рестол, возвела тринадцатилетнего Шереметева в подпоручики гвардии (т.е. в капитаны обычной армии). И это было удивительно: в свое время Борис был назначен в свиту к опальному при дворе великому князю Петру Алексеевичу, сыну казненного царевича Алексея. Почти ровесники, мальчики стали закадычными друзьями. И вдруг такая высокая честь.
Впрочем, это для наших современников Петр Борисович остается мальчиком тринадцати лет, а в те годы он уже был участником дворцовых интриг.
В 1723 г. приехал в Россию сын президента главного магистрата[55] князя Алексея Григорьевича Долгорукова[56] (? – 1734) – пятнадцатилетний Иван (1708—1739). До этого жил он и воспитывался у деда – российского посла в Польше при дворе короля Августа II Сильного, пожалуй, самого развратного двора Европы того времени. По слухам, у короля Августа насчитывали до 365 внебрачных детей. Придворным король тоже не запрещал веселиться. В такой атмосфере и прошли детские и подростковые годы Ивана.
Красавчик, живчик, бесшабашный гуляка… Хлопотами папаши, молодого человека пристроили в свиту к великому князю Петру Алексеевичу. Компания такого бравого юнкера, да еще на целых восемь лет старше его, очень льстила мальчику. Иван же действовал как кукушонок в чужом гнезде – потихоньку оттеснял и выталкивал прочих друзей Петра. В числе таких пострадавших оказался и Шереметев. Так что Екатерина скорее приманивала к себе обиженного подростка из враждебного стана – ведь по российской традиции после кончины Петра I престол должен был перейти по мужской линии носителю чистых царских кровей Петру Алексеевичу, а не безродной немке. Но светлейший князь А.Д. Меншиков, опираясь на верную ему армию, посадил на трон свою креатуру – законную супругу Петра I.
Ситуация качественно изменилась в 1727 г., когда умерла Екатерина I. На царство был венчан Петр II. В дни коронации[57] юный император возвел своего друга Шереметева в чин гвардии поручика, через год сделал его капитан-поручиком. Несмотря на такое благоволение, взаимная вражда с фаворитом Иваном Долгоруковым вынудила Петра все более и более отдаляться от императорского двора.
Тем временем семейство Долгоруковых ухитрилось свергнуть и отправить в сибирскую ссылку за Урал светлейшего князя А.Д. Меншикова и его отпрысков. После этого члены семейства заняли наиболее важные государственные посты и заседали в Верховном тайном совете, который управлял тогда всей империей. Но и этого казалось мало Алексею Григорьевичу. В ноябре 1729 г. состоялась помолвка Петра II и старшей дочери Долгоруковых княжны Екатерины Алексеевны. Свадьбу назначили на 19 января 1730 г.
Иван не желал терять влияние на императора. В частности, он придумал сыграть свадьбу в один день с Петром II. Только невесты у него еще не было. Начались поиски. Кто-то подсказал, что у Шереметевых созрела девка – и богатая, и красотка. Наталья тогда в свет не выходила: опасаясь современных ей порядков, не желала прослыть гулящей.
Портрет князя Ивана Алексеевича Долгорукова. Художник Л.А. Серяков
Иван Долгоруков не стал тянуть и набился к девице в гости. Достаточно было одного взгляда на жениха, чтобы Наталья влюбилась в него раз и на всю жизнь. Легкомысленный Иван ответил взаимностью. Назначили сговор…
Петр Шереметев был явно недоволен таким родством, но отговаривать сестру не стал. Только предупредил, сколь опасно быть женой фаворита. Даже напомнил расхожую тогда присказку: «Кто около трона, тот около смерти ходит». Но до присказок ли было тогда влюбленной девушке?
Сговор назначили на 24 декабря 1729 г. Впоследствии Наталья Борисовна описала его так: «Между тем начались у нас приготовления к сговору нашему. Правду могу сказать, редко кому случилось видеть такое знатное собрание: вся Императорская фамилия была на нашем сговоре, все чужестранные министры, наши все знатные господа, весь генералитет; одним словом сказать, столько было гостей, сколько дом наш мог поместить обоих персон: не было ни одной комнаты, где бы не полна была людей. Обручение наше была в зале духовными персонами, один архиерей и два архимандрита. После обручения все его родственники меня дарили очень богатыми дарами, бриллиантовыми серьгами, часами, табакерками и готовальнями и всякою галантерею. Мои б руки не могли б всего забрать, когда б мне не помогали принимать наши. Перстни были, которыми обручались, его в двенадцать тысяч, а мои – в шесть тысяч. Напротив и мой брат жениха моего одарил: шесть пудов серебра, старинные великие кубки и фляги золоченые. Казалось мне тогда, по моей молодости, что это все прочно и на целой мой век будет, я того не знала, что в здешнем свете ничего нету прочного, а все на час. Сговор мой был в семь часов пополудни; это было уже ночь, по этому вынуждены были смоленые бочки зажечь для свету, чтоб видно было разъезжающимся гостям, теснота превеликая от карет была. От того великого огня видно было, сказывают, что около ограды дому нашего столько было народу, что вся улица заперлась, и кричал простой народ: “Слава Богу, что отца нашего дочь идет замуж за Великого человека, восстановит род свой и возведет братьев своих на степень отцову”. Надеюсь, вы довольно известны, что отец мой был первой фельдмаршал и что очень любим был народом и доднесь его помнят. О прочих всех сговорных церемониях или весельях умолчу: нынешнее мое состояние и звание запрещают. Одним словом сказать: все что, что можете вздумать, ничего не упущено было. Это мое благополучие и веселее долго ль продолжалось? Не более, как от декабря 24 дня по январь 18 день. Вот моя обманчивая надежда кончилась! Со мною так случилось, как с сыном царя Давида Нафеаном: лизнул медку, и запришло было умереть. Так и со мною случилось: за 26 дней благополучных, или сказать радушных, 40 лет по сей день стражду; за каждой день по два года придет без малого; еще шесть дней надобно вычесть. Да кто может знать предбудущее? Может быть, и дополниться, когда продолжиться сострадательная жизнь моя»[58].
