— Это все твоя стигма?.. — осторожно спросил Дарий, еще больше понизив голос.
— Да, — отозвался Эш. — Только я, похоже, пока так и не понял, как именно ею можно пользоваться и что конкретно она дает. Ну да ничего, разберусь как-нибудь, — улыбнулся он. — Очаг пока разведешь? Я пойду Полудурка расседлаю.
Через час уже все трое сидели за столом. Капуста с рубленым куриным мясом густо парила в большом блюде и вкусно похрустывала на зубах.
Все еще обиженная Шеда молча жевала, не глядя на своих спутников и хозяйку. Верра нарезала толстыми ломтями хлеб и приговаривала, что завтра непременно купит на рынке что-нибудь повкуснее.
— Как ты троих-то за раз на свет родить умудрилась? — спросил Дарий, вгрызаясь в горбушку, крепко натертую солью, перцем и чесноком.
— Это, наверное, потому что их отец — одержимый, — выпалила женщина без задней мысли, и тут же испугалась сказанных слов.
— И где он теперь? — как бы не замечая ее испуга, продолжил допытываться Дар.
— Да кто ж его знает, — вздохнула женщина, откладывая нож. Присев на скамью, она принялась натирать пряной смесью следующий кусок. — Пришел, молодой и красивый… Постоял неделю и уехал. А я вот с детьми осталась… В городе говорят, по трое да на одну морду только щенки да котята родятся, а люди рождаются по одному, и каждый со своим лицом… Отец как узнал, что я понесла, чуть до смерти меня не запорол…
— А сейчас он где?
— На заработки ушел, да так и не вернулся. Год назад еще. А бабка зиму не пережила — старая уже была, упокой земля ее прах. За два дня в лихорадке сгорела, — рассказывала Верра ровным, монотонным голосом, будто что-то обыденное. — Так и осталась одна. И ладно бы, если б один ребенок — а то ведь трое! Как прокормлю, на ноги подниму — сама пока не знаю. Боюсь, не сберегу я их, как холода начнутся…
И тут снаружи раздался гулкий, протяжный удар колокола.
Ломоть хлеба вывалился у женщины из рук на подол, а с подола — на пол.
Удар колокола повторился, на этот раз громче.
Верра вскочила из-за стола, бросилась к дверям и распахнула их, впуская в дом забившийся в такт тревожный набат.
Глава 15
Набат набирал силу, и, словно подчиняясь чьей-то враждебной воле, в раскрытые двери вместе с сором и песком дыхнул резкий порыв ветра.
В воздухе запахло грозой — во всех смыслах этого слова.
— Пожар, что ли? — встревоженно спросил Дарий, поднимаясь следом за ней.
Эш попытался взглянуть на город с высоты, как это у него получилось на болотах, но в этот раз почему-то линза отказалась повиноваться.
Вот бы понять в конце-то концов, как эта проклятая стигма работает.
— Нет, это обычное, — вздохнула Верра.
И, обернувшись к своим постояльцам, пояснила:
— От границы груз пригнали, вот и созывают всех — заставные ждать не любят. А у вас в городе как-то иначе подать на жизнь собирают?..
Эш выразительно зыркнул исподлобья на Дара, но, к счастью, Верра не ждала никаких объяснений. Она деловито прошла к сараюшке, отперла скрипучую покосившуюся дверь и выкатила оттуда за толстую веревку квадратную тележку на четырех колесах.
— Я на площадь, — сказала она, возвращаясь в дом. — А вы тут оставайтесь, ужинайте да отдыхать ложитесь…
Женщина вынесла из своей комнаты одеяло, бросила его в тележку и следом вытащила детей.
— Малых-то куда тащишь? Одна-то быстрей обернешься, — резонно заметил Дарий.
— Быстрей-то быстрей, да дороже, — отозвалась Верра. — Покажу, что я — одна, и трое ртов на мне. Кто посмеет с меня полную плату требовать?
Усадив детей в тележку, она с усилием потянула за веревку.
— А вы отдыхайте, располагайтесь… Я скоро, — сдавленным от натуги голосом добавила она и потащила свой груз к воротам.
Эш, поднявшись, тоже вышел на крыльцо, дожевывая свой ломоть хлеба.
— Странный налог какой-то, — сказал он, кивая на оживающую улицу.
Люди выходили из домов — кто-то спешно, кто-то — неторопливо и недовольно, ворча себе под нос. То тут, то там замелькали яркие языки факелов.
— Согласен, — кивнул Дарий. — Обычно налог собирают со стражниками, от двора к двору. Где по-тихому все проходит, а где со слезами и проклятиями. А здесь все сами торопятся городской казне свои деньги отдать.
Шеда фыркнула.
— Сразу видно, что вы — чужаки. Это же не простая подать, а налог на жизнь. Кто не заплатит — тех не внесут в список. А кого нет в списке — те до следующего налога сами на правах прикорма живут.
— Какого еще прикорма? — не понял Эш.
— А как, по-твоему, у нас здесь города выживают? — сказала она, многозначительно уставившись на юношу.
— Я не знаю, — спокойно ответил он.
Глаза девушки по-кошачьи сузились.
— Так пойди и посмотри, во что превратится твой сахарный мир, из которого ты вылез, если не родится тринадцатая акада, — с неожиданной грубоватой искренностью выпалила она.
Эш молчал. Он смотрел на Шеду так, будто увидел ее впервые без маски. И она, казалось, поняла, что показала себя больше, чем хотела, и на мгновение даже будто смутилась этого.
