- Не-не-не! - замахал руками перепуганный Вершинин. - Подведете, аспиды, под монастырь!
- Да не ссы ты! Затрясся. Надоть-то до утра. Мои буряты утром заберут.
- В кладовку не дам! Вона, в угол двора, к забору оттащы. Ежели чо, так скажу - подкинули.
- Но ты запел! - скривился Кондаков. - А кто в грудь бухал: я тоже в организацию согласный? Продать решил?
- Креста на тебе нет! Ты чо, Мишань?! Да я - могила. Но. боязно, слышь. А как возьмет милиция на короткий чомбур. Глаз-то у них хватат!
- Сказал же! Утром буряты заедут и заберут.
Но утром Очиров и Цыденов не появились. Отсутствовал и Гордеев, укативший в какую-то командировку. Окончательно струсивший Вершинин терпел из последних сил еще сутки.
Бледный, вздрагивающий от каждого громкого звука-стука, он утром следующего дня взгромоздил ящик и мешок на телегу, пыхтя, накидал сверху скопившегося за стайкой навозу и разного мусору, наметенного по двору. Беспрестанно озираясь и обливаясь потом, покатил на свалку.
Зловонные кучи высились неподалеку, через две улицы, за крайним домом бобыля Красикова. Там Петр лихорадочно освободил телегу и, облегченно вздыхая, вернулся домой.
Суетливого мужика, воровато разгружавшего навоз и мусор с телеги, мальчишки заприметили. Болтались на краю свалки, высматривая всякую всячину, интересную для пацанья.
Уехал мужик, а мальцы - к вываленной свежей куче. Ого-го!!! Тут же самых быстроногих послали в ближайший народоармейский штаб, на Лагерной улице. Через пару часов пулеметы и диски с патронами были доставлены в Военный отдел Госполитохраны - чека ДВР.
Гордеев появился на квартире вскоре после того, как Вершинин подался на свалку. На несколько минут разминулись. Умылся с дороги, побрился, сел завтракать.
Тут загрохотала телега хозяина, и он появился, толкая створку ворот. Протопал через сени в горницу, полезло из него: довели, Захар, твои помощнички, до крайностей!
Гордеев, услыхав новость, чуть не подавился. «Гони, сука, телегу обратно, - приказал Вершинину, - да полог брезентовый с лопатами не забудь».
Быстрым шагом прошелся до дома Красикова, выглянул из-за забора. Блядский род! - среди смрадных бугров уже хозяйничали военные.
Матерясь, Гордеев зашагал обратно. Вершинина хотелось разорвать в клочья. И точно набил бы ему для начала морду, но у калитки увидел паренька-курьера из управы. Срочно вызывали на службу. Посмотрел на вспотевшего от страха хозяина дома, застывшего у телеги, сделал рукой отмашку: ну тебя на хрен, дурака!..
Дело в управе оказалось пустяковое, можно было суету и не устраивать. Захар Иванович машинально набрасывал ответ на запрос, сокрушаясь про себя о потере оружия.
- Здравия желаю, товарищ! - В дверях кабинета выросла плотная фигура в белесой гимнастерке, подпоясанной порыжелым ремнем с револьверной кобурой желтой телячьей кожи. - Помощник начальника Читинской городской милиции.
- Слушаю вас, товарищ, - привстал Гордеев. Как кипятком окатило, ноги-руки неприятно задрожали, заныло тягуче под ложечкой. Арест!
- Вызван по телефону в управу. Непонятно, - пожал плечами милицейский. - Не подскажете, кто и по какому поводу телефонировал?
- У нас, товарищ, такие вызовы осуществляются только по указанию председателя управы. Соизвольте проследовать к нему в кабинет. Это - по коридору направо, последняя дверь. Там табличка имеется.
Помначгормил кивнул и скрылся за дверью. Захар Иванович тут же выскочил из-за стола, повернул в дверном замке торчащий снаружи ключ и быстро вышел на улицу. «Прокололись фараоны чертовы! Милицейского-то по мою душу прислали. Точно! И Петьку, дурака, видимо, уже загребли.»
Гордеев свернул в тихий переулок и ходко подался от центра к северной окраине Читы. Купил у бабки на Ново-Бульварной улице три шаньги, выпил кружку молока. Потом ступил в лес и пошел в сторону Сенной пади - напрямки, тропой. Там вышел на лесную дорогу, упруго зашагал, жуя на ходу пышную шаньгу, к Смоленскому поселку.
Но вскоре утреннее напряжение и командировочная усталость взяли верх. Гордеев свернул за кусты и устроился под высокой сосной на мягком и толстом ковре из хвои. Проспал до вечера.
Посвежевший, бодро вскочил на ноги, продолжил свой путь, пожевывая остатки купленной стряпни. Дорога была знакома, вела прямо в Смоленский, поэтому, когда спустились сумерки, Захар Иванович продолжал идти, не боясь в темноте заблукать. К тому же, ночь выдалась звездная, с ясной луной, заливающей все вокруг молочным светом.
Когда начало светать, постучался в дом Леонтия Каргополова. Теперь уж всю конспирацию - побоку. Давай, дескать, старый, отвези- ка меня побыстрей к сынку своему в зимовье.
Увиденное в будущем отряде не обрадовало. Почитай уж больше месяца идет организация, а людей-то полтора десятка. Помрачнев, Гордеев отправил Матвея Каргополова в Читу, к Васильеву:
- Разузнай через полковника, что происходит в городе в связи с моим исчезновением и обнаруженными пулеметами.
На третий день гонец вернулся. И не один. С сыном Захара Ивановича - Петром. Пятнадцатилетний парень, крепкий и рослый, выглядел гораздо старше. Глаза горели от желания ввязаться в самое пекло тайных событий. Через него Васильев передал: никаких подозрений! Председатель городской управы, другие служащие крайне обеспокоены исчезновением Захара Ивановича, подозревают вражеское покушение. Направлено отношение на этот счет в уголовный розыск и Главное управление Госполитохраны, в читинских газетах опубликованы объявления об исчезновении депутата Нарсоба и члена Читинской горуправы Гордеева.
«Хор-ро-ш-шо! - подумалось виновнику суматохи. - Значит, возможность вернуться в город остается. Нужно только удобоваримое объяснение уже пятидневного отсутствия...»
Захар Иванович долго не мудрствовал. Он крепко напился и в таком виде заявился домой, под ясные очи дражайшей Екатерины Никитичны.
- Погуляли, мать, малость с дружками в деревне. Ты уж не серчай, не часто, чай, бывает.
ПОСЛУШНЫЙ конь мерно перебирает копытами. Гордеев отстегнул с пояса фляжку, глотнул теплой воды. Да-а. Опять вспомнился майский переполох. Тогда он сразу же нарисовался в управе, балагуря в подпитии, ввалился в кабинет к председателю. У Полетаева как раз сидел Воронин, член городского управления, которого озаботили поисками пропавшего коллеги.
Быстро тогда Захар подбил обоих на дружеское застолье. В знак признательности, так сказать, за хлопоты по его скромной персоне. И. оказался болтливым пьяным дураком!
- Ну, учудил ты, Захар! - поднял стопку Полетаев. - С деревенскими, говоришь, дружками кутеж устроил? Пять ден, пять ден. Силен, сокол!
- Да слушай ты его больше! - встрял заплетающимся языком Воронин. - Дружки. Знаем мы, какие дружки!.. Зачин, могет, таковой и был, а потом. Аль мы не мужики?.. Колись, Захар! Катерине твоей мы - ни-ни, не скажем. Могила! Небось, с бабенкой проважался, хрыч усатый! А? Рассказывай, не таи.
