Желающих помериться силами было предостаточно, и им пришлось ждать. Когда подошел черед, Темир не испытывал ни азарта, ни злости, ни желания победить. Прежняя жажда отмщения казалась сейчас бессмысленной. Что, по сути, Воин сделал ему? Да и было это в детстве. Как глупо – ударить человека без причины. Противники сняли сапоги и остались в одних штанах, доходящих до середины голени. В левом ухе Воина искрой от костра блеснула тонкая золотая серьга – единственное украшение на его теле.
– До первой крови или до падения? – спросил Воин равнодушно, не обращая внимания на гиканье и свист публики, раззадоренной предыдущими поединками. – Выбирай как гость.
– Давай до падения.
– Хорошо. Подсечки, подножки запрещены. Бить по лицу – тоже, раз нам кровь не нужна, – недобро усмехнулся Воин.
Они уперлись ладонями в плечи друг друга. Каждый для устойчивости отставил левую ногу назад. Зайсан дал отмашку, и бой начался. Темир сразу же попытался перехватить Воина поперек тела, чтобы лишить равновесия, но тот вывернулся и нанес весьма болезненный удар в грудь. Внутри всколыхнулась былая ярость, Темир глухо зарычал и снова кинулся на Воина. Они вцепились друг в друга, налегая всем телом. Темир почувствовал, как отставленная назад нога бороздит голой ступней землю, и услышал голос Воина над ухом:
– Хладнокровнее. Не злость побеждает, а холодный разум. Просчитывай наперед не только свои движения, но и мои.
Этот снисходительный совет еще больше разозлил Темира, и на глаза его упала кровавая пелена. Да как можно быть таким равнодушным и спокойным во время боя? Темиру наконец удалось нанести ответный удар, но Воин тут же схватил его за запястье и заломил ему руку так, что Темиру пришлось повернуться вокруг своей оси, оказавшись к Воину спиной. Тот пнул его по бедру, отпуская запястье, отталкивая от себя и снова становясь в выжидательную стойку. Темир бросился на него, как взбесившийся жеребец. Воин сделал обманный выпад, будто собираясь отскочить влево, а сам прыгнул в другую сторону, по пути сбивая Темира сильным ударом в плечо.
Темир упал навзничь. Боль от падения прошлась волной по всему телу. Он хотел было встать, но Воин уже сидел сверху, держа руку на горле Темира так, что тот не мог даже поднять голову. Равнодушное лицо Воина на миг озарилось дружеской улыбкой.
– Победы ничему не научат, – сказал он так, чтобы слышал один только поверженный Темир. – Учатся лишь на ошибках и поражениях, причем не на чужих, а на своих собственных. А за то, что в детстве тебя дразнил, извини. Думаешь, не помню? Сам еще мальчишкой был. Тогда казалось, есть повод для вражды.
– Нет его и не было, – сдавленно выговорил Темир. – Она наблюдала за боем и смотрела не на меня вовсе.
По лицу Воина прошла тень, как гонимое ветром облако в погожий день. Темир уже смотрел за его плечо, и Воин обернулся в том же направлении. Дочка Шаманки стояла в толпе. Воин быстро отвернулся, поднялся на ноги и протянул руку Темиру. Но тот встал сам, собрав остатки гордости. Тут же к нему бросилась Тиылдыс, и он получил награду победителя, хотя и проиграл. Народ же наблюдал за очередной парой борцов, поэтому никому не было дела до того, что двое целуются при всех. Только один сказал с доброй насмешкой:
– Гляди, украл звезду с небосклона и даже не обжегся!
«Звезда» усмехнулась, не прерывая поцелуя.
Бесконечно долгая ночь подходила к завершению, когда Темир, проводив Тиылдыс, оказался у аила Шаманки, покачиваясь от недавнего счастья и выпитого вина. Он только хотел спросить, поможет ли она ему. Воспоминания о странном происшествии не давали наслаждаться жизнью до конца, время от времени очень ярко вспыхивая внутри.
В аиле никого не было, но, выйдя вновь наружу, Темир услышал приглушенные голоса. Он начал обходить небольшое жилище, но замер, вжавшись в туго натянутый войлок, различив два почти невидимых в темноте силуэта. Это была Дочка Шаманки, а перед ней стоял Воин. Очень близко стоял, легко касаясь пальцами ее безвольно опущенных рук, лаская ладони невесомыми прикосновениями. Даже если бы он крепко сжимал ее в объятьях, Темира бы не бросило в жар так, как сейчас. В этой невинной ласке было больше страсти, чем в самых горячих поцелуях; больше глубины, чем в самых откровенных речах.
Темир видел лицо Воина, теперь освещенное луной, и не узнал бы его, да только никто другой не мог стоять вот так с этой девушкой. От обычного холодного равнодушия не оставалось и следа. Черты смягчились, губы улыбались, глаза смотрели с бесконечной нежностью и любовью, хотя было в выражении его лица что-то покровительственное, будто он привык опекать ее и отвечать за ее жизнь.
Дочка Шаманки прижалась щекой к его груди. Ее руки все так же висели вдоль тела. Ладонь Воина легла на ее спину между лопатками, едва дотрагиваясь. Каждый из них вел себя так, будто другой был соткан из тумана и мог растаять, если вложить в ласку чуть больше настойчивости. Они о чем-то говорили почти шепотом. Темир не слышал слов. Он и подсматривать-то не хотел, но стоял как завороженный, даже ноги чуть дрожали от внезапно накатившей слабости. Ему точно открылись человеческие отношения, неведомые прежде. Другая грань чувств: что-то неземное, высокое и светлое. Кроме того, Темир боялся быть замеченным при отступлении, не желая смутить их и смутиться до предела.
