Человек некто богатый
Имел у себя два сына.
И рече юнейший отцу:
«Си, отче, даждь ми часть от богатства».
Послушав отец благосердый,
Разделив имение равне,
Как старейшему и юнейшему,
Не сделав обиды и меньшему.
Вскоре младой сын отбегает,
Отчее богатство взимает;
Отеческих недр не отлучился,
Во чужой стране поселился.
Расточив богатство и дары,
Данныя отеческой славы,
Грех блудный изволи творити,
Как в темной темнице сидети;
Отступив от Бога злобою,
Грех возлюбил сам сый собою:
«Темность паче света желаю,
Свыше благодати не чаю.
О горе мне, грешнику сущу,
Горе благих дел не имущу!
Како на суд Божий явлюся,
Како со святыми вселюся?
Пойду перед отцом умилюся,
Негли в его недра вселюся.
Пойду и реку ему смело:
Согреших ти, отче, зело».[126]
Видит отец сына грядуща,
Умиленный разум имуща,
И рек, нападе на него выю:
«Не тужи, аз грех твой омыю».
Перстень на руку полагает,
Первую печать возлагает
И в сей красоте сподобляет,
В древнюю одежду облекает.
Глаголет старшему сыну:
«Сей бо есть меньший брат твой выну».
61. ПРО МАРИЮ ЕГИПЕТСКУЮ[127]
Нашел старец молящую,
Молящую, трудящую,
На камени стоящую.
Власы у нея до сырой земли,
Тело у нея — дубова кора,
Лицо у нея аки котлино дно.
И тут старец убоялся ея:
«А и кто если, жена страшная,
Или скотия ты, или лютый зверь,
Или мнение мне,[128] иль престрашная смерть?»
Она же ему возглаголовала:
«Иди, старец, не убойся меня,
Я не скотия и не лютый зверь,
Я не мнение тебе, не престрашная смерть,
Я богатого купца Киприанова дочь,
Я тридцать лет во пустыне живу,
Я тридцать лет на камени стою —
Замоляю грехи великии,
Замоляю грехи великоблудные».
А и тут жена просветилася,
Видом ангельским старцу открылася
И велела она вспоминать ее,
Величати Марией Египетской,
И дала она письменаа ему,
Что писала она на камени, —
Житие свое ноготочками.
И пошел старец в великий град,
И принес старец житие ея.
И взошел старец в церковь Божию,
И велел старец вспоминать жену, —
То святую Марию Египетску, —
Во пятой четверг велика поста.
62. ТРИ ДУШИ ПРАВЕДНЫЯ
Человече, человече, Божий раб!
Погляди-ка ты, человече, вниз по земле —
И чем земля изукрашена?
Изукрашена земля красным солнышком,
Вознаполнена вода [вона, она?] Божьией милостью.
От восхода, от восхода да до запада
Протекала тут речка огненна.
Подходили к реки три грешныя души,
Три грешный души, беззаконные рабы.
Оне спрашивали перевозчика:
«И на то тут есть перевозчик,
Перевез бы нас на ту сторону?
Мы идем на Сионску гору,
К самому Христу, Сыну Божию,
К Сыну Божию, к судие праведному, —
Он судит-рядит по-божескому».
«Ох ты гой еси, Батюшка Иисус Христос!
Мы к тебе идем и тебя спрашиваем:
Ты судишь-рядишь нас по-божескому?» —
«Ох вы гой еси, три грешныя души!
Я вас буду судить и буду спрашивать:
Слушали ль вы звону колокольного,
Перенимали ль вы читаньице церковное,
Слушали ль вы пение господнее,
Почитали ль вы отца духовного,
Имели ли вы среду и пятницу,
Великого дня — понедельничка?[129]
Одевали ль вы нагого,
Обували ль вы босого,
Кормили ль вы голодного,
Указывали ль вы слепому дороженьку?» —
«Ох ты гой еси, Батюшка наш Иисус Христос!
Уже мы все это делали:
Колокольный звон мы слушали,
Читаньице церковное перенимали,
Пеньице господнее мы слушали,
Отцов духовных мы почитали,
Имели среду и пятницу,
Почитали мы день велик понедельничек,
Нагого одевали, босого обували,
Указывали слепому дороженьку» —
«Ступайте вы по правую сторонушку,
Отворены вам двери райския».
63. АНИКА-ВОИН[130]
Жил на земле храбрые человек Аника-воин.
Много Аника по земле походил,
И много Аника войны повоевал,
И много Аника городов разорял,
Много Аника церквей растворивши,
И много Аника лик Божиих поругавши,
И много Аника святыя иконы переколовши,
Много Аника христианския веры облатынил.
Добирается Аника до начального граду Ерусалиму,
И хочет Аника начальной град Ерусалим разорити,
И соборную церкву растворити,
И хочет лик Божий поругати,
И святыя исконы хочет переколоти, —
И где на воздусе гробница пребывала,[131]
Где демьян-ладан из кадила вон не выходит,
И где горят свечи неугасимы.
И поехали Аника домою,
Садился Аника на доброго коня,
И поехал Аника в чистое поле погуляти,
Начальной град Ерусалим разоряти.
До половины пути начального граду Ерусалима не доехал.
При пути при дороги
Аники же чудо объявилось:
У чуда ноги лошадины,
У чудо тулово зверино,
У чуда буйна глава человечья,[132]
На буйной главе власы до споясу.
На то же Аника удивился,
И тому же Аника рассмехнулся:
«Скажи ты мне, чудо, проповедай:
Царь ли ты, царевич, король ли ты, королевич,
Али ты русская могучая-удалая поленица?»
Анике же Смерть проглаголила:
«Ты храбрые человек, Аника-воин!
Я не царь, не царевич, не король, королевич,
Я и не русская могучая-удалая поленица,
Я гордая Смерть сотворённа,
От Господа Бога попущённа
По твою, по Аникину, душу.
Хочу тебя, Аника, искусити,
На мать на сырую землю поразити».
Аника на то же удивился,
Аника тому же рассмехнулся:
«Я прежде про Смерть слыхом не слыхал
И видом не видал,
А теперя я пред собою вижу.
Сказали мне про Смерть —
Страшна, грозна и непомерна:
Я этою Смерти не боюся,
На главу палицу боёвую воздыму
И тебя, Смерть, я ушибу,
И на мать на сырую землю поражу».
И Анике же Смерть проглаголела:
«Ты храбрые человек, Аника-воин!
Жил на земле сильно-могучой Святигор-богатырь,[133]
Жил на земле сильной-могучий Молофер-богатырь[134]
Жил на земле сильной-могучой и Самсон-богатырь:[135]
И те мне, Смерти, покорилися,
И те мне, Смерти, поклонилися;
А ты же, храбрые человек Аника-воин,
И не хошь ты мне, Смерти, покоритися,
И не хошь ты мне, Смерти, поклонитися?»
Аника на то же не взирает,
И палицу боёвую на главу воздымает,
И хочет Смерть ушибити,
На мать на сырую землю поразити.
И Смерть вынимала пилы невидимы,
И подпилила у Аники в руцах и в нозях становыя жилы.
У Аники в стременах резвыя нозе подогнулись,
У Аники белыя руцы опустились,
У Аники бело лицо поморачилось,
У Аники очи ясныя помутились.
Аники буйна глава долой с плеч покатилась,
И, яко пьяныя, Аника на коне зашатался,
Упал же храбрые человек Аника-воин
На мать на сырую землю.
Плачет-рыдает храбрые человек Аника-воин,
Он Смерть матерью родною называит:
«Ты гордая мать сотворённа,
От Господа Бога попущённа!
Дай ты мне веку на двадцать лет,
И домою дай уехать:
Я поеду в дом-от свой, побываю,
И много в дому у меня житья-бытья,
Много злата и серебра,
Я расточу свою казну
По церквам, по монастырям,
И по нищее братие,
Хочу своей душе пользы получити
На втором суду, на пришествии».
Анике же Смерть проглаголела:
«Ты храбрые человек Аника-воин!
Твоя казна не трудовая,
Твоя казна пороховая, —
И свят дух дохнёт,[136]
Твоя казна прахом пройдет, провалится,
Не будет твоей душе пользы
И на втором суду, на пришествии».
Плачет-рыдает храбрые человек Аника-воин,
Он Смерть матерью родною называет:
«Ты гордая мать сотворённа,
От Господа Бога попущённа!
Дай ты мне веку на десять лет,
Домою дай уехать.
Я поеду в дом-от свой, побываю,
У меня в дому много житья-бытья,
Много злата и серебра.
Я с тобою бы казной поделился,
Что тее надобно, то с меня возьми».
Анике же Смерть проглаголела:
«Ты храбрые человек Аника-воин!
Мрут на земле цари и царевичи,
Мрут на земле короли и королевичи,
Мрут на земле сильны и богаты,
И все православные христиани, —
И те бы мне казной поделились.
Кабы мне со всякого человека казны брати,
Была бы у меня гора золотая накладена
От востоку сонцу и до западу».
Плачет-рыдает храбрые человек Аника-воин,
Он Смерть матерью родною называет:
«Ты гордая мать сотворённа,
От Господа Бога попущённа!
Дай ты мне веку на три года,
Домою дай уехать,
Я поеду в сво-ёт дом, побываю,
У меня в дому житья-бытья много,
Много злата и сёребра,
Я состроил бы тебе соборную церкву,
Я спишу твой лик на икону,
И поставлю твой лик в Божию церкву на престоле,