Во дни державных потрясений…
Во дни державных потрясений,
В процессов гибельных разгар
На что употребить свой гений?
Куда приткнуть мятежный дар?
Разрушив прежние заносы
На историческом пути,
Национальные вопросы
В порядок должный привести?
Иль в область устремив иную
Полет свободного пера,
Рывком промышленность больную
Поднять со смертного одра?
Смягчить общественные нравы,
Введя оплату по труду?
А избирательное право?
С ним разве всё у нас в ладу?
А офицера злая доля
Культурных центров в стороне?
А потребленье алкоголя?
А рубль, что падает в цене?
Грядет в стране великий голод,
Гудят подземные толчки,
Тупеет серп,
Ржавеет молот,
Хрустят разбитые очки.
Лишь я, не изменив присяге,
Судьбой прикованный к перу,
Забив на все,
Слагаю саги
На диком вечности ветру.
Вот дождь прошел, и солнце вышло…
Вот дождь прошел, и солнце вышло,
Собою местность осветив,
Природы повернулось дышло,
И светлых полон перспектив,
Надежд, проектов, вожделений,
Я лиру верную беру.
Нет, нипочем я не умру
В сердцах ближайших поколений
Семи-восьми.
Вот ползет по стенке клоп
Вот ползет по стенке клоп -
Паразит домашний,
Я его по морде – хлоп!
„Правдою“ вчерашней.
Знают пусть, ядрена вошь,
Все клопы да блохи -
Против „Правды“ не попрешь,
С „Правдой“ шутки плохи!
Вот человек какой-то мочится…
Вот человек какой-то мочится
В подъезде дома моего.
Ему, наверно, очень хочется,
Но мне-то, мне-то каково?
Нарушить плавное течение
Его естественной струи
Не позволяют убеждения
Гуманитарные мои.
Пройти спокойно мимо этого
Не в силах я, как патриот…
Что делать, кто бы посоветовал,
Но вновь безмолвствует народ.
Все отлично!
Отличные парни отличной страны
Недавно вернулись с отличной войны,
В отличье от целого ряда парней,
Которые так и остались на ней.
Отлично их встретил отличный народ,
Который в стране той отлично живет,
Отличных больниц понастроил для них,
Где коек больничных – одна на двоих.
Отличным врачам поручил их лечить,
Что руки не могут от ног отличить.
Отлично остаться живым на войне,
Но выжить в больнице – отлично вдвойне.
Отличных наград для героев отлил,
Отличных оград для приличных могил,
А кто не успел долететь до небес -
Отличные пенсии выдал собес.
Отлично, когда на глазах пелена,
Привычно наличье публичного сна.
Неужто не взвоем от личной вины,
Отличные люди отличной страны?
Двести лет спустя (маленькая кукольная пьеса)
Евг. Бунимовичу
Действующие лица:
МАРАТ
ДАНТОН
РОБЕСПЬЕР
СЕН-ЖЮСТ
ЕЛЬЦИН
ЗАСЛАВСКАЯ
ГДЛЯН
ШМЕЛЕВ
Действие первое
Картина первая
13 июля 1789 года. Париж.
Адвокатская контора Робеспьера
.
РОБЕСПЬЕР
Прошу у всех пардон за беспокойство,
Но я вас пригласил сюда затем,
Чтоб обсудить могли мы ряд проблем
Весьма безотлагательного свойства.
Настал момент себя проверить в деле,
Ле жур де глуар нам упустить нельзя.
А где Дантон?
СЕН-ЖЮСТ(мрачно)
Известно где – в борделе!
появляется Дантон.
ДАНТОН
Привет, Максимка! Бон суар, друзья!
Я до краев пресытился любовью,
Зизи творила нынче чудеса,
Но, проведя волшебных два часа,
Я вновь к услугам третьего сословья.
РОБЕСПЬЕР
Итак, продолжим. Франция в беде.
Благодаря правлению Капета
Мы оказались по уши в мерде,
И выхода у нас иного нету,
Как завтра совершить переворот.
Начав с утра, управимся к обеду.
СЕН-ЖЮСТ
Но вот вопрос – поддержит ли народ?
Нам без него не одержать победу.
Уж больно узок, господа, наш круг.
Скажи, Марат, ведь ты народа друг.
МАРАТ
Народ, заметим антр ну, дурак,
Но без него не обойтись никак.
И чтоб увлечь его нам за собой,
Потребен лозунг ясный и простой.
ДАНТОН (догадывается)
Земля – крестьянам?
МАРАТ(укоризненно)
Извини, мон шер,
Никак не ожидал, что ты – эсер.
Призыв доступен должен быть ежу.
Один момент, сейчас соображу.
Свобода. Братство. Равенство. Любой
За эту чушь пожертвует собой.
Картина вторая
14 июля 1789 года.
Париж.
Площадь перед Бастилией.
Много народа.
Бум-бум! Ба-бах!
Вжик-вжик! Та-та-та-та!
Ура! Ура!
Бастилия взята!
Действие второе
Картина третья
24 мая 1989 года. Москва. Квартира Ельцина.
ЕЛЬЦИН
Товарищи, пардон за беспокойство,
Но я вас пригласил сюда затем,
Чтоб обсудить могли мы ряд проблем
Весьма безотлагательного свойства.
Друзья мои! Советский наш Союз
Идет ко дну, как „Адмирал Нахимов“,
И если власть не взять, то я боюсь,
Придется нам кормить собой налимов,
Которых я привык на завтрак есть,
Пока далек был страшно от народа,
Его сменив на совесть, ум и честь,
Но в сердце постучала мне свобода,
И, жизнь свою поставив на ребро,
Я с треском вышел из Политбюро,
Теперь опять с народом я навеки.
А где Шмелев?
ГДЛЯН (мрачно)
Где, где – в библиотеке!
По мне – собрать все книги да и сжечь,
А перья все перековать на меч.
появляется Шмелев
ШМЕЛЕВ
Привет Госстрою! Добрый день, друзья!
Сегодня мной написана статья.
ЗАСЛАВСКАЯ
А как назвал?
ШМЕЛЕВ(гордо)
„Авансы и долги“!
ЗАСЛАВСКАЯ (задорно)
Дрожите, перестройкины враги!
ШМЕЛЕВ
Я представляю возмущенья шквал,
Но, впрочем, я вас, кажется, прервал.
ЕЛЬЦИН (мучительно вспоминая)
О чем бишь я? Да, о народном благе.
О нем одном все помыслы мои.
Пора нам доставать из ножен шпаги,
Друзья, нас ждут великие бои.
Грядет народных депутатов съезд,
Момент, который упустить нам глупо.
ЗАСЛАВСКАЯ
Но там у нас всего полсотни мест.
Что сможем мы одной московской группой?
Мы страшно от народа далеки!
(всхлипывает)
ГДЛЯН(мрачно)
Но уж не дальше, чем большевики.
ЗАСЛАВСКАЯ
Молчи! Тебя заслали дашнаки!
ГДЛЯН
Народ – он кто? Он был и есть дурак,
Но без него не обойтись никак.
И чтоб поднять его в последний бой,
Потребен лозунг ясный и простой,
Способный пробудить активность масс.
„Бей партократов!“ было б в самый раз.
Картина четвертая
25 мая 1989 года.
Кремлевский дворец съездов.
Много народа.
– Ура! Долой! -
Несутся крики с мест.
Хлоп-хлоп!
Дзынь-дзынь!
Открылся Первый съезд.
Занавес
Депутатский запрос
Куда пропало мыло?
Кому оно мешало?
Его навалом было -
И вдруг совсем не стало.
Мне надо вымыть руки
И ноги тоже надо.
Верните мыло, суки!
Верните мыло, гады!
Ёлка в Кремле
В. Коркии
Объявлен Новый год в Кремле
Декретом ВЧК.
Играет Ленин на пиле
Бессмертного „Сурка“.
Смешались нынче времена
За праздничным столом,
Идет Столетняя война,
Татары под Орлом.
Какая ель, какая ель
В Кремле под Новый год!
Такой не видывал досель
Видавший все народ.
На ней усиленный наряд
Из пулеметных лент,
Висит матрос, висит солдат,
Висит интеллигент.
Метет, метет по всей земле
Железная метла,
Играет Ленин на пиле,
Чудны его дела.
Его аршином не понять
И не объять умом,
Он сам себе отец и мать
В лице своем одном.
В ночи печатая шаги,
Проходит через двор
До глаз закутан в плащ пурги
Лубянский командор.
Железный лях, а может Лех,
Руси Первочекист,
Он принял грех за нас за всех,
Но сам остался чист.
Подводит к елке Дед Мороз
Снегурочку-Каплан,
Он в белом венчике из роз,
Она прошла Афган.
В носу бензольное кольцо,
Во лбу звезда горит,
Ее недетское лицо
О многом говорит.
Играет Ленин на пиле
Заветы Ильича,
Плутает разум мой во мгле,
Оплавилась свеча.
На хорах певчие блюют,
И с криками „ура!“
Часы на Спасской башне бьют
Бухие любера.
Есть у меня один эрдель…
Есть у меня один эрдель,
Зовут его Тото.
Он бородатый, как Фидель,
Но раз умнее в сто.
А я его умнее в два
И больше может быть,
Поскольку разные слова
Умею говорить.
– Вот ты имеешь в жизни цель?
Я, например, так нет, -
Я говорю, и мой эрдель
Виляет мне в ответ.
– Что наша жизнь? Сплошной бордель!
Кругом обман и бред, -
Я говорю, и мой эрдель
Кивает мне в ответ.
– Корабль наш посадил на мель
Центральный Комитет!
Я говорю, и мой эрдель
Рыдает мне в ответ.
– В науке, в спорте ли, в труде ль
Нам не достичь побед, -
Я говорю, и мой эрдель
Зевает мне в ответ.
– Ты невоспитанный кобель,
А я большой поэт, -
Я говорю, и мой эрдель
Чихает мне в ответ.
Застойная песнь
Не говори мне про застой,
Не береди больную душу,
Мне прожужжали им все уши,
Меня тошнит от темы той.
Не говори мне про застой,
Про то, что Брежнев в нем виновен,
А я-то думал, что Бетховен,
Ну, в крайнем случае, Толстой.
Не говори мне про застой,
Про то, что нет в стране валюты,
Ведь нашей близости минуты
Летят со страшной быстротой.
Не говори мне про застой,
И про инфляцию не надо,
И в даль арендного подряда
Мечтою не мани пустой.
Не говори мне про застой,
Не объясняй его причину,
Не убивай во мне мужчину
Своей наивностью святой,
Дай мне отпить любви настой!
Кончался век, XX век…
Кончался век, XX век,
Мело, мело во все пределы,
Что характерно, падал снег,
Причем, что интересно, белый.
Среди заснеженных равнин,
Как клякса на листке тетради,
Чернел какой-то гражданин,
Включенный в текст лишь рифмы ради.
Он был беспомощен и мал
На фоне мощного пейзажа,
Как он на фон его попал,
Я сам не представляю даже.
Простой советский имярек,
Каких в стране у нас немало.
Увы, забвению обрек
Мой мозг его инициалы.
Лишенный плоти аноним,
Больной фантазии причуда,
Диктатом авторским гоним,
Брел в никуда из ниоткуда.
Вот так и мы – бредем, бредем,
А после – раз! – и умираем,
Ловя бесстрастный окоем
Сознанья гаснущего краем.
И тот, кто вознесен над всеми,
И отмеряет наше время,
На этом месте ставит крест
И за другой садится текст.
Мой ответ Альбиону
Еще в туманном Альбионе
Заря кровавая встает,
А уж в Гагаринском районе
Рабочий день копытом бьет.
Встают дворцы, гудят заводы,
Владыкой мира правит труд
И окружающей природы
Ряды радетелей растут.
Мне все знакомо здесь до боли
И я знаком до боли всем,
Здесь я учился в средней школе.
К вопросам – глух, в ответах – нем.
Здесь колыбель мою качали,
Когда исторг меня роддом,
И где-то здесь меня зачали,
Что вспоминается с трудом.
Здесь в комсомол вступил когда-то,
Хоть нынче всяк его клеймит,
Отсюда уходил в солдаты,
Повесток вычерпав лимит.
