– Вас наняли мои родители?
– О том, что ты здесь, мне рассказала дочь. И она очень просила помочь тебе. Тогда я связался с твоими родителями и предложил помощь. Тебе не о чем беспокоиться, я много лет работаю с подобными делами, и успешно.
– Вы отец Айви Эванс? – предположил я.
Я пару раз встречал мать Айви, но никогда не видел отца. Ее родители были в разводе, и он жил где-то в другом графстве. То ли в Вотерфорде, то ли в Лонгфорде…
– Нет, меня зовут Ральф Макбрайд, я отец Долорес, – ответил мужчина, изучая меня со спокойным интересом.
Я сделал глубокий вдох, сжав под столом руки. «Лори… я не заслуживаю помощи от тебя…»
– Она знает, что я здесь?
– Да, кажется, твоя сестра сообщила ей.
– Как ее самочувствие, мистер Макбрайд? – спросил я, даже не пытаясь скрыть волнения. – Я знаю, что она в больнице…
– У нее травма шеи, и выбитый позвонок давит на кровеносные сосуды. Завтра операция. Будут ставить его на место, – сказал он. – Очень неудачное падение с лестницы…
Я сжал руки под столом в кулаки.
– Вы можете передать ей кое-что от меня?
– Смотря что. Меня досмотрят на выходе, – ответил Макбрайд.
– Передайте ей, что я очень благодарен.
День в отделении тянулся так долго, что успела бы возникнуть и прийти в упадок целая цивилизация. Так долго, что я успел состариться, умереть и родиться заново. Так долго, что практически свихнулся, размышляя о том, в порядке ли Долорес и как скоро я смогу увидеть ее.
Мне нужно увидеть ее.
Убедиться, что она в порядке. Что она дышит, что она существует, что я все еще могу прикоснуться к ней, поговорить и попытаться переписать нашу историю. Эта история должна быть переписана. В ней должна быть как минимум еще одна глава – полная надежды, веры и легких, как воздух, слов.
Впечатляющий монолог Бекки, в конце которого она предложила подставить нужное имя, все еще звучал в голове. Как жаль, что она не прочитала его раньше – до того как кровь Долорес залила лестничную площадку. До того как я позволил ей упасть…
Под конец дня меня выпустили под залог, и прямо из отделения я поехал в больницу. Купил цветов в супермаркете, забрал все последние, расписался на бланке посетителей и рванул на четвертый этаж по ступенькам. Ждать лифт было выше моих сил.
У Лори в палате сидели ее университетские подружки. Обе поспешно распрощались и выпорхнули, когда я вошел. Лори смотрела на меня не моргая. Ее руки неподвижно лежали поверх одеяла. Дыхание было спокойным, ровным. На лице – никаких эмоций. Казалось, мое появление произвело не больше впечатления, чем начавшийся за окном дождь.
– Привет, – сказал я, опускаясь на стул рядом с кроватью.
Долорес повернула голову, с усилием фокусируя на мне взгляд. Сонная, вялая – точно чем-то накачали.
– Привет, – беззвучно ответила она.
– Как ты?
– Болит голова, обезболивающее не помогает.
– Я могу раздобыть джин, – сказал я. Она слабо улыбнулась, но улыбка тут же угасла, как гаснут на ветру искры. – Лори… Наверно, сейчас не самое подходящее время, но нам нужно поговорить. О тебе, обо мне и об Айви.
– Как дела у твоей девушки? – ровно спросила она, словно мы беседовали о невыносимо скучных вещах.
– Более-менее. Но…
– Ты нашел того, кто изнасиловал Айви и отомстил за нее?
– Вроде того.
– Я горжусь тобой. Передай Айви, что ей очень повезло с парнем. Хотя думаю, она и так это знает.
– Долорес…
– Отец вытащит тебя. Бекки заглянула сегодня утром и все рассказала. И тогда я позвонила ему.
– Да, он приходил. Он будет моим адвокатом…
– Он очень крутой адвокат. Прокуроры боятся его, а судьи уважают.
– Спасибо, что устроила все это. Лори…
– Не за что. Как там твои родители?
Она не хотела говорить о том, что мне жизненно важно было обсудить. Она набрасывала кирпич за кирпичом на разделяющую нас стену, а я хотел выломать ее к чертовой матери.
– Послушай. – Я нашел ее руку и сжал в своих ладонях, балдея от прикосновения к теплой мягкой коже. – Я знаю, что тебе было плохо, очень плохо. Я не должен был оставлять тебя одну после всего, что произошло. Я знал, что Бекки общается с тобой, что ты отвечаешь на звонки, но не думал, что ты все это время лежала в своей квартире, не выходила и не ела…
Лори забрала руку и потерла виски, морщась от боли.
– Вильям, приглядывай за Айви и не беспокойся обо мне. Прости, но ты похож на няньку, чьи детишки разбегаются в стороны, лезут в огонь и суют гвозди себе в рот. Ты пытаешься бежать во все стороны сразу. Но это бессмысленно. Бессмысленно и глупо.
– Теперь я хочу бежать только в одну сторону. В ту, где находишься ты.
– Зачем? – медленно проговорила Долорес, переводя на меня потухший, болезненный взгляд.
– Затем, что мы нужны друг другу. Мы не сможем друг без друга. Когда я увидел тебя там, на лестнице, все изменилось. Все изменилось и теперь не сможет быть прежним. Я хочу быть с тобой…
Долорес глянула на меня так, словно не понимала ни слова.
– Я о многом думала, пока была одна, – забормотала она. – Теперь я знаю, что побыть одной в течение некоторого времени – полезно. Никто не нарушает твои мысли. Никто не отвлекает. И тогда мысли выстраиваются ровными рядами. Идеально ровными рядами. Каждая на своем месте.
Ей точно дали что-то сильное. Она была слегка заторможена, говорила вяло и медленно.
– И до чего же ты додумалась? – спросил я, мысленно готовясь к самому худшему.
– Есть вещи, которые мы делаем, потому что желаем этого всей душой. Любим, общаемся, занимаемся любовью, готовим вкусную еду… и есть вещи, которые мы делаем от безысходности, потому что другие варианты крайне неудобны или попросту невозможны. Например, жуем сухари, когда нет нормальной еды, или живем в маленьких комнатушках, когда нет денег на большие дома. Так вот, Вильям, нас с тобой связывает только безысходность. Я устремилась за тобой, потому что хотела знать, каково это – принадлежать кому-то. Хотя бы мимолетно. Я всю жизнь гналась за этим. Меня сводили с ума мысли о прикосновениях и обо всем, что делают мужчины и женщины, когда остаются наедине. В детстве я страшно ревновала Сейджа к каждой приближающейся к нему девчонке, потому что он был единственным, к кому я могла прикасаться. Я думала, что если его заберут у меня, то я лишусь последнего сокровища… Став старше, я решила подавлять свои чувства, желания, потребности. И у меня получалось. Пока я не встретила совместимого человека и все не вышло из-под контроля… Все мое естество захотело тебя, оно было готово атаковать, победить и взять. Ведь это было восьмое чудо света и величайший соблазн – человек, не оставляющий ожогов. Мужчина. Привлекательный и сильный. Всегда возникающий рядом, спасающий от чужих посягательств, ожогов, проблем. Позволяющий остаться в его постели, накладывающий повязки на раны, даже варящий суп… Будь смелой, Долорес, – говорило мне тело. Ведь это то, чего ты хочешь. Протяни руку и возьми. Убей всех, кто будет мешать. И я протянула, и взяла, и готова была проливать за тебя кровь, и плевать на всех остальных…
У меня внутри все перемешалось, запуталось и затянулось узлом. Как же хотелось заткнуть ей рот поцелуем и оборвать ряд всех этих умозаключений, ведущих к огромной ошибке. Ведь поцелуям под силу выключать мысли?
– И ты был ведом теми же чувствами. Я уверена в этом. Ты устремился за мной, потому что я была совместима с тобой. Не оставляла ожогов и была готова, как уже пригорающий пирог. Параметры биологической совместимости заменили нам любовь. Анатомия заменила чувства. И только беда, в которую попала Айви, напомнила тебе, что любовь – это не биология, совместимость и прочая чепуха. Это танец душ… Вильям? Ты слушаешь?
Нет.
Все вовсе не так.
Ровные ряды мыслей только кажутся ровными. На самом деле они громоздятся хаотично, выпирая и врезаясь друг в друга.
– Ты ошибаешься, – сказал я. – Лори, ты ошибаешься, черт побери. Все совсем не так. Анатомию и биологию я мог взять у кого угодно, я знал как. Но ты дала мне нечто иное. Теперь я знаю, каково это – не хотеть спать, потому что не хочется прекращать думать о другом человеке. Теперь я знаю, что такое любить…
Долорес продолжала смотреть в окно, как будто все, что я сейчас сказал, не имело большого значения.
– Любовь – это когда тебя впечатывают в стену и предупреждают: «Беги, пока я держу себя в руках»?
Она заплакала, две слезы перечеркнули бледные щеки. Я сел с ней рядом и обнял, но она оттолкнула меня.
– Прошу тебя, позволь мне все исправить, – застонал я, приходя в полное отчаяние.
– Прием окончен. – В палату вошел Сейдж и мрачно уставился на заплаканное лицо сестры. – Пора закругляться.
– Лори…
– Если ты разучился понимать по-английски, то я могу объяснить тебе на языке кулаков, Веланд. Он международный.
Долорес продолжала смотреть в окно. Я сжал ее ладонь, прижался губами к виску и вышел.
Сейдж догнал меня на крыльце госпиталя, куда я шел минут пять, как старик, переставляя ноги.
– Эй!
Я обернулся, и он ткнул пальцем мне в грудь:
– Долорес решила бросить университет, тебе известно об этом?
Еще одна чудесная новость, которая не даст сегодня уснуть.
– Нет… я не знал.
– Уговори ее остаться. И считай, что мое прощение и благословение у тебя в кармане. Ей нравится учеба. Она замкнется в себе и впадет в депрессию, если уедет домой в Атлон. Ударим по всем фронтам: я, Бекки, ты и родители. Сейчас ей нужна твоя рука, и ты дашь ей ее.
– Я готов прокатить себя под катком и лечь перед ней ковриком, но сейчас дело обстоит так: она дала мне пинка под зад.
– Постой-постой, ты переспал с ней, потом вернулся к своей девушке, а теперь удивляешься, что Долорес дала тебе пинка? А что надо было сделать? Напечь оладушков к твоему приходу?
Сейдж был отличным парнем. В моменты, когда нам не хотелось выбить друг из друга дерьмо, мы вполне мило общались.