Жена морпеха покончила с собой накануне возвращения мужа из служебной командировки. С какой стати она стала бы это делать… разве что ей невыносима была мысль, что придется снова жить с ним? Или ее и в самом деле убили?
– У Вэнса были какие-либо убедительные свидетельства того, что ее убили?
– Я ничего такого здесь не вижу. Однако он служил в военной полиции.
– А значит, кое-что понимал в таких делах.
– Пожалуй.
– Что же с ним случилось дальше? – спросил Колдмун.
– Он продолжал давить на полицию. Тут в папке немало свидетельств его активности. Похоже, он ожесточился. Тут есть записка полицейского психолога, в которой говорится, что Вэнс не мог согласиться с правдой. В конечном счете он уехал из города в охотничью сторожку, которая много десятилетий принадлежала его семье.
– И это все?
– Не совсем. – Пендергаст перевернул несколько страниц посвежее внизу стопки. – Он продолжал забрасывать полицию письмами, настаивал на том, что у него появилась новая информация по «убийству» его жены. Наконец два года назад полиция отправила кого-то в сторожку для дополнительного опроса. – Он вытащил лист. – Вот отчет.
– И что там говорится?
– Ничего нового. Вэнс настаивал на том, что это было убийство, но ничего нового не предложил. Полицейский утверждает, что здоровье Вэнса ухудшается и его следует госпитализировать. – Он передал оставшиеся страницы Колдмуну. – Похоже, что последняя беседа была попыткой заткнуть ему рот. И они, вероятно, добились своего, поскольку новых документов в папке нет.
– Два года назад, – повторил Колдмун. – И он все еще продолжал верить, что ее убили.
Пендергаст кивнул.
– Повесилась на петле из простыни. Не оставила записки. Место подходящее. Временны́е рамки подходящие. Муж, бывший военный полицейский, не сомневался в том, что ее убили. Знаете, мне кажется, что она, возможно, и есть наша нулевая жертва.
– Позвольте вам напомнить, что это уже не первый человек, который не верит, что его близкий мог совершить самоубийство.
– Вы имеете в виду Бакстеров. И мы доказали, что они правы.
– Верно. Но в данном случае, если только я чего-то не упустил, в рентгенограмме нет никаких указаний на то, что ее задушили руками.
Колдмун пролистал последние отчеты:
– Если есть хотя бы маленький шанс, что она – нулевая жертва, может быть, стоит начать копать. Спросить этого Вэнса, почему он так убежден в ее убийстве.
– Что он может сказать нам такого, чего не говорил полиции?
– Да вы посмотрите на эту беседу! – Колдмун помахал листком, а потом послал его по столу Пендергасту. – Это же чистая формальность. Копы задали несколько идиотских вопросов – и все. Я думаю, мы должны поехать поговорить со стариком. У нас есть свободное время. Гроув до вечера не принесет нам ничего нового.
Пендергаст молча посмотрел на него.
– Вы не согласны?
– Вовсе нет. Я не хочу сидеть и ждать сообщений о новом убийстве, совершенном Брокенхартсом. Я просто задаю эти риторические вопросы, потому что без нашего друга Акселя машину придется вести вам.
– Вот черт! – Колдмун забыл об этом. – Как, вы говорите, называется это место?
– Небольшой городок с очаровательным названием Кейнпатч. Около шестидесяти миль к западу отсюда.
– Кейнпатч. Вполне предсказуемо[49]. – Колдмун встал. – Мы можем съездить и вернуться за три часа. Сидеть здесь и ждать не имеет смысла. В конце концов, вряд ли там будет жарче, чем здесь.
– Это еще нужно доказать, – сказал Пендергаст.
Он убрал разбросанные листки в папку, взял ее и направился к двери.
39
В своем кабинете без окон рядом с моргом, чувствуя себя немного виноватой из-за того, что она собирается делать, Шарлотта Фоше снова открыла папку-гармошку с надписью «Лори Уинтерс». Она уже тщательно перечитала эту папку, как и папку Джасмин Ориол, но, конечно, она делала это как патологоанатом. Ей не спалось уже вторую ночь. Некоторые пункты в немедицинской части дел заставили ее задуматься. Может быть, причиной этого стали разговоры с Пендергастом и Колдмуном на «конспиративной квартире», где она познакомилась с расследовательской частью работы по поиску убийцы. Может быть, на нее влияла детективная работа. В любом случае теперь, находясь в отпуске (и не имея каких-либо серьезных планов), она решила заглянуть утром в офис и внимательнее изучить дела.
Она начала выкладывать фотографии аутопсии. Уинтерс нашли мертвой, повешенной на перекладине в кладовой придорожного мотеля близ Бетесды. Аутопсию проводил местный патологоанатом, который оказался к тому же – как это ни удивительно – опытным судмедэкспертом. Когда Фоше одну за другой просматривала фотографии, ее поразили уровень исполнения и квалификация этого специалиста.
