Кадын уронила руки на колени, вновь отдавая себя взгляду Ана, потом взяла его ладонь и приложила к правой груди. Кожа была шероховатая и горячая, а сама грудь – припухшая и отекшая. Теперь, вблизи, Ан-Кей мог разглядеть, что у нее совсем другая форма, нежели у левой, а розовый сосок – плоский, почти втянувшийся внутрь. Ан слегка сжал пальцы и почувствовал внутри что-то твердое. Кадын дернулась.
– Что это? – испуганно прошептал Ан.
– Не знаю. – Кадын покачала головой. – Но Шаманка бросала камни, и они ничего хорошего не ответили. Она думает, это может быть оттого, что к моей груди не прикасались ни мужская рука, ни ротик младенца.
– Тебе больно…
– Очень. Оно жжет изнутри, как будто под кожу влили расплавленное железо. И я – уже не я. Мне трудно ходить, а когда я верхом, то каждый шаг Салкына отдается новой болью.
Она мягко отодвинула его руку, оделась и продолжила:
– Шаманка говорит, боль заставит меня видеть мир другими глазами, познать вещи, неведомые другим. Теперь скажу тебе: она с детства готовила меня к смерти. Мой курган станет последней печатью на плато. Чтобы из мира духов ни один не явился вредить людям.
Ан застонал и скрипнул зубами.
– Но это слишком скоро, – обхватив плечи руками, добавила Кадын. – Рисунки на моем теле еще не завершены. Я пока что почти бесполезна. Мне нельзя умирать сейчас! Еще не время, нет! Ох, Ан, помоги мне!
Она ничком упала на одеяла, дрожа всем телом и жалобно скуля.
– Чем помочь? – прохрипел Ан.
– Не знаю, – глухо сказала она. – Ведь ты говорил, что будешь всегда защищать меня. Ты обещал…
Да, он говорил. Но власти над смертью то обещание ему не давало.
Ан, запинаясь, добрел до дома и отыскал у коновязи дремавшего коня. Отвязал его и шлепнул ладонью по крупу, на ходу вскакивая на незаседланную спину. Конь понесся галопом в ночь. Брошенные поводья свободно болтались. Ан-Кей привычно намотал гриву на кулак и обессиленно лег на живот, другой рукой почесывая и поглаживая шею животного, пряча лицо в ухоженной гриве. Он не подгонял коня, но тот будто сам чувствовал, что сейчас необходимо хозяину, и все наращивал темп, особым чутьем находя дорогу в темноте. На траве за ним оставались отлетевшие хлопья выступившей на теле желтовато-белой пены. Одна сурчина под копытом – и им обоим пришел бы конец.
Можно ускакать прочь от людей, но от своей боли не уйти. К рассвету Ан-Кей вернулся в стан, ведя под уздцы взмыленного, мокрого коня. Он нашел выход, как ему казалось.
– Ты должен взять на корабль и свою семью, – сказал отец, отводя глаза, будто скрывая что-то.
Диковинная колесница небесных людей стала снова видна всем в округе. Капитан снял с нее защиту, долгое время скрывавшую от людских глаз и оберегавшую от дождя, ветров и холода.
– Это будет опасно для них, – возразил Ан. – Они никогда не летали. Я даже не знаю, как наши люди перенесут это. Столько времени прошло.
– Вот именно, Ан, времени… – задумчиво заметил капитан. – Ты можешь управлять кораблем, но как он действует, знаю только я. Я создал его и… не уверен, что время здесь, на нашей родине и на пути между ними идет одинаково.
– Ты хочешь сказать… – Ан почувствовал, как зашевелились волосы на затылке.
– Да. Путь туда и обратно – понятия не имею, сколько он занимает времени. Времени, которое течет здесь. Ты можешь вернуться на закате этого же дня, а можешь через пять или пятьдесят зим. Возьми с собой жену и детей, Ан. Если ты их оставишь, я о них позабочусь без разговоров. Но я боюсь, что время встанет между вами.
К стыду, Ан-Кей думал сейчас не о своей семье. Их здесь на произвол судьбы не бросят, даже если он и не вернется никогда. Не оставляли ведь умирающих, и уж тем более позаботились бы о детях – будущем народа. Племя было как одна семья.
В мыслях Ана существовала только угасающая Ак. Дорога туда и обратно и время, которое придется провести на родине, пока врач совместно с их самыми выдающимися учеными изобретет лекарство… Тот был уверен в результате, как и в том, что Кадын протянет еще от трех до пяти зим.
Пока они летели сюда, Ан даже не успел стать выше ростом. Но сколько прошло времени здесь и на родине? Ему и в голову не приходило такое. Он должен попытаться. Может, отец ошибается. Ан просто не мог не воспользоваться малейшей возможностью, иначе потом до конца жизни пришлось бы сожалеть, что упустил ее. Они полетят. И он будет спокоен. Управление кораблем не терпит волнения.
Все было готово. Многие небесные люди захотели полететь с Аном. Кто навсегда, кто повидать родных. Капитан оставался. Зато на борт поднялись несколько самых отчаянных местных – кровь кочевников требовала новых открытий, а горы уже стали им тесны. Семью Ан все же решил взять с собой. О возможных изломах времени он никому не говорил, не желая пугать. Ему казалось, чем больше народа узнает, тем вероятнее это станет правдой.
В день отлета Кадын чувствовала себя лучше или просто собралась с последними силами. Она восхищенно оглядела Ана, одетого в белый защитный костюм отца, который теперь пришелся ему впору.
