Это раньше нужно было где-то непременно числиться или состоять в каком-нибудь творческом союзе, чтобы органы не приставали. Сейчас все проще. Если есть голова и умеешь найти тему и написать материал не дурацкими заезженными штампами, а так, чтобы газету или журнал с ним люди друг у друга из рук выхватывали, — проживешь очень даже безбедно. Бывает, конечно, что статью тебе заказывают. Но это очень редко. Чаще всего приходится рыскать самому. Но уж если нашел — все, никому не отдаешь, эксклюзив. За эксклюзив, да еще такой, о котором говорить будет вся страна, нынче платят весьма солидно. То есть столько, сколько потребуешь. В пределах разумного, естественно.
А если его чуть переделать по стилю, то вполне можно одновременно и на Запад спихнуть. Там хоть и поостыли к нам после экстаза перестройки, все же внимательно присматриваются. Мы ведь непредсказуемые, вдруг что выкинем, фортель какой безумный. Там тоже платят солидно, баксами.
Нас называют акулами пера, или, что красивее, фрилансерами. Сейчас много нашего брата расплодилось. Промышляем, как можем. Ну, не секрет, конечно, что и всякой грязью не брезгуем. Народ очень охоч до всяких постельных историй, мафиозных разборок, политических интриг. Тут уж у кого насколько совести хватает. Как один мой приятель говорит: «Порядочный человек существует лишь в зазоре между бескомпромиссностью и беспринципностью».
Я увлекся и вещал теперь словно с трибуны. Не на митинге, разумеется, поскольку не орал, как оглашенный. Но определенный подъем в моей речи присутствовал. Мне почему-то казалось, что Сашка за моей спиной нахально ухмыляется. Баркаев слушал молча, с серьезным лицом.
— Вот поэтому иной раз и приходится придумывать себе легенду, чтобы втереться к людям в доверие, узнать то, что тебе нужно для материала. Я вот кем только не был! Даже сантехником или врачом-гинекологом. Но это мелочи, «низкий класс», как говаривал Остап Бендер. Только в самом начале карьеры. Настоящий, профессиональный фрилансер до таких мелочей не опускается. Он солиден, у него отлажены связи во всех сферах, от водопроводчиков до политиков. Сообщения о возможных сенсациях ему передают надежные люди, сведения которых остается только проверить и придать им надлежащий блеск. Это все, конечно, нарабатывается годами, потом, а иногда и кровью. Для того чтобы написать «горячий» материал с какой-нибудь войны, совсем необязательно переться на передовую и подставлять голову под пули. С таким же, а чаще и с бо́льшим успехом можно сидеть в комфортабельном номере гостиницы и разговаривать с людьми, побывавшими под теми же пулями. Человек, разогретый парой-тройкой рюмок водки, такого порасскажет! Если, разумеется, умеешь его разговорить, как следует, ненавязчиво заставить раскрыть душу. А профессионал должен это уметь в обязательном порядке. Иначе какой же он профессионал? Но и врать вояки умеют. Ох как они умеют врать! Тут важно отделить правду от лжи, реальность от фантазии…
— Ну хорошо, — вдруг прервал меня Баркаев. — Это все понятно. Только зачем такой акуле пера, какой вы представляетесь, ехать за тридевять земель в малюсенькую республику и лазать там по секретным объектам? Есть достоверное объяснение?
— Конечно, есть! — не дал себя сбить с темпа я. — А журналисты, мои коллеги, которые поехали сюда писать о строительстве аэропорта и пропали без следа? Ведь все еще помнят тех двух местных оппозиционеров, которых убили за то, что они в своей газетке осмеливались поливать грязью вашего президента! Согласен, потом доказали, что убили их по пьянке, в драке. Но ведь шум какой был! И эти четверо, что поехали в Байчорию, ничего плохого делать не собирались, материалы были заказными. Зачем их похищать?
Я чуть не добавил: «И убивать», — но вовремя спохватился, что Баркаев наверняка знает, что журналистов мы нашли живыми. Не стоит переигрывать.
— Вот и появилось ощущение, что здесь пахнет жареным. В двух солидных журналах и одной газете мне сказали: «Денис! Ты человек опытный, поезжай и найди эту четверку. За эксклюзив и журналистское расследование получишь такую-то сумму. В расходах можешь себя не стеснять». Я поехал, а почему бы нет? Ничего срочного у меня на тот момент не было, поездки в провинцию всегда душу греют. Я ведь сам из небольшого городка, в Москву потом перебрался.
Тут я почувствовал, что в моей речи непроизвольно проявляется какой-то еврейский акцент и дальше поневоле последует сообщение, что этим родным городком был-таки Бердичев. Пришлось усмирять, как выражаются классики, скакуна моего красноречия.
Баркаев оставался холодно-вежливым. Похоже было, что моя душераздирающая история на него не действовала никак. Время шло, веревки слабели.
— Товарищ ваш тоже из Москвы?
— Отнюдь. Он просто мой старый знакомый, журналист из Ставрополя. Встретил здесь случайно и не удержался, втянул в расследование. Вдвоем ведь всегда легче работать, не правда?
— Костюмы свои замечательные, оружие и прочие штучки с собой привезли?
— Ну-у… Нет, конечно. За деньги сейчас везде и все можно достать. А деньги у меня были, ведь мне предложили не стесняться в расходах, лишь бы найти этих журналистов.
— И что, все, так сказать, свободные журналисты чуть что, начинают стрелять? И дерутся как каратисты с черными поясами?
— Ну почему, далеко не все. Но если у тебя такая опасная профессия, то нужно уметь защищать себя. Мало ли куда можешь попасть. Приходится учиться всему понемногу. А когда ваши люди стали размахивать автоматами, мы поняли, что дело пахнет керосином. Тут ведь такое о вас рассказывают. Испугались и начали стрелять. Умирать кому приятно?
Честное слово, мне сейчас хотелось закинут ногу за ногу и расположиться как можно непринужденнее. По крайней мере появилась уверенность, что мне за такую наглость не врежут тут же по башке. Я нес всю эту чушь только в надежде протянуть время и дать возможность себе и Загайнову распутать узы на руках. И совершенно не представлял, насколько хватит терпения у Баркаева. Он и так что-то слишком либерально к нам отнесся, несмотря на очевидность ситуации.
Наши костюмы и снаряжение действительно говорили сами за себя. Какой же это дурак поверит, что обыкновенные журналисты палят без разбора во все стороны, швыряют ампулы с парализующим газом и прут напролом, как штурмовая группа при взятии самолета, захваченного террористами? Хотя всякие журналисты бывают. Особенно в наше время.
— Так что войдите в наше положение. Приехали по пустяковому поводу: найти пропавших коллег и тем самым денег немного заработать, а тут… Простите, сигареты у вас не найдется?
Словно не услышав моего вопроса, Баркаев прошелся по комнате, ненадолго скрылся у меня за спиной, очевидно, обозревая Сашку, потом опять появился в поле зрения.
— Вы хорошо знаете своих так называемых коллег? — поинтересовался он почти равнодушно.
Осторожно, Денис, шепнул мне внутренний голос, тут может быть ловушка.
— Ну, не то чтобы хорошо, в Москве журналистов как собак нерезаных, но встречались, было дело.
Баркаев задумчиво кивнул, потом скомандовал:
— Боча! Приведи…
Загайнов ощутимо дернулся. Но я не думал, что москвичи при очной ставке так уж будут отрицать наше знакомство. В крайнем случае провалы в памяти можно списать на их состояние. После двух недель в тюрьме много чего можешь не вспомнить. И наоборот.
Несколько минут прошло в молчании. Охранники сопели, Баркаев мерил комнату маленькими шажками, мы с Сашкой продолжали незаметно трудиться над веревками. Потом опять стукнула дверь, Загайнов опять дернулся и незнакомый женский голос произнес:
— Ты меня звал, Махмудик?
Вот новость! Боча привел совсем не Стоянова и его товарищей, а неизвестно где содержавшуюся Краснитскую. И, судя по ее голосу, содержалась она отнюдь не в таких условиях, как остальные трое.
— Да, дружок, — неожиданно мягко ответил Баркаев. — Проходи. Тут твоя помощь потребовалась.
Журналистку я узнал сразу, хотя она сильно отличалась от своей фотографии. Есть такой тип нефотогеничных женщин, которые на снимках смотрятся серо и невзрачно, но при непосредственном общении производят неизгладимое впечатление. Теперь мне стало понятно, почему красавец и дамский любимец Стоянов жил с ней гораздо дольше, чем с остальными подругами. От Софьи Краснитской исходил почти неприкрытый дух чувственности. Я просто физически ощущал, как хорошо может быть с этой женщиной в постели. Думаю, точно такие же эмоции она пробуждала и во всех мужчинах, независимо от возраста и темперамента.
Таких огромных синих глаз я не видел никогда в жизни. Из них шел свет, они сияли, черт побери! Взгляд ее, казалось, проникал в самую душу.
И в то же время в ней не было ничего особенного. Среднего роста, немного полноватая, одета неброско в темно-зеленое платье ниже колен. Никаких украшений, туфли на низком каблуке. Увидев ее на улице, да еще и сзади, можно было равнодушно пройти мимо. Но если заглянуть в глаза!..
Софья, не обращая на нас с Загайновым внимания, подошла к Баркаеву, легко коснулась его щеки губами.
— В чем дело, милый?
— Скажи, тебе эти люди не знакомы?
Женщина обратила взор на меня, потом в задумчивости обошла кругом нашу связанную пару, помолчала.
— А кем они представились?
— Утверждают, что журналисты, ваши знакомые, приехали вас разыскивать.
— Это вполне вероятно, я же тебе говорила, что кого-то непременно пошлют на поиски.
— Я знаю, сейчас в республике специальная комиссия из Москвы работает. Но конкретно эти двое?
— Они мне незнакомы.
Это прозвучало, как приговор. Не потому, что Краснитская нас не знала, а просто по тону. Незнакомы — значит, без сомнений можно выводить в расход.
— Точно?
Софья еще раз оглядела нас с ног до головы, задержала взгляд на моем лице.
— Погоди-ка…
Прошлась вокруг Загайнова, вернулась ко мне.
— Того я точно вижу в первый раз. А этот… Так-так… Вспомнила. Я видела его в Москве в офицерском мундире, вот только в званиях не разбираюсь. На погонах по одной большой звезде.