– Чайковский. Романс «Весна, уж тает снег». Слова Плещеева.
Когда она запела, показалось, что замер не только этот зал, но и весь мир. И если бы я не знал, что это моя дочь, если бы я ее воочию не видел, я бы никогда не поверил, что это исполняет, да еще как исполняет, моя Шовда, и голос у нее действительно как хрустальный родник… Уже шквал аплодисментов. Она встает, чуть кланяется и уже командует, поднимает руку – внимание. Зал мгновенно замирает. А она объявляет:
– Игорь Стравинский. «Танго для фортепьяно».
Не знаю, как остальные, но я полностью заворожен. А я ведь, к своему стыду, слышу эту музыку вживую, наверное, впервые в жизни. Впрочем, как и последующие: «Лунная соната» и «Аврора» Бетховена, «Турецкий марш» Моцарта. После чего она вновь почему-то выходит на авансцену и объявляет:
– Композиция «Шовда». В переводе с чеченского это родник. Так и меня назвал мой отец. Слова Ахмада Сулейманова, музыка Умара Димаева.
При этом исполнении я как бы приземлился, вспомнил Чечню, войну, слезы сами покатились по лицу, и я уже не мог сидеть, вышел из зала. Уже в коридоре я услышал шквал оваций, восторженные крики, и тут же передо мной появилась директор. Теперь она мне широко и открыто улыбалась, обеими руками пожимала мою руку:
– Какая девочка! Талант! Просто спасла, выручила… Огромное спасибо. Такую воспитали дочь…
На следующий день ко мне обратилась Шовда:
– Можно я продолжу обучение в музыкальной школе?
Что я мог сказать?
Однако дать добро – это одно, а за учебу платить надо. И не только в музыкальной школе, но и в обычной. Хотя и говорят, что образование бесплатное, да расходы велики – за охрану, питание, ремонт школы и класса, книги и тетради. Да и вообще, Москва – город очень дорогой. И мы живем очень экономно, никаких излишеств, но деньги, и те взятые у Максима в долг, тают на глазах. Представить мое состояние очень тяжело. Это, конечно же, не то что жизнь в подвале Грозного, но мне было очень плохо, никакого комфорта, и я страшился грядущего – никакой перспективы в Москве, а ведь я кормилец. И я знаю, что на моей буровой нефть даже самотеком может течь. Там, где нефть, там деньги. И кто-то, хоть война, хоть мир, будет там работать. А я в эту буровую вложил столько времени и сил. К тому же последний год вообще работал без зарплаты. И хотя жена отговаривала, но других вариантов у меня не было, и я, взяв немного денег на дорогу, поехал в аэропорт.
Понятно, что на Грозный борта не летают, и я стоял перед табло-расписанием, выбирая удобный рейс, как меня кто-то по-свойски сзади толкнул – мой коллега-нефтяник:
– Вот ты где! А мы тебя всюду ищем. Министр задание дал.
В общем, мне повезло. Повезло в пути. Без проблем я добрался до Грозного. Но это уже не мой Грозный, не мой город – страшно кругом смотреть: война! Однако нефть есть нефть – здание «Грознефти» тщательно охраняется. В кабинете министра деловая атмосфера, чистота и тишина. И он искренне рад моему появлению:
– Станешь моим заместителем? – сходу предложил министр.
– Нет, – также сходу ответил я. – На свое УБР пойду, если позволишь.
– А ты не дурак, – после небольшой паузы сказал министр. – Это вернее и спокойнее… Тогда возглавишь три УБР – почти вся добыча на тебе: начальник треста. Твоя контора почти не пострадала. Там будешь располагаться. А теперь иди в бухгалтерию – ты свое заработал.
Я уже знал, что выплачивают задолженность по зарплате. По этому поводу я вел свою бухгалтерию и мечтал хотя бы половину причитающегося мне получить – все долги и проблемы решил бы, а тут вдруг учли все, да к тому же с индексацией. Плюс отпускные за три года и мне персональная премия – в размере годового жалованья. Я был просто в шоке. Даже о войне забыл.
10 апреля, утро
Сегодня прекрасный день. Солнце. Весна! Погода под стать моему настроению. И хотя подонки пытались мне его испортить, но даже они на сей раз это сделать не смогли. Потому что я на днях стал дедушкой.
Наконец-то…
Вначале позвонил Маккхал – как он радовался. Внук! Моя радость не меньше. Хотя, конечно же, этот мальчик не будет носить моей фамилии. На мне наша фамилия и мой род оборвутся, моя жизнь фактически оказалась бессмысленной… Однако сегодня я не хочу об этом думать, писать. Я счастлив! Рад за дочь. Только что и она мне позвонила, зовет меня к себе. Очень зовет. И Маккхал зовет.
