В голосе ворона звучала усталость и горечь.
И это было так неожиданно и откровенно, что Эш растерялся. Он будто нечаянно задел живую рану. Но ведь стигматик и дух, которого он носит в себе — скорее противники, чем друзья?..
«Я никогда не был его противником, Эш, — ответил его мыслям ворон. — Я был его оружием и щитом. И заодно — тюрьмой. Двенадцать других героев, устав от сражений, могли вложить мечи в ножны. Но Энмеш — не мог. Так же, как и ты.»
Эш рассеянно долистал книгу и, припрятав ее в одну из своих походных сумок, вернулся в седло.
Он ехал вперед, в сторону леса, а перед глазами снова и снова вставала все так же картина: истерзанное тело человека с точно таким же лицом, как у него самого. И голодные псы…
Если его далекий предок обезумел настолько, что собирался сломать заградительную стену и уничтожал города, его действительно следовало остановить. Но в том, как именно останавливали Энмеша, было что-то невообразимо гнусное. Подлое. Отвратительное настолько, что в горле сжимался ком.
По-хорошему, книгу стоило бы сжечь. Но у Эша не поднялась рука. Он спрятал перепись в огромном дупле старого дуба, чтобы как-нибудь потом еще раз внимательнее ее изучить.
И отправился в чащу на промысел.
Ворон после того разговора надолго умолк. Больше недели Эш не слышал его голоса. Охота продвигалась успешно: каждые два дня Хэн забирал у Эша тяжелые связки добычи и корзины со змеями и пауками. А еще в первую же встречу он привез парню подарок: двенадцать идеальных, похожих на птичье перо метательных клинков. Шесть из своей змеиной стали, и шесть — из стали его напарника по ремеслу.
— Мы решили, что сравнивать клинки честнее, ежели они одинаковые будут. После охоты скажешь, чья сталь крепче и злей, — многозначительно подмигнул ему Хэн, вручая кожаный ремень с вшитыми узкими ножнами и крепежом на бедро. — На вот, так сноровистей будет.
Эш сначала обалдел от радости, а потом нахмурился.
— Слушай, это слишком дорого, — сказал он. — Я не могу их купить…
— Так и нечего — не на рынке стоим, поди, — буркнул Хэн. — Так бери…
— Ты с ума сошел. Они кучу золота стоят! — запротестовал Эш.
И тут уже нахмурился Хэн.
— Бери, сказал! — и, понизив голос, добавил:
— Там народ шептаться начал про Живодера из Сорса. Новости-то следом бегут, никуда не денешься. Возьми клинки, парень. К сплетням-то рожа не пришита, но кто знает, что за компот тебя в городе ждать будет, когда пора придет возвращаться. А я видал, что ты с ними творить умеешь…
Больше он отказываться не стал.
Так у Эша появилось двенадцать клинков.
Или, если говорить точнее, теперь у него было двенадцать метательных клинков и один обычный.
Двенадцать — и один.
Эш возвращался в Уршу с охоты на десятый день.
С утра он хорошенько вымылся в ручье, побрился, тщательно вычистил свои сапоги и отправился в город.
Настроение было праздничное. Он сумел сделать даже больше, чем рассчитывал, и по-настоящему гордился собой.
Теперь до осени Айя с братом будут сыты, одеты и обуты. А после похода в Иркаллу он сможет дать им еще больше, чем сейчас.
Горячее летнее солнце уже высоко поднялось над землей, когда Эш подъехал к воротам Уршу. Жаркий ветер трепал рубаху и обжигал своим дыханием лицо. Группа каких-то стигматиков на въезде объяснялась с привратниками, и Эшу пришлось их объехать, чтобы попасть в город.
Что это за люди?
Судя по одежде, они состояли на государственной службе, а набитые сумки у седел говорили о том, что эти люди отправлялись в дальний путь.
И тут среди воинов он увидел знакомое лицо.
Эш тут же отвернулся в сторону. Все праздничное настроение сразу будто ветром сдуло.
Потому что там, среди стигматиков, был белоголовый.
Тот самый, которого Эш когда-то считал убийцей Аварры. И который после бойни духов в зиккурате остался живым.
Что он здесь делает?
Уршу был своеобразной столицей для стигматиков, вратами в Иркаллу, так что это могло быть обычным совпадением. Может быть, он просто приехал сюда по каким-то своим делам, и ничего особенного не случилось.
Но тогда почему за городской стеной так шумно?
Поторопив Полудурка, Эш въехал в город.
На главной площади яблоку было негде упасть. Казалось, все горожане собрались здесь в этот час. И немудрено, что один из дингиров скрывался где-то в этой толпе — так близко, что его присутствие причиняло боль.
Люди между тем возбужденно переговаривались, указывая руками куда-то в направлении ратуши.
И когда Эш взглянул в ту сторону, у него внутри все обмерло.
Там виднелся деревянный эшафот. Стражники удерживали толпу на расстоянии десятка шагов от возвышения. С одной стороны от эшафота стояла черная повозка. А с другой, сверкая бешеными глазами, в руках палачей бились четыре скакуна, к которым пристегивали ремни со специальными петлями — такими закрепляли руки и ноги для четвертования.
А на эшафоте с завязанными глазами и в кожаном нагруднике с зеленоватыми наплечниками стояла Шеда.
