– Мне неважно, кто она, – сказал он вслух. – И ты не забыла, что я единственный сын в семье и теперь ее глава? Поэтому, пожалуйста, прибереги наставления для своих детей. И, говоря о детях, они ведь лучше чувствуют, каков человек на самом деле. А теперь посмотри на мальчонку. Ему Эркеле понравилась сразу же.
– Глупости. – Сестра отмахнулась.
– Не упрямься. Я лишь прошу приютить ее до свадьбы. Остальное – моя забота.
– Она хоть девушкой была? – Сестра прищурилась, скрестив руки на груди.
Ойгор от такого вопроса даже рот открыл.
– Я не знаю! – возмутился он, когда дар речи к нему вернулся.
– Как же, не знает он! Кому другому рассказывай. У тебя и постели-то второй в доме не сыщется.
Она развернулась и направилась к Эркеле.
– Я спал на маральей шкуре, которой ноги лечу, а укрывался шубой, – весело сказал Ойгор, догоняя Сестру и обнимая за плечи.
– Отстань ты, несчастье. – Она дернула плечом. – Ладно, пусть живет. Научу чему смогу.
– Она быстро соображает, вот увидишь.
Он чмокнул Сестру в щеку, а затем присел рядом с Эркеле и поцеловал ее руки.
– Я пойду, любимая. Сестра тебе все покажет: где спать, из чего есть, зачем какая вещь нужна. Я завтра рано утром заеду. Прогуляемся, посмотришь нашу реку, лес, горы. Не бойся ничего.
– Ойгор… – прошептала Эркеле, до последнего не отпуская его руку.
Он сдержал обещание, и еще до рассвета они отправились к перевалу. Остановились на каменистой площадке, вытоптанной сотнями ног тех, кто приходил сюда полюбоваться видом на ущелье и лежащую далеко внизу долину. Местами пробивалась молодая трава, а в одном месте уже расцвели мелкие белые цветы. Одинокая погибшая сосна склонила искривленный сухой ствол и тянула вниз руки-ветки.
Наверху дул сильный ветер. Такой, что казалось, он может унести Эркеле прочь. Но Ойгор крепко держал ее за руку.
– Что это шумит? – спросила она.
– Водопад. Вон там, смотри. – И он указал на противоположную сторону ущелья. – Вода летит вниз и шумит.
На теле лесистых гор виднелась светлая неподвижная лента воды.
– Не вижу, что летит. – Эркеле не поверила. – Она не шевелится. И смотри, какая тоненькая. И так шумит?
– Просто очень далеко, – засмеялся Ойгор. – Я потом покажу тебе другой водопад. Мы даже сможем очень высоко взобраться. Почти туда, откуда срывается поток.
В самом ущелье ничего не было видно из-за плотного молочно-белого тумана. Будто сам Тенгри[29] пролил туда кумыс из огромного глиняного кувшина. И не было видно ни мутно-голубой реки, бегущей до самого Алтын-Келя[30], ни стойбища, что разрослось на речных берегах, ни пышной зелени, украшавшей теплую долину, куда лето приходило намного раньше.
Они подошли к самому краю, и Эркеле вгляделась в горизонт пытливым восторженным взглядом. Самая высокая, покрытая снегами гора прочно держала на себе небосвод. Дальше хребет был почти того же цвета, что и небо. Эркеле подумала, что в этом месте мир вокруг становится больше, небо – выше, а горизонт – дальше.
– Это край земного мира, видишь, Эркеле?
– Как мало я знаю слов, – вымолвила она. – Это так красиво. А я не знаю, как сказать.
– Я слов знаю достаточно, – ответил Ойгор. – Но всех слов на всех языках не хватит, чтобы описать то место, где мы живем. Устам нечего сказать, когда говорит сердце.
За их спинами вставало солнце, окрашивая в розовые и оранжевые тона облака, спящие на макушках гор.
Эркеле оказалась способной ученицей, и войлок выходил у нее мягкий и равномерно тонкий. Но никакого удовольствия от труда она не получала. Эркеле побаивалась Сестры Ойгора и ее мужа – крупного крепкого мужчины с вечно красным от кузнечного жара лицом – и радовалась, только играя с младшим ребенком или выезжая на охоту с Ойгором.
Он впервые взял с собой на охоту Эркеле в начале лета, попросив у Сестры лошадь, – вдвоем в одном седле было слишком неудобно. Привычную для Эркеле хвойную Тайгу здесь разбавляли тонкие стволы берез и осин. С удивлением рассматривала она пышное разнотравье под ногами лошади. Над ранними цветами сонно гудели пчелы.
– Смотри, Ойго…
– Тише! – тут же перебил ее Ойгор, резко останавливая коня. – Никогда не называй моего имени так громко там, где я охочусь.
– Почему? – с недоумением спросила Эркеле.
– Ни лес, ни зверь не должны знать моего имени. После смерти у духа каждого зверя два пути. Небесные пастбища, куда попадает и всякий достойный человек. И нижний мир, владыке которого не понравится, что человек посмел поднять руку на создание земли.
– Я понимаю. – Эркеле кивнула. – Если твое имя там назовут, тогда что?
Ойгор поежился.
– Тогда пошлют за мной одного из нижних людей в облике зверя. Это будет смерть моя. Стрела летит мимо такого, и нож его не берет.
Эркеле побледнела так, что веснушки на носу и щеках стали ярче. Она рассеянно рассматривала лесистые склоны невысоких гор, за которыми вставали заснеженные исполины.
– Ты что? – забеспокоился Ойгор. – Напугал тебя сказками? Может, это и выдумки, да только проверять не хочется.
