— Я сделаю это! Сделаю! — крикнул Лео, а потом вполголоса добавил: — И у тебя будет оправдание.
— Не понял?
— Ничего особенного, Барни.
— Все-таки объясни.
Лео пожал плечами:
— Черт возьми, я знаю, во что ты вляпался. Рони получила твое место. Ты был прав. И я следил за тобой, я знаю, что ты сразу же помчался к своей бывшей жене. Ты все еще ее любишь, а она не хочет с тобой лететь. Я знаю тебя лучше, чем ты сам. Я хорошо знаю, почему ты не появился, чтобы вытащить меня, когда я оказался в плену у Палмера. Ты всю жизнь стремился к тому, чтобы занять мое место, а теперь, когда все рухнуло, тебе придется начинать все заново. Жаль, но ты сам виноват. Ты просчитался. Как видишь, я не собираюсь уходить и никогда не собирался. Ты хороший работник, но только как консультант-прогностик, а не как начальник. На это тебя не хватит. Вспомни, как ты отклонил вазочки Ричарда Хнатта. Этим ты себя выдал, Барни. Мне очень жаль.
— Ладно, — помолчав, сказал Барни. — Может быть, ты прав.
— Ну вот, ты многое о себе узнал. И можешь начать все сначала, в Файнберг-Кресчент. — Лео похлопал его по спине. — Можешь стать начальником своего барака, творить, производить, или чем там еще занимаются в бараках. И ты будешь разведчиком Феликса Блау. Это очень важное дело.
— Я мог перейти к Элдричу, — сказал Барни.
— Да, но ты этого не сделал. Кого волнует, что ты мог сделать?
— Ты думаешь, я правильно поступил, согласившись добровольно?
— Парень, а что ты еще мог сделать? — тихо сказал Лео.
На этот вопрос не было ответа. И оба об этом знали.
— Когда у тебя появится желание пожалеть о своей судьбе, — сказал Лео, — вспомни об одном: Палмер Элдрич хочет меня убить… Я в значительно худшем положении, чем ты.
— Догадываюсь.
Это была правда, и Барни понял еще кое-что. Как только он подаст жалобу на Палмера Элдрича, он окажется в том же положении, что и Лео.
Подобная возможность его вовсе не радовала.
Ночью он уже был на борту транспортного корабля ООН, летящего на Марс. В кресле рядом с ним сидела симпатичная, испуганная, но отчаянно пытавшаяся сохранить спокойствие брюнетка с настолько правильными чертами лица, что она напоминала манекенщицу из журнала мод. Как только корабль вышел на орбиту, она сразу же представилась ему — изо всех сил пытаясь снять напряжение, она разговаривала с кем угодно и о чем угодно. Ее звали Энн Хоуторн. Она могла избежать призыва, как она сказала с легкой тоской, но не сделала этого. Она верила, что это ее патриотический долг.
— А как вы могли этого избежать? — с любопытством спросил Барни.
— Шумы в сердце, — сказала Энн. — И еще аритмия и судорожная тахикардия.
— А как насчет сужения предсердий и желудочков, тахикардии предсердий, фибрилляции и ночных судорог? — спросил Барни, который в свое время безрезультатно искал у себя эти симптомы.
— Я могла предъявить документы из больниц, заверенные врачами и страховой компанией. — Она смерила его взглядом и с интересом добавила: — Похоже, что вы могли отвертеться, мистер Пайерсон.
— Майерсон. Я явился добровольно, мисс Хоуторн.
«Я не мог отвертеться, по крайней мере надолго», — подумал он.
— Люди в колониях очень религиозны. Во всяком случае, я так слышала. Какой вы веры, мистер Майерсон?
— Гм, — пробормотал он, сбитый с толку.
— Думаю, что вы должны это решить, прежде чем мы там окажемся. Они спрашивают об этом и ожидают, что мы будем участвовать в обрядах. Главным образом речь идет об этом наркотике… ну, вы знаете, кэн-ди. Благодаря ему многие обратились к какой-либо из признанных религий… Хотя большинство колонистов испытывают от самого наркотика достаточный религиозный экстаз. У меня родственники на Марсе. Они мне пишут, так что я об этом знаю. Я лечу в Файнберг-Кресчент, а вы?
«Я по течению», — подумал Барни.
— Туда же, — вслух сказал он.
— Может быть, мы окажемся в одном и том же бараке, — сказала Энн Хоуторн с задумчивым выражением на красивом лице. — Я принадлежу к реформаторской ветви Новоамериканской церкви, неохристианской церкви Соединенных Штатов и Канады. Наши традиции уходят далеко в прошлое: в трехсотом году у наших прадедов были епископы, которые входили в состав синода во Франции. Мы откололись от других церквей не так поздно, как принято думать. Так что, как видите, у нас апостольское происхождение.
Она улыбнулась ему серьезной и дружелюбной улыбкой.
— Я верю вам, — сказал Барни. — В самом деле. Что бы это ни значило.
— В Файнберг-Кресчент есть Новоамериканская миссионерская церковь, а значит, есть викарий, священник. Я надеюсь, что смогу причащаться по крайней мере раз в месяц. И исповедоваться два раза в год, как положено, как я это делала на Земле. Наша церковь признает многие таинства… вы приняли какое-либо из двух великих таинств, мистер Майерсон?
— Гм… — задумался Барни.
— Христос велел, чтобы мы соблюдали два таинства, — терпеливо объясняла Энн Хоуторн. — Крещение водой и Святое причастие, в память о нем… а начало этому положила Тайная вечеря.
— О, вы имеете в виду хлеб и вино.
— Вы знаете, что кэн-ди перемещает — как они это называют — принимающего наркотик в иной мир. Естественно, в светском понимании этого слова, поскольку это временный и лишь физический мир. Хлеб и вино…
— Мне очень жаль, мисс Хоуторн, — сказал Барни, — но я не верю в это дело с телом и кровью. Для меня все это звучит чересчур мистически.
Слишком многое здесь основано на недоказанных предпосылках, подумал он. Однако она была права. Религия, благодаря кэн-ди, приобрела многих сторонников на колонизированных спутниках и планетах, и наверняка ему предстояло с этим столкнуться, как и сказала Энн.
— Вы собираетесь попробовать кэн-ди? — спросила она.
— Наверняка.
— Вы верите в это, — сказала Энн. — И все же вы знаете, что Земля, на которую вы переноситесь, не настоящая.
— Я не хочу спорить, — сказал он, — но впечатление такое, что она настоящая. Этого мне достаточно.
— Точно так же реальны сны.
— Но это сильнее, чем сны, — сказал он. — Это более четко. И помогает… — Он чуть не сказал «соединяться». — Помогает общаться с другими, кто тоже принимает наркотик. Так что это не может быть только иллюзией. Сны индивидуальны, поэтому мы считаем их иллюзией. Однако Подружка Пэт…
— Хотела бы я знать, что обо всем этом думают люди, которые производят наборы Подружки Пэт, — задумчиво сказала Энн.
— Я могу вам сказать. Для них это только бизнес. Вероятно, точно такой же, как производство вина и облаток для…
— Если вы собираетесь попробовать кэн-ди, — перебила его Энн, — и видите в этом надежду на новую жизнь, то, может быть, мне удастся уговорить вас принять крещение и причастие в Новоамериканской церкви? Чтобы вы смогли увидеть, заслуживает ли ваша вера таких испытаний? А может быть, вы выберете Первую реформаторскую христианскую церковь Европы, которая, конечно, тоже признает два великих таинства. Если вы один раз примете Святое причастие…
— Не могу, — сказал он.
«Я верю в кэн-ди, — подумал он, — и — если потребуется — в чуинг-зет. Ты можешь верить в нечто, насчитывающее двадцать один век. Я же предпочитаю что-нибудь новенькое. Вот так».
— Откровенно говоря, — сказала Энн, — я намерена попытаться склонить как можно больше колонистов, употребляющих кэн-ди, к нашим традиционным христианским обрядам. Вот главная причина, почему я не представила комиссии бумаги, которые освободили бы меня от службы.
Она слегка улыбнулась ему, и он невольно ощутил приятное тепло.
— Это нехорошо? Скажу честно: я думаю, что употребление кэн-ди для этих людей — стремление вернуться к тому, что мы, Новоамериканская церковь…
— Думаю, — мягко сказал Барни, — что вам следует оставить их в покое.
«И меня тоже, — подумал он. — У меня и без того проблем хватает. Только религиозного фанатизма еще и недоставало».
Однако девушка не выглядела так, как он представлял себе религиозную фанатичку, и говорила иначе. Барни был удивлен. Где она набралась столь твердых убеждений? Он мог представить себе, что они распространены в колониях, но она приобрела их на Земле.
Таким образом, существование кэн-ди, опыт групповых перемещений не могли объяснить этого в полной мере.
«Может быть, — подумал он, — может быть, это постепенное превращение Земли в адскую сожженную пустыню, превращение, которое каждый из них мог предвидеть, — черт побери, даже пережить! — было тому причиной. Оно пробудило надежду на новую жизнь в других условиях.
Я, — думал он, — личность, которой я был, Барни Майерсон с Земли, который работал в «Наборах П. П.» и жил в приличном доме с невероятно низким номером тридцать три… Эта личность мертва, для нее все кончено, как будто ее стерли губкой с доски.
Нравится мне это или нет, но я снова родился».
— Жизнь колониста на Марсе, — сказал он, — не будет такой, как жизнь на Земле. Может быть, когда я уже буду там…
Барни замолчал. Он хотел сказать: «Может быть, тогда меня больше заинтересуют догматы твоей церкви». Однако пока он не мог этого высказать, даже в качестве предположения. Он внутренне сопротивлялся тому, что было чуждо его нынешним убеждениям. И все-таки…
— Продолжайте, — сказала Энн Хоуторн. — Закончите свою мысль.
— Мы поговорим об этом, — сказал Барни, — когда я уже немного поживу в бараке на чужой планете. Когда я начну новую жизнь — если это можно назвать жизнью — в качестве колониста.
В голосе его звучала горечь.
— Хорошо, — спокойно сказала Энн. — Я буду рада.
Потом они молча сидели рядом. Барни читал газету, а Энн Хоуторн, фанатичка и будущий миссионер на Марсе, читала книгу. Барни бросил взгляд на обложку и обнаружил, что это работа Эрика Ледерманна о жизни в колониях, «Странник без дороги». Одному богу было известно, где ей удалось ее достать. Книга была запрещена ООН, и раздобыть ее было невероятно трудно. И читать ее здесь, на борту корабля ООН, было проявлением необычайной смелости. Барни начал испытывать к девушке определенное уважение.