– Это в последний раз, обещай, – сказала Дочка Шаманки так громко, что Темир вздрогнул, вырванный ее словами из марева, в которое его погрузили эти двое.
– Потребуй лучше мою жизнь, только не проси держаться от тебя подальше, – ответил Воин. – Я и так прилежно исполнял это. Ты сама сегодня нарушила свой запрет.
– Я знаю. – В ее голосе теперь было вполне земное, обычное человеческое отчаяние.
– Тогда обещай, что это в последний раз, – с привычной усмешкой повторил ее слова Воин. – К тому же нас тут трое, ты разве не чувствуешь?
«Что значит не чувствуешь? Они могли меня увидеть, услышать, но… почувствовать?» – недоумевал Темир, ощущая, как холодеет кожа головы, приподнимая каждый волосок.
– Почувствовала сразу же, но не могла отойти от тебя ни на шаг!
Она толкнула Воина в грудь и бросилась прочь, по пути хватая Темира за руку и увлекая за собой. Они остановились у входа в аил, но Дочка Шаманки задыхалась так, словно бежала очень долго. Темир открыл рот, но она не позволила ничего сказать.
– Ни слова! Ни одного вопроса! Никогда, – заявила она повелительно. – И никакой жалости. Мы в ней не нуждаемся.
Темир почувствовал ее власть над ним, над каждым человеком в этом племени. Он не мог не подчиниться. Он хотел подчиняться ей.
– Ни слова, обещаю тебе, – с готовностью ответил Темир. – Мы ведь друзья? Вот я и буду вести себя как друг.
– Друзья, – улыбнулась Дочка Шаманки. – Иди спать. Скоро заря загорится, настанет пора продолжать путь.
Это была вторая зима, которую Темир проводил на Укоке, и он молил весну не приходить в этом году вовсе. Он с готовностью терпел и холод, и ветер, и лишения, ведь его окружали люди, которые были его семьей больше, чем родня по крови.
Темир поселился в зимнике Шаманки, и ни его, ни женщин не смущало такое соседство. Шаманка неспешно, частями, наносила на его правое плечо огромный рисунок, который спускался на грудь и на лопатку. Сказочное существо, отдаленно напоминающее коня, мчалось во весь опор. Острые копыта стройных передних ног устремлялись в неизведанные дали. Грудь украшали полосы и спирали. А каждый завиток взметающейся на бегу густой гривы оканчивался крохотной головкой грифона с внимательным глазом.
Даже с Воином Темир подружился. Они вместе охотились или осматривали территорию. Темир не брезговал и обязанностями пастуха. Воин, словно старший брат, учил его всему, что умел сам. Он также объяснял тонкости и хитрости рукопашного боя, в котором был очень хорош. Они часто уезжали подальше от людских глаз, чтобы тренироваться. Темир начинал понимать суть борьбы и холодного расчета, о котором говорил Воин. Несколько раз ему даже удалось повергнуть наставника наземь. Но, чем бы они ни занимались, Воин был молчалив и холоден и общался с Темиром только по делу. Иногда Темир исподтишка разглядывал его, стремясь различить хоть какие-то признаки горькой доли. Но тот держался неизменно строго.
Зато Темир много беседовал с Дочкой Шаманки. Умная и вдумчивая, она иногда высказывала мысли, которые оказались выше понимания Темира, но он любил ее слушать и старался впитать как можно больше мудрости. Они ни словом не обмолвились о том, что случилось на празднике, да и не было нужды. Темир происходил из одного с ней народа, поэтому прекрасно знал, что иногда появляются люди, с рождения принадлежащие не себе, не семье, а целому миру. Вот и Дочка Шаманки не принадлежала себе, поэтому и отдать себя мужчине не имела права. Хозяин ее настолько велик и грозен, что не стоило и пытаться ее у него отнять.
Когда Дочка Шаманки занималась домашней работой, она закатывала выше локтя длинные рукава рубахи, и Темир мог читать изображения, покрывавшие обе ее руки. Благодаря объяснениям отца он хорошо разбирался в каждом символе, в каждом завитке своеобразного письма пазырыкцев, и поначалу смысл рисунков напугал его.
– Ты умеешь читать то, что у тебя здесь написано? – однажды он набрался смелости спросить.
– Конечно, – улыбнулась Дочка Шаманки, пройдясь ладонью одной руки по рисункам другой.
Темир тогда поразился, как спокойно и без тени печали ответила ему она. Рисунки говорили, что Дочка Шаманки предназначалась в жертву духам гор.
Сам же Темир был безмерно счастлив. По вечерам, закончив дневные труды, он встречался с Тиылдыс – сначала тайком, а к концу зимы уже не скрываясь ни от кого. Влюбленные уезжали далеко от стойбища, скакали наперегонки по привольным пастбищам. Тиылдыс распускала густые темные волосы, волнистые после тугих кос, и они развевались по ветру в танце свободы и юности.
Устав от бешеной скачки, Темир и Тиылдыс останавливались где-нибудь и пускали взмыленных лошадей собирать губами бурую пожухлую траву. Бросив на землю лошадиный чепрак и усевшись на него, они грелись, прижавшись друг к другу, и болтали о разных пустяках, строя планы на будущее. Тиылдыс оказалась смешливой и легкой в общении, с ней Темир забывал любые тяжелые мысли, какие у него появлялись. Иногда она разрешала себя поцеловать, а иногда глаза ее – они оказались зелеными – сверкали, как у лесной кошки, и она отталкивала возлюбленного. Темир утопал в ее красе, как в зыбком болоте, и даже не думал звать на помощь.