— Хозяин не был добрым человеком, Эш, — сказала она. — И я это знаю гораздо лучше тебя… — ее губы скривила неуместная улыбка. — Поэтому я и не вмешивалась в то, что происходило в зиккурате. Мне было… приятно видеть, как он умирает. Но то, чего он хотел — это было правильным. Поэтому я осталась с тобой. И останусь с тобой до тех пор, пока смогу быть полезной.
Эш задумчиво перевел взгляд с Шеды на улицу. На людей, которые спешили отнести свои деньги в городскую казну, лишь бы не попасть в число «прикорма».
Сунув руки в карманы, он спустился с крыльца и направился к калитке, оставшейся открытой после ухода Верры.
— Эй, ты куда? — крикнул ему вдогонку Дарий.
— Пойду посмотрю, — ответил, не оборачиваясь, Эш.
— Погоди, я с тобой.
Шеда молча поднялась из-за стола и с неохотой последовала за всеми.
Звон колокола не собирался униматься. Его тревожное биение неслось над городом, укрытым грозовыми тучами. Слепую ночь озаряли только факелы бредуших против пыльного ветра людей.
В этой процессии было что-то жуткое. Яркая вспышка небесного огня рассекла черноту неба, и следом, заглушая набат, с оглушительным треском ударил гром. Первые тяжелые капли упали на пыльную мостовую, лизнули Эшу лицо.
А через мгновение хлынул дождь.
Эш поежился. Вода хлестала его по щекам, струилась по волосам за шиворот.
Но никто из горожан не бросился прятаться от ливня.
У кого-то огонь погас, но у тех, кто не поскупился на смолу и дорогое масло, он держался.
Наконец, Эш увидел базарную площадь. Она просматривалась издалека: ее центральную часть осветили огромными факелами, какие обычно устанавливают на воротах и городских стенах.
Около дюжины стражников в сопровождении двух латников следили за тем, как рабочие устанавливают навес над двумя крытыми телегами. Промеж повозок расположились трое стигматиков в кожаной одежде. На столе перед ними стоял большой жестяной поднос.
Горожане по одному подходили к воинам, клали на поднос подать и спешили к одной из телег, где писчий, неловко согнувшись в три погибели, что-то выводил в толстой книге. Напротив писчего в телеге сидел еще один стражник и мальчик с масляной лампой в руках. Лампа постоянно гасла, и паренек зажигал ее снова и снова под недовольную ругань господина верхом на белой лошади. Судя по всему, это был какой-то представитель города, чиновник. Бархатный костюм господина выглядел удручающе, глубоко надвинутая шляпа безнадежно обвисла полями, и по дорогому шитью стекала вода.
А за спинами стражников яростно раскачивались висельники. От непогоды их тела наполнились какой-то мрачной, противоестественной жизнью, и теперь они пытались сорваться с веревок на свободу, как одичалые псы.
Эш ладонью убрал вымокшие пряди с лица и остановился неподалеку от переминавшихся с ноги на ногу стражников. Воины поругивались на погоду, втягивая голову в плечи, и торопили рабочих.
И только потом юноша обратил внимание на вторую повозку, стоявшую рядом с пришлыми воинами.
Она была затянута черной тканью. Время от времени из окошка навеса в свет факелов нервно выглядывало бородатое человеческое лицо.
Эш постарался сконцентрировать на нем свое внимание, и в следующее мгновение почувствовал острый приступ паники.
Страшно. Очень страшно. Сердце ухает в груди. Мучительно болят ноги. Колючая веревка жжет запястья и колет шею, а в ладонь острыми уголками впивается деревянная табличка…
— Черная повозка?.. — задумчиво проговорил Дарий, останавливаясь позади Эша.
— Мы могли оказаться среди них, — сказал тот.
— Это вряд ли, — негромко отозвалась Шеда. — Сильных и молодых мужчин обычно отправляют или в железном ошейнике на работы, или на передний край. На «мясо» обычно пускают седобородых, калечных, больных и слабых. Ну и женщин, само собой. Правда, — усмехнулась она. — этих обычно пускать на прикорм стражники не торопятся, для них есть применение поинтересней.
Между тем возле стола поднимался шум. Мужчина в коротком плаще все стоял рядом с подносом, кланяясь снова и снова, в то время как вокруг начинали возмущаться другие горожане.
— Давай быстрей, и так промокли все до нитки! — громче всех ругалась в толпе тощая женщина в дорогой накидке.
— Нет денег — проходи! — прикрикнул на мужчину стражник, отталкивая его от подноса.
Наблюдая за развернувшейся сценой, Эш спросил у Шеды:
— Так что же это за прикорм такой?
— Духов, конечно. Чего же тут непонятного?
— То есть этих людей однажды могут бросить на съедение тварям, если те ворвутся в город? Как живых кур бросают в клетку львам?
Девушка фыркнула.
— Это типа как от стаи волков мясом, чтоль, отбиваться? Ну ты придумал.
— А как же тогда? — удивился Эш.
— Каждый город прикармливает двух-трех территориальных земных духов. И пока еду дают в срок, прирученный зверь с насиженного места не уйдет, и кормушку свою кому-нибудь другому так просто не уступит, — ответила Шеда. — А вот если не соберут они положенную сумму, тогда город не получит свою порцию «мяса». Или получит только часть, на какую денег хватило. Вот тогда и может произойти чего-нибудь. Собака некормленая и то на хозяина взъяриться может…