— Ну сколько можно надо мной измываться?! — произнесла она вслух, уставившись невидящими глазами в стену напротив. — Ну сколько можно?!
— Алевтина! — надрывался Скоропупов в трубку. — Алевтина! Ответьте мне!
Она с недоумением посмотрела на телефон и одним движением, опуская на рычаг трубку и отталкивая все от себя, смахнула его со стола.
— Сволочи!!! — простонала она. — Какие же все сволочи!!!
Голову мгновенно сдавил огненный обруч, в ушах возник дикий гул. Но она не обращала на него внимания, она поднималась вверх по лестнице. Каждый шаг давался ей с трудом. Боли, горечи, пустоты — ничего не было. Только жуткий хаос в мозгу. Все мельтешило, плясало перед глазами, выдергивая из памяти сцену за сценой ее с Денисом недавних встреч.
— Лицедеи! — повторяла она раз за разом, разбрасывая в разные стороны аккуратно сложенные его рубашки. — Боже мой! Какой фарс! Предложение мне сделал!..
В этом месте она остановилась, бросила взгляд на кровать и расхохоталась…
Именно этот исступленный смех и напугал Лидочку. Она только что открыла дверь гостиной и, войдя, в недоумении рассматривала осколки телефонного аппарата, разбросанные по полу. И этот страшный хохот.
— Эй! — громко крикнула она. — Ты чего там? С ума сходишь, что ли?
Алевтина ей не ответила, лишь загремела чем-то, и Лидочка решила подняться наверх. Если честно, то она вообще не собиралась сюда приходить. Плевать ей было и на состояние здоровья этой дамочки, и на этих двух козлов, которые только и делали, что скакали вокруг нее. Последние два дня она, отсидев положенные восемь часов в приемной, шла к себе на квартиру, запиралась там и плакала.
Последняя надежда ее рухнула. Рухнула в тот час, когда она, подъехав поздно вечером к этому дому, увидела в оконном стекле два силуэта.
Мужчина обнимал женщину. Он гладил ее по волосам, целовал ее. А затем свет в окне погас. Больше Лидочке ничего не нужно было видеть. Она поняла, что проиграла. Она вернулась домой, достала бутылку коньяка и остаток вечера и большую часть ночи поверяла ей все свои горести.
Следующий день закончился тем же. Вернувшись со службы, она достала из пакета купленную в местном универсаме бутылку и, не раздеваясь, начала напиваться. Неизвестно, сколько бы их было еще — таких вечеров, наполненных отчаянием и ненавистью, злостью и пьяным угаром, но сегодня случилось нечто…
Нечто такое, о чем она не могла не сообщить ему…
Глава 51
Сенька маялся. Прошло два часа, как он вернулся домой, а все никак не мог успокоиться. Метался из спальни в кухню, оттуда в маленькую гостиную, но успокоения его страдающей душе не было. Веркины глаза неотступно смотрели на него из каждого угла, укоряя и умоляя о помощи.
«Ну почему я ушел?! — стонал он вслух. — Я не должен был оставлять ее там с ним наедине!!! Пусть она его жена! Пусть он мой друг!»
Стоп… От неожиданно посетившей его мысли Сеньке сделалось совсем худо.
Какой он к черту друг?! Ну росли на одной улице. Ну вместе служили. Потом Олег его на работу взял. Так и все! Общения-то, настоящего дружеского общения — не было! Олег ни разу за все годы не спросил, чем он, Сенька, живет. Ни разу не поинтересовался, как его дела, здоровье или еще что. Сенька, может, и рад был бы с ним поделиться, так тот никогда и слушать не хотел. Скривит свой рот в насмешливой гримасе и пошлет куда подальше.
А теперь еще и Верка…
Сенька с размаху плюхнулся на диван и застонал. Как он мог уйти?! Она так страшно закричала. Что там может произойти в его отсутствие — одному богу известно. А она такая нежная. Такая ранимая. Он бы за такую женщину все на свете отдал.
— Сволочь!!! — прорычал Сенька, вспомнив Олега.
Он с силой сжал кулаки и постарался прогнать слезы, больно резавшие глаза. Он сильный! Он никогда не плачет. Даже когда хоронил мать, не уронил ни слезинки, хотя чувствовал, что вместе с ней жизнь отняла у него большую часть души…
Старенькие ходики в спальне родителей методично помахивали маятником, неторопливо отсчитывая минуту за минутой. Казалось, время тянется нарочито медленно, дабы дать ему время успокоиться. Но не тут-то было! Словно раненый зверь метался Сенька по дивану, чувствуя, как кровоточит его сердце.
— Все! Не могу больше! — Он вскочил со своего места и ринулся вон из комнаты.
Перекладины лестницы, ведущей на чердак, натужно скрипели, когда Сенька карабкался по ним наверх. Там, в тайнике за трубой, у него спрятан пистолет. Зачем он его держит в доме, он и сам не знал. Олег сунул оружие один раз ему в руки и велел приберечь до случая. Знал бы Сенька тогда, для чего пистолет прятал…
Его голова уже скрылась в лазе чердака, когда во входную дверь кто-то осторожно постучал. Сенька насторожился и замер с занесенной для подъема ногой. Стук повторился, но уже более настойчиво.
Быстро вернув крышку чердака на место, он спустился вниз и подошел к двери. На крыльце кто-то нетерпеливо топтался.
— Кто? — на всякий случай спросил Сенька.
— Это я…
Если бы сейчас, накануне зимы, прогремел гром или лужайка перед домом начала покрываться белыми ландышами, Сенька изумился бы меньше.
— Верка!!! — не веря глазам, выдохнул он и еле успел подхватить шагнувшую к нему через порог женщину.
— Сеня! — жалобно попросила она и всхлипнула. — Спрячь меня, пожалуйста! Спрячь!
— Он бил тебя?! Говори! — Сенька тряхнул ее за плечи, пытаясь заглянуть в лицо, которое она усиленно прятала под платком. — Он бил тебя опять?!
— Д-да, — заикаясь, выдавила она еле слышно и стянула с головы мягкую пуховую шаль. — Но это в последний раз…
— Ах, сволочь!!! — взревел Сенька, навсегда похоронив миф о своей флегматичности. — Я убью его!!!
Веркино лицо, которое он держал в своих руках несколько часов назад, которое он украдкой от Олега нежно поцеловал дважды, было сплошь покрыто синяками. Левый глаз почти заплыл, белок правого был красным от лопнувшего сосуда. Губы опухли и покрылись коркой из запекшейся крови.
— Веруня, милая, — от жалости горло его перехватило, и Сенька почувствовал вдруг, что еще немного и он зарыдает как женщина от жалости к ней. — Что же он с тобой сделал?! Зверь!!! Я его убью…
— Поздно… — Верка попыталась улыбнуться растрескавшимися губами и тут же от боли сморщилась. — Идем в дом.
Сенька провел ее в крошечную гостиную, снял пальто, заметив, как она вновь дернулась от боли, и усадил в старое глубокое кресло подле печки.
— Ты посиди, я сейчас, — засуетился он, вешая пальто на вешалку, ставя чайник на газовую плитку и попутно одергивая завернутую скатерть на обеденном столе. — Я все быстро организую. Ты прости меня, Вера, ты прости меня! Я не должен был уходить. Не должен…
— Сеня, — негромко позвала она и постучала по краешку дивана, упирающемуся в боковинку кресла. — Подойди сюда, пожалуйста…
Что-то в ее тоне было особенное. Сенька остановился будто вкопанный посередине кухни и попристальнее вгляделся в нее.
Что-то действительно изменилось. И дело даже не в ее внешности, которую его друг-приятель подрихтовал до неузнаваемости. Изменилась сама Верка. Исчезла затравленность — на смену ей пришла уверенность, непонятно куда испарилась нервозность — ее сменило удивительное спокойствие. И хотя Верка сейчас явно подавлена, прежнего чувства безысходности не заметно.
— Вера, — Сенька подошел к креслу и опустился перед ней на колени. — Скажи мне — ты насовсем?
— Да, — просто ответила она, сложила руки на коленях, и он впервые обратил внимание — какие у нее маленькие изящные кисти. — Если ты меня не прогонишь…
— Я не верну ему тебя, — твердо ответил Сенька и уронил лицо в ее ладони. — Пусть мне придется убить его, но я тебя не отдам.
— Тебе не придется его убивать, — она ласково провела по его волосам. — Какие у тебя мягкие волосы, боже мой. Ты очень добрый…
— Ты думаешь, он отдаст тебя? — Сенька легонько качнул головой. — Олег не тот человек, чтобы сдаться без боя…
— Он проиграл последний бой, — перебила его Вера, не переставая теребить его волосы. — Я застрелила его…
— Ты, может быть, до конца еще не поняла!.. Что-о-о?! — не сразу дошло до него сказанное, Сенька онемел.
Он выкатил на нее глаза и несколько мгновений молча открывал и закрывал рот, не в силах выговорить хотя бы слово. Услышать подобное заявление, и не от кого-нибудь, а от Верки, было для него настоящим шоком.
— Ты напуган? — тихо спросила она. — Не бойся милый, ничего не бойся. Если понадобится, я пойду в милицию и все расскажу. Но думаю, что все и так обойдется.
— Что ты имеешь в виду? — наконец выдавил он.
— Следы преступления будут похоронены под толстым, толстым слоем пепла. — Она горько усмехнулась. — Я сама подожгла дом, который строила вместе с ним своими руками.
— О боже! Час от часу не легче! — Сенька поднялся с колен и, усевшись на диван, уткнул подбородок в сцепленные кисти рук. — Ты убила мужа, затем подожгла дом… Кто бы мог подумать…
— Что тихая, молчаливая, всегда покорная Верочка вдруг в одночасье превратится в страшную злобную мстительницу, — продолжила за него она. — Э-э-х, милый. Мы ведь стервами не рождаемся. Нас жизнь такими делает. А все больше ваше кобелиное племя. Ведь истинное предназначение женщины дарить жизнь, а не отнимать ее. Заботиться о семейном очаге, а не рушить его своими руками. И каждая женщина изначально, будь она последней неприспособленной к жизни никудышкой, подсознательно стремится к этому. Она хочет выйти замуж, рожать любимому мужу детей. Она хочет, чтобы дом ее был полная чаша. Чтобы муж и дети были сыты и веселы. Но не у каждой, далеко не у каждой так получается. Что-то начинает идти наперекосяк, когда муж попадется изверг, или гуляка, или пьяница. И приходится ей взваливать все на себя. Приходится из милой, прелестной, улыбчивой и доброй девушки превращаться в добытчицу, воспитательницу, кухарку, прачку, поломойку и так далее и тому подобное. И не многие выдерживают это, оставаясь по-прежнему добрыми и понимающими, а постепенно стервенеют от жизни такой скотской, черствея душой и разрушаясь телом. И уж тут-то на арену выходите вы — мужчины. И что тут начинается!