Дверь, обитая пошарпанным коричневым дерматином, медленно открылась. На пороге стояла женщина, нет, скорее старуха, маленькая и уже начавшая пригибаться к земле. Одета она была в домашний байковый халат и какую-то немыслимой расцветки жилетку, которая уместно смотрелась бы на молодой девчонке где-нибудь на дискотеке, но уж никак не здесь.
— Марфа Петровна, это я, Рита! — объявила моя спутница.
— Слышу, слышу, не глухая! — заявила бабка, поднимая на нас глаза, скрытые под толстыми стеклами круглых очков. — А с тобой кто же?
— Друг мой. Вы знаете, я плохих людей не приведу.
— Знать-то знаю, а все же береженого бог бережет. И не друг он тебе, кое-чего поболее.
— От вас ничего не укроется, — рассмеялась Рита. — Он мой очень хороший друг.
— Ну, посмотрим, посмотрим, какой хороший. А то опять шелапут какой-нибудь окажется, как Витька. Проходите.
Удивительно, но на этот раз упоминание о бывшем муже на Риту впечатления не произвело. Все так же улыбаясь, она затащила меня в прихожую. Прихожая была под стать двери — такая же пошарпанная. У стены стояли старые туфли-босоножки, стоптанные тапочки. Я глянул на стену и удивленно вытаращился. Рядом с зеркалом, которое даже на вид было из прошлого века, висела небольшая цветная фотография нынешнего премьера российского правительства, который получил свой пост совсем недавно. В углу снимка стояла подпись: «Дорогой Марфе Петровне с искренней благодарностью! Живите многие годы!» И соответствующий автограф. Вот ни хрена себе! Куда же я попал? И что здесь делал премьер? Или эта бабулька сама к нему в Москву летала?
Тем временем, разувшись и раздевшись, как полагается, мы прошли в комнату. Марфа Петровна тут же отправила Риту на кухню.
— Иди, чайку нам завари. Сама знаешь, где что у меня. А мы пока с твоим любезным дружком побеседуем.
Девушка удалилась, старушка же, цепко схватив меня за запястье, принудила сесть в низкое кресло у стены, сама же пристроилась рядом, на табуреточке. И замолчала. Я осмотрелся.
Квартира у загадочной бабушки была однокомнатной, и единственная комната ничего особенного собой не представляла. Обычная клетушка, которых много настроили в свое время, прикрываясь лозунгами о необходимости переселить советский народ из коммуналок. Короче — «хрущоба». И все в комнате было обычным: старый (а не старинный) диван на последнем издыхании своей мебельной жизни, круглый раздвижной стол посередине, с тремя дряхлыми стульями вокруг него и с выцветшим оранжевым абажуром над ним. В углу, у единственного окна — тумбочка, на ней древний «Рекорд» с маленьким экраном, заботливо прикрытый кружевной салфеткой. Буфет с какими-то чашечками, тарелочками и вазочками. Пол покрыт вытертым местами линолеумом.
Все было бы обычным, если бы не многочисленные фотографии на одной из стен, подобные той, что в прихожей. Присмотревшись, я увидел, что Марфу Петровну благодарили политики, министры, генералы, певцы, актеры и спортсмены. Непонятно, правда, за что. Было несколько фотографий, подписанных на английском и даже арабской вязью. Люди, улыбавшиеся с них, были тоже достаточно известны. Я почему-то искал Клинтона, но его среди благодарного сонма не обнаружилось. Не было и местного президента. Так-так, не любят старушку местные власти, не благодарят ее… А почему, стесняюсь спросить?
Бабушка все молчала, сжимая сухими пальцами мою руку, я продолжал рассматривать фотографическую стенку. Наконец она вздохнула, отпустила меня, встала и прошлась по комнате.
— Ну, с тобой, голубь ясный, проблем нет. Воевал или в мирное время дырки свои получил?
— И то, и другое, — беззаботно сказал я.
Кое-что начало проясняться. Марфа Петровна была экстрасенсом, коих во множестве расплодилось по России и чуть меньше за ее пределами. Народ, измученный качеством отечественной медицины, мог надеяться только на сверхъестественное и хватался за любую соломинку. Ну а жулье всех мастей пользовалось этим практически невозбранно. Одна тетка, которая вправляла мне поврежденное колено и была действительно неплохим костоправом, уверовала в свои паранормальные способности и самозабвенно рассказывала, как она видит людей, находящихся от нее за сотни километров: что они делают, что едят и что пьют. А потом сообщила, что мальчика, которого похитили на днях, увезли в секретную клинику и там «разобрали на запчасти» для пересадки больным детям богатых родителей. Она видела это так же четко, как вот меня. Я только пожимал плечами, сам в некоторой степени способный на кое-что. Так продолжалось несколько сеансов. Через неделю мальчик нашелся у дальней родственницы. Никто и не думал его расчленять. Тетка заткнулась. Здесь, наверное, подобная история. Скука. Рите со мной что, делать больше было нечего?
— Ну а об остальном чуть позже расскажу. Ты пока сиди, вредно тебе сейчас двигаться.
Я усмехнулся, вопреки ее повелению попытался встать. И не смог! Тело налилось тяжестью, ни рукой, ни ногой пошевелить было невозможно. Зловредная старушонка ухитрилась мне что-то вколоть! Это западня… Сейчас придут люди Баркаева и увезут мое безвольное тело к нему в подземелье!
Марфа Петровна заметила мои усилия и рассмеялась дробным старушечьим смехом.
— Да ты не волнуйся, голубь! Все у тебя в порядке будет! Через полчаса танцевать сможешь. И не только…
Тут вошла Рита с большим жестяным подносом, на котором стояли все атрибуты чаепития, даже розетки с вареньем. Она бросила на меня любопытный взгляд.
— Что, уже закончили, Марфа Петровна?
— Да случай-то пустяковый! Так, пара дырочек, переломов, ушибов. Вот когда я этого сокола пользовала, — она ткнула пальцем в фотографию, где был изображен известный хоккеист, ныне игравший в Штатах, — тогда да. Он же, сердешный, на машине разбился. А твой — ерунда, мелочи, не успела его жизнь как следует поломать. Пусть пока оклемается, а мы чайку попьем и поговорим душевно. Что-то и ты мне сегодня не нравишься. Попользовать?
— Ни в коем случае. Вам потом плохо может быть. Как-нибудь в следующий раз.
— Ну, как знаешь. Садись к столу.
И я неожиданно успокоился. Не могла Рита сделать мне подлость. Ну не могла и все! По определению.
Они пили чай, о чем-то вполголоса шушукались, причем в основном говорила Марфа Петровна, а я продолжал сидеть в кресле и чувствовал, как силы возвращаются ко мне. Нет, я не ощущал себя каким-нибудь обновленным, и в то же время что-то в моем организме было не так, по-новому. А что именно?
Действительно, по прошествии примерно получаса я смог встать и потянуться так, что все косточки затрещали. Посмотрел на улыбающихся женщин.
— Что это было?
— Да как тебе сказать, милок? Небольшой курс лечения.
— От чего? Я совершенно здоров!
— Совершенно здоровых людей не бывает. Относительно здоров, относительно, как и все в этом мире.
Ну, бабка дает! Сейчас мне еще лекцию по теории относительности читать начнет.
— Чудо это было, Диня, чудо, — сказал Рита.
— Прекрати бредни, Маргарита! — недовольно заявила Марфа Петровна. — Знаешь ведь, что не люблю я этого!
— Ой, простите, пожалуйста… Больше не буду!
— Знаю я, как ты не будешь, — смягчилась старуха. — Хорошо запомнила, что я рассказала? Тогда не задерживаю, а то по телевизору повтор вчерашней серии сейчас будет. Ступайте.
— А может, посмотрим? — осторожно спросила Рита.
— Дома посмотришь, полюбуешься на своего ненаглядного. Я и так знаю, что все там в порядке. Ступайте, ступайте.
И она щелкнула выключателем телевизора.
Мы выкатились в прихожую. Я абсолютно ничего не понимал. Что со мной сделала эта странная бабка? Почему в течение получаса я, здоровенный мужик, не мог подняться из кресла, сидел, как тряпичная кукла, только хлопая глазами?
— Рита! — зашептал я, натягивая куртку. — Что за дела?
— Потом, потом, — ответила она так же шепотом.
Тут из комнаты появилась Марфа Петровна.
— Вы еще здесь? А ну, марш!
Старуха, кажется, начала сердиться всерьез. Мы, чуть не застряв в дверном проеме, выскочили на лестничную площадку. Дверь за нами тут же захлопнулась.
— Ничего, это она с виду такая суровая. А в действительности добрей человека я еще не встречала. Каждый сеанс у нее самой здоровье отнимает. И все равно, как видишь, работает.
— Какой еще сеанс?
— Пойдем, по дороге расскажу.
Я вспомнил о «хвостах». Мало ли как дело дальше пойдет. А знать мне хотелось непременно сейчас.
— Погоди, там же мороз. Давай здесь постоим, покурим. Я, по-моему, еще в себя не пришел.
Мы спустились на один пролет, встали у окошка с грязным треснутым стеклом и закурили.
— Марфа Петровна — целительница, — начала Рита и, увидев кислую мину, появившуюся на моем лице, энергично закивала. — Вот именно — целительница! И не какая-нибудь шарлатанка, а настоящая. Видел, чьи фотографии у нее висят?
— Ну, бабуля, конечно, не лишена тщеславия, — усмехнулся я. — Любит прихвастнуть.
— Будешь тут хвастать, когда ее президентские люди донимают из Министерства здравоохранения. Не имеет она права практиковать, могут под суд отдать. А она все равно лечит, хотя и не всех подряд. Это она меня хорошо знает, а то бы ты и на пушечный выстрел к ней не подошел.
— Постой, какое лечение, я же здоров, как паровоз!
— Это тебе только кажется. Я же видела твои шрамы. Вот и договорилась с ней о встрече. Домой придем, посмотришь — от них ничего не осталось, я уверена.
— Да ну, ерунда какая! Кашпировский тоже обещал, что что-то там рассасываться будет. И где тот Кашпировский? Рассосался?
— Это ты перестань ерунду молоть! — мягкая ладонь Риты закрыла мне рот. — Лучше послушай меня. Разве я буду тебе врать?
Я отрицательно помотал головой, потому что все еще не мог говорить, целуя эту ладошку. Рита довольно жмурилась, и выглядели мы со стороны, наверное, совершенно дурацки. Хорошо, хоть по лестнице никто не поднимался и не спускался в этот момент.
Я бы так и продолжал стоять, обнимая девушку, но она убрала, наконец, свою ладонь и вмиг стала серьезной.