- Но-о. Я пред Катей. Иск-лю-чи-и-тель-но-о с мужиками кутили. Про текущий мом-мент разговоры говорили. И должен вам, други, заявить, что. Кор-ро-че-е! Так-кие слу-хи, други мои, слыхал. Япошки, оглоблю им в зад-ницу-у, на ок-ку-у-пацию Дэ-вэ-эри-и г-го- то-вы! Да-с! В самом б-ближай-шем бу-у-дущем.
- Эти-и м-м-могут! - соглашаясь, тряхнул кудрявой головой Воронин.
- В-вот я и говор-рю. Отсилы - два месяца с-сро-ку.
- Пьяный разговор! - отмахнулся наименее захмелевший Полетаев. - Два года назад мы сил меньше имели, и то япошек расчесали в хвост и в гриву!
- Но и они, дорогой ты мой, сил подна-копи-ли. П-п-попрут! И вся белая рать п-подымет-ся. Но! Есть путь!
- Та-ак. Д-да-а-вай! - Воронин уставился на Захара Ивановича, наваливаясь грудью на тарелки.
- В-вот скажи ты мне, д-дорогой т-товарищ П-Полета-ев. - Гордеев уставился собеседнику в переносицу. - Ты - ком-му-нист?
- Член фракции большевиков, ты же знаешь.
- И-й я - при-и-мыка-ю, - снова тряхнул кудрями Воронин.
- Из-за вас это! - со всей пьяной решительностью громко бухнул Гордеев и зло посмотрел Полетаеву в глаза. - Т-такти-ку меня-ать на- адо. Я... как вы знаете. к партиям не при-над-ле-жу. Внепартийная груп-па. Япошки и атаманы на кого ядом дышут? Пра-а-иль-на! На ко- м-му-нис-тов! Сле-до-о-ва-тель-но, что?.. Надо отдать власть пра- авым! С нацио-наль-ной т-точки зрения, други мои, эт-то - единственный шанс-с-с. К-ком-мунис-ты выез-жают в Совдепию, а п-правые партии дают для рес-пуб-ли-ки п-па-а-у-зу! Для чего нужна п-па-уза?
- Для чего же? - Полетаев уже не улыбался, смотрел на Гордеева пристально и серьезно. Воронин никак не реагировал, склонив голову на грудь.
- Я! - Гордеев большим пальцем ткнул себя в грудь. - Я. Как уважаемый ср-реди ка-за-чества че-ло-век и деп-пу-тат, становлюсь в-во глав-ве в-воен-ной о-ор-га-ни-за-ции Дэ Вэ эР. Об-ез-жаю все! казачьи ста-ни-цы! Делаю пр-ризыв к защ-щите от японс-ко-го в-втор- же-ни-я! Под лоз-зун-гом «За единую Р-россию, с-своб-боду и тр-руд- довой нар-род!»
Лозунг Гордеев буквально проревел.
- И п-пусть С-совдепия т-тоже рас-с-ко-ше-ли-т-ся! Так-то, вот! П- пред-ла-гаю в-вам п-поста-вить эт-тот план на об-суж-д-дение в в- ваших ком-мун-сти-чес-ких с-сфера-ах.
Протрезвев под утро, Захар Иванович отчетливо вспомнил свою пьяную речь. Проклял себя последними словами - надо же было столько лишнего наговорить! Ага, поставять большевички такой план на обсуждение, как же! Его, дурака, в военные правители нацелившегося, в наполеончики, поставят. К стенке!
Хряпнул кружку бражки для поправки головы и кинулся в управу. Пришлось перед Полетаевым рассыпать реверансы, мол, извините, пьяного болтуна, не обращайте внимания на хмельной бред. Ей-богу, помутнение какое-то в голове.
Гордеев вспомнил, как красноречиво и убедительно он излагал диагноз нервного расстройства, а потом выпрашивал лечебный отпуск у председателя горуправы, смотревшего на него с момента появления на работе жестко и подозрительно.