– Влюбился? – Мари взволнованно выдохнула.
Она уже слышала признание из уст самого Эллиота, но когда об этом говорил кто-то третий, верилось охотнее.
– Не говори, что не знала, – фыркнула Дейзи. – Эллиот не из тех, кто скрывает свои чувства. Джорджи он никогда по-настоящему не любил, она была для него лишь заданием от общества.
– Знала, но…
Но старалась не думать о том, что разбила ему сердце.
Она порывисто задышала и молча вошла в дом, у которого не осталось даже двери.
– То есть он знает, кто такая Стихея? – переменила Мари тему, осматриваясь в пустом низком доме, – крыша, казалось, вот-вот сядет ей на голову. Вряд ли он мог дожить до наших дней без человеческой помощи.
– Не-а. Но глава общества считает, что смерти в Вэйланде начались из-за появления здесь ведьмы. А именно, Стихеи. Она запустила проклятье трехсотлетней давности. – Дейзи залезла в дом следом и потерла нос. – Сыро и плесенью пахнет. Пойдем отсюда?
Мари покачала головой:
– Нет. Знаешь, иногда возникает чувство спокойствия, и кажется, что ты дома. Она провела ногой по земляному полу и коснулась пальцами каменной стены. Их холод передался ей и по коже пробежал до плеча. – Вот у меня сейчас именно такое чувство.
– Тогда ты, пипец, странная. Здесь скоро станет темно, поэтому мы уходим. – Дейзи схватила Мари за руку и выволокла наружу, где вдохнула полной грудью.
– О каком проклятье ты говорила? – Мари с тоской оглянулась на дом, пообещав себе вернуться.
– Ну, я мало что знаю. Эллиот называет это то проклятьем, то предсказанием. И вообще, я обо всем узнала только потому, что он напился, а так он никогда ничего не говорит. Ты должна перестать издеваться над моим братом. Он слишком хорош для этого. – Впервые Дейзи заговорила серьезно.
На улице и правда слишком быстро темнело и холодало. Они пошли к скутеру, хотя Мари очень не хотелось уходить. Однако ветер ледяными змейками просачивался прямо в кровь.
– Ты должна сделать выбор. Либо он, либо этот чудик Чейз! – На последнем имени Дейзи повысила голос.
Мари резко остановилась:
– Как?! Если одна часть меня тянется к Эллиоту. Осознанная часть… А другая рвется к Уильяму, и я не могу это контролировать. И это пугает! Все вокруг твердят, что я – Стихея, но Стихеей… – от внезапной догадки она чуть не захлебнулась, – можешь быть и ты.
Дейзи пожала плечами:
Я всю жизнь была никем. Ни ведьма, ни человек. Так что сейчас готова стать хоть таинственной Стихеей… Но это вряд ли… – Они вернулись к скутеру, и Дейзи села на сиденье, натянула шлем. – Бабушка Тина была ведьмой, и ее сожгли. Я знаю, что тебе что-то известно о ней… – Дейзи говорила совсем тихо. – Мне бы тоже хотелось узнать.
Мари со вздохом села позади Дейзи:
Я расскажу то, что знаю. Но не рассчитывай на многое. В Вэйланде все взаимосвязано. Убийства, призраки ведьм…
– Твоя любвеобильность, – хихикнула повеселевшая Дейзи, и скутер заурчал.
– И это тоже. – Мари растянула губы в ответной улыбке. – В любом случае, я чувствую, что у меня что-то забрали. И когда я верну это, то буду очень зла.
Он вырвал лист из ее рук и нарочито громко зачитал стихи Николетты на весь сад:
– Напомни мне, как мы с тобой
Гуляли ночью под луной.
И голова кружилась в такт,
И сердце, как часы: тик-так.
Там, где мечтали о любви,
Теперь растут одни цветы.
И две души поют вдвоем,
И ни о чем, и обо всем!
Напомни мне, как мы с тобой
Сплелись единою судьбой.
И лишь спустя десятки лет,
Открою я тебе секрет:
Хоть мы с тобой живем вдали,
И путь друг к другу весь в пыли.
Ты муж чужой, а я – жена,
Но сердцем я навек твоя…
– Верни!
В вишневом саду пахло сладко и тягуче. Бледно-розовые соцветия шапками нависали над Георгом и Николеттой, прятали от любопытного взгляда поварихи, которая нет-нет да выглядывала из окна кухни.
Георг поднял заветный лист над головой и помахал рукой, подразнивая возлюбленную. Николетта встала на цыпочки, но, как ни старалась, не могла допрыгнуть. Нежно-голубое муслиновое платье обтягивало высокую грудь, и Николетта невольно прижалась к Георгу. Их сердцебиения слились в унисон.
– Выйдешь за меня, верну, – улыбнулся Георг, ощущая, как жар расползается по телу. Стоило посмотреть в темно-карие глаза Николетты, и он терял голову.
В этот раз Георг ничего не расскажет ей. Она не узнает правду и будет жить.
– Конечно, выйду. – Девушка перестала прыгать и обняла любимого за талию, прижавшись щекой к его груди. – Папочка дал согласие. Как только ты вернешься из Лондона, мы поженимся.
– Что же ты молчала?! – От радости сжало горло.
Георг подхватил Николетту за талию и закружил между деревьями.
Девушка взвизгнула и засмеялась. Счастье быть молодой и беззаботной даровалось не каждому.
– Георг, прекрати. Ты же знаешь, папа до сих пор тебе не верит…
Последние слова притупили радость. Георг поставил Николетту на землю, вернул ей смятый лист, который она тут же бережно разгладила.
– Сколько можно повторять, мне неважно твое происхождение, милая. Я тоже не княжеского рода…
– Но ты богат. А папочка обычный торговец. – Николетта мельком глянула на отеческий дом. Ладно сложенный из красного кирпича, с двумя дымоходами на крыше и глазами-окнами, он утопал в белых цветах рододендрона.
– Я люблю тебя. И это главное. – Георг обхватил ладонями лицо Николетты. – Мне нужно съездить в Лондон, чтобы привести в порядок дела. А потом мы сыграем самую красивую свадьбу. И не делай такое лицо, словно я уезжаю навсегда.
– Но я чувствую…
– Тс-с. – Он приложил палец к ее губам.
Когда Николетта начинала говорить о своем даре предчувствия, его прошибал холодный пот. Он был счастлив, что нашел ее вновь, поэтому любое упоминание чего-то неестественного, мистического сводило с ума. Георг не хотел даже допускать мысли, что и в этот раз она погибнет. Бог дал ему еще один шанс, и он его не упустит.
– Я чувствую, что нашей свадьбе может что-то помешать. – Николетта обхватила его руку ледяными пальцами. В такую жаркую погоду она была холодна, словно мертвая.
– Не думай об этом. Он коснулся ее локонов. Они переливались искрами, словно в них запутались солнечные лучи. – Позволь себе быть счастливой.
Несмотря на мольбы Николетты остаться, Георг должен был перевести бизнес из Англии в Валахию, чтобы обеспечить их молодой семье достойное существование. Разводить породистых скакунов можно и на просторных Валахских полях, – у него достаточно денег, чтобы начать все сначала.
Поэтому в тревожные месяцы, проведенные в Лондоне, Георг гнал от себя дурные мысли и впитывал каждую весточку от Николетты, каждую строчку и букву. Пока не получил последнее письмо, которое пробило броню уверенности Георга в безоблачном счастье.
«Милый Георг…
…меня преследует гнилое чувство. Будто сам Дьявол сидит на моей груди…
…я стала опасаться огня…
…мы больше не встретимся…
…твоя Николетта».
Предложения из письма пронзали Георга судорожной болью. Он побросал в чемодан самое необходимое, гонимый лишь одной мыслью: успеть! Ему предстоял долгий, мучительный путь, и он впервые пожалел, что уехал один. Что не забрал Николетту с собой. И что был слишком уверен, что на этот раз сможет обмануть судьбу.
Он опоздал. Пламя отразилось в глазах Георга задолго до того, как он спешился с коня возле дома. Огонь успел к его приезду облепить стены и теперь с оглушительным треском смыкался над крышей. Не подступиться, не подойти…
– Николетта…
Он закричал, но на самом деле с его губ сорвался еле слышный шепот. Так шелестят листья осенним днем. Так звучал голос Георга. Он сделал пару шагов и упал на колени. Горячий воздух, наполненный пеплом, бросился ему в лицо. Горький запах смерти.
Ночь алела всполохами пожара. В этом доме сгорела последняя надежда Георга на счастье. Пальцы нашли письмо в нагрудном кармане, тело пробрала дрожь. Последние слова Николетты теперь навсегда запечатлены на бумаге. Лишь на бумаге.
Георг облизал губы и удивился, что они соленые. Но слезы не ждали разрешения, чтобы оставить мокрые дорожки на лице. В голове шумела кровь, которая словно загустела, и он чувствовал, как она медленно скользила по венам. Его будто пронзили сотни игл.
Георг уперся руками в холодную землю. Почему она такая холодная, если совсем рядом бушует пламя? Почему она не потушила пожар? Почему позволила Николетте погибнуть…
Близилось очередное полнолуние, и дыхание перехватывало от страха. Элизабет впервые осталась одна. Больше ей некому доверять. Эдвард и Джорджи мертвы. Эллиот при последней встрече ясно дал понять, что покидает общество.
Он ушел, так и не узнав правду. Наивный глупец. Из общества нельзя выйти живым. Однажды дал клятву – держи ее до последнего вздоха. Эллиот был жив до сих пор, потому что Элизабет не вынесет, если еще кто-то погибнет. Пока она возглавляет «Кровь и пламя» и у нее еще есть хоть какая-то власть, она будет молчать.
Элизабет всмотрелась в наливающиеся тучи и отошла от окна. Обхватила себя за плечи, чувствуя, как холод завладевает каждой клеточкой ее тела. Всю жизнь она посвятила служению обществу и была поглощена лишь одной целью: создавать исцеляющую мазь из праха ведьм, замешанную на их крови. Вот только у нее еще ни разу не получилось. И лишь в сейфе за портретом Цирцеи прятались остатки целебной мази со времен Берггольца.