6 января 1730 г. был праздник Водосвятия. Собралась огромная толпа смотреть, как в Москва-реке рубят прорубь и как смельчаки в нем окунаются. Все веселились. Был там и император, наблюдал за происходившим с запяток саней Екатерины Долгоруковой. К вечеру ему сделалось нехорошо – Петр II заразился оспой.
В семействе Долгоруковых началась паника. Пока царь лежал в горячке, они сочинили и написали в двух экземплярах завещание, по которому Петр передавал престол своей невесте Екатерине. Уговорить больного подписать завещание взялся Иван Алексеевич, который неотлучно находился у постели страдальца. Затея не выгорела – император ни на минуту не пришел в сознание. Он умер накануне назначенной двойной свадьбы. Однако Иван заранее сам подписал один экземпляр завещания, благо навострился подделывать подпись Петра II с согласия самого монарха.
Поскольку в последние часы императора вокруг него толклись все высшие сановники государства, сразу же после его кончины началось совещание Высшего тайного совета. Собрались четверо: канцлер Гаврила Иванович Головкин, князья Дмитрий Михайлович Голицын, Алексей Григорьевич и Василий Лукич Долгорукие. Из сторонних лиц позвали: сибирского губернатора, дядю невесты, князя Михаила Владимировича Долгорукова; фельдмаршала, князя Михаила Михайловича Голицына; фельдмаршала, князя Василия Владимировича Долгорукова. Член совета вице-канцлер Андрей Иванович Остерман участвовать в заседании отказался, сославшись на то, что он иностранец и в дела российские вмешиваться не может.
В самом начале заседания Алексей и Василий Долгоруковы попытались предъявить «завещание» Петра II, но другие участники совещания, включая фельдмаршала Долгорукова, сразу же их высмеяли. Заговорщики струсили и быстренько капитулировали. Позднее Алексей Григорьевич сжег смертельно опасные бумаги.
Совет по предложению князя Дмитрия Голицына решил звать на престол племянницу Петра I и дочь его соправителя царя Ивана V курляндскую и семигальскую герцогиню Анну Иоанновну. Расчет верхоников был прост – заставить Анну подписать «кондиции», по которым вся власть в империи навечно передавалась Верховному тайному совету, а императрице оставались бы только представительские функции. Другими словами, была сделана попытка ввести конституционную монархию. Или, на худой конец, монархию вроде японского сёгуната.
Как известно, при поддержке гвардии Анна Иоанновна разодрала «кондиции» и вернулась к самодержавию. Все это произошло 25 февраля (8 марта) 1730 г. Двор новой императрицы понимал, что семье Долгоруковых теперь предстоит опала. Особенно взъелся на них фаворит Анны Иоанновны – граф Э.И. Бирон, поклявшийся в отношении Долгоруковых:
– Да, мы той фамилии не оставлю!
Анна Иоанновна раздирает кондиции. Неизвестный художник XIX в.
Сразу после кончины Петра князь Иван поспешил к своей невесте, «жалуясь на свое нещастие». «И так говоря, плакали оба и присягали друг другу, что нас ништо не разлучит, кроме смерти… Я готовая была с ним хотя все земные пропасти пройтить».
Тем временем граф Шереметев потребовал от сестры разорвать помолвку с Иваном Долгоруковым. Да не тут-то было. Наталья сама рассказала о причинах своего решения: «Войдите в рассуждение, какое это мне утешение и честная ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостию за нево шла, а когда он стал нещаслив, отказать ему. Я такому безсовестному совету согласитца не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участие в моей любви. Я не имела такой привычки, чтобы севодни любить одново, а завтре – другова… я доказала свету, что я в любви верна: во всех злополучиях я была своему мужу товарищ. Я теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чево я за нево пошла, не дала в том безумия Бога; Он тому свидетель, все, любя ево, сносила, сколько можно мне было, еще и ево подкрепляла».