного администратора – ойрата Аргун Аги. Как мы уже знаем, Аргун Ага в период с 1243 по 1255 г. управлял Восточной и Центральной Персией, будучи назначенным на эту должность великим ханом и обладая почти неограниченными полномочиями, и даже после прихода к власти династии Хулагуидов сохранял значительное влияние вплоть до своей смерти, настигшей его близ Туса в 1278 г. Навруз, выросший среди почестей, рассматривал Хорасан в какой-то мере как свою собственность. В 1289 г. он поднял мятеж и едва не захватил принца Газана, но, после первого успеха, преследуемый войсками хана Аргуна, вынужден был бежать в Трансоксиану, к хану Хайду, вождю дома Угэдэидов (1290). Со стороны Кавказа кипчакский хан через Дербентский проход атаковал границу Персидского ханства, но военачальники Аргуна 11 мая 1290 г. разгромили вражеский авангард на берегах Карасу, в Черкесии, и вторжение захлебнулось.
Царствования Гайхату и Байду
Реакция против централизаторской политики Аргуна началась еще во время его последней болезни. Он умер 7 марта 1291 г. Но еще до того придворные сместили и казнили его министра – еврея Сад ад-Даулэ. Наиболее влиятельные военачальники про возгласили ханом брата Аргуна Гайхату, в то время губернатора сельджукской Анатолии. Этот принц был посредственностью, увлекавшейся только пьянством, женщинами и педерастией, безумно расточительным, лишенным каких бы то ни было способностей к управлению страной. Ему и его министру садр-джихану Ахмеду аль-Халиджи в мае 1294 г. пришла злосчастная идея ввести в Персии бумажные деньги, или чао, по примеру того, что делал в Китае хан Хубилай. Первая эмиссия была осуществлена в Тебризе 12 сентября того же года. Результат был еще более катастрофическим, чем в Китае. Столкнувшись со своего рода забастовкой торговцев и рыночными бунтами, хан был вынужден отказаться от бумажных денег.
С религиозной точки зрения жизнеописание Мар Ябалахи III уверяет нас, что Гайхату проявил большую доброжелательность как к патриарху, так и к Раббану Сауме, любезно посетил несторианскую церковь, построенную этим последним в Мараге. Однако политика садр-джихана, всемогущего министра, стремившегося отстранить монгольских эмиров от управления государством, особенно благоприятствовала мусульманам, как отметил Бартольд.
Гайхату был свергнут партией монгольских аристократов, недовольных такими тенденциями. 21 апреля 1295 г. в своем лагере в Мугане он был задушен тетивой лука, «без пролития крови». Аристократы поставили на его место его двоюродного брата Байду, еще одного внука Хубилая. Новый хан, персонаж весьма бесцветный, согласился занять трон только ради спасения собственной жизни. По свидетельству Бар-Эбрея, он был очень милостив к христианству: «В обществе греческой принцессы, супруги Абаги, он почерпнул доброе мнение о христианах и позволил им иметь часовни и звонить в колокола в своем орду. Он даже говорил им, что сам является христианином и носит на шее крест, но не решается демонстрировать слишком открыто расположение к ним… Мусульмане тем не менее были злы на него за его склонность к христианам, которые в его царствование, сколь бы коротким оно ни было, получили многие гражданские должности».
Против Байду поднял мятеж принц Газан, сын Аргуна и вице-король Хорасана, мечтавший захватить отцовский трон. Газана поддержал эмир Навруз, о котором мы говорили ранее, помирившийся с ним в 1294 г. и ставший его главным военачальником. Навруз, будучи ревностным мусульманином, убедил Газана отречься от буддизма и принять ислам, чтобы получить в борьбе против Байду поддержку персидского населения, что было естественной политикой, поскольку Байду поддерживали христиане. Байду стал жертвой собственной доброты. Во время встречи с Газаном его верные сторонники побуждали его избавиться от этого принца; под влиянием былой дружбы он отказался. Его враги такой щепетильностью не страдали. Благодаря интригам Навруза хан скоро был покинут всеми приверженцами и побежден без боя. Он попытался бежать из Азербайджана в Грузию, но схвачен близ Нахичевани и убит (5 октября 1295 г.).
Царствование Газана
Газан взошел наконец на трон, о котором мечтал со дня смерти своего отца Аргуна. Несмотря на переход в ислам, это был истинный монгол. Нам его описывают как человека маленького роста, некрасивого – самого уродливого во всей его армии, уверяет нас монах Хайтон, железной энергии, хитрого, скрытного, терпеливого – это подтвердит его поведение по отношению к Наврузу, безжалостного к врагам, не ставящего ни в грош человеческую жизнь, когда речь идет об осуществлении его политики, но здравомыслящего правителя и, вследствие этого, в конце концов, гуманного; наконец, хорошего полководца и отважного воина (он отличился в битве при Хомсе, в которой он доблестно сражался чуть ли не в одиночку, тогда как его соотечественники потерпели поражение), короче, несколько напоминающего, с поправкой на изменившиеся времена, своего предка Чингисхана. Кроме того, он был очень умен и образован. «Монгольский, – говорил Рашид ад-Дин, – был его родным языком, но он знал немного арабский, персидский, индийский, тибетский, китайский и франкский. Лучше всего он знал историю монголов, которой, как и всего представители его народа, придавал огромную цену. Он лучше любого из монголов, кроме Болад-аги[217], знал генеалогию своих предков, а также всех монгольских вождей и полководцев». Никогда еще ни один Чингизид не сознавал так принадлежность к своему роду, как этот принц, который, в силу обстоятельств, сам того не зная, начнет денационализацию своего народа, повернув его на путь исламизации.
Действительно, в начале своего царствования Газан, несмотря на сильный характер, был вынужден проводить не собственную политику, а политику своих сторонников. Вознесенный на трон благодаря поддержке эмира Навруза и мусульманской партии, он поначалу вынужден был удовлетворять их требования. Монгольское государство в Персии официально исламизировалось. Наглядным проявлением этой революции стало принятие монголами тюрбана. Резкая мусульманская реакция, вдохновляемая Наврузом, шла вразрез с политикой Хулагу, Абаги и Аргуна. С момента вступления в Тебриз, свою столицу, Газан, являясь пленником собственных сторонников, отдал приказ разрушить христианские церкви, синагоги, маздеитские храмы и буддистские пагоды. Буддистские статуи и христианские иконы, разбитые и связанные вместе, глумясь над ними, проволокли по улицам Тебриза. Буддистские бонзы получили приказ перейти в ислам. Аргун, отец Газана, приказал написать свой портрет на стене одной из пагод. Газан не остановился перед тем, чтобы уничтожить и его. Отныне христиане и иудеи не смели показываться на улицах без особых отличительных костюмов. Навруз, выйдя за рамки приказа государя, даже подстрекал к массовой резне бонз и христианских священников. Многие буддистские монахи были вынуждены отречься от своей веры. Достопочтенный несторианский патриарх Мар Ябалаха III, несмотря на преклонный возраст и «монгольское» происхождение, был арестован в своей резиденции в Мараге, брошен в тюрьму, подвешен вниз головой и избит, в то время как толпа мусульман громила несторианское святилище Мар Халиты. Мар Ябалаха, которого Навруз хотел казнить, был спасен благодаря вмешательству короля Киликийской Армении Хетума II, который, находясь проездом при тебризском дворе, выпросил у Газана помилование для старика. Несмотря на жестокость преследований, монгольский двор не решился пойти на конфликт со своим верным армянским вассалом, обеспечивавшим оборону империи на границе с мамелюкским султанатом. Газан окончательно перешел в ислам, очевидно, потому, что считал обращение необходимым для династии, царствующей в мусульманской стране[218], но он нисколько не разделял религиозную ненависть своего министра Навруза; для этого он был слишком привержен монгольским традициям. Как только он стал более свободен в своих действиях, он восстановил в почестях и достоинствах Мар Ябалаху, чье монгольское происхождение не могло не внушить ему симпатии (март-июль 1296 г.). Однако в следующем году мусульмане подняли в Мараге новый бунт и разгромили находившиеся в этом городе патриаршую резиденцию и несторианский собор (март 1297 г.). В это же время горцы-курды, подстрекаемые Наврузом, осадили цитадель Арбеля, где укрылись несториане.
