В октябре 1820 года Эверсман отправился в Бухару с караваном российской дипломатической миссии, чтобы разведать обстановку в ханстве и нащупать путь в Индию. Его предприятие было сопряжено с большим риском: европейцам путь в Среднюю Азию был заказан; любого «неверного» ждала там неминуемая расправа. Отважный ученый едва не попал в руки «блюстителей чистоты» ислама и чудом избежал смерти. А уже в январе следующего года он прислал с оказией в Оренбург доклад с описанием Бухары, личности эмира, его деловых качеств и наклонностей, а также с характеристикой его приближенных.
Александр I. Неизвестный художник
В нем же он сообщал об антироссийских действиях бухарского купца Н. Байкишева: «…он доносит куш-беги обо всем, что происходит в миссии, прибавляет от себя…» Когда в марте миссия готовилась вернуться в Оренбург, Байкишев донес, что немец является «подкупленным Россией лазутчиком».
Эмир распорядился тайно убить Эверсмана, как только тот покинет Бухару, но разведчика предупредил доброжелатель. Подвергшись нападению киргизов при переправе через Сыр-Дарью, едва ускользнув от хивинцев у горы Биштюбе, Эверсман успел укрыться в Оренбурге. В результате путешествия в Бухару у него развилась болезнь сердца.
В городе он не мог не встречаться в свете с молодой супругой атамана. Вполне вероятно, что они уже были знакомы раньше, когда он только прибыл в Оренбург по приглашению Эссена. Можно предположить, что на молодую женщину он произвел глубокое впечатление; она, пренебрегаемая мужем, нашла в нем свой идеал. Действительно, красивый, романтичный, образованный и храбрый Эдуард имел европейское воспитание и выгодно отличался от большинства местных жителей. Вероятно, он не прошел мимо восхищения царицы общества. Эверсман и ранее имел успех у женщин, но ничего не известно об его увлечениях – разведчик умел скрывать свою личную жизнь; их отношения оставались для всех тайной. Екатерина же готова была на все. Она «любила, ее душа была полна» Эдуардом. Но практичный немец «отверг любовь» Тимашевой. У нее, кроме неопределенной принадлежности к роду Загряжских, не было ничего своего; скандал мог помешать карьере и научным занятиям Эверсмана. Он обратил внимание на дочь генеральши Мансуровой, муж которой, уже покойный Александр Павлович Мансуров, был соратником генералиссимуса А. В. Суворова и участником знаменитого перехода через Альпы. Уже осенью 1821 года Эверсман был помолвлен с этой красивой девушкой, а благодаря своей женитьбе он вошел в известную и богатую семью. Женитьба на Софье Александровне Мансуровой сделала Эверсмана весьма обеспеченным человеком. «По-видимому, этот выскочка, этот homo novus сначала был для аристократического семейства несколько неудобен. Эти неблагоприятные обстоятельства скоро сгладились силой высокой интеллигентности и приятности его характера, и он вскоре стал не только любимцем всей семьи, но и высшим авторитетом в ней и как бы патриархом ее», – писал очевидец событий.
Однако в немногочисленных жизнеописаниях этого незаурядного человека легким намеком проходит сожаление, что супруга не вполне оценила его личные достоинства.
Показательно, что в 1825 году Эдуард Эверсман покинул Оренбург: в качестве врача (и, скорее всего, разведчика) он участвовал в военной экспедиции полковника Ф. Ф. Берга, которому поручено было сделать ряд предварительных обследований местности в некоторых частях киргизской степи и окрестностях Каспийского моря. И в этом же году Тимашева с сыновьями уехала в Москву.
Тайну имени «Эдуард» мы, наверно, уже никогда не узнаем. Слишком мало фактических данных о жизни Екатерины Александровны, чтобы дать простор воображению и допустить какие-то утверждения. Но отвергнутыми чувствами, разлукой с любимым можно объяснить ее «томность», всегдашнюю скрываемую грусть при природной живости и приветливости.
Тоска не проходила. Находясь в тягостной власти неразделенного чувства, Тимашева в 1826 году писала в свой альбом:
Напрасно я себя обманывать старалась,
Спокойствия мечтой напрасно я прельщалась.
Я все еще люблю… еще горю тобой,
Питаюся, дышу любовию одной.