В Европе красиво и очень хорошо, как в земном раю живут. Хотя, конечно же, как и везде, там тоже, наверное, свои проблемы есть. Но у меня бы особых проблем не было, и там мне гораздо легче и лучше… Да и реально мое самочувствие стало лучше. Какая там медицина! Оказывается, дочь давно договорилась о моем обследовании в одной из клиник Германии. Она уже отправила туда историю моей болезни. А вот зять доставил, так сказать, и меня. Мы прибыли за полчаса. Небольшое, очень чистое здание. Почти никого не видно. Я по-немецки ни бум-бум, но понимаю, что прямо в холле висит прейскурант цен за медуслуги. Зять стал переводить, объяснять, хотя и так все понятно. В холле онкоцентра в Москве тоже висит транспорант – «Все медуслуги в данном учреждении – бесплатные». Какой цинизм! Ведь с самого входа, начиная с бахил, и даже за вход в каширскую крепость, приходится платить. И все почти в два раза дороже, чем здесь. А какая толчея, всюду очередь, оскорбления и унижения. Одним словом, крепостной строй – крепостное право! А здесь ровно в условленное время меня проводят в кабинет. И я думал, как мне неудобно будет при зяте раздеваться, а без него нельзя – кто-то должен переводить. А тут меня обследуют сразу четверо врачей, и тут же присутствует профессиональный переводник. Оказывается, по моим данным надо было бы вначале постараться лечить вовсе без операции: медикаментозно. Если бы не помогло, то лишь тогда операция и, причем, только лазером. И, конечно, не такое варварское разрезание. Даже я понял, как они определили – «Варварство!». Мой, точнее, наш, московский онко-доктор в начале девяностых попал каким-то образом на учебу в Америку. Там освоил технологию данной операции, а иного он и не умеет. Вернувшись в Москву, он просто купил себе место завотделения (это он и не скрывал, говорил, что регулярно обязан отстегивать плату вышестоящим), и вот ремесленничает: очень выгодный бизнес.
А здесь наука далеко ушла. И если даже делать такую операцию, то надо было совсем иначе. Однако это в Европе, в частности, в Германии, так врачи рассуждают, а в России почти все на уровне первобытном. У кого есть деньги и возможность, – едут лечиться в Европу. У меня тогда такой возможности не было. Это теперь дочь замуж вышла, так сказать, повезло. И мне предлагают три дня госпитализации для полного обследования. Признаюсь, что эти три дня меня просто извели. Оказывается, эта клиника только с виду небольшая. А на самом деле несколько соединенных скрытыми переходами корпусов, а многое под землей, целые лабиринты. И целые дни меня водят то туда, то сюда, и все, абсолютно все изучают. На третий день заявили, что необходимо еще два дня: для комплексного итога анализов, а еще приглашен специалист для консультации из Швейцарии. Я не знаю, что говорить, и не могу говорить, а думаю лишь о том, в какую сумму это все моей дочке обойдется. А она каждый день звонит и говорит – совсем не заботься об этом. Как об этом не думать? И я каким-то образом задал этот вопрос главному врачу. Он очень вежливо, впрочем, как здесь все и всегда, улыбнулся, повел меня в свой кабинет и сказал:
– Ваша болезнь – от уныния. Это нервы. От переживаний и страданий. Мы все знаем: две войны, такие потери в семье. Если бы вы были гражданином Европы, то все было бы бесплатно, – оплатила бы медстраховка. Но мы решили внести свою скромную лепту – ваше лечение бесплатно!
А диагноз – я в целом здоров. Метастаз и показателей онкологии в крови нет (радиация свое дело сделала). Но для того, чтобы я нормально жил, предложено сделать еще одну операцию с заменой моего допотопного катетера на самый современный, удобный. Этот катетер изготавливается по спецзаказу в Японии, и за него придется платить, причем, немало. Я сразу отказался – неудобно перед дочерью. Да дочь сама дала добро, уже оплатила это японское чудо, более того, катетер будут ставить в другой клинике, в Швейцарии. И это произойдет лишь через месяц – столько времени уйдет на изготовление индивидуального, под меня, катетера.
Вот так, вольно-невольно, я провел в Европе более двух месяцев. И скажу честно, жизнь там прекрасная, и с дочкой много общался, да все равно в родные горы тянуло. И дабы мою скуку сбить Маккхал меня частенько в Альпы возил. Альпы – удивительны! По всем параметрам напоминают Кавказ. Здесь все красиво, чисто, ухожено. Почти все обжито, обустроено, всюду дороги, дома и люди. И хочется сказать – все стерильно, как в аптеке. И это прекрасно! Но по мне мои кавказские горы лучше – дико, безлюдно, свободно и, самое главное, первозданно. И как бы человек не был цивилизован и воспитан, а все же там, где много людей, особенно туристов, там уже не так воспринимается единение с горами, с самой природой, с этим бесконечным, необъятным и непокоренным миром. И когда на какой-либо живописнейшей вершине видишь канатку, кафе и туалет, то… – это уже не воспринимается вершиной, не воспринимается непокоренной вершиной. Это лишь как смотровая площадка, где ветер силен. Тем не менее в Альпах здорово. И есть что полезное изучить, перенять и на Кавказ перенести. Но мне более всего понравилось, и что меня заразило, – это дельтапланеризм.
Как меня это манило! Так и хотелось полететь. И, видя полет на дельтаплане, я всегда с болью и тоской вспоминал моего друга Максима. И мне кажется, я просто в этом уверен, что если бы он это дело не бросил (после посещения воюющего Грозного – я об этом писал), то жил бы еще и еще. А стал домоседом – баня, выпивка, еда, очень растолстел, на вид здоровяк, но энергию движения забросил – сердце не вынесло покоя… И я после Европы сразу же полетел в Краснодар, как раз была годовщина смерти друга. Выбрав момент, я у его жены спросил: