асстояние.
В мире все взаимосвязано, – тихо заметила Ребекка, и Элизабет поняла, что бывшая подруга вновь ничего не скажет.
Тебе повезло, что у тебя нет дочери, иначе я бы тебя быстро разговорила. На лице Ребекки не дрогнул ни единый мускул, и Элизабет добавила: Но ничего, в Вэйланде объявилась Стихея. Представляешь? И когда я ее поймаю, я узнаю все секреты ведьм. И даже те, о которых не знала ты, Ребекка.
Элизабет отвернулась и зашагала прочь от темницы, поэтому она не видела, как Ребекка обхватила себя за плечи и упала на колени. Беззвучные слезы потекли по бледному, словно гипсовому лицу.
Охотничий Пес влюбился в ведьму. Что ж, не он первый, не он последний. Главное – самой ведьме не поддаться на чувства, потому что такой союз обречен.
Мари остановилась возле окна и уставилась на полную луну. Если подумать, ведьма ни с кем не будет счастлива. Мужчина ей нужен, только чтобы родить дочь. Оставить потомство.
Мари прикрыла глаза и снова представила, чтобы сказала мама:
«Ты слишком мрачно смотришь на мир, Мария Ребекка. Гордись тем, что ты – ведьма. И будь сильной».
В пустом коридоре на втором этаже не было ни души. Все веселились на вечеринке, а Мари, как прокаженную, доставили в общежитие. Сама виновата. Надела бы костюм дохлой бабочки и затерялась бы в толпе. Но необъяснимое желание объявить всему Вэйланду, что ведьмы вернулись, зудело под кожей, отравляя кровь.
Мари еще раз взглянула на луну и направилась к своей комнате. Снова что-то произойдет. Она улыбнулась. Мертвые ведьмы мстят, но…
Улыбка погасла. Они могут убить невиновного, как ту девушку на посвящении в студенты. Она ведь ни в чем не была виновата.
– А мы были? Многие из нас даже не прикасались к людям, но их заклеймили и сожгли. Не дали и шанса оправдаться. Приговорили еще до суда.
Знакомый шелестящий голос вновь ворвался в мозг, и Мари застыла на месте. Прямо перед ней растекся по полу туман, похожий на жидкий дым. Из сизого болота выросла знакомая фигура девушки с длинными черными волосами. Они намертво спутались и словно стыдливо прикрывали грязный саван. В глазах горели языки пламени, а в морщинках на бледном лице скрывалась неутолимая жажда мести.
– Снова ты? – Мари прищурилась.
В этот раз ей не было страшно. Дух ведьмы не причинит зла другой ведьме.
– Ты не помнишь меня… – прошелестел призрак.
– Так напомни?
– Не могу. – Ее лицо скривилось, словно в судорогах.
Призраки не могут раскрывать секреты живых, – кивнула Мари. – Тогда раскрой мне секрет мертвых.
На этот раз призрачная девушка улыбнулась, и Мари поежилась. В улыбке не было ничего приятного. Наоборот, от нее появилось чувство, будто по коже провели наждачной бумагой.
– Мертвые мстят. Мертвые ждут голубую луну!
Мари не успела ничего сказать. На этот раз она ошиблась. Разгневанные духи не смотрят, кто перед ними: человек или ведьма. Они мстят всем. Поэтому Тина переживала за Эллиота и Дейзи.
Острая боль в затылке в очередной раз лишила ее зрения, и Мари провалилась во тьму.
Вилда всегда оправдывала свое имя. Дикая, необузданная. Плевать хотела на правила приличия, волосы носила распущенными и запрещала к ним прикасаться. Для немки была слишком миловидной и нежной, зато щучий характер служил прекрасным контрастом. Она с восторгом встретила революцию и ратовала за становление Германской империи, не особенно разбираясь в политических играх. Вилду забавляли изменения в стране, поэтому, чтобы уберечь жену от городских бурь, герр Шульц вывез ее в свой особняк в тихой провинции, и весну 1849 года они встретили среди хвойных лесов, альпийских лугов и любимых нежно-розовых цикламенов.
Три года совместной жизни Ансельм каждый день благодарил Бога. За то, что жена еще жива и коварная судьба не разлучила их. Постепенно, по крупицам, Ансельм рассказывал Вилде правду о прошлом. Это позволяло обмануть проклятье, растянуть сладкие мгновения. Потому что, если умолчать, смерть подкрадется незаметно. А затем ударит резко и бесповоротно.
Той ночью не спал никто. Вилда сидела за столом у окна при свете трепещущей свечи и писала в дневнике. Ансельм не раз порывался заглянуть в него, но Вилда охраняла свои тайны похлеще Цербера. Поэтому он не знал, счастлива ли она. Но единственное, в чем не сомневался, это в том, что она его любит.
– Почему не спишь? – Ансельм подошел к Вилде и посмотрел через ее плечо.
Она впервые не закрыла тетрадь, исписанную нервным, плавающим почерком.
Ему бросились в глаза стихи, от которых душа упала в пятки:
И душу мою разрубили на части,
И ты был мне нужен, но я не твоя.
