Закрепленная Его прощением,
Охраняемая как дитя,
Я живу в сладострастном прозрении,
То задумываясь, то грустя…
1912
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак
– М., Эллис Лак, 1999.
Иконе Скоропослушнице в храме
Николы Явленного в Москве
В любимом Храме моя Заступница сбирает всех.
Толпятся люди и к плитам каменным с таскою льнут.
Чуть дышат свечи из воска темного. Прохлада, муть.
"Уж чаша наша вся переполнена и силы нет,
Скорей, скорей, Скоропослушница, яви нам свет!
От бед избавь, хоть луч спасения дай увидать!"
С печалью кроткою глядит таинственно Святая Мать.
И мне оттуда терпеньем светится пречистый взгляд,
Ей все открыто: ключи от Царства в руке дрожат.
Лишь станет можно – откроет двери нам в тот самый час.
О сбереги себя, Скоропослушница, для горьких нас.
1919
Судак
ПОДВАЛЬНЫЕ
I
Нас заточили в каменный склеп.
Безжалостны судьи. Стражник свиреп.
Медленно тянутся ночи и дни,
Тревожно мигают души-огни;
То погасают, и гуще мгла,
Недвижною грудой лежат тела.
То разгорятся во мраке ночном
Один от другого жарким огнем.
Что нам темница? Слабая плоть?
Раздвинулись своды – с нами Господь…
Боже! Прекрасны люди Твоя,
Когда их отвергнет матерь-земля.
II
В этот судный день, в этот смертный час
Говорить нельзя.
Устремить в себя неотрывный глас -
Так узка стезя.
И молить, молить, затаивши дух,
про себя и вслух,
И во сне, и въявь:
Не оставь!
В ночь на 9 января
III
Ночь ползет, тая во маке страшный лик.
Веки тяжкие открою я на миг.
На стене темничной пляшет предо мной
Тенью черной и гигантской часовой.
Чуть мерцает в подземельи огонек,
Тело ноет, онемевши от досок.
Низки каменные своды, воздух сыр,
Как безумен, как чудесен этот мир!
Я ли здесь? И что изведать мне дано?
Новой тайны, новой веры пью вино.
Чашу темную мне страшно расплескать,
Сердце учится молиться и молчать.
Ночь струится без пощады, без конца.
Веки тяжкие ложатся на глаза.
IV
Я заточил тебя в темнице.
Не люди – Я,
Дабы познала ты в гробнице,
Кто твой Судья.
Я уловил тебя сетями
Средь мутных вод,
Чтоб вспомнить долгими ночами,
Чем дух живет.
Лишь здесь, в могиле предрассветной,
Твой ум постиг,
Как часто пред тобой и тщетно
Вставал Мой Лик.
Здесь тише плоть, душа страдальней,
Но в ней – покой.
И твой Отец, который втайне, -
Он здесь с тобой.
Так чей-то голос в сердце прозвучал.
Как сладостен в темнице плен мой стал.
6-21 января 1921
Судак
***
Господи, везде кручина!
Мир завален горем, бедами!
У меня убили сына
С Твоего ли это ведома?
Был он как дитя беспечное,
Проще был других, добрее…
Боже, мог ли Ты обречь его?
Крестик он носил на шее.
С детства ум его пленяло
Все, что нежно и таинственно,
Сказки я ему читала.
Господи, он был единственный!
К Матери Твоей взываю,
Тихий Лик Ее дышит сладостью.
Руки, душу простираю,
Богородица, Дева, радуйся!..
Знаю, скорбь Ее безмерна,
Не прошу себе и малого,
Только знать бы, знать наверно,
Что Ты Сам Себе избрал его!
Февраль 1921
ПОДАЯНИЕ
Метель метет, темно и холодно.
Лицо закидывает стужей,
А дома дети мои голодны,
И нечего им дать на ужин.
Над человеческим бессилием
Ликует вьюга и глумится.
А как же полевые лилии?
А как же в поднебесьи птицы?..
Зачем везде преграды тесные?
Нет места для людей и Бога…
Зачем смущенье неуместное
У незнакомого порога?
Есть грань – за нею все прощается,
Любовь царит над миром этим.
Преграды чудом распадаются.
Не для себя прошу я, детям.
Кто знает сладость подаяния?
– Вдруг перекликнулись Земля и Небо.
По вьюжной тороплюсь поляне я,
В руке сжимая ломтик хлеба.
Декабрь 1921
***
Дают нам книги холодные, мудрые,
И в каждой сказано о Нем по-разному.
Толкуют Его словами пророческими,
И каждый толкует Его по-своему.
И каждое слово о Нем – обида мне,
И каждая книга как рана новая,
Чем больше вещих о Нем пророчеств,
Тем меньше знаю, где правда истинная.
А смолкнут речи Его взыскующие,
И ноет сердце от скуки жизненной,
Как будто крылья у птицы срезаны,
А дом остался без хозяина.
Но только свечи перед иконами,
Мерцая, знают самое важное.
И их колеблющееся сияние,
Их безответное сгорание
Приводит ближе к последней истине.
1925
Симферополь
Sub rosa: Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева, Черубина де Габриак
– М., Эллис Лак, 1999.
Выпуск подготовил Иван Дмитриев
* * *
Я прошла далеко, до того поворота,
И никого не встретила.
Только раз позвал меня кто-то,
Я не ответила.
Не пройти, не укрыться средь чёрного леса
Без путеводных знамений.
И от взоров тревожных скрывает завеса
Мерцание пламени.
Отчего так печальны святые страны?
Или душа застужена?
Или из дому вышла я слишком рано,
Едва разбужена?
* * *
Е.Г.
И пошли они по разным дорогам.
На век одни.
Под горой, в селеньи убогом
Зажглись огни.
Расстилается тайной лиловой
Вечерний путь.
Впереди – равнина и снова
Туман да муть.
Все дороги верно сойдутся
В граде святом.
В одиночку люди плетутся,
Редко вдвоём.
Где скорей? По вешнему лугу
Иль тьмой лесной?..
Поклонились в землю друг другу
– Бог с тобой!
И пошли. В селеньи убогом
Чуть брезжит свет.
Все ль пути равны перед Богом
Или нет?
НОЧЬЮ
А душа поёт, поёт,
Вопреки всему, в боевом дыму.
Словно прах, стряхнёт непосильный гнёт и поёт.
На пустынном юру затевает игру,
С одного бугра на другой мост перекинет,
Раскачается над бездной седой и застынет.
Пусть рухнет, коль хочет –
Другой будет к ночи!
Из песен строит жильё людское –
Палаты и хаты – выводит узор –
В тесноте простор.
Спите, кто может, на призрачном ложе.
А кругом стоит стон.
Правят тьму похорон.
Окончанье времён.
Погибает народ.
А душа поёт…
* * *
Что это – властное, трепетно-нежное,
Сердце волнует до слёз,
Дух заливает любовью безбрежною,
Имя чему – Христос?
Был ли Он правдою? Был ли видением?
Сказкой, пленившей людей?
Можно ль к Нему подойти с дерзновением,
Надо ль сойтись тесней?
Если б довериться, бросив сомнения,
Свету, что в мир Он принёс,
Жить и твердить про себя в упоении
Сладостный звук – Христос!
Если бы с Ним сочетаться таинственно,
Не ожидая чудес,
Не вспоминая, что он – Единственный,
Или что Он воскрес!
Страшно, что Он налагает страдание,
Страшно, что Он есть искус…
Боже, дозволь мне любить в незнании
Сладкое имя – Иисус.
* * *
Посв. М.Н.А-д
Она прошла с лицом потемнелым,
Как будто спалил его зимний холод,
Прошла, шатаясь ослабшим телом.
И сразу я уразумела,
Что это голод.
Она никого ни о чём не просила,
На проходящих уставясь тупо.
Своей дорогою я спешила,
И только жалость в груди заныла
Темно и скупо.
И знаю, знаю, навеки будет
Передо мною неумолимо
Стоять как призрак она, о люди,
За то, что, не молясь о чуде,
Прошла я мимо.
***
Душой усталой и бесслёзной
Узнала я, – но было поздно, –
Кто ждал меня.
Если это старость – я благословляю
Ласковость её и кротость,
И задумчивую поступь.
Нет былой обострённости
Мыслей и хотений.
Ночью сон спокойней.
Ближе стали дети,
И врагов не стало.
Смотришь – не желая, помнишь – забывая,
И не замышляешь новых дальних странствий
В бездны и на кручи.
Путь иной, синея, манит неминучий.
И в конце дороги – пелена спадает,
И на перевале – всё былое тает,
И в часы заката – солнце проливает
Золото на землю.
Если это старость – я её приемлю.
***
Не Вы – а я люблю! Не Вы – а я богата…
Для Вас – по-прежнему осталось все,
А для меня – весь мир стал полон аромата,
Запело все и зацвело…
В мою всегда нахмуренную душу
Ворвалась жизнь, ласкаясь и дразня,
И золотом лучей своих огнистых
Забрызгала меня…
И если б я Вам рассказала,
Какая там весна,
Я знаю, Вам бы грустно стало
И жаль себя…
Но я не расскажу! Мне стыдно перед Вами,
Что жить так хорошо…
Что Вы мне столько счастья дали,
Не разделив его…
Мне спрятать хочется от Вас сиянье света,
Мне хочется глаза закрыть,
И я не знаю, что Вам дать за это
И как мне Вас благодарить…
28 апреля 1903, Москва
ОСЕНЬ
Я знала давно, что я осенняя,
Что сердцу светлей, когда сад огнист,
И все безогляднее, все забвеннее
Слетает, сгорая, осенний лист.
Уж осень своею игрой червонною