Тем не менее Газан, сильная личность, ревниво относившийся к своей власти, очень скоро счел диктатуру Навруза чрезмерно обременительной. Тот полагал, что ему все позволено. Сын монгола, бывшего вице-королем, почти независимым правителем, Восточной Персии, женатый на принцессе королевской крови, дочери хана Абаги, он считал себя неприкосновенным после того, как посадил на трон Газана. В качестве награды за оказанные услуги Газан сделал его практически главным наместником ханства. Отныне спесь и наглость эмира не знали границ. И вдруг на него обрушилась рука монарха. В марте 1297 г. Газан внезапно приказал арестовать всех сторонников Навруза, оказавшихся при дворе. Сам Навруз, находившийся во главе армии в Хорасане, был атакован верными хану войсками и разгромлен при Нишапуре. Он бежал в Герат к мелику этого города Фахр ад-Дину Курту, сыну и преемнику Рукн ад-Дина, на которого, как ему казалось, он мог положиться. Но политика Куртов заключалась в том, чтобы выжить среди монгольских войн, всегда примыкая к сильнейшему. Неужели ловкая афганская династия стала бы вступать в конфликт с династией Чингизидов из-за смещенного министра? Когда подошедшая ханская армия осадила Герат, чтобы захватить Навруза, Фахр ад-Дин цинично выдал беглеца, который тут же был казнен (13 марта 1297 г.).
Освободившись от опеки Навруза, Газан смог развернуться в полной мере. Сохраняя, как мы видели, сильную привязанность к монгольским традициям, несмотря на переход в ислам, он стал энергичным правителем, одновременно просвещенным и суровым. Он восстановил авторитет центральной власти, безжалостно казня, порой по простому подозрению, принцев крови, эмиров и чиновников, которые могли воспротивиться его воле. «Как монарх и законодатель, – пишет Бартольд, – он развернул грандиозную деятельность, совершенно свободную от узко понимаемого религиозного благочестия. Он проявлял большую заботу о финансах государства, в частности о монетном деле. На его монетах с надписями на трех языках (арабском, монгольском и тибетском) Газан, в отличие от своих предшественников, именуется уже не наместником пекинского великого хана, а государем Божьей милостью, тенгри-йин кутчундур (буквально: добродетелью Неба)». Тем не менее, несмотря на это утверждение о полном суверенитете, послы Газана в Китае продолжали воздавать великому хану Тэмуру почести как главе рода Чингизидов и, в более узком смысле, дома Тулуидов.
Если Газан был беспощаден к знатным заговорщикам и казнокрадам, его правление бдительно «защищало сельское население от притеснений и поборов». «Вы хотите, – написал он однажды своим чиновникам, – чтобы я позволил вам грабить таджиков (персов-земледельцев). Но что вы будете делать после того, как заберете быков и семена у землепашца? Если тогда вы придете ко мне и спросите, на что вам жить, я вас сурово накажу!» После стольких разрушений и опустошений значительная часть пригодной для сельскохозяйственного использования земли в Хорасане и Персидском Ираке оставалась невозделанной. Владычество кочевников убивало землю. «Земли, – отмечает Рашид ад-Дин, – по большей части не обрабатывались. Принадлежали ли они правящей династии или частным лицам, никто не решался их распахивать из страха быть лишенным их после того, как вложил в обработку много трудов и денег». Газан принялся «возрождать землю». «Он чувствовал, – продолжает Рашид ад-Дин, – необходимость поощрять предприятия этого рода и специальным указом гарантировал работникам плоды их трудов на приемлемых условиях. Земли, принадлежащие династии, остававшиеся многие годы необработанными, должны были быть предоставлены тем, кто хотел их обрабатывать, с освобождением на первый год от податей. Частновладельческие земли, остававшиеся заброшенными на протяжении определенного количества лет, тот же указ дозволял новым поселенцам брать себе в собственность без согласия прежних владельцев». Строгий контроль над злоупотреблениями аристократов в это же самое время позволил увеличить поступления в государственную казну с 1700 до 2100 туманов.
Министром Газана был великий персидский историк Рашид ад-Дин (Фазлуллах Рашид ад-Дин Табиб Хамадани, родился ок. 1257 г., умер в 1318 г., возведен в достоинство садра в 1298 г.). Именно Газан попросил Рашид ад-Дина написать историю монголов. Так блестящий ученый создал бессмертную «Джами ат-таварих». Отметим, что Газан, который, как мы знаем, превосходно знал историю своего народа, был одним из главных источников информации для Рашид ад-Дина, как и чэнсян[219] Болад Ага, представитель великого хана Китая при персидском дворе.
