— Майор, — с тихим удовлетворением констатировал Баркаев. — А цвет петлиц какой был, не припомнишь?
— Ну, такой голубой, крылышки еще с парашютиком. Но здесь я не уверена. У меня на лица память абсолютная, а одежда только иногда запоминается.
— Не важно. Самое главное ты вспомнила. Это десантник… Спасибо, ты мне очень помогла. А теперь иди, у нас тут мужские разговоры будут, женщинам совсем не обязательно присутствовать.
— Вечно ты со своими кавказскими правилами, — сказала Софья. Но недовольства в ее голосе не было, она словно мурлыкнула. И выплыла из комнаты.
Вот теперь нам пришел окончательный звиздец, подумалось мне. Если раньше оставалась какая-то надежда даже не выкарабкаться, а хотя бы оттянуть время и успеть подготовиться к последней схватке, то теперь счет пошел на минуты. Десантников чечены очень не любят. А веревки ослабли еще недостаточно…
Где же эта сука могла меня видеть в мундире? Я и надевал-то его с майорскими погонами всего раз — по торжественному случаю. Когда орден вручали. Но ведь это было в самом начале моей работы в отделе, больше трех лет назад! Может быть, именно тогда. Какие-то журналисты крутились вокруг, а мы, дюжина бравых десантников с новенькими орденами, вышли из зала и неспешно устремились к фуршетным столам, нацеливаясь выпить пару рюмок и закусить бутербродами с икрой. Ордена для нас мало что значили, мы вернулись живыми, оставив там, в боях, многих товарищей, и воспринимали всю церемонию вручения наград, как неизбежную рутину. Надо — значит надо, хорошо, что при этом стрелять не будут, да еще и водки нальют.
Ну и журналюги тут, естественно, налетели на халяву, на геройских воинов им было сугубо наплевать, максимум двадцать строчек информации, а вот столы накрыли роскошные, со всем, что полагается, почему не подхарчиться? Мы, помнится, тогда по сторонам не очень смотрели, держались своей компанией, вспоминали друзей, живых и погибших, принимали поздравления от каких-то совершенно незнакомых людей, которые норовили хлопнуть по плечу, выпить с нами рюмашку и почему-то непременно рассказать о своих былых подвигах. Я тогда уже попал в отдел и, встретив сослуживцев, старался не особенно распространяться о роде своей работы, отделывался общими словами. Права не имел, да и неудобно было — ребята служат, лямку тянут, а я прохлаждаюсь, людишек разыскиваю…
Вот среди журналистской братии, которая, не смущаясь, трескала дармовую закуску, а пуще — выпивала, и затесалась, наверное, эта дамочка. Тогда еще, судя по досье, без Стоянова. Но вряд ли одна, таких сразу подбирают. Надо же, запомнила. Видно, и вправду память у нее фотографическая. Полезное качество, но не в нашем случае…
— Так, майор, вот мы во всем и разобрались, — торжественно сказал Баркаев. — Журналист, говоришь? С каких это пор десантники в журналисты подались? Пулями строчки пишете, ножами своими? Очень хорошо. А товарищ твой, естественно, капитан или старший лейтенант. И тоже журналист-десантник. В общем-то уверен я был, что все сказанное тобой, — вранье, но никак не мог понять, откуда же вы действительно сюда залетели? Теперь дошло. Гэрэушники, скорей всего, спецназовцы. Что ж поговорим, как следует. Очень я не люблю, когда меня обманывают.
Он сразу перешел на «ты», от прежней вежливости не осталось и следа. Нам надо было побыстрее освобождаться, но именно сейчас лишнее движение могло провалить все. Так что следовало сохранять хладнокровие, как будто ничего не произошло. И попытаться еще немного потянуть время. Во что бы то ни стало.
— Вы бы лучше сигарету дали, — нагло заявил я, — прежде чем такими обвинениями бросаться. Ну и что, что майор и десантник? Это когда было? Три с лишним года назад, а то и больше. Вы же у своей дамочки не спросили, когда она меня в форме видела! А с тех пор много воды утекло. Армию сокращают, может, слышали? Там хорошие служаки не нужны, там верные, да вороватые требуются. Чтобы генералам своим помогали воровать. Кто не согласен — под зад коленом! Так и меня отправили. И на что прикажете жить? На пенсию нищенскую? С голоду ноги протянешь. В бандиты я не гожусь, остатки совести сохранились. Вот и пошел в журналисты. Раньше пописывал в окружную газету, даже звали туда работать, теперь серьезно взялся. А кому в штате нужен бывший офицер и журналист-самоучка без специального образования? Стал фрилансером и понял, что так даже лучше. Начальства никакого, а денег гораздо больше. Если, конечно, голова на плечах есть. У меня есть, похоже. — И добавил почти жалобно: — А может, и нет, раз согласился сюда к вам забраться.
— Да, — злобно сощурился Баркаев. — Сейчас еще есть, но вскоре не будет. Это я тебе, десантник, обещаю. Не важно, что сейчас ты, может быть, и журналист. Ты — десантник, а значит, был в Чечне. Вот за это, за дружков своих, которые моих братьев там убивали, женщин насиловали, детей и стариков живьем сжигали, ты и ответишь. И товарищ твой тоже.
— А он-то здесь при чем? — почти закричал я возмущенно. — Он вообще случайно сюда попал, денег хотел подзаработать!