Прошел с боями Подмосковье,
Где пахнет мятою травой,
Я мял ее своей любовью
В период страсти роковой.
Сюда с победою вернулся,
Поскольку не был победим
И с головою окунулся
В то, чем живем и что едим.
Я этим всем как бинт пропитан,
Здесь все, на чем еще держусь,
Я здесь прописан и прочитан,
Я здесь затвержен наизусть.
И пусть в кровавом Альбионе
Встает туманная заря,
В родном Гагаринском районе
Мне это все – до фонаря!
На смерть героя
За что убили Чаушеску?
Ведь он ни в чем не виноват,
С ним поступили слишком резко,
В живот направив автомат.
Невинной жертвы образ чистый
Навек впечатался в сердца.
Как подобает коммунисту,
Он им остался до конца.
Ряды героев поредели
В теченье считанных недель.
Друзья, мне страшно за Фиделя,
Скажи, ты жив еще, Фидель?
Я не могу без седуксена
В тревожной мгле сомкнуть очей,
Все представляю Ким Ир Сена
В кровавых лапах палачей.
Герои смерть не выбирают,
А я поэт – считай, герой.
Поэты тоже умирают
Не так, как хочется порой.
Но если мой черед настанет,
То я бы так вопрос решил:
Уж если умирать – как Сталин,
А жить – как Чаушеску жил.
Оставил мясо я на кухне…
Оставил мясо я на кухне,
А сам пошел в консерваторию,
Оно возьми да и протухни,
Такая вышла с ним история.
Но над утратой я не плачу
И на судьбу роптать не смею,
Ведь стал духовно я богаче,
Хотя физически беднее.
Песнь о юном кооператоре
Сраженный пулей рэкетира,
Кооператор юных лет
Лежит у платного сортира
С названьем гордым „туалет“.
О перестройки пятом годе,
В разгар цветения ея,
Убит при всем честном народе
Он из бандитского ружья.
Мечтал покрыть Страну Советов,
Душевной полон чистоты,
Он сетью платных туалетов,
Но не сбылись его мечты.
На землю кровь течет из уха,
Застыла мука на лице,
А где-то рядом мать-старуха,
Не говоря уж об отце,
Не говоря уже о детях
И о жене не говоря…
Он мало жил на этом свете,
Но прожил честно и не зря.
На смену павшему герою
Придут отважные борцы
И в честь его везде построят
Свои подземные дворцы.
Печален за окном пейзаж…
Печален за окном пейзаж,
Как песня должника,
Но, тем не менее, он наш,
Советский он пока.
И мы его не отдадим
Ни НАТО, ни ОПЕК,
Покуда жив хотя б один
Непьющий человек.
Подражание древним (гекзаметры)
Вот и настало оно – время великих свершений,
Вот и настало оно, вот и настало оно…
Цивилизованный строй кооператоров Ленин
Нам завещал уходя, свет за собой погасив.
„Сталина личности культ много принес нам несчастий“ -
Так мне в селенье одном мудрый поведал старик.
Тут кое-где на местах разные мненья бытуют,
Это, товарищи, нас с вами смущать не должно.
„Надо почаще бывать нам в трудовых коллективах“ -
Так мне в селенье одном мудрый поведал старик.
Тот же поведал старик, что масоны во всем виноваты.
В чем-то, товарищи, да, но далеко не во всем.
Ельцин, Коротич, Попов, Сахаров, Гранин, Заславский,
Власов, Станкевич, Дикуль, Друцэ, Собчак, Горбачев.
Мазуров, Гроссу, Белов, Карпов, Масол, Родионов,
Червонопиский, Патон, Гвоздев, Касьян, Горбачев.
Есть преимущество у однопартийной системы,
Но в чем оно состоит, смертному знать не дано.
Прогулка на два оборота
„Я не был никогда в Австралии,
Где молоко дают бесплатно,
Где, может быть, одни аграрии
Да яблоки в родимых пятнах.“
Ю. Арабов „Прогулка наоборот“
Я не был никогда в Монголии,
Где от кумыса нету спасу,
Где круглый год цветут магнолии,
Согласно сообщеньям ТАССа.
