Интервью
Главный редактор журнала Игорь Иртеньев, дав очередное интервью очередному журналисту, подумал о том, как непроста жизнь интервьюера. Иногда ради встречи с интересным живым человеком тому приходится отправляться на арктическую станцию, пересекать пустыню, пробираться через непроходимые джунгли, покорять недоступную горную вершину, сплавляться по бурной горной речке. А еще он подумал, как непросто уметь наладить контакт с собеседником, чтобы он полностью раскрепостился, так суметь поставить вопрос, чтобы собеседник раскрылся с самой неожиданной стороны. И еще Иртеньев подумал о том, что вот те, кто берет интервью, получают гонорар, а те, кто дает интервью, гонорар не получают. И еще Иртеньев подумал, что денег сильно не хватает. Подумав как следует обо всем этом, Иртеньев остановил свой взгляд на потолке, а затем на заместителе главного редактора Геннадии Попове. который сидел тут же и тоже думал о чем-то своем.
– Гена, – обратился к нему Иртеньев.
– А? – откликнулся Попов.
– Я у тебя сейчас интервью возьму.
– Бери, – согласился Попов.
– Значит, так. Ты на работу когда нормально ходить будешь?
– Хочешь, я расскажу тебе одну поучительную историю? Много лет тому назад в дальнем глухом лесу жил один маленький мальчик. Он плохо питался, к тому же не помнил как он там оказался. Он не помнил свою мать, не знал кто его отец. Он даже не знал своего настоящего имени и откликался на любое. Прошло много времени. Мальчик вырос на свежем воздухе. Стал красивым, сильным и богатым мужчиной. Он построил себе дом и купил машину. Его любили какие были женщины, у него было много друзей. Но по-прежнему он не знал своего настоящего имени. И звали его кто как. И вот однажды он проходил мимо одной бедной женщины. Все глаза ее были залиты слезами. „Кто ты?“ – спросил мужчина. „Я твоя мать,“ – сказала женщина и заплакала еще сильней. Мужчина хотел спросить как его зовут и дать женщине много денег. Но что-то сдержало его и он прошел мимо. И по сей день он не знает своего имени и откликается на любое. Если тебе станет тяжело в жизни, вспомни эту честную и суровую историю.
– Хорошо. Что-то я сбился с мысли.
– Ты хотел меня о чем-то спросить.
– Да. Какие твои творческие планы? Следующий выпуск журнала ты когда собираешься сдавать?
– Вот ты спросил меня и я вспомнил одну честную и непростую историю. Жил один парень. У него была девушка. Они собирались пожениться, но им негде было жить, а денег на жилье не было. И тогда этот парень поехал наемником на ближайшую маленькую войну. Где честно проливал кровь. И когда он вернулся с войны, он был весь израненный. На его мужественном теле не было буквального живого места. И он захотел увидеть свою девушку и сказать ей: „Вот я и вернулся. Я еще живой. Теперь у нас есть деньги. Мы можем купить квартиру и жить вместе“. Но девушка уже вышла замуж за другого парня. Который не поехал на войну, а жил себе спокойно здесь. И тогда наш парень сказал себе: „Никогда, – слышишь? – никогда я больше не пойду на войну“. И он сдержал свое слово и женился на другой девушке. Вот такая история.
– Гена, я давно хотел тебя спросить: а ты воевал? Или, может, участвовал в боевых действиях?
– Ты задал по-настоящему больной вопрос.
– Я специально.
– Как мало мы знаем о войнах, как поверхностно…
– Я спросил.
– Нет, я не воевал.
– Дезертировал?
– Я несколько раз обращался с просьбой отправить меня на передовую.
– И что?
– Отказывали под тем предлогом, что в то время не было передовых, поскольку не было боевых действий.
– А когда были?
– А когда были, я никуда не обращался.
– Гена, одно время велись разговоры, что ты член масонской ложи?
– Ну это не простой вопрос.
– Я знаю.
– Дело в том, что одно время я действительно был активным членом этой ложи, а потом меня исключили. Это было шумное дело. Все средства массовой информации об этом писали.
– Сейчас уже можно сказать правду: за что тебя исключили?
– Если честно, за неуплату членских взносов и за связь с коммунистами..
– С коммунистами?
– Ну да, я же был еще и членом КПСС. А денег на все взносы не хватало.
– А ты сидел?
– Сидел. И довольно часто.
– Я имею в виду: ты в тюрьме сидел?
– Нет. В тюрьме нет. Была возможность, но я отказался.
– А как же твой юмористический рассказ „Моя жизнь на нарах“? Неужели все выдумано?
– Нет, конечно. Чтобы написать по-настоящему юмористический рассказ, нужно все пережить самому. Поэтому я обратился в Министерство Внутренних Дел, чтобы они, пока я собираю материал для рассказа, выделили мне место в камере.
– И тебе пошли навстречу?
– Да. Руководство МВД охотно откликнулось на мою просьбу. Сначала они долго смеялись, хотя еще и не читали моего рассказа, а потом выделили мне отдельные нары.
– Помогло?
– Еще как! Буквально за считанные минуты я написал очень смешной рассказ. И заодно много узнал о жизни. Я познакомился там с честными настоящими парнями, которые научили меня смеяться и веселить других. Хочешь я вот прямо сейчас тебя рассмешу?
– Лучше как-нибудь в следующий раз. Ты знаешь, мы в редакции получаем много писем и всех интересует один вопрос: есть ли у России свой особый путь?
– Есть, конечно, только вряд ли она по нему пойдет.
– Твой любимый поэт?
– Поэт – Пушкин, писатель – Толстой, художник – Васнецов. Резервная тройка: Лермонтов, Достоевский, Саврасов.
– Каким ты видишь будущее России?
– Уверен: Россия в ближайшее время займет достойное место среди развитых стран, если, конечно, не окажется в числе самых слаборазвитых.
– Твои личные планы?
– Уйти сегодня с работы пораньше.
– Гена, скажи мне откровенно, как мужчина мужчине: тебе приходилось прибегать к услугам проститутки?
– Видишь ли, как к проститутке нет, а так да.
– В смысле?
– Один раз проститутка помогла мне перейти дорогу. Ну и так – по мелочи.
– Спасибо за откровенный ответ. А, между нами, тебе приходилось изменять любимой женщине?
– Честно?
– Иного от тебя не жду.
– Была весна 1968 года. Листва только-только покрыла ветви деревьев, почти по-летнему припекало солнышко, всюду была слышна птичья трель… Мы встретились глазами. И как электрический ток прошел между нами. Наши губы слились в страстном порыве. Наши тела переплелись так, что невозможно было понять кто где…
– Я понял.
– Наши руки…
– Понятно.
– Нет, ты не представляешь, буквально каждой клеткой мы чувствовали друг друга…
– Я представляю. Может. сменим тему?
– Такое невозможно представить: ее волосы разметались по траве, глаза были полузакрыты, платье…
– Хватит! Я думаю этой чувственной и возвышенной историей лучше и закончить это интервью. Гена, спасибо за откровенные ответы.
– Спасибо за интересные вопросы.
Сюрприз
– Ни за что не догадаешься, что я приготовил тебе в подарок, – хитро прищурившись, сказал папа, входя в Никитину комнату и держа руки за спиной.
Сердце Никиты сладко заныло, голос от волнения пропал, он еле слышно прошептал:
– Неужели автомат?
Папа прищурился еще хитрее и отрицательно помотал головой.
– Конструктор! – радостно выпалил Никита и, не выдержав, захлопал в ладоши.
– М-м, – сказал папа, почти зажмурив глаза от еле сдерживаемого торжества.
– Бадминтон! – не веря своему счастью, закричал Никита и подпрыгнул чуть ли не до потолка.
У папы от смеха потекли из глаз слезы.
– Все равно не догадаешься, – сказал он и, достав руку из-за спины, показал Никите покрасневший от напряжения кукиш.
1980
Записка
Как-то в начале января Сквозняков, доставая из почтового ящика газету, обнаружил вчетверо сложенную бумажку. Будучи от природы человеком любопытным, Сквозняков бумажку развернул. Черным фломастером там было написано: „Через год“. И все. Ни числа, ни подписи. Повертев загадочную записку в руках, Сквозняков скомкал ее и бросил за батарею. А что еще делать с такой запиской?
Спустя некоторое время зима кончилась, уступив свое место весне. А потом и весна кончилась.
И вот как-то в начале лета Сквозняков, доставая из ящика газету, вновь обнаружил там вчетверо сложенный листок.
Развернув его, он прочитал: „Через полгода“.
Тут он вспомнил, что уже получал подобную записку полгода назад. Сопоставив факты, Сквозняков уловил во всем этом определенную тенденцию, суть которой, однако, осталась для него неясной. Записку он на этот раз не выбросил, а, напротив, положил в карман пиджака. Потом он уехал в отпуск, потом еще много всякого произошло, и в конечном итоге Сквозняков про записки забыл.
И вот однажды, в начале осени, Сквозняков, по обыкновению доставая из ящика газету, опять обнаружил там знакомую бумажку. Нужно ли говорить, что ее вид возбудил в Сквознякове острое чувство любопытства? Не нужно. Развернув листок, он прочел: „Через три месяца“. Но что „через три месяца“ и почему „через три месяца“, было совершенно неясно. По крайней мере, из содержания записки это никак не вытекало. С этого дня в душе Сквознякова поселилась тревога. Он стал замкнут и угрюм. Впервые он ощутил себя не полноправным гражданином, а ничтожной пылинкой в безжалостной игре роковых стихий. „Что я?“ – думал, бывало, Сквозняков, глядя на свое мрачное отражение в зеркале институтского лифта. „Что они?“ – горько размышлял он, всматриваясь в беспечные лица коллег. „Что все мы?“ – кричала его душа и, не находя ответа, металась в тесных своих пределах.
А время шло, и в первых числах декабря, когда лед уже сковал гладь водоемов, а последние птицы улетели в страны с более высокой среднегодовой температурой, Сквозняков достал из рокового ящика новую записку. „Через месяц“ – вот что было там написано на этот раз. В преддверии неизбежного Сквозняков взял из кассы взаимопомощи четыреста двадцать рублей, выправил у знакомого врача бюллетень с невразумительным диагнозом и пустился в бешеный разгул. До сих пор завсегдатаи кафе „Ветерок“, расположенного рядом с его домом, ежатся, вспоминая, что отчебучивал т