– Мама, – прошептала Мари, из последних сил сдерживая тоску в голосе. И не только волосы… Вся она походила на маму.
– Круто, – кивнула Джорджи и почти бегом спустилась с пригорка к распахнутым воротам, за которыми заканчивалась территория замка и после гравийной парковки начинался городок. Кажется, именно в ту сторону шел парень с обложки журнала.
Мама…
Почти полгода прошло с тех пор, как она исчезла, а в груди до сих пор жгло. Вместо сердца – дыра. Вместо слез – песок в глазах. Время идет, а мамы все нет. И уже не будет…
Мари тряхнула головой, прогоняя мысли, от которых живот скручивало и кололо в сердце. В последний раз посмотрела на помост с чучелом ведьмы и запихнула листовку в задний карман джинсов. Целых восемнадцать лет ей удавалось скрывать свое происхождение. Прожить четыре года среди ведьмоненавистников – что может быть проще?
Мари подхватила ручку чемодана и подошла к высоким арочным дверям. Центральный вход в главный колледж Вэйланда. Здесь ей предстояло жить и, судя по расписанию, здесь же вели такие модули, как история и искусство. А вот остальные предметы преподавали в филиале, который еще называли современным отражением замка. Да, Мари здесь понравится. Должно понравиться. В конце концов, это был единственный университет, который согласился оплатить отец. А без него ей светило бы будущее официантки в той же забегаловке, где мама работала поваром. Мама…
Мари снова глубоко вздохнула и толкнула тяжелые двери. Они на удивление легко распахнулись, наверняка оснащенные пневматикой.
Мари попала в фойе или холл. Как называются подобные комнаты в средневековых замках, она понятия не имела, но прямо перед ней открывался вид на широкую каменную лестницу, а прямоугольная комната, в которой Мари очутилась, больше напоминала музейный зал.
– О, Дьявол меня забери!
– На стенах раньше они явно были каменными, но теперь прятались под бордовыми обоями, висели различные репродукции картин. Мари даже боялась посмотреть на них пристальнее, потому что иначе она простояла бы перед ними до глубокой ночи. Студенты, как пчелы, сновали по лестнице, заседали с книгами в укромных нишах. Из каждого уголка доносились то декламация стихов Блейка, то жаркие споры на философские темы из разряда: что первично – дух или тело?
Их голоса, сливающиеся в монотонный шум, давили на Мари, как бы намекая: ты лишняя. Перед глазами засверкали искры, и в гости пришла знакомая мигрень, как всегда не вовремя. А значит, скоро Мари явится «слово».
Мама называла ее способность видеть слова даром и требовала, чтобы Мари училась им пользоваться. Мария же считала это обузой, потому что слова, а иногда целые фразы, казались полной несуразицей, которые ничего, кроме головной боли и мушек перед глазами, ей не давали. Никакие обезболивающие и медитации не могли унять мигрень. В детстве Мари могла часами плакать в подушку от боли. Но со временем она нашла способ облегчить свой проклятый «дар» – скетчбук и карандаш. Зарисовывая слово, Мари чувствовала, как волна обезболивания охлаждала ее беспокойный разум.
Мари прошла в центр зала, пытаясь сообразить, в какой стороне находится ее комната, и сердце сделало кувырок. Затем пропустило удар и словно упало вниз живота, когда Мари заметила его.
По лестнице спускался парень. Его черные волосы вились, а из-за доброжелательной улыбки проступали ямочки на щеках. Поверх белой рубашки на плечах был завязан джемпер в синий ромб. Настоящий студент-англичанин. Он шел вальяжной походкой, а правая рука была небрежно засунута в карман брюк. Туфли были начищены до блеска.
Мари никогда раньше не реагировала на парней вот так – застыв как вкопанная, забыв про кислород и про то, что наверняка выглядит полной дурой. Но одна ее часть жаждала подойти к незнакомцу и прикоснуться хотя бы к его руке, а вторая – тянула обратно в Лондон. И ни одна не могла победить, они были равны. Мари разрывало пополам, но она могла лишь стоять на месте и беззвучно открывать и закрывать рот.
Незнакомец подошел ближе. Их взгляды пересеклись. У него были синие глаза. Как море, волнующее, игривое. И аромат его духов окутывал морским воздухом, наполненным солью и горячим песком. Запах донесся до нее, когда парень прошел мимо, ненароком коснувшись кончиком мизинца тыльной стороны ее руки. Крошечное прикосновение обожгло, но когда Мари нашла в себе силы обернуться, незнакомец уже исчез. Его не было поблизости, и только рука продолжала гореть, а сердце выскакивало из груди.
Мари не считала себя влюбчивой. За восемнадцать лет она ни разу ни с кем не встречалась и считала себя здравомыслящим человеком. Поэтому не понимала, что сейчас произошло. И откуда взялись ужас и трепет, разрывающие душу?
На втором этаже Мари свернула налево и попала в коридор, выстланный протертым ковролином. По нему ходили бесчисленное количество ног. Девушки и сейчас перебегали из комнаты в комнату, перекрикивались, со смехом выгоняли парней, затесавшихся в женскую обитель, и выпроваживали их на этаж выше. От приятной суматохи Мари пришла в себя и позволила себе задерживаться возле картин, которые висели между дверьми.