– Никогда… не встречала нижних людей, – сказала Эркеле, выдавливая слова из пересохшего горла.
Взгляд его был добрым и внимательным. Ойгор подъехал ближе и взял руку Эркеле в свою.
– Ты действительно не помнишь, кто ты?
– Нет, я же говорила – нет! – горячо ответила Эркеле. – Я недолго прожила в Тайге, пока Охотник не нашел. Как там оказалась и где была до этого – не помню. Не веришь? Может, я – из нижнего мира? Так думаешь?
– Это вряд ли, – засмеялся Ойгор. – Ты просто таежное диво, морок, видение. И я достаточно не в себе, чтобы такую взять в жены. Я больше не буду расспрашивать, извини меня. Это, наверное, страшно – не помнить, кто ты.
– Я помню тебя и имя, которое ты мне дал. Больше ничего не нужно. Поцелуй, – потребовала Эркеле, потянувшись к нему.
– А говоришь, ничего не нужно.
Теплое дыхание Ойгора на ее губах, его рука на плече – придержал, чтобы Эркеле не упала с лошади.
К полудню они добрались до водопада, где решили отдохнуть и отпустить лошадей попастись и напиться. Высокий водопад гремел, роняя воду на большие валуны. От него веяло прохладой. В воздухе висели мириады мельчайших брызг – невесомая водяная пыль, клубящаяся вокруг и отражающая солнечные лучи, как россыпь драгоценных камней. Крошечные радуги рождались из воды и света прямо на глазах Ойгора и Эркеле.
Эркеле засмеялась и захлопала в ладоши. Она быстро сняла чулки с толстыми кожаными подошвами, задрала юбку до колен и принялась перепрыгивать с камня на камень там, где вода уже текла по пологому руслу.
– Эй, там скользко! – крикнул Ойгор. – И вода ледяная.
Он так любил ее в этот момент. Непосредственную, неопытную, как ребенок, едва научившийся ходить. Эркеле приводили в восторг прекрасные и простые вещи. А он, глупец, еще раздумывал, что подарить на свадьбу. Эта девушка принимала как самый дорогой подарок все, что он показывал и рассказывал.
– Иди сюда! Это весело! – звала Эркеле, все-таки намочившая подол.
Что Ойгор мог ответить на это? Что если сейчас войдет в эту обжигающе холодную воду, то нынче же ночью расплатится невыносимой болью в ногах? Что он неполноценен и не так вынослив, как прочие? Эркеле не обращает внимания на его увечье, так стоит ли лишний раз ей напоминать?
Разувшись, Ойгор медленно вошел в воду, доходящую до середины щиколотки. Нет, не ночью – боль пришла сразу. Но он терпел, гоняясь за прыткой Эркеле, стараясь не упасть, споткнувшись или поскользнувшись, и был счастлив. Поймав Эркеле и прижав ее, отбивающуюся, спиной к своей груди, уткнувшись лицом в растрепавшиеся волосы, Ойгор забыл о боли.
Он не мог встать с постели несколько дней и радовался, что в аиле один, – никто не слышал его стонов: кости будто дробили ударами кузнечного молота. Ойгору едва удавалось сесть, чтобы смазать жгучей мазью непослушные, будто чужие ноги. Посреди горячечного бреда явилась Эркеле. Он видел ее каре-зеленые глаза и чувствовал теплую ладонь на щеке. Ойгор слышал голос Сестры, о чем-то спорящей с Эркеле. Он понял только, что та наотрез отказалась уходить. Голос Сестры пропал, а Эркеле осталась.
Ойгор проснулся утром – он не знал, каким утром по счету. Эркеле спала в его ногах, обнимая их. Боль еще тупо пульсировала внутри, но была терпимой. Ойгор сел.
– Я поссорилась с твоей Сестрой, – раздался сонный голос. – Она не велела ночевать у тебя. Ей все равно, что тебе больно?
– Наверное, да. Гораздо важнее, что скажут люди.
– Эркеле глупая, – печально сказала она. – Это все та холодная вода, правда?
– Правда. Но я был живым, как никогда, пусть даже потом пришла расплата.
Эркеле подняла голову и виновато улыбнулась.
В день свадьбы Эркеле не находила себе места. Накануне Сестра Ойгора вымыла ей волосы в воде с молоком и теперь гладко расчесывала их, разделив на ровный пробор. Эркеле ерзала и теребила рукава выстиранной рубахи, за что будущая родственница награждала ее ворчанием. Ко всему прочему у нее прихватило живот так, что мурашки пошли по коже.
Раз не было родных, чтобы сопровождать Эркеле, к аилу жениха ее повели Сестра Ойгора с мужем и детьми. По дороге к ним присоединялись желающие отведать свадебного угощения и выпить чего-нибудь хмельного. Люди до сих пор с интересом таращились на Эркеле, хотя она уже не одну луну прожила среди них.
Эркеле скромно сидела на коне, спустив обе ноги на одну сторону. Конь – свадебный подарок Ойгора. Дар Сестры – шубку из овчины и меха сурка – Эркеле набросила на плечи.
У аила Ойгора на земле расстелили войлоки, заставленные блюдами с кушаньями и тажуурами с вином и аракой. Нельзя было назвать это пиром, но и слишком бедным застолье не казалось. Сам Ойгор, приветливо улыбаясь, сидел по правую сторону от занавеси из белой тончайшей шерсти, натянутой меж двух крепко вогнанных в землю веток. Он не встал навстречу Эркеле, но при виде него ей стало спокойно, и боль в животе утихла.