– Как давно это было… – прошептала она. – И я носила такой же. И у меня была короткая мальчишечья стрижка.
Она легко дотронулась пальцами до косы Ана, черной змеей перекинутой через плечо на грудь.
– Ты была грубиянкой, – улыбнулся Ан и тут же снова стал серьезным. – Врач сделает лекарство, будь уверена. Там у него найдется все необходимое.
Он погладил ее по щеке. В племени нашлись бы женщины гораздо красивее Кадын. Далеко ходить не нужно – его собственная жена была изумительно красива. Но широкое лицо Кадын с грубоватыми крупными чертами и массивным подбородком притягивало его взгляд, как ни одно другое. Может, это магия ее черных глаз, светящихся умом, добротой и мудростью, свойственной скорее пожилым женщинам, чем девушкам. На полных губах ее широкого рта появилась улыбка.
– Прекрати на меня так пристально смотреть, а то вспомню, какой была в детстве грубиянкой.
– Извини, я просто… – Ан опустил руку.
– Просто хочешь меня запомнить? – понимающе спросила Кадын. – Не надо. Лучше вернись и погляди еще раз. Я буду ждать.
– Обязательно вернусь, Ак. Я обязательно вернусь к тебе.
Исчезли едва сдерживаемая страсть, злость на судьбу и отчаяние, что всегда раскаляли добела воздух между ними. Нежность и тихая печаль стоячей озерной водой омывали обоих.
Ан встал на одно колено, коснулся земли рукой и склонил перед Кадын голову. Помедлив, встал и пошел к кораблю. Кадын опустила глаза и увидела, что там, где он стоял, в камне отпечатались вдавленные следы его ступни, колена и руки. Ан почти никогда не пользовался силой их народа, но теперь оставил отпечатки ей на память. Кадын прижала руку к груди, как будто следы выжжены были не у ног ее, а прямо на сердце.
Отойдя на безопасное расстояние, укокцы наблюдали, как с грохотом и белоснежным светом взмывает небесная колесница, устремляясь к неведомым мирам. Кадын сидела позади всех на большом валуне и тихо напевала, покачиваясь в такт.
– Зачем ты это сделала? – спросила Шаманка. – Зачем отослала его?
– Может, он не захочет возвращаться вовсе, когда увидит родной дом. В любом случае я хотя бы не умру на его глазах. Пусть еще недолго будет счастлив своей надеждой.
Шаманка неодобрительно покачала головой.
– Когда умру, сделай так, чтобы я выглядела нарядно и красиво. Ничего не забудь. Чистая одежда, все мои украшения… – попросила Кадын. – И мое тело… Ты должна сохранить его тщательнее, чем у тебя получалось до этого с другими. Сможешь? Я кое-что выспросила у врача и поделюсь с тобой.
– Все сделаю. – Шаманка почтительно поклонилась и удалилась, оставив Кадын одну.
Кадын оперлась правой рукой о камень, на котором сидела, и твердое тело прогнулось, пропуская ее пальцы чуть глубже в себя. Она отняла руку, посмотрела на результат – отпечаток маленькой ладони.
– Пусть будут здесь, рядом.
Глаза ее мерцали ярче, чем миллиарды звезд, которые ночь каждый раз рассыпает по небосводу, чтобы потом собирать их обратно в свой подол до самого утра.
– Даже вечные горы развеются в прах, чтобы на их месте встали новые. И только тогда мы увидимся вновь, любимый мой, – сказала Кадын, подняв лицо к небу.
Здесь появились города. Почти такие же, как на родине. Они стали видны еще с приличного расстояния. Ан сжал зубы и вцепился в рычаг управления так сильно, что корабль дернулся. Ан выдохнул и выровнял курс. Он отвечает за людей и не имеет права их погубить, не справившись с чувствами. Глубоко внутри он уже давно все знал. Он опоздал. И опоздал надолго.
Плато осталось почти неизменным. Все так же извилисто петляла Ак-Алаха, украшая изящными изгибами однообразие бескрайних пастбищ. Сонная дымка плыла, покачиваясь, над болотистыми топями. Стояли извечные ледники, укрытые такими белыми снегами, что становилось больно глазу, и высилось пять куполов священных гор Табын-Богдо-Ола. Только людей здесь не наблюдалось, хотя было лишь начало весны. Вдалеке виднелись брошенные деревянные постройки, вовсе не похожие на те, что они здесь оставили.
Число курганов увеличилось, но они были разрыты и разграблены – язвы на теле оскверненной земли. Те из местных, кто сопровождал Ана, принялись в голос рыдать, упав на колени. Один из разоренных, опустевших курганов находился в стороне, обособленный от остальных. Ан понял или скорее почувствовал: это последнее пристанище Ак. Здесь будто оставалась часть ее. Ощутив это, Ан явственно осознал: она по-прежнему ждет его. Он не состарился ни на зиму, а его Ак уже нет на этой земле.
Успокоившиеся люди устроились на ночлег в чужом пустом зимнике непривычно больших размеров. Ан покинул их до рассвета, взяв с собой войлочное одеяло, воды, еды, сколько мог унести, и лук, чтобы добыть новую. Тихий голос звал его, шелестя листвой деревьев, журча ручьями и шепча ветром. Ан был уверен: он не собьется с пути.
Город пугал его. Здесь было все по-другому. Пользуясь умениями сво