Живопись Ван Еренберга, Гойи, Уотерхауса, Брейгеля… Даже гравюры Альбрехта Дюрера, показывающие двойственную природу ведьминской красоты: с одной стороны молодой и привлекательной женщины, а с другой отвратительной старухи, скачущей задом наперед на козле. И да, разумеется, все картины были с сюжетом о ведьмах, но Мари, похоже, начинала привыкать к этому местному помешательству.
Она нашла свой номер и с облегчением приложила магнитный ключ к замку, который был выслан ей вместе с пакетом документов. Ее встретила безликая комната, в которой ей предстояло жить ближайший год. Взгляду даже было не за что зацепиться. Единственное яркое пятно – это настольная лампа с абажуром цвета апельсина на столе ее соседки. Явно принесенная извне. А так две половины комнаты отражали друг друга с занудной точностью. Односпальная кровать, застеленная синим покрывалом, стол, стул…
Мари открыла дверцы шкафа с левой стороны, резонно предположив, что раз правая кровать уже завалена учебниками, значит, она занята.
– Приветики! Ты уже здесь? Прости, я задержалась. – В комнату зашла девушка ростом на голову ниже Мари. Такая миниатюрная куколка, точно балерина из музыкальной шкатулки.
Ее глаза прятались за прямоугольными очками, на губах дерзко алела помада. В сочетании с классическим брючным костюмом и рыжей шевелюрой ее образ напоминал стриптизершу в костюме строгой учительницы. Такую девушку точно не пропустишь в толпе.
– Вообще, я должна была встретить тебя внизу, но в библиотеке такая очередь, что я не успела. Так что, надеюсь, ты никому не скажешь, что я с первого дня профукала обязанности куратора. – Она искренне улыбнулась и протянула руку. – Айви.
– Мари, – она с опаской пожала тонкие, будто детские пальцы. – Ты мой куратор? – Мари поморщилась от легкой головной боли, которая начинала стучать острыми молоточками по вискам.
– Да. Разве тебе не присылали письмо? К каждому первокурснику приставляют второкурсника на первый год, чтобы тот ввел его в курс дела, – Айви скинула лакированные туфли на высоком каблуке и еще сильнее уменьшилась в росте, но ее это не особо беспокоило. – Кстати, тебе повезло больше, чем мне. В прошлом году моя кураторша приревновала меня к парню, хотя на тот момент он еще встречался с Джорджи, а не со мной. – Она рассмеялась. – Надеюсь, ты не станешь отбивать у меня женихов. – Айви подмигнула.
– Не планировала. У вас и без меня мексиканские страсти бушуют.
Мари начала разбирать чемодан, продолжая игнорировать нарастающую мигрень. Когда же ей уже явится это чертово слово!
Айви устроилась на кровати между учебниками и закинула ногу на ногу:
– Ого, впервые вижу так лаконично уложенный чемодан. В моем обычно творится хаос. – Она со знанием дела постучала по стопке книг.
Мари слабо улыбнулась и пошатнулась. Перед глазами поплыло, очертания предметов смазались. Странно, обычно она могла терпеть дольше, но не в этот раз. Она опустилась на колени и достала из чемодана записную книжку. Маленьким карандашом, который едва умещался между пальцами, Мари выплеснула терзавшее ее слово на крафтовую бумагу. Ее обезболивающая таблетка. Мигрень мгновенно отступила, а зрение прояснилось. Чертов дар вновь продиктовал свои условия, и попытка не выделяться – провалилась.
На странице, окаймленное завитками и узорами, было написано слово.
Скорбь
Очередная загадка. Почему именно оно?
Мари опустила голову, прячась за волосами, и встала с пола. Словно издалека услышала звонкий голос Айви:
– Ты что-то сочиняешь?
Мари заставила себя посмотреть ей в глаза. В них читалось искреннее любопытство. Айви даже подалась вперед, но Мари поспешно закрыла блокнот.
– У меня есть одна странность.
О, не переживай. Я привыкла к странным людям. Мой дядя Бернард носит носки из разных пар, причем один должен быть однотонным, а другой – в полоску. А мама так обожает день святого Патрика, что не в силах ждать целый год, а потому празднует каждый месяц. – Айви ухмыльнулась. – Видишь, во мне течет кровь странных ирландцев, так что уверена, твои закидоны меня не испугают.
Мари поморщилась, взвешивая за и против, и села на свою кровать, устремив на Айви твердый взгляд, от которого та нервно поежилась:
– Иногда меня мучает мигрень, и спасает только леттеринг. Когда выводишь буквы, отвлекаешься. Головная боль может напасть внезапно, поэтому не пугайся, если я вдруг начну бегать в поисках блокнота.
– Пф-ф! Я то думала, что-то серьезное.
– Ну, еще я пишу стихи, – смущенно добавила Мари, и Айви вдруг оживилась:
– Прочти, пожалуйста!
Шелестящий шепот сорвался с губ Мари, но на этот раз она опустила взгляд вниз, рассматривая педикюр Айви ядовито-зеленого цвета:
– Для меня твои, мама, объятия,
Как шелковая простынь скользит