Больше не верь мне, не мое счастье,
Но буду любить тебя до конца.
В этой отчаянной гонке за счастьем,
Мы проживали дни, годы, века;
Прикрывшись узорчатой шалью из страсти,
Скрывались от жизни. Она столь хрупка…
Беги, не беги здесь финал предрешен;
Люби, не люби за нас все расписали.
Сейчас от любви можешь быть окрылен,
Через миг душу болью уже отхлестали.
Беги, не беги здесь финал нарисован;
Люби, не люби он расписан давно.
Сейчас ты любовью своей очарован,
Лишь миг – на губах загорчит, как вино.
Словно выждав, пока Ансельм прочтет, Вилда захлопнула тетрадь и запрокинула голову. В полумраке ее карие глаза напоминали черные точки.
– Спать? В такое время?
– Первый час ночи. – Ансельм сел в кресло рядом с Вилдой и взял за руку. Тонкие пальцы были ледяными.
– Не могу спать. Снова снятся сны… – Она откинулась на спинку кресла и прикрыла веки, позволяя Ансельму массировать ее запястье.
– Тебя вновь сжигали на костре? Я уже жалею, что рассказал тебе…
– Ты должен был! – перебила его Вилда и выпрямилась, распахнув глаза. Ее лицо с острыми скулами почти вплотную приблизилось к Ансельму, так что их дыхания переплелись. – А еще ты должен рассказать мне то, о чем умолчал.
– Я уже о многом рассказал, милая. В прошлой жизни ты была ведьмой. И мы с тобой встречались много раз. Судьба сводила нас вместе, потому что мы предначертаны друг другу…
– Это слишком сладко, Ансельм, – поморщилась Вилда. – Даже поверить в это тяжело, но я верю, потому что люблю тебя. Однако не могу вспомнить. А если пытаюсь, голова начинает рваться на части от боли.
– Вилда, милая… – Ансельм поцеловал каждый ее пальчик по очереди, чем вызвал легкую улыбку на лице жены. – Не надо вспоминать. Просто живи и будь счастлива.
Она задумчиво на него посмотрела. В ее глазах словно плескалось марево тумана.
– Мне ведь не предназначена долгая жизнь, Ансельм?
– Я не хочу об этом говорить. – Он нахмурился и потянул Вилду за руку, усадив к себе на колени. – Предлагаю заняться кое-чем приятным, раз ты не можешь уснуть. Уверен, мое лекарство излечит тебя от бессонницы. – Ансельм откинул ее волосы и поцеловал в шею.
– А я хочу, – упрямо возразила Вилда и обхватила его лицо ладонями. – Скажи, кто сделал это с нами? Почему мы живем так, словно каждая минута может стать последней? Почему я не могу родить тебе детей, как ни стараюсь? – Вопросы лились и лились, она не могла остановиться, на ресницах заблестели слезы. – Кто наслал на нас это проклятье?
Ансельм зажмурился на короткое мгновение, а когда открыл глаза, снова увидел упрямый взгляд жены.
– Кто? – настойчиво повторила она.
И он тихо выдохнул:
– Ты…
Он слышал ее заливистый смех, который перемежался грудным голосом, начитывающим стихи.
– Давай не болеть, давай не бояться,
Давай будем жить и смеяться, смеяться!
Давай мы в агонии будем сгорать,
А следом от счастья вдвоем воскресать…
Можно было многое списать на дикий нрав Вилды, но последние недели превратились в настоящую круговерть безумия. Вилда пыталась выйти погулять… через балкон на втором этаже. Ансельм стащил ее с перил, а она только расхохоталась – мол, задумалась, перепутала. Нет, не перепутала. Более разумного и расчетливого человека, чем Вилда, было сложно сыскать. Она бы никогда не отнеслась к своей жизни столь опрометчиво, если бы проклятье не начало точить ее мозг.
Ансельм замечал проявление гнилостной болезни в усталом взгляде, темных кругах под глазами, беспокойном сне. Навязчивые мысли, которые он сам породил в Вилде, преследовали ее днями и ночами. От беспомощности он мог только кусать ногти. Так тошно, так обидно… В этот раз они были вместе три года, и он понадеялся, что проклятье отступило. Но нет, слова ведьмы, сказанные однажды, будут преследовать до скончания времен. А слова Стихеи – тем более. Но проблема Ансельма в том, что его времена никогда не кончатся. Он навсегда застрял в круге бесконечных страданий.
В этот раз Вилда превзошла себя. Когда Ансельм вошел в их спальню, его прошиб холодный пот. Его прекрасная жена танцевала посреди комнаты с распущенными волосами, а подол платья занялся рыжим пламенем. И уже подступался к голым ступням Вилды, но та, казалось, не чувствовала ни боли, ни страха. Зато Ансельм испытал на себе все эмоции, которые должны были терзать ее. Когда он повалил Вилду на пол, когда ладонями бил по огню, пытаясь его загасить. Затем словно очнулся и сорвал с кресла жаккардовое покрывало и набросил на ноги Вилды. А она все это время смеялась и плакала, а губы шептали коварные стихи, от которых у него сводило челюсти.