Горячий ветер раздувал облако ее золотистых волос, на правой руке запеклась кровь. Руки и ноги сковывала толстая цепь. Эшу казалось, что девушка едва стоит на ногах, потому что на каждый порыв ветра она чуть покачивалась, как если бы кто-то подталкивал ее в спину. Или как если бы у нее на плечах лежала невидимая тяжелая ноша.
Что с ними случилось?
И если Шеда здесь, в плену, то тогда где же Дарий?..
В темнице? Казнен? Или убит?..
— Как так-то?.. — одними губами проговорил Эш, вытаращившись на девушку. — Как так-то???
Он лихорадочно соображал, что же теперь делать.
Прорваться сквозь толпу, чтобы освободить ее?
Но сил у него за эти дни стало еще меньше, а вокруг эшафота, да и в толпе — целое войско стигматиков. Попытаться освободить ее сейчас для Эша означало бросить вызов им всем.
Бесполезно.
Бессмысленно.
Он покосился на четырех коней, которых держали палачи. Вот, значит, какую смерть для нее приготовили? Разорвать на части живьем?
Если бы только Эш был силен так же, как его могучий предок!..
Тем временем судья в белоснежном балахоне, символизирующем чистоту закона и незапятнанность суда, призывно вскинул руки вверх, но гул на площади никак не унимался.
Тогда за дело взялись стражники. Сквозь шум голосов каким-то чудом раздались грубые окрики:
— Всем молчать!
— Тишина, или разгоним всех по домам!..
На площади стало значительно тише.
Судья кашлянул, и продолжил.
— Согласно кодексу стигматиков, я обязан задать этот вопрос трижды, прежде чем приведут приговор в исполнение. Итак, я спрашиваю вас в последний раз: есть ли среди вас тот, кто верит в невиновность этого стигматика и желает объявить суд предначертания, чтобы в смертельном бою с представителем суда призвать в свидетели небо и звезды и доказать право этой женщины на жизнь?
Эш не колебался ни секунды.
— Я желаю!!! — крикнул он во всю глотку, опасаясь, что его не услышат.
Шеда вздрогнула. И повернулась на звук голоса. Видеть Эша она не могла из-за повязки, но голос наверняка показался ей знакомым.
На площади вдруг стало совсем тихо.
Люди изумленно оглядывались, чтобы увидеть того, кто рискнул бросить вызов судьбе.
Толпа вокруг Эша расступилась, давая ему дорогу к эшафоту.
— Повторите еще раз! — крикнул ему судья. — Желаете ли вы…
— Желаю! Я выйду в бой за жизнь этой женщины! — подтвердил свое решение Эш, направляя мерина к лобному месту.
«Какой же ты глупец!.. — прохрипел Эшу в ухо ворон. — Твоя звезда близится к закату, время почти истекло…»
— Сам знаю, — буркнул парень себе под нос.
— Хорошо, — кивнул головой судья. — Подожди пока здесь.
Он сделал знак страже, и из черной телеги вытащили еще одного человека, закованного в зеленую броню и с повязкой на глазах.
Это был Дарий.
На бедняге не было живого места. Руки, ноги, лицо — все было в запекшейся крови.
У Эша все внутри оборвалось. Ему будто нож всадили под ребра.
Что же с ним сделали?.. Били кнутом? Ранили, когда брали в плен?
— Как так-то?.. — снова прошептал он, чтобы не закричать. — Как же?..
— Перед лицом людей и закона еще один стигматик с теми же обвинениями. Виновен в разорении города, нанесении ущерба имуществу…
Голос судьи монотонно перечислял обвинения, но Эш плохо его слышал.
Отдать Дария он просто не мог. Он даже видеть не мог его в таком унизительном и истерзанном виде.
Как же так? Ведь он остался, чтобы помочь Дагану. Защитить город, людей. И это после того, что с ними сделали!
Ради этого Дар оставил Эша.
И вот теперь он — здесь? В цепях и с черной повязкой на лице?
— … и приговаривается к медленному четвертованию перед лицом неба и людей, против которых он согрешил своим преступлением…
Толпа вновь загудела. Но стоило только судье вскинуть руки, как все умолкли. И тогда он снова продолжил:
— Итак, я спрашиваю вас в первый раз: есть ли среди вас тот, кто верит в невиновность этого стигматика и желает объявить суд предначертания, чтобы в смертельном бою с представителем суда призвать в свидетели небо и звезды и доказать право этого мужчины на жизнь?
— Я желаю… — прошептал Эш. — Я желаю!! — крикнул он.
Толпа ахнула.
Обескровленные, потрескавшиеся губы Дария тронула тень улыбки. Только до сих пор так грустно он еще не улыбался.
Ни в подземелье, ни в черной повозке, ни в темнице.
Судья нахмурился. Он махнул рукой стражникам и, недовольно качая головой, подошел к краю эшафота, поближе к Эшу.
— Юноша, здесь вам честный суд, а не балаган! — гневно проговорил он. — А в суде есть, знаете ли, правила! Вы не можете представлять жизнь двух подсудимых сразу. Извольте определиться — вы вступаетесь за мужчину, или за женщину?
Эш онемел.
Он должен выбрать только одного из них?..
— Я жду вашего решения, юноша, — строго повторил судья. — Чью жизнь вы желаете представлять на суде предначертания? Мужчины, или женщины?