— Заработает. На гроб себе.
— Но не можете же вы нас так вот убить, ни за что?!
— Есть за что. Хватит и моих людей, убитых и искалеченных. Привыкли у себя в десанте с человеческой жизнью не считаться, думали и здесь так же?
Я не выдержал:
— Зато вы считались! Тебе напомнить тех ребят, которым вы головы отрезали, глаза выкалывали, сердца вырывали? Они ведь совсем пацаны были, пожить не успели!
— Они пришли на нашу землю с оружием, и мы только защищались, — глухо сказал Баркаев и отвернулся. — В камеру их, потом закончим.
Охранники подхватили нас под мышки, подняли на ноги и тычками направили к дверям. Что же, это был не самый худший вариант…
Оказывается, нас допрашивали в соседней с лабораторией комнате. Трупы в тоннеле уже убрали, кровь вытерли, разбитые мной лампочки заменили на целые. Только выщербины от пуль на стенах напоминали о недавнем скоротечном бое. Я шел и молил Бога, чтобы меня и Сашку поместили вместе…
Повезло, охранники по тупости своей не догадались нас разделить. Еще лучше. Шансы на спасение все повышались.
Глава 19
Первым делом я помог Загайнову распутать руки, а уже он развязал меня. И оставалась-то сущая ерунда, какие-нибудь десять — пятнадцать минут. Но так, как пошло дело — тоже хорошо. Мы переглянулись и впервые за последние часы рассмеялись. Сашка полез в тайничок комбинезона и добыл… две сигареты! Таким же образом появилась и плоская пачка картонных спичек.
— Ты там курить все порывался. На, пыхни.
Мы благоговейно затянулись. Свой секрет показывать товарищу я не спешил. Пусть это будет очень приятной неожиданностью…
— Идиоты, — сказал Сашка. — Дилетанты чертовы! Только и умеют утюг на пузо ставить. Обыскать и то как следует не удосужились. Твоя отмычка, случайно, не сохранилась?
— Нет, — сказал я с сожалением, — забрали гады. Да все равно не помогло бы. Сам видишь, замки здесь только снаружи открываются. А самое обидное — там все мои ключи на связке. Теперь придется дубликаты заказывать.
— Думаешь, придется?
— А как я к себе в квартиру попаду? — воззрился я на него.
Загайнов опять захохотал.
— Ну, ты и гусь, Диня! Сидим черт знает, в какой заднице, а ты о ключах жалеешь!
— Знаешь, что есть на любую задницу? Вот и не горюй. А теперь смотри, что у меня имеется.
Я торжественно задрал штанину и достал из маленькой кобуры на щиколотке тот самый пистолет ПСС, что одолжил мне Сашка, когда нас обстреляли люди Григория у ворот дома, где остановились ставропольские журналисты.
У Загайнова загорелись глаза, даже пальцы задрожали, когда он взял оружие.
— И что, все патроны на месте?
— Все шесть. Так и не пригодился.
— Ну, блин! Точно — идиоты… Хоть бы американские боевики смотрели! Там полицейские завсегда вторую пушку на ноге носят. Чтобы в случае чего преступнику подложить. Ну все, хана Баркаеву!
— Я что говорю? А ты — задница, задница!
— Будем выбираться?
— Погоди, надо все обдумать, как следует, осмотреться. А то опять вляпаемся, как в коровью лепешку. Как ты собираешься из камеры выйти?
— Ну, не знаю. Постучим, воды потребуем. Кстати, спасибо за тот стакан. Пить хотелось действительно зверски. А попросить гордость мешала.
— Мне вообще-то тоже. Но гордость такая штука, что при удобном случае ее можно спрятать в карман. И потом достать.
Камера, в которой нас заперли, ничем не отличалась от других помещений в этом подземном тоннеле. Разница была лишь в том, что у москвичей было три металлических лежака у стен, а у нас — два. Но умывальник и унитаз имелись тоже. Правда, вода из крана не шла, как я ни крутил колесико. В общем, обычное узилище. Четыре метра в ширину, три в длину и три в высоту. Такой бетонный мешок без окон с вентиляционным квадратным отверстием у потолка. Вентиляция сначала привлекла мое внимание, но, прикинув размеры сетки, закрывавшей отверстие, я понял, что воспользоваться им не удастся — слишком узко.
При тусклом свете лампочки, забранной в сетчатый металлический стакан, мы принялись обдумывать план нашего освобождения. Самым простым было действительно постучать в дверь и чего-нибудь потребовать. А там затащить охранника внутрь, разоружить и, прорвавшись к москвичам, попытаться вместе с ними уйти через казино. Вдвоем у нас получилось бы это гораздо проще, но бросать парней не хотелось. Они здесь вообще не при делах.
Немудреный, конечно, планчик, но ничего более оригинального в голову не приходило. Разве что захватить самого Баркаева и заставить его вывести нас наружу? Увы, с нашими силами и вооружением это представлялось нереальным.
Однако план наш провалился на первом же этапе. Сколько мы ни молотили в дверь кулаками и пятками, никто не отозвался, не пришел, чтобы поинтересоваться хотя бы, что надо этим двум придуркам в черных страхолюдных комбинезонах. Подземелье словно вымерло.
— План «Б», — сказал Сашка.