Чада вы Мои...
Время Божие приближается, (6, 69)
Христос обличает грехи человеческие, указывает путь спасения. Кончается оно эсхатологической угрозой, отличной от канонической апокалиптики:
Да не послушаете Мои заповеди,
Разодвину Я седьмое небо,
Спущу на вас каменья горящую,
Воду кипящую,
Побью вас камением на земле. (6, 71)
Или иначе:
Сотворю вам небу медную,
Землю железную...
Поморю вас гладом на земле, (6, 72)
Или, еще ужаснее, в одном из «богородичных» вариантов стиха о Страшном Суде:
Сошлю я на вас остропилателей[45],
Судьи вам немилостивые...
Сошлю на вас споядателей,
Птицу Главину, крылья орлины,
Крылья орлины, ноги железныя,
Власы на них женския:
Расточат вашу кровь христианскую. (5, 121)
Но все это лишь предвкушение того страшного дня, о котором народ поет в бесчисленных песнях и который завершает трагическую судьбу человечества. Мы встретимся еще с образом Христа на Страшном Суде в главе о народной эсхатологии. Этим Судом сильнее всего окрашивается представление певца о Христе:
А кто не слыхал страха Христова? (5, 195)
Богородица
Вся тоска страдающего человечества, все умиление перед миром божественным, которые не смеют излиться перед Христом в силу религиозного страха, свободно и любовно истекают на Богоматерь. Вознесенная в мир божественный, до неразличимости с небесным Богом, Она, с другой стороны, остается, в отличие от Христа, связанной с человечеством, страждущей матерью и заступницей. Другими словами, богочеловеческое благовестие христианства, стесненное кирилловской христологией, прокладывает себе русло в почитании Богоматери{106}.
Обращаясь к Ней или говоря о Ней, певец находит самые нежные и трогательные слова:
Мать моя - Матушка Мария,
Пречистая Дева, Пресвятая, (6, 175)
Свет Мати Мария,
Пресвятая Богородица, (6, 193; 6, 191)
Солнце красное, (I, 425)
Пречистая голубица, (4 ,18)
Мати Божжа, Богородица,
Скорая помощница,
Теплая заступница,
Заступи, спаси и помилуй... (I, 38)
В образе ее, не юном, не старом, словно безвременном, как на православной иконе, народ чтит небесную красоту материнства:
Не плачь, не плачь своей красы,
Не слези своих ясных очей! (Вар., 58; [Бес.] 4, 192; 6, 185)
Но это красота матери, а не девы{107}. Явно чуждым великорусской мариологии, явно навеянным Западом представляется образ:
Девица - всем царица. (Вар., 47)
Однако красота Ее подернута дымкой слез. Она всегда остается воплощенным страданием.
Страсти Богородицы начинаются, как мы видели, еще до рождения Божественного Сына. О «Сне Богородицы», первых богородичных страстях, Бессонов заметил: «Нет произведения более известного всем и всюду». Здесь содержанием пророческого сна является собственно рождество и крещение Сына, связанное с видением вырастающего на берегу Иордана крестного древа. Христос сам - в утробе - толкует этот сон Матери, относя его к Своим страстям (6, 175). Едва родивши Сына, Мать должна спасать Его от палачей Ирода (или от «иудеев» в стихе о Милосливой жене). Те же скитания, то же бегство, которые сопровождают первый, рождественский, цикл Богоматери, вводят и последний, страстной Ее цикл. Весть о распятии Сына застает Марию далеко. Она ходит по земле, ищет Христа:
По горам, по горам по Сионским, (4, 238)
По горам, по крутым горам, (4, 242, 247)
По чисту полю, (4, 244)
По святой Руси. (4, 243)
От встречных «жидов» она узнает о совершающейся казни:
Плакала-ходила Святая Дева.
При ней были три мироносицы жены. (4, 214)
Иногда ее скорбь выражается в чисто народных эпических чертах:
Ударилась о землю, едва бысть жива. (4, 216, 223)
Увы, мать, сыра земля, возьми меня к себе. (223)
Очутившись перед крестом, Богородица не сдерживает своего отчаяния, своих упреков Сыну за Его вольную и бесполезную смерть:
Спасе мой любезный, надежда моя,
Почто не послушал Матери Своей?{108} (4, 223)
Нарекался жить бессмертным,
Напрасную смерть получаешь,
Безвинную кровь проливаешь, (6, 176, 181)
И совсем человеческое:
Одну меня, матерь, покидаешь.
Кто же мою старость прибережует? (6, 176)
В утешениях Спасителя, обращенных к Матери со креста, мы уже отмечали те христологические мотивы, которые должны рассеять Ее религиозные сомнения. Здесь остановимся лишь на Его личных обещаниях Богородице. Стих помнит о евангельском поручении Иоанну Пресвятой Девы:
Оставляю Я на Ивана на Богослова,
На друга да на Христова,
или:
И спокидаю Я тебя со Святым Духом
И на Святого Иоанна на Богослова, (6, 192, 196)
Но часто смешивает его с другим Иоанном, как это обычно в народных стихах:
Я оставлю с Тобой, Матерь, святого
Того ль Ивана Предтечу,
Крестителя, друга Христова. (6, 176)
Но Матерь Божия этим не хочет утешиться:
Иван Предтечь мне не в надежды. (6, 176)
Иван Богослов мне не в начет{109}. (6, 182)
Тогда Спаситель открывает Ее будущее прославление{110}.
Я сам к Тебе, Матушка, буду,
Я сам Тебя, Деву, споведýю,
Я сам Тебя, Деву, причащýю,
Я сам Твою душеньку выну,
Я сам Твои мощи привпокою,
Спишу Я Твой лик на икону
Поставлю Твой лик за престолом
Во всякой соборной Божьей церкви. (6, 182-183, 177, 185, 186,188,189,191,195,199)
Господь сам, вместе с народом, с «патриархами и царями» приложится к Ее иконе, будет молиться Ей:
Сам Я Твоему лику помолюся
И сам к Пресвятой приложуся. (6, 177, 183)
Интересно, что, по-видимому, народный певец совершенно не знает церковного предания, нашедшего выражение в апокрифах и в литургике, о воскрешении Богородицы{111}. Он совершенно отчетливо различает Ее душу и Ее «мощи». Тело Ее погребает сам Христос:
Погребу Твое тело с святыми, (6, 186)
или:
Погребу Твои мощи с ангелами,
С херувимами да со славными серафимы. (189, 192)
Или:
И погребу Я Твои мощи
Во церкви Божией и во соборе. (192)
Только душа Ее успокоится на небесах:
Сам преупокою Твою душу
С Собою в небесном царстве. (194)
Или еще подробнее, где не может быть места сомнению:
С тобою ж Я, матушка, прощуся,
К мощам ко Твоим приложуся,
Отошедши от мощей, поклонюся.
Я сам упокою Твою душу
Во царствии небесном с Собою... (6, 197)
Здесь нет никаких колебаний, подобных тем, какие мы видели вокруг воскресения Христова. И объяснение навязывается само собою. Народ не хочет уступать небу свое сокровище. Он хочет хранить на земле мощи Богородицы, что бы ни рассказывали ему его любимые греческие апокрифы. И вот все записи того стиха о страстях, который был назван «Хождением Богородицы», оканчиваются видением трех гробниц в соборной (Сионской) церкви:
Во первом гробе сам Иисус Христос,
Во втором гробе Иоанн Предтеча,
Во третьем гробе Святая Дева. (I, 244, 241, 247, 248)
Лишь в некоторых вариантах Иоанн назван Богословом (240, 248), но мы все же с уверенностью признаем в мощах третьей гробницы приемного сына Богородицы. Все святые Иваны неизбежно смешиваются в народной поэзии. Образ Деисуса здесь как бы сам подсказывает это смешение. Но гробница Иоанна Богослова должна быть третьей по самому родству апокрифической его легенды с легендой Богоматери и с восресением Христовым. Предание рассказывает, что Иоанн не умирал (ср. Ио. 21, 23), но спит в своей Эфесской гробнице. Именно по образу этого «успения» Иоаннова народ создает представление о трех спящих. Из этих трех сионских гробов Иоаннов в мифологическом смысле является первоначальным.
Три гробницы окружены символами, в которые народ вкладывает свое интимное понимание уснувших божественных лиц. В этих символах есть градация - не церковно-иерархическая, но поэтическая. По красоте и развитию образов бесспорно ясно, кому из трех принадлежит сердце народа:
Над Исусом Христом
Свечи теплютца,
Над Иваном-Предтечом
Лампаты горять,
Над Святой над Девой
Лоза выросла.
На этой на лозе
Три пташки сидят,
Три пташки сидят,
Жалостно поют,
Жалостно поют,
Разлуку дают. (4, 242)
Символы гробницы Христа и Иоанна церковно-литургичны и при том взаимозаместимы, т.е. то, что в одних вариантах приписывается Христу, в других - Иоанну. Чаще всего над Иоанном свечи теплятся (но 4, 248 над Христом). Над Христом «все попы поют» (240 или «молебны поют» 244) или чаще всего «ангелы поют» (243 bis 248; но 4, 248 над Иоанном). Символы Богородицы райски-космичны и, колеблясь в деталях, сохраняют общее впечатление природной («софийной») красоты: пташки (240), лоза (243), цветы (розы 248).
А над Девою Святой цветы расцвели,
Цветы расцвели, цветики лазоревые,
На тех на цветочках сидят пташки Камскии (вар.: птицы райския),
Поют стишочки херувимские. (244, 248)
Это райское «успение» среди птиц и цветов является кафартическим завершением страстей Богородицы. Это ее упокоение от страданий. Но для страждущего мира, который видит в Ней свою утешительницу, «успение» не исход. Не в гробу хочет видеть народ свою Мать и Царицу, но и не на небесном, далеком, престоле. Ее земное пребывание указано в утешительных словах Спасителя на кресте. Богоматерь живет в своей иконе «за престолом», и это самое устойчивое представление народных стихов. Здесь на запрестольном богородичном образе Ее всегда находит молящийся, как находит и враг. В стихах о Соловецкой осаде