Проблема, однако, состояла в том, что, несмотря на высокую профессиональную квалификацию, он подошел к аутопсии без малейших сомнений относительно полицейского вывода, который состоял в том, что они имеют дело с явным самоубийством. Отсутствие сомнений не позволило ему задать один вопрос: каким образом при неполном повешении вроде того, что имело место, можно повредить рог подъязычной кости, но не ее тело? Забавно, что вся хирургическая точность в мире не имеет значения, если мозг уже принял решение. Это напомнило Фоше собственные случаи из ранней практики, когда уверенность полиции и изощренность улик иногда способствовали тому, что патологоанатом приходил к заранее предопределенным выводам.
Интересно.
Она обратилась к полицейскому отчету по «самоубийству». Уинтерс, двадцати четырех лет, ехала по I-95 в качестве фотографа-фрилансера, чтобы сделать фотографии на свадьбе родственника в Массачусетсе. Она добралась до мотеля «Уилдвуд Мэнор» на обходной дороге 495 и зарегистрировалась в мотеле около восьми часов. Уборщица обнаружила тело на следующий день, несколько часов спустя после расчетного часа.
Следователь, сержант Свитсер, был профессионалом и довольно тщательно провел расследование. Он переписал постояльцев мотеля из журнала регистрации, переписал марки машин, их регистрационные номера и всех владельцев, названных ему портье.
Фоше просмотрела беседы с постояльцами. Там не было ничего интересного. Никто не видел и не слышал ничего особенного, и все отчитывались о своих действиях в нормальной, не вызывающей подозрений манере. Никто из постояльцев не заметил, чтобы у Уинтерс были какие-либо посетители. Ночной портье утверждал, что уж он-то заметил бы, потому что любой приезжающий или уезжающий на машине обязательно проходит мимо него.
С помощью гугловской программы просмотра улиц Фоше нашла фасад мотеля, сохранившегося по сей день. Он стоял у шоссе за пределами города, и добраться до него пешком было проблематично. А значит, убийца, вероятно, сам был постояльцем мотеля.
Старый добрый сержант Свитсер опросил шестерых гостей, остальные ко времени приезда полиции уже выписались. Фоше предположила, что убийцы уехали рано утром – зачем оставаться и попадать под следствие? Так что среди тех, кого опрашивала полиция, убийц не было. Еще одна важная ниточка.
Просматривая номера автомобилей, она увидела еще один флоридский номер JW24–99X на универсале «меркьюри-трейсер» 1997 года. Если убийца – житель Флориды, на что намекал Пендергаст на вчерашней встрече, это может быть еще одна ниточка. И в этом была своя логика: если убийцы двигались на север по I-95 в поисках жертв из Флориды, то жертва отыскивалась легко – по флоридскому номеру машины на парковке.
Согласно отчету Свитсера, в книге регистраций владельцем «трейсера» был записан некто Джордж Лихай. С ним в номере остановился его сын по имени Трэвис.
Отец и сын. Мастер и ученик.
Она почувствовала, как по ее спине пополз холодок. Они уехали до появления полиции, и с ними никто не беседовал. Но Свитсер получил их описание от портье. К разочарованию Фоше, описание оказалось поверхностным: у обоих каштановые волосы, оба среднего роста и обычного телосложения, никаких особых примет, кроме того, что оба носили бейсболки майамской команды «Марлинз». Судя по виду сына, Трэвиса, ему было лет пятнадцать.
Фоше отложила отчет и задумалась на секунду. Настоящее ли это имя – Лихай? Почти наверняка они должны были путешествовать под вымышленными именами. Свитсер, похоже, не проводил проверку номеров, и это ее не удивило – ведь речь шла о самоубийстве. Но наверняка в какой-то базе данных есть информация о том, на чье имя была зарегистрирована машина одиннадцать лет назад.
Она взяла визитку Пендергаста и начала набирать номер сотового. Но вдруг остановилась. Нет, нельзя бросать все на полдороге. Конечно, эти потенциальные следы вызывают интерес, но все же они остаются потенциальными следами, и ничем другим. Если она собирается стать фрилансером, то как минимум должна пойти путем, которым пошел бы Пендергаст: исследовать оба дела, расставить все точки над «i», поставить все черточки на «t». В конце концов полиция Майами, чья работа в этом и состоит, будет знать, что искать.
Но разве не было бы замечательно, подумала Фоше, если бы она доставила Пендергасту личность Брокенхартса на блюдечке с голубой каемочкой?
Она убрала папку Уинтерс и обратилась к папке, помеченной как «Джасмин Ориол».
40
– Я думаю, велика вероятность, что нас здесь пристрелят, – сказал Колдмун с невеселым смешком, когда они миновали обшарпанный жилой автоприцеп и пять скелетов легковушек среди потрепанных пальметто. – Эти нищеброды вряд ли упустят шанс попытаться захватить «шелби».
– Возможно, – откликнулся Пендергаст. Он снова просмотрел дело Вэнс и засунул его в карман на пассажирской двери. – Но если это вас успокоит, то я готов биться об заклад, что вы их обставите.
Когда они приблизились к крутому повороту, Колдмун перевел конфискованный наркомобиль на пониженную передачу. За тонированными окнами проносился унылый ландшафт – заросли высокой болотной травы, островки густой растительности и деревьев, какой-нибудь трейлер или заброшенные придорожные аттракционы. И везде и всюду каналы застойной коричневой воды, а иногда греющиеся на солнце аллигаторы.