Там что ни житель – то монгол,
А что ни лошадь – то Пржевальского,
Там все играют в халхинбол,
Но из ключа не пьют кастальского.
Я не был никогда в Венеции -
Шамбале кинематографии,
Где драматургов нету секции,
Что в переводе значит – мафии.
Там время сжато, как пропан,
И вечность кажется минутою,
Там чуть не помер Томас Манн,
А может, Генрих – я их путаю.
Я не бывал в стране Муравии,
Где ям не меньше, чем ухабов,
Я также не бывал в Аравии,
Ну что ж, тем хуже для арабов.
Но я бывал в Голопобоево,
Чьи жители клянут Арабова,
Раскаты дикой лиры коего
Лишает их рассудка слабого.
Там низок уровень культуры
И редко слышен детский смех.
Ты лучше их не трогай, Юра,
Убогих, Юра, трогать грех.
Размышления о Японии
В Стране восходящего солнца,
Где сакура пышно цветет,
Живут-поживают японцы,
Простой работящий народ.
Живут они там и не тужат,
Японские песни поют,
Им роботы верные служат
И гейши саке подают.
Но водки при этом ни грамма
Не выпьет японец с утра.
Еще там у них Фудзияма -
Большая такая гора.
Там видео в каждой квартире,
Там на нос по десять „Тойот“.
Там сделать решил харакири,
Бери себе меч – и вперед.
Еще там у них император,
Проснувшись, является вдруг,
На нем треугольная шляпа
И серый японский сюртук.
И пусть там бывает цунами -
Японский народный потоп,
Но я вам скажу между нами,
Что все у японцев тип-топ.
Я зависти к ним не питаю,
Но все же обидно подчас,
Что нам до них – как до Китая,
А им – как до лампы до нас.
С другом мы пошли к путанам…
С другом мы пошли к путанам,
Там сказали: – от винта! – нам.
– За бумажные рубли
Вы бы жен своих могли.
Сюжет впотьмах
Какая ночь, едрит твою!
Черней Ремарка обелиска,
Стоит звезда, склонившись низко
У бездны мрачной на краю.
Звезда стоит… А что Ремарк?
Он пиво пьет, поскольку немец.
При чем тут пиво?.. Вечер темец…
Уже теплей… Пустынный парк
Спит, как сурок; без задних ног,
Тот, от которого Бетховен
Никак отделаться не мог,
Поскольку не был бездуховен,
Не то, что нынешние мы…
Но тут опять отход от темы,
От темы ночи… темы тьмы…
Никак в проклятой темноте мы
Повествование загнать
Не можем в заданное русло….
Ах, отчего душе так грустно
Рукой усталой окунать
Перо в чернильницыно лоно?..
Опять знакомо все до стона…
Как там? „…волшебницыных уст“.
Там вроде все куда-то плыли…
По направленью к Свану… Или
В том направленье плавал Пруст?..
Марсельцы не забудут Пруста,
Который чуть не сбился с курса
ВКП(б), что Верном был,
Пока компас не подложил
Ему в топор один предатель,
Но, впрочем, видел все Создатель,
И тот потом недолго жил.
Короче ночь… чем день зимой…
Зимой короче день, а летом
Короче ночь… Ах, боже мой,
Не проще ль написать об этом,
Сюжет направив в колею,
Куда-то сносит все с которой
Рукой уверенной и скорой:
„Какая ночь, едрит твою!“
Ты куда бежишь, нога…
Ты куда бежишь, нога,
Поздней ночью
От родного очага,
Крыши отчей?
Из домашнего тепла
И уюта
Босиком одна ушла
Почему ты?
Или чем тебя, нога,
Кто обидел,
Что пустилась ты в бега
В голом виде?
Иль нездешние блага
Соблазнили?
Иль чужие берега
Поманили?
Будь там Лондон, будь Париж,
Будь хоть Штаты,
От себя не убежишь
Ни на шаг ты.
Ты ж не баба, не Яга
Костяная,
Ты как есть моя нога,
Коренная.
Так зачем тебе чулки
Да колготки,
Пропадешь ты от тоски
Да от водки.