Кому посвящены стихи, можно только предполагать. Многие пушкинисты пытались отнести эти строки к Пушкину. Могла ли любая красавица не ответить его, даже мимолетному, интересу! Но при всем преклонении перед гением поэта все-таки никак не удается «привязать» к нему пламенные чувства Тимашевой.
А Пушкин осенью 1833 года нежданно-негаданно нагрянул в Оренбург. Он собирал материал для «Капитанской дочки». Задумав роман о пугачевском восстании, поэт познакомился со всей доступной ему русской и иностранной литературой. Архивные документы и мемуарные публикации не удовлетворили его. Он отправился в Поволжье и на Урал, чтобы «поверить» «мертвые документы словами еще живых… очевидцев». По пути поэт побывал в Нижнем Новгороде, Казани и Симбирске.
К этому времени относится отзыв о внешности поэта одной из представительниц нижегородского света Л. П. Никольской: «…У Бутурлиных обедал молодой человек. Нас не познакомили, и я не знала, кто он… По виду ему было более тридцати лет. Он носил баки. Немного смуглое лицо его было оригинально, но некрасиво: большой открытый лоб, длинный нос, полные губы, – вообще неправильные черты; но что было у него великолепного – это темно-серые с синеватым отливом глаза, большие, ясные! Нельзя передать выражение этих глаз: какое-то жгучее, а при том ласкающее, приятное. Я никогда не видела лица более выразительного: умное, доброе, энергичное. Когда он смеялся – блестели белые зубы. Манеры у него были светские, но слишком подвижные. Он хорошо говорил: ах сколько было ума и жизни в его неискусственной речи! А какой он веселый, любезный – прелесть. Этот дурняшка мог нравиться».
16 сентября Пушкин достиг Оренбургского края, а в городе остановился в доме Тимашевых, все владельцы которого либо сами занимались литературным творчеством, либо попали на правах главных или второстепенных героев в различные жанры русской литературы от сатиры до романа. В «Истории Пугачевского бунта» он неоднократно упоминает имя основателя имения в Ташле Ивана Лаврентьевича Тимашева, члена военного совета по защите Оренбурга. Эта историческая личность узнается и на страницах повести «Капитанская дочка». Его сын Николай, будучи молодым офицером, вместе с отцом защищал Оренбург от осаждавших его пугачевцев. Николай Тимашев послужил образцом для составления портрета молодого Петра Гринева из «Капитанской дочки».
Пушкину организовали встречу с местными жителями, помнившими Пугачева. Живые впечатления крестьян оказались чрезвычайно ценными и помогли поэту в создании образа знаменитого бунтовщика. Но и он произвел сильное впечатление своим видом. «Вчера приезжал какой-то чужой господин, приметами: собой невелик, волос черный, кудрявый, лицом смуглый, и подбивал под “пугачевщину” и дарил золотом; должен быть антихрист, потому что вместо ногтей на пальцах когти» – рассказывала пожилая крестьянка, делившаяся с Пушкиным своими воспоминаниями. Тот «много тому смеялся»… «Когти» были неотъемлемой деталью внешнего образа Пушкина.
Впоследствии в память о поездке в Оренбург Пушкин пришлет четыре экземпляра «Истории Пугачева» оренбуржцам – первый, естественно, В. А. Перовскому. Поэт ценил в В.А. такие качества, как «прямой и не тщеславный характер, острый, хотя и не злой язык и глубокое отвращение от лжи, низкопоклонничества и лести, что помешало ему сделать «блестящую карьеру подобно Орлову, Бекендорфу, Клейнмихелю, Несельроде», жить в Петербурге, а не проводить лучшие годы жизни в Оренбурге и на Кавказе.
История пугачевского бунта. Прижизненное издание
В. И. Даль, который демонстрировал Александру Сергеевичу оренбургские достопримечательности, тоже получил свой экземпляр книги, как и атаман уральских казаков Покатилов. Местный оригинал Артюхов, «тот охотник, что вальдшнепов сравнивает с Валленштейном или с Кесарем» изрядно позабавил поэта и он его не забыл – подарил свое произведение.
Но ни в записках Пушкина, ни в его письмах нет никаких упоминаний о Егоре Николаевиче Тимашеве. Он проигнорировал существование одного из первых лиц в крае. Однако однозначно