Наконец, Газан покрыл Тебриз, свою столицу, грандиозными зданиями: мечетями, медресе, благотворительными заведениями и т. д. По замечанию Рашид ад-Дина: «Монголы, которые до сих пор только разрушали, принялись строить». Действительно, царствование Газана знаменует тот момент, когда эти вечные кочевники стали понемногу переходить к оседлой жизни. К несчастью, у этого процесса «оседания на землю» была оборотная сторона. Отказавшись от своей общей веротерпимости, чтобы принять ислам, в той его форме, что все больше приобретала вид секты (я думаю о расправе над Рашид ад-Дином), персидские монголы очень скоро потеряли свою национальность, потеряли присущие их нации достоинства, растворились в окружающих народах и исчезли.
Но в царствование энергичного Газана ни один из этих печальных результатов не имел ни времени, ни возможности, чтобы проявиться. В Малой Азии, например, этот монарх жестко отреагировал на проявившиеся там центробежные тенденции. Внук Байджу-нойона по имени Суламиш, при поддержке туркоманского эмира Махмуд-бега, истинного основатели Караманской династии, попытался выкроить себе независимое княжество в древней Ликаонии (юго-восток Каппадокии). 27 апреля 1299 г. этот мятеж был подавлен ханской армией при Ак-Шерире, близ Эрзинджана. Что же касается последних конийских сельджукских султанов, назначаемых и смещаемых по прихоти тебризского двора, они имели меньше власти, чем любой монгольский губернатор. Так, Газан низложил султана Масуда II (1295), посадил на трон Кей-Кобада II (1297), потом низложил его (1300) и восстановил Масуда II (ум. 1304), который станет последним правителем из этого блистательного дома.
Вернувшись к внешней политике Хулагу и Абаги, Газан предпринял новое вторжение в империю мамелюков, в Сирию. Он взял Алеппо, за исключением цитадели (12 декабря), и вступил в Дамаск (6 января 1300 г.). Следует отметить, что король Киликийской Армении Хетум II, верный вассал монголов, как и все короли этого дома, привел к нему свои войска. Но после потери последних франкских владений, с одной стороны, и окончательного перехода монголов в ислам – с другой, эти победы уже не имели большого значения, были в некотором роде «посмертными». Кроме того, вскоре после этого блестящего похода Газан вернулся в Персию (февраль 1300 г.) и мамелюки вновь овладели Сирией.
Правда, действия персидского хана вновь парализовала вылазка Чагатаидов в Восточном Иране. Принц Кутлуг-Ходжа, сын туркестанского хана Дувы, выкроивший себе княжество в Афганистане, Газне и Горе, во время похода Газана в Сирию опустошил Кирман и Фарс. Весной 1303 г. Газан снова отправил в Сирию войско, но Кутлуг-шах, командир, назначенный им командовать походом, позволил мамелюкам разбить себя при Мардж-эс-Соффаре, близ Дамаска (21 апреля 1303 г.). Это было последнее монгольское вторжение в Сирию.
В целом Газану удавалось совмещать совершенно промусульманскую внутреннюю политику с внешней политикой, которая была продолжением курса Хулагу, Абаги и Аргуна. Нет никаких оснований, и Рашид ад-Дин здесь является надежным гарантом, чтобы подвергать сомнению искренность окончательного принятия Газаном ислама. С этой точки зрения он навсегда порвал с буддизмом, то есть с религией своей семьи, поскольку заставил буддистских бонз и лам отречься от их веры либо покинуть страну. И напротив, очевидно, из политических соображений он прекратил преследования несториан и подарил свою дружбу патриарху Мар Ябалахе III. В июне 1303 г. он нанес старому понтифику визит в только что восстановленный тем монастырь в Мараге и осыпал знаками внимания, почестями и подарками.
