«Да уж мы города Ерусалимова,
Дак отца Фёдора до Благоверного,
Дак наша мати София да Премудрая». —
«Дак уж и гой еси, да трии пастыря,
Да трии пастыря, да красны девицы,
Да видь вы родимыя да мои сестрицы,
Да видь вы пасли стадо змеиное,
Да видь вы окаянного духу нахваталися,
Да вы сходите в Ердань-реку искупайтеся».
Да видь святой Егорий свет и Храбрый,
Да видь стругал Егорий стружки дубовыя,
Да видь ко стружкам приговаривал:
«Да видь обращайтеся, стружки, в калены стрелы,
Да видь што побейте змеёнышей,
Да видь змеиное стадо лукавое!»
Обращались стружки в калёны стрелы,
Побили стадо змеиное,
Змеиное стадо лукавое,
Да всё за Угорьево умоление
Да всё за его, святого, претерпение.
Да што святой-то Егорий тогда поехавши,
Дак он по той-то земли проезжаючи,
Дак он святую веру утверждаючи,
Дак видь святой-то Егорий тогда наехавши
На самого-то царя-царища Демьянища.
Да заревел злодей-царь по-звериному,
Зашипел злодей-царь по-змеиному.
Да видь под ним [под Егорием] конь да озирается,
Да видь от сырыя земли на отделяется,
Да видь вынимает палицу дубовую,
Да видь он и бьет коня по крутым бедрам.
Дак и доброй конь да испровещился
Да человеческим ли языком
Да молодеческим ли голосом:
«Да ты святой Егорий свет и Храбрый,
Да натягивай свой тугой лук,
Да накладывай стрелочку калёную,
Да опущай окаянному царю во челюсти,
Да отщепи ему лёгко с печенью,
Да от него кровь пропусти,
Да ты пролей кровь за батюшку,
Да за батюшку пролей кровь, за матушку,
Да ты пролей еще кровь за родных за сестер».
Дак вот святой Егорий-то свет и Храбрый
Да видь натягивал свой тугой лук,
Да видь накладывал стрелочку калёную,
Опущал окаянному царю во челюсти,
Отщепил ему лёгко с печенью,
Да от него кровь пропустил
Да не по колен, да все не по пояс,
Дак пожирала Егорья по белым грудям.
Дак вынимал да копьё бусурманское,
Дак ударил копьём во сыру землю:
«Уж ты, матушка сыра земля,
Расщепись-ко ты на две половины, на четыре четверти,
Пожри-ко ты в себя кровь неверную,
Да што неверную кровь бусурманскую
Да всё за Егорья за умоление,
Да за его, святого, претерпение».
Расступилась матушка сыра земля,
Пожрала в себя кровь неверную,
Што неверную кровь бусурманскую.
Да што святой-то Егорий проговаривал,
Да свет и Храбрый проглаголивал:
«Уж я пролил кровь я за батюшку
Да за батюшку пролил кровь, за матушку,
Дак я еще пролил кровь да за родных-то сестер».
Да што святой-то Егорий проезжаючи
Да што во то во царство Вавилонское,
Даа што он и строил и церкву соборную,
Соборную церкву, богомольную.
Дак он списал свой лик на образи,[68]
Дак он поставил образ за престол Божий,
Завещал попам, отцам духовныим,
Дак всему миру православному:
«Дак вы, гой еси, попы, отцы духовные,
Дак вы християне православные,
Дак вы ходите во церкву во соборную,
Дак вы молитеся Богу Господу,
Да поклоняйтесь чудному образу
Да святому Егорию Храброму».
Да видь што пошла слава по всей земли,
Да што по всей земли слава по святой Руси,
Што от ныне во веки веков. Аминь.
29. СТИХ ПРО ЕГОРИЯ ХРАБРОГО[69]
Во седьмом году восьмой тысячи
Наезжал царище Кудреянище
Ко тому ли городу Чернигову.
Он князей, бояр всех повырубил,
Благоверного князя Федора
Он под меч склонил,
Голову срубил.
Оставалося чадо малое
Молодой Егорей Светло-Храбрый:
По локоть руки в красном золоте,
По колена ноги в чистом серебре,
И во лбу солнце, во тылу месяц,
По косицам звезды перехожия.
Он того, собака, не пытаючи,
Начал Егорья-света мучити
Всякими муками да разноличными.
Начал он Егорья топорами сечь:
Топоры — всё зубьё прикрошилося,
А Егорья-света не уязвило,
Не уязвило, не укровавило.
Он того, собака, не пытаючи,
Начал он Егорья пилой пилить:
У пилы всё зубьё прикрошилося,
Прикрошилося, всё приломалося,
А Егорья-света не уязвило,
Не уязвило, не укровавило.
Он того, собака, не пытаючи,
Начал Егорья водой топить,
Колесом вертеть:
Колесо в щепу все приломалося,
А Егорья-света не уязвило,
Не уязвило, не укровавило.
От того, собака, не пытаючи,
Начал он Егорья в котле варить:
Егорей-свет в котле стойком стоит,
Стойком стоит, сам стихи поет,
Стихи поет все херувимские;
Под котлом растет трава муравлена,
Растут цветочки лозоревы,
Он того, собака, не пытаючи,
Копал погреба глубокие,
Долины погреб двадцати сажен,
Ширины погреб тридцати сажен,
[В] глубину погреб сорока сажен.
Посадил Егорья-света с матерью
Во тот погреб во широкой.
Задергивал решетки железныя,
Желтым песком призасыпывал,
Серым каменьем призаваливал,
Муравой-травой замуравливал.
Он пошел, собака, похваляется:
«Не бывать-ска Егорью на святой Руси,
Не видать Егорью света белого,
Света белого, солнца красного».
По Егорьевой было по участи,
И по Божьей было по милости,
Стонка завевали ветры буйные
Из того из далеча чиста поля, —
Мураву-траву всю размуравило,
Серо каменье все приразвалело,
Желты пески все приразвеяло,
Решеточки все прираздергало.
Выходил Егорей на святую Русь,
Увидал Егорей света белого,
Света белого, солнца красного.
Стал просить благословения,
Благословения матушки родимыя
Поехать к Кудреяну-Кудреянищу
Изместить обиды все родительския.
Унимает его матушка родимая:
«Не поезжай — у Кудреяна-Кудреянища
Есть три заставы, три великия.
Первая застава великая —
Стоят леса темные,
Они засели до неба,
И стиглому и сбеглому проходу нет,
И удалому добру молодцу проезду нет.
А другая застава великая —
Стоят две горы высокия,
Разойдутся да вместе столкнутся,
Ни стиглому, ни сбеглому проходу нет,
Ни удалому молодцу проезду нет» —
«Ой же ты, матушка родимая!
Не Божьим все есть изволением, —
Все вражиим навождением!»
Поехал удалой доброй молодец,
Приехал к лесам темныем:
«Ой все вы, лесы, лесы темные!
Полноте-ко врагу веровать,
Веруйте-ко в Господа распятого,
Самого Егорья-света Храброго!»
Стали лесы по-старому,
Стали лесы по-прежнему.
Поехал Егорий-светы Храбрый,
Приехал к горам высоким:
«Полноте-ко, горы, врагу веровать,
Веруйте-ко в Господа распятого,
Самого Егорья-света Храброго!»
Стали горы по-старому,
Стали горы по-прежнему.
Проехал Егорей-светы Храбрый,
Приехал к реке огненной:
«Полно-ко, река, врагу веровать,
Веруй-ко в Господа распятого,
Самого Егорья-света Храброго!»
Стала река по-старому,
Стала река по-прежнему.
Колотят платье две девицы,
Две русския полоняночки:
«Ой же ты, удалой доброй молодец!
Есть еще у Кудреяна Кудреяныча,
Есть три заставы, три великия, —
Первая заставь — сидит над крыльцом птица, —
Унесет тебя в чисто поле,
Малым детям на съяденье.
Над крыльцом сидит змея лютая —
Ухватит тебя на хобот свой,
Унесет тебя в чисто поле,
Малым детям на съяденье.
В палатах у него есть меч-самосек,
Отсекет у тебя буйну голову!» —
«Все это не Божиим изволением,
Все вражиим навождением!»
Ох ты, птица, птица, лети в чисто поле,
Хватай поганых татаровей!
Ох ты, змея, змея лютая,
Лети, змея, в чисто поле,
Хватай поганых татаровей!
Ох ты, меч, меч-самосек,
Ссеки у Кудреяна-Кудреянища,
Ссеки буйну голову!»
30. О СВЯТОМ МЛАДЕНЦЕ КИРИКЕ, О МУЧЕНИИ, КАК ЕГО МУЧИТ ЦАРЬ, ОТЕЦ БЫВШИЙ ЕМУ, ПО ИХНОМУ МАГОМЕТАНСКОМУ ЗАКОНУ[70]
Во славном было в городе в Домостееве.
Жил-был неверный царь Максимиан,
У него была честная жена Улита,
Она веру веровала ко Господу.
Избежала из-под городу из Домостеева
Во тот во Евсеев город.
Неверный царь Максимиан,
Он посланников за нею посылывает,
За честною женою Улитою,
В тот во Евсеев город.
Еще взяли возвратили в Домостеев город
Ко неверному царю Максимиану.
Неверный царь Максимиан
Он честной жене обрадовался.
Вставал он на ноги на резвыя,
Еще стал ее допрашивати:
«Честная жена Улита,
Будешь ли ты в мою веру веровать?
Будешь ли моим идолом молитися?»
Честная жена Улита
Жалко вопиюще гласит:
«Неверный царь Максимиан!
Стала бы твою веру веровать
Стала бы твоим идолам молитися, —
Есть у меня святой младенец Кирик,
Трех лет без трех месяцев,
Токо он станет твою веру веровать,
Твоим идолам молитися!»
Неверный царь Максимиан
Посланников своих посылывает
За святым младенцем за Кириком.
Посланняки за ним походили,
Нашли его во городе Иерусалиме
У церквы у соборныя
У Петра у Павла —
Чтет он книгу апостольскую.
Еще взяли возвратили святого младенца Кирика
Во тот в Домостеев город
Ко царю ко неверному.
Неверный царь Максимиан
Святому младенцу Кирику обрадовался.
Вставал он на ноги на резвыя,
Стал он его допрашивати: