С чела давнего хлад веет,
В глазе палевый огонь,
И под ним великой конь.
Уже все умерли, как оглядеться…
Пред кем гордиться тебе, гордец?
Где голос трубный? где грандецца?
Где сокрушение сердец?
Лежат навалены, в коротких юпочках,
И стынут волосы на голых бутылках ног.
Перья веют на шлемах разрубленных,
Вóроны щиплют лавровый венок.
Где голос трубный? где грандецца?
Где сокрушение сердец?
Лишь запах трупный, куда ему деться,
И конь великий, молодец!
Лежат навалены, все смертью спешены,
Лишь ты – и конь, сирота-горбунок!
И перья веют на шлемах разрубленных,
И вóроны щиплют лавровый венок.
И все уже умерли, и чем тут гордиться?
Один остался ты, молодец!
Где голос трубный? где грандецца?
Где сокрушение сердец?
* * *
Сойти придется всем – а мне скорее, чем многим, —
По льдом оглýшенным мосткам четвероногим
В ночную лодочку, что снегом всклень полна
И ледяной луной, но, кажется, без дна.
Брести придется всем – и мне не хуже прочих —
По речке ледяной, средь рыб чернорабочих,
Глазами лупающих в сорной темноте.
И звезды в высоте, но, кажется, не те.
Хор на прощанье
Кто ты, товарищ бессонный, ночной,
вздыбленный дым у стены зоопарка?
Кто ты, на полой подушке свечной
льнущая к стеклам ночная товарка?
– Липа и дуб потрясают мошной,
но не собрать им на прощанье подарка.
Кто ты, бессонная тень за углом,
тенью на полой простынке, на белой?
Кто ты, засвеченный снег за стеклом
комнаты круглой, заиндевелой?
– Спит человек за наклонным столом —
без липовых рваных и без жёлуди прелой.
Кто-то на росстанях машет рукой,
кто-то вопит над трехцветной рекой,
прижав треугольные ушки,
кто-то пылит в заголенном окне,
кто-то выбрасывает во сне
полушки из-под подушки.
– Липа и дуб подставляют мошны.
– Кто-то влетает во тьму, как в ножны.
Что ты, бессонная совка-сова,
что ты на росстанях ухаешь адом?
Чьи ты в ночи повторяешь слова,
девка-сорочица над зоосадом?
– Тьма и река различимы едва,
шопот и шорох осыпаются рядом.
Что ты, бессонный, во сне увидал,
что ты сквозь сон услыхал, непробудный?
Долго ли свет твой в окне увядал?
Горько ли гаркал твой филин простудный?
– Встал человек, и простился, удал,
с совкой бессонной и сорочицей чудной.
Что-то на росстанях крутится тьма,
что-то летит через реку чума,
чтобы спрятаться в дубе и липе.
Что-то вопит над зверинца стеной —
голос свободный, прощальный, родной —
пенье воронье, вóпленье выпи.
– Белая птица летит в колесе.
– Все ли простились? Нет, как будто не все.
Раздел четвертый10x5(2013–2014)
Стихи о русской прозе
1
Когда природе опостылим
И станем пыль, и станем тлен,
Взойдем, как Жилин и Костылин,
К чечену ласковому в плен.
Кавказ, России остров адский
С чертями в пыльных газырях… —
Крест офицерский, крест солдатский
И мизер в пятых козырях.
2
Ветер с моря жмет затылок
В шапке черной ко столу.
Рой летучий искр застылых
Рассевается во мглу.
Ой тумане, что туманишь?
– Фыркнул конь, как пьяный еж —
Не обманешь, не подманишь,
Не подманишь, не убьешь.
– Я, туман, тебя туманю,
Сизопер, красноочит…
…Над невидимой Таманью
Птица серая кричит.
3
– Бабушка, бабушка в чепчике белом,
Чтó шепчете вы тре шарман?
– Цыц, шалопутный! Я занята делом:
Диктую, диктую роман!
– Бабушка, бабушка, зачем ваша челюсть
Зубами торчит изо рта?
– Раб нерадивый построил не целясь,
Каретник Базиль, простота!
– Бабушка, бабушка, не спрыгнёт ли на столик
С вашей щеки паучок?
– Тише, дурак… доведет же до колик…
Тоже нашелся внучок!
4
Сто тысяч вырванных ноздрей
Плывут по Яику, как цвет весенний.
Тулупчик заячий все мездрей.
Гаврила Романыч все вдохновенней.
Кумысный жалостный алкоголь
В крови щекотится, в горле прыгает…
Глядит сощурясь на глаголь,
Где пугачевец ногами дрыгает.
5
Порскнет дрофка над хазарским шляхом.
Гавкнет перемотанный бердан…
Солнце жарит по чумацким ряхам,
Пáрит по поповским бородам.
Жарко рясам, потно шароварам,
Рушничок под салом намолён.
Где же задевался с самоваром
Дерзкий жид, безмолвный Соломон?
Городовые стихи
1. Жлобин
– Дух наш бездомен, дух наш беззлобен,
Но мы зовем тебя горячо в
Гомель-Гомель, Жлобин-Жлобин,
Рогачев-Рогачев-Рогачев!
Мы ж тебя выженим, мы ж тебя выщеним,
Мы ж тебя в небочко наше упрем
За этим подъяблонным, за этим подвишенным,
Звездами высушенным Днепром-Днепром.
– Дух ваш бездомен, дух ваш беззлобен,
Что ж вы зовете меня горячо в
Гомель-Гомель, Жлобин-Жлобин,
Рогачев-Рогачев-Рогачев?
Плачь, моя девочка, плачь, моя бабочка,
Вот я, твой дерзкий внучок —
Гретая колбочка, битая баночка,
Жизни на ломаный пятачок.
В банке с колоннами маком рублевым
Ты нá ночь меня опои,
Но не взойти мне, ибо изблеван
И прадеда не вернут мне паи.
2. Бамбергская элегия
Копченые розы дымятся
сквозь ливня сквозной изумруд;
ужé им не домыться, ужé им не домяться,
они раньше ночи умрут,
но пока облетают по низким аллеям
в жующие щеки крольчат.
сейчáс мы оголеем, сейчáс мы околеем, —
их безмолвные губы кричат;
смеются над ними безмолвные боги,
на полых дорожках дрожа,
блестят их треуголки, трезубцы, треноги
в полуполосках дождя,
животы их и груди лоснятся
сквозь небес полосной изумруд:
пусть лéстницы им снятся, ужé им не подняться:
они никогда не умрут.
3. Улисс вернулся в Лиссабон
Над гранью мира облака
Взошли, кроваво-сини,
И звéзды, бледные пока,
С усишками косыми,
Пошли двоиться и нырять
Над расслоённой бездной,
И сбросил ветер свой наряд
Нá руки мглe бесслéзной,
Когда же месяц-салобон
Пристроился к кортежу,
Улисс вернулся в Лиссабон
По дну сожженной Тежу —
Жует вино, грызет рачков,
Глядит в огни ночные,
Тени выходят без очков
На паперти речные,
Но он не слышит тишины,
Сочащей скорбь мирскую,
Из черных пальцев сатаны
Сосет он соль морскую,
И все лилóвее вода
Под ало-сизым валом…
Что ж, он вернулся не туда,
Откуда уплывал он.
4. Ленинград, речной порт
пахнет ворванью пышет вырванью
прыщет взвесью мазутной с Невы
слюнку выроню слезку выровню
по углу обливной синевы
по-над кранами черны вороны
по-над вранами месяц младой
облака ими заполночь ораны
и засеяны мертвой водой
запалю сигаретку овальную
стрéльну спичкой в небес уголок
бог возьми нас на баржу навальную
рассевать по реке уголек
5. Вагнер в Иерусалиме
Косный Вагнер над Геенной
В люльке огненной когтист:
Дым слажёный, сор сожженный
Ноздри жадные коптит,
Гул разглаженный, шум разлаженный
Трубной тишиною мгновенной
В жёрло падает, как птиц.
Над воротами Давидовыми
Тихий Вагнер пролетал,
Над воротами над Иродовыми
С диким Гоголем гоготал,
В жолтых сумерках над Яффскими
Клейкой тенью клокотал
И над Новыми, халявскими,
С серым кайзером витал.
Над Дамасскими воротами
Изгибался с поворотами,
И у Львиных в пар подлунный
Вдруг взмывал, как лунь бесшумный.
Над Златыми, над забитыми,
Пролетал, туманя взор,
Над Навозными сворачивал
И домой – в палимый сор,
В трубную тишину военную
Над невидимой Геенною.
…И так он второй уже век кружи́т —
И слева жид, и справа жид.