"Отчего так мучительно душно…"
Отчего так мучительно душно
в холода этой жёсткой зимы?
То ли тело душе непослушно.
То ли долго не старимся мы.
И, казалось бы, утро положе,
и не той уже сухости жар,
море стынет быстрее, и всё же
берега уходящие жаль.
Никакого не будет пожара.
Никому я не щит, не броня.
Без меня обойдутся, пожалуй,
и товарищ, и сын, и родня,
И Она оттого, что живая,
дай ей бог, оживится другим…
За хребтами победного мая
без меня — одиночество им.
Жребий мой и суров был, и редок.
Мне дарован солдатский аванс:
не вернувшиеся из разведок,
я живу, чтобы помнить о вас.
Дворняга
Когда ощенилась дворняга
в углу на соседских мешках,
захлопали люди дверями:
— Что проку в безродных щенках.
Нет масти — не будет и стати,
хвост кренделем, вниз голова,
и цвет разномастный, и, кстати,
нет спроса на псов без родства. —
И, чуя беду, бедолага,
постукивая хвостом,
щенков прикрывала дворняга
в распухших сосках животом.
Ночь минула. Утро настало.
Сосед мой — непьющий шофёр —
скулящих кутят закатал он
в матерчатый старый ковёр.
И вынес его воровато
в железобетонной руке.
И снова — круги по реке.
Но так уже было когда-то…
Ужели так долго лежали
на впалой груди облака?
Ужели не страшно, не жалко,
топить не устала ль рука?!
"Дорога заказная…"
Дорога заказная
по тоненькому льду.
Зачем иду — не знаю.
Но всё-таки иду.
Моя луна за стогом.
И, верно, быть поре,
чтоб знать, с каким итогом
проснуться в декабре.
Я долго жил, а нажил
из трубочки дымок.
Телегу жизни нашей
расшатывал, как мог.
Зато я славно пожил,
собой не дорожа.
Умел ходить без дрожи
по лезвию ножа.
Лежал с разбитой бровью,
дышал едва-едва.
Как камни к изголовью,
я складывал слова.
Чтоб не было зазора.
Меж ними и судьбой.
Уже иду не в гору,
болтаю сам с собой.
Уже иду не в гору.
Железною десной
дожёвываю фору,
дарённую войной.
"И крик подранка в камышах…"
В. С.
И крик подранка в камышах,
беспомощный призыв: «Не надо»,
забор задушенного сада,
угрюмство шляпы на ушах
и жирный шаркающий шаг, —
за всё расплачиваться надо.
А ты-то думал: обойдусь,
живу вчерне и для парада.
И в небе, и на кухне гусь.
Что ж, соответствуй и не трусь:
за всё расплачиваться надо.
По всем земным счетам плати,
клади всё небо к изголовью,
за ложь бескровного пути,
чтоб реку жизни перейти,
расплачивайся алой кровью.
Но там, там тоже есть черта,
и суд всевышний, и награда,
и справедливости врата.
И надпись на воротах ада:
«За всё расплачиваться надо».
"Я с детства ненавидел хор…"
А. Шепеленко
Я с детства ненавидел хор —
согласный строй певцов.
И согласованный напор
отлаженных гребцов.
И общность наклонённых спин.
И общий водопой.
Живу один. Дышу один.
Плачу одной судьбой.
Один пришёл. Один уйду.
Один спою свой гимн.
А яблоки в моём саду
легко отдам другим.
Маки
На Федюнинских холмах — тишина.
Над Малаховым курганом — сны.
Будто не было войны, но война
похоронена на дне тишины.
И казалось бы, всему вышел срок,
столько лет менялась в море вода.
А как выйдешь, как шагнешь за порог —
и от маков не уйти никуда.
Маки, маки, красные маки —
горькая память земли.
Неужели вам снятся атаки,
неужели вам снятся атаки
тех, кто с этих холмов не пришли?
Над Сапун-горой цветут тополя.
Над Сапун-горой летят журавли.
Но плывут из края в край по полям
маки, маки — совесть земли.
И казалось бы, ну что в том за страсть —
столько лет они пылают в траве.
Ах, как хочется в те травы упасть,
в красных маках полежать на земле!
Маки, маки, алые маки —
горькая память земли.
Неужели вам снятся атаки,
неужели вам снятся атаки
тех, кто с этих холмов не пришли!
На Федюнинских холмах — тишина.
Над Малаховым курганом — сны.
Будто не было войны, но война
похоронена на дне тишины.
Всё мне чудится порою: «Ура»!
Всё мне слышится команда: «Пли»!
И зажмуришься, а видишь: с утра
маки, маки по холмам поплыли.
Маки, маки, красные маки —
горькая память земли.
Неужели вам снятся атаки,
неужели вам снятся атаки
тех, кто с этих холмов не пришли!..
Маки, маки — алые маки…
1974
"Самолёты прежних лет…"
Самолёты прежних лет
надо мной опять летают.
Стынут ноги, снег не тает,
заметает лыжный след.
В снежном сумраке ни зги.
Кто-то стонет: — Помогите! —
И нечетко: — Не бегите! —
А в мозгу: «Беги. Беги…»
И опять всё тот же стон,
он то жалобней, то глуше.
Так закладывает уши,
будто воздух разряжён.
Вдруг набух и лопнул шар.
Словно капли через марлю,
просочилось: — Жалко парня.
Ну, конечно, парня жаль. —
Не от страха, не спьяна
без сапог лежу я в поле…
— Лёд! Ещё!.. — Остатком воли
разрываю веки сна…
…Неужели ж не вольны
белки лёгких снов из детства?
О, свинцовое наследство
неоттаявшей войны!
"И те, кто в болотах, и те, кто во ржи…"
И те, кто в болотах, и те, кто во ржи,
за то, что я выжил, велели: скажи!
Велели: скажи, назови, нареки
во имя, во славу и вопреки.
…Я сам у себя оказался в плену,
как будто вернулся с войны на войну,
пытаясь на скошенном поле косить,
чтоб словом и делом друзей воскресить.
И я говорил тем, кто тише воды:
зачем вы не слышите голос беды?
И я говорил тем, кто ниже травы:
как знать вам цвет глаз, не подняв головы?
И я говорил в рот набравшим камней:
сказавший — не страшен, молчащий страшней.
У мирного времени свой обмолот.
Но годы войны, словно паковый лёд,
сдвигая границы, держали меня.
И слёзы катились по морде коня.
И чайки клевали глаза мертвецов.
А голубь порвался с почтовым кольцом.
А я всё сдавал и сдавал города,
и в них оставалась душа навсегда.
И не хоронил — зарывал, зарывал…
Как будто за всех уже отгоревал.
И чем, уходящим, нам было тесней,
тем красные маки красней и красней.
Но выцвела соль у солдатских рубах.
Та соль возвращенья как мёд на губах.
Возмездья озноб у победной черты,
не полдень реванша, а день правоты.
И песня, что я ли, не я ль допою, —
то песня солдат, уцелевших в бою.
От имени тех, кто в болотах, во ржи
остались. А нам повелели: скажи!
"Чтоб себя превозмочь…"
Чтоб себя превозмочь,
нужно кепочку сбить набекрень.
Удлиняется ночь,
убывает беспечности день.
Но не стоит дрожать,
и над пеной любых передряг
нужно стойко держать
свой потрёпанный временем флаг.
Я, как старый боец,
дверь ногою в кабак отворю.
Опрокину стопец
и под пиво его повторю.
Навалюсь на метель,
обниму на рассвете жену.
И, как двери с петель,
прямо к зимнему морю шагну.
В храме мер и весов
не учесть предпоследнюю ночь.
Нужно все — на засов,
чтоб однажды себя превозмочь.
"Не огорчайся, всё пройдёт…"
Г. К.
Не огорчайся, всё пройдёт.
Прошла зима. Пройдёт и это.
И будет так, как будет летом.
На землю яблоко падёт.
Не как цыган из-под полы,
к нам август выкатит арбузы,
початки рыжей кукурузы
утяжелят собой столы.
Раскрасит крылья стрекоза,
лес отомкнёт свои засовы.
И любознательные совы
в жару уснут, открыв глаза.
А лисы, усмиряя дрожь,
откроют заячьи секреты.
Когда ты долго лета ждёшь,
всё будет так, как будет летом.
А если вопреки приметам
до срока кончится сезон,
природа сохранит закон:
хлебам — тока, оленям — гон.
И будет всё, как будет летом.
Жёны
Не паситесь в офсайте,
в тени у чужого крыльца.
Старых жён не бросайте,
несите свой крест до конца.
Их негладкие руки,
их горькие стрелки морщин —
наши с ними разлуки,
угрюмство домов без мужчин.
От себя не бегите,
есть сроки у каждой зимы.
Старых жён берегите, —
с годами они — это мы.