Царствование Олджейту
Газан умер 17 марта 1304 г. Его преемником стал его младший брат Олджейту (1304–1316). Сын принцессы-несторианки Урук-хатун, окрещенный ею в детстве под именем Николай, Олджейту позднее под влиянием одной из своих жен перешел в ислам. На какое-то время он даже принял персидский шиизм. В его царствование возобновилась исламизация Персидского ханства. Несторианский патриарх Мар Ябалаха, рассчитывавший при нем на те же милости, что при Газане, нашел у нового хана, как повествует его биография, лишь вымученную вежливость. Мусульмане воспользовались этим, чтобы начать преследования несториан. Для предотвращения переделки тебризской церкви в мечеть понадобилось вмешательство монгольского эмира Иранджина, принца кереитского происхождения, племянника Докуз-хатун и дяди по материнской линии Олджейту, который, как и все кереиты, сохранял давние симпатии к христианству. Несториане, как мы знаем, располагали укрепленным убежищем, цитаделью Арбеля, или Эрбиля. Весной 1310 г. губернатор провинции предпринял попытку отнять ее у них с помощью курдов. Несмотря на все попытки Мар Ябалахи предотвратить непоправимое, христиане Арбеля оказали сопротивление. Наконец, 1 июля 1310 г. цитадель была взята ханскими войсками и курдскими горцами, а все ее защитники перебиты. Мар Ябалаха пережил свою паству и умер 13 ноября 1317 г., полный горечи по отношению к монголам, которым он так верно служил и которые отреклись от него, отрекаясь при этом от себя самих.
Несмотря на отказ от традиционных чингизидских симпатий к несторианам, Олджейту в целом продолжал политику своего брата Газана. Хотя он был гораздо менее сильной личностью, но все же удерживал в руках крепкую административную машину, построенную тем. Мусульманские источники изображают его государем щедрым и добродетельным. Он сохранил пост министра за великим историком Рашид ад-Дином, великолепным управленцем и разумным государственным деятелем, который в это царствование пользовался даже большим влиянием, чем при Газане. Рашид ад-Дину даже удалось уговорить Олджейту принять доктрину шафиитов. Помимо Рашид ад-Дина Олджейту покровительствовал еще одному историку, Вассафу. Наконец, Олджейту оказался великим строителем. В 1305–1306 гг. он перенес свою столицу в Султание, на северо-запад Персидского Ирака, на место, уже выбранное его отцом Аргуном, и украсил этот город. Он также проявлял интерес к Марагской обсерватории. Рашид ад-Дин, как и он, был тоже великим строителем и в 1309 г. возвел в Газании, на востоке Тебриза, целый квартал.
Во внешней политике Олджейту, несмотря на мусульманское благочестие, продолжал, как и Газан, политику своих предков, направленную, в союзе с христианской Европой, против мамелюков. Он направил к западным дворам посольство во главе с христианином Фомой Ильдутчи. До нас дошли письма, отправленные им с этим посольством папе Клименту V, французскому королю Филиппу Красивому и английскому королю Эдуарду II. В частности, в нашем Национальном архиве хранится письмо к Филиппу Красивому, датированное маем 1305 г., в котором персидский хан с радостью сообщает о согласии, царящем между ним и главами других чингизидских улусов: Тэмуром, великим ханом Китая, Чапаром, главой Угэдэйского улуса, Дувой, главой Чагатайского улуса, и Тохтой, ханом Кипчака. Олджейту также выражает желание сохранять добрые отношения, установившиеся у его предшественников с лидерами христианского мира.
Тем временем возобновилась пограничная война между Персидским ханством и мамелюкским Египетским султанатом. В 1304–1305 гг. мамелюки совершали грабительские набеги на Киликийскую Армению, вассала монголов. Они дважды были настигнуты монгольскими гарнизонами, расквартированными в Малой Азии, в боях с которыми понесли значительные потери. В 1313 г. Олджейту осадил мамелюкскую пограничную крепость Рахиба на Среднем Евфрате, но из-за сильной жары был вынужден снять осаду, не добившись капитуляции города.
В Малой Азии в 1302 г. пресеклась династия Сельджукидов. Монгольские вице-короли, обосновавшиеся в Конье, стали управлять страной напрямую. Однако исчезновение удобной сельджукской ширмы привело монголов к прямому соприкосновению со множеством мелких турецких эмиров, которые все стремились воспользоваться отсутствием центральной власти, чтобы стать независимыми. Таков был случай эмиров Карамана, лидеров туркоманов, обосновавшихся в горном районе Эрменек, которые с этого момента начали попытки наследовать Сельджукидам в районе Коньи и которых Газан наказал в 1299 г. Между 1308 и 1314 гг. карамский эмир Махмуд-бег был властителем Коньи. Олджейту направил против него своего полководца Чопана, который заставил его бежать, а позднее привел к повиновению (1319). Со своей стороны, обосновавшиеся на северо-западе Фригии и Вифинии Османы, воспользовавшись исчезновением сельджукского султаната, начали расширять владения за счет Византийской империи. Основатель Османской империи Осман I, в частности, угрожал крупному византийскому городу Никее. Византийский император Андроник II попытался заключить против него союз с Олджейту, которому предложил в жены свою сестру Марию. Похоже, именно в рамках этого союза монгольский корпус вторгся в османский округ Эскишехир, откуда, впрочем, он был выбит Орханом, сыном Османа.
Турко-византийские войны на северо-западе Анатолии вызывали у персидских монголов лишь ограниченный интерес. Как они могли догадаться, что маленький османский эмират, сформировавшийся там, спустя век превратится в величайшую мусульманскую державу мира? Куда больше внимания они уделяли ситуации в Восточном Иране, где им по-прежнему приходилось бороться с поползновениями их родственников, чагатайских ханов Трансоксианы, и одновременно подавлять сепаратистские тенденции своих собственных вассалов – афганцев из династии Куртов, обосновавшейся в Герате.
В 1306 г. Олджейту направил своего военачальника Данишменда Бехадура осадить Герат, в котором мелик Фахр ад-Дин, третий князь династии Куртов, вел себя как независимый государь. Фахр ад-Дин согласился удалиться в крепость Аман-кох, и Данишменд смог занять город Герат, цитадель которого, обороняемая одним из офицеров Фахр ад-Дина по имени Мухаммед Сам, не сдавалась. Мухаммед Сам заманил в нее чересчур доверчивого Данишменда и убил (сентябрь 1306 г.). Тогда Олджейту направил на Герат новую армию под командованием эмира Ясавула и Буджая, сына Данишменда. После долгой осады и романтических приключений город и цитадель Герата сдались вследствие голода, вероломства и предательства (1307). Что же касается Фахр ад-Дина, то он тем временем умер в Аман-кохе. Но вместо того, чтобы воспользоваться обстоятельствами и низложить династию Куртов, Олджейту тотчас отдал Гератское княжество Гият ад-Дину, брату Фахр ад-Дина (июль 1307 г.). В какой-то момент Гият ад-Дин был заподозрен в подготовке нового мятежа, но сумел оправдаться перед Олджейту и сохранил за собой владение Гератом (1315).
Как мы видели, Олджейту в 1313 г. отнял Восточный Афганистан у младшего отпрыска Чагатаидов Давуд-Ходжи, что спровоцировало вторжение самого хана Чагатая, Эсен-буги, который, одержав победу в битве при Муграбе, оккупировал часть Хорасана (1315). Но что мы тоже видели, Персия была спасена отвлекающим ударом, нанесенным великим ханом Китая, чьи армии ударили Чагатаидам в тыл и дошли до Таласа (ок. 1316). Однако вскоре после этого для Хорасана возникла угроза со стороны изгнанного чагатаидского принца по имени Ясавур, которого Олджейту неосторожно приютил и который попытался сделаться независимым правителем (1318). К счастью для Персии, Ясавур был убит своим личным врагом, ханом Чагатая Кебеком (июнь 1320 г.). В ходе этой войны гератский эмир Гият ад-Дин, осажденный Ясавуром в своем городе (май 1319 г.), успешно оборонялся, казалось бы защищая интересы Хулагуидов – и тебризский двор его за это сильно хвалил, – а на самом деле укрепляя власть своего дома над Гератским княжеством. В конце жизни (он умрет в 1329 г.) он станет практически независимым князем, хотя тебризский двор и рассматривал его как незаменимого стража своих северо-восточных приграничных областей.
Царствование Абу Саида
Эти события разворачивались в царствование Абу Саида, который в возрасте двенадцати лет наследовал своему отцу Олджейту, умершему в Султании 16 декабря 1316 г. Абу Саид, занимавший трон с 1317 по 1334 г., всю жизнь оставался игрушкой в руках монгольских аристократов, правивших от его имени и оспаривавших друг у друга власть и провинции. Великий историк Рашид ад-Дин, который, как министр, всегда отстаивал государственные интересы, был отдан на расправу придворной камарилье и казнен по клеветническим обвинениям в тяжких преступлениях (18 июля 1318 г.).
В первую половину царствования Абу Саида власть находилась в руках монгольского аристократа, эмира Чобана, или Джубана, с 1317 по 1327 г. являвшегося истинным властителем Персии, которой он, впрочем, правил твердой рукой: в 1322 г. он подавил мятеж своего собственного сына Тимурташа, вице-короля Малой Азии; в 1325 г. он довел до Терека победоносный поход против Кипчакского ханства; в 1326 г. один из его сыновей, Хуссейн, разбил возле Газны и отбросил обратно в Трансоксиану чагатайского хана Тармачирина, вторгшегося в Хорасан. Но в 1327 г. Абу Саид, устав от его опеки, порвал с ним. Чопан, находившийся в тот момент в Хорасане, поднял знамя мятежа и приготовился идти из Мешхеда на Азербайджан, но был покинут своими войсками и смог лишь бежать в Герат, к мелику Гият ад-Дину. Тот приказал его удавить и «послал его палец» Абу Саиду (октябрь – ноябрь 1327 г.). Один из сыновей Чобана, Тимурташ, вице-король Малой Азии, бежал в Каир к мамелюкам, которые, дабы не вызывать неудовольствия Абу Саида, убили его.
Падение такого влиятельного лица, каким был Чобан, после «юридического» убийства великого министра Рашид ад-Дина нанесло Персидскому ханству смертельный удар. Когда через несколько лет умрет сам Абу Саид, ни в армии, ни в гражданской администрации не найдется никого, кто смог бы удержать от падения монголо-персидское государство, и улус Хулагу распадется.
Падение Чобана имело и другое последствие: оставление турецкой Анатолии ее собственной судьбе. Со времени исчезновения Конийского султаната после смерти султана Масуда II в 1304 г. монгольские вице-короли, назначаемые персидским двором для управления страной, проявляли тенденцию вести себя как полунезависимые князья. Мы видели пример Тимурташа, сына Чобана. Вполне вероятно, что, не случись катастрофического падения его семьи, он после смерти Абу Саида вполне мог бы основать в Конье или Кесарии Анатолийский монгольский султанат, который, очевидно, стал бы преградой на пути растущей Османской империи[220]. И напротив, падение Тимурташа в 1327 г., а затем, через восемь лет, смерть Абу Саида оставили Анатолию без хозяина и освободили местных турецких эмиров, караманских на юго-востоке и османских на северо-западе. Возвышение Османской империи стало косвенным результатом драм персидского монгольского двора в эти решающие годы 1327–1335.
Распад монгольского Персидского ханства
Смерть Абу Саида (30 ноября 1335 г.) привела к распаду монгольского Персидского ханства. Вместо того чтобы выбрать нового хана из дома Хулагу, вельможи избрали Чингизида из другой ветви, Арпагаона, или Арпакавана, который происходил от Аригбуги, брата Менгу, Хулагу и Хубилая. В 1336 г. этот неожиданный хан был побежден и убит одним мятежным губернатором. Затем два феодала, на сторонников которых разделилась остальная монгольская знать, оспаривали друг у друга власть, прикрываясь ханами-марионетками. Один был губернатор Малой Азии, Хасан Бузург (Длинный), или Хасан Джелаир, как его называли по имени монгольского племени, из которого он происходил. Второй, Хасан Кучлук (Маленький), также монгол по происхождению, был внуком Чобана, спасшимся во время резни его рода[221]. В 1338 г. Хасан Чобанид сумел отбить Тебриз, столицу ханства, у своего соперника Джелаира. Чобанид сумел выкроить себе царство на северо-западе, куда вошли Азербайджан и Персидский Ирак, которые после его смерти (1343) унаследовал его брат Ашраф, чьей столицей оставался Тебриз. Тем временем Джелаир царствовал в Багдаде, где в 1340 г. провозгласил себя независимым султаном и откуда в 1347 г. отразил все атаки Ашрафа Чобанида.
В разгар этой анархии произошло иностранное вторжение. В 1355 г. Джанибек, хан Кипчака (Южная Россия), вторгся в Азербайджан и убил Ашрафа Чобанида, после чего вернулся в Россию, не позаботившись о том, чтобы закрепить в тех краях свою власть. Эта катастрофа пошла на пользу Джелаиридам. Хасан Бузург умер в 1356 г., но его сын Увейс, наследовавший багдадский трон, выступил на Азербайджан и, после первой неудачи, все-таки завладел им (1358). Став властелином одновременно Багдада и Тебриза, он царствовал до самой смерти (1374) в Западной Персии, а наследовал ему его сын Хусейн Джелаир (1374–1382). Дальше мы увидим, как Ахмед Джелаир, брат и наследник Хусейна, боролся за Тебриз и Багдад с Тамерланом.
Тем временем афганское государство Куртов в Герате и Восточном Хорасане стало совершенно независимым. Ловкий Гият ад-Дин умер в октябре 1329 г., а два его старших сына, Шамс ад-Дин II и Хафиз, царствовали всего несколько месяцев. Но Муиз ад-Дину Хусейну, третьему сыну Гият ад-Дина, провозглашенному правителем, несмотря на его юный возраст, было суждено долгое царствование (1332–1370), за которое он настолько усилил свое государство, что в какой-то момент не побоялся вмешаться в трансоксианские дела.
В Западном Хорасане обычный главарь разбойничьей шайки Абд эр-Раззак в разгар всеобщей анархии в 1337 г. захватил крепость Себзевар, основал новое княжество Сербедаров. Его брат Ваджих ад-Дин Масуд, который убил его (1338), продолжил его дело, захватив вскоре Нишапур. Монгольский принц Тога-Тимур, потомок Хасара, брата Чингисхана, в этом всеобщем беспорядке тоже провозгласил себя ханом в 1337 г. Он закрепился в Бистаме, на северо-западе Хорасане, и царствовал также в Мазендеране. Он украсил постройками Мешхед, и нам известно, что лето он проводил неподалеку оттуда, в Радкане, а зиму на Гургене, близ Каспийского моря. Сербедары номинально признавали его сюзеренитет, но приблизительно в декабре 1353 г. убили его и таким образом стали хозяевами всего северо-западного Хорасана, а у Куртов остался его юго-восток. Разумеется, две эти иранские династии вступили в ожесточенную войну в друг с другом, осложнявшуюся религиозными различиями: Курты были афганцами-суннитами, а Сербедары – персами-шиитами.
Третья иранская, точнее, арабо-иранская династия, Музаффариды, обосновалась в Кирмане и Фарсе. Ее основатель, араб Мубариз ад-Дин Мухаммед, уже управлявший Йездом и Кирманом, стал властителем Шираза (1353) и Исфахана (1356–1357). В 1358 г. он был свергнут и ослеплен собственным сыном Шах Шуджоем (ум. 1384), который наследовал ему в Ширазе, тогда как Исфахан отошел другим Музаффаридам.
Для завершения картины укажем, что среди этих правителей на час уже появились завтрашние, даже послезавтрашние властелины Западной Персии – туркоманское, еще кочевое, племя, называемое по своей эмблеме племенем Черного Барана, Кара-Коюнлу. При разделе хулагуидского ханства Кара-Коюнлу поселились в армянском округе Муш и попытались продвинуться до Мосула, откуда их прогнал Увейс Джелаир (ок. 1336). После смерти Увейса (1374) вождь Кара-Коюнлу Байрам-Ходжа захватил Мосул и Синджар. Его внук Кара Юсуф стал основателем могущества своего дома, отняв у Джелаиридов Тебриз (1387), откуда он будет изгнан Тамерланом.
В древней сельджукской Малой Азии, впавшей в упадок после последовавших друг за другом прекращений старинного дома Сельджукидов (ок. 1304), а затем его сюзерена – Персидского ханства, два туркоманских княжества боролись за обладание Каппадокией. В Сивасе и Кайсери это был клан Эретнаогуллу, наследником которого с 1380 по 1399 г. будет знаменитый турецкий принц-поэт Бурхан ад-Дин, которого сменит в 1400 г. другой туркоманский клан, называемый Белым Бараном (Ак-Коюнлу). Наконец, в Ларинде (нынешний Караман) укрепилась еще одна туркоманская династия – эмиров Карамана, которая на вифино-фригийской границе будет некоторое время бороться за гегемонию в Малой Азии и наследство сельджукских султанов с турками-османами.
Дальше мы рассмотрим вмешательство Тамерлана в этот клубок раздоров.