Ходоки
Увязав покрепче узелки,
Запася в дорогу хлеба-соли,
Шли в Москву за правдой ходоки
В Комитет народного контроля.
Шли они огромною страной,
Били их дожди, стегали ветры,
Много верст осталось за спиной,
Не считая просто километров.
Встретил их суровый Комитет
Как родных – заботой и приветом,
Пригласил в огромный кабинет,
Ленина украшенный портретом.
Обещал порядок навести
Не позднее будущей недели,
Пожелал счастливого пути
И успехов в благородном деле.
Подписал на выход пропуска,
Проводил сердечно до порога.
И, от счастья обалдев слегка,
Ходоки отправились в дорогу.
Шли они огромною страной,
Далека была дорога к дому,
Но настрой их был совсем иной,
И сердца их бились по-другому.
Не утратив веры ни на малость,
Бедам и невзгодам вопреки,
Позабыв про страшную усталость,
Возвращались с правдой ходоки.
Чей старичок?
Вот раздался страшный стук,
А за ним ужасный крик,
Потому что это вдруг
На асфальт упал старик.
Вот упал он и лежит,
Словно с сыром бутерброд,
А вокруг него спешит
По делам своим народ.
Я поднял его с земли,
И спросил я напрямик:
– Чей, товарищи, в пыли
Тут валяется старик?
Кто владелец старичка?
Пусть сейчас же заберет!
Он живой еще пока,
Но, того гляди, помрет.
Это все же не бычок,
Не троллейбусный билет,
Это все же старичок
И весьма преклонных лет.
Тут из тела старичка
Тихо выползла душа,
Отряхнулась не спеша
И взлетела в облака.
Прислонив его к стене,
Я побрел печально прочь.
Больше нечем было мне
Старичку тому помочь.
Человек сидит на стуле…
Человек сидит на стуле,
Устремив в пространство взгляд,
А вокруг летают пули,
Кони бешено храпят.
Рвутся атомные бомбы,
Сея ужас и печаль,
Мог упасть со стула он бы
И разбиться невзначай.
Но упорно продолжает
Никуда не падать он,
Чем бесспорно нарушает
Равновесия закон.
То ли здесь числа просчеты,
Что сомнительно весьма,
То ли есть на свете что-то
Выше смерти и ума.
Это что?
– Это что растет у вас
Между глаз?
Извиняюсь за вопрос.
– Это нос.
– И давно он там растет?
– Где-то с год.
– А что было до него?
– Ничего.
– Не мешает ли он вам
По утрам?
– Утром нет. Вот ночью – да,
Иногда.
– Может, как-нибудь его
Вам того?..
Обратились бы к врачу.
– Не хочу.
Он, глядишь, и сам пройдет
Через год,
А пока пускай растет
Взад-вперед.
Я женщину одну любил…
Я женщину одну любил
Тому назад лет двадцать,
Но у нее был муж дебил
И нам пришлось расстаться.
А может быть, не прав я был?
Ведь если разобраться:
Ну эка невидаль, дебил,
Так что ж теперь, стреляться?
Нет, все же прав тогда я был,
Хоть и обидно было,
А то б он точно нас прибил,
Ну что возьмешь с дебила?
Я шел к Смоленской по Арбату…
Я шел к Смоленской по Арбату,
По стороне его по правой,
И вдруг увидел там Булата,
Он оказался Окуджавой.
Хотя он выглядел нестаро,
Была в глазах его усталость,
Была в руках его гитара,
Что мне излишним показалось.
Акын арбатского асфальта
Шел в направлении заката…
На мостовой крутили сальто
Два полуголых акробата.
Долговолосые пииты
Слагали платные сонеты,
В одеждах диких кришнаиты
Конец предсказывали света.
И женщины, чей род занятий
Не оставлял сомнений тени,
Раскрыв бесстыжие объятья,
Сулили гражданам забвенье.
– Ужель о том звенели струны
Моей подруги либеральной?! -
Воскликнул скальд, меча перуны
В картины адрес аморальной.
Был смех толпы ему ответом,
Ему, обласканному небом…
Я был, товарищи, при этом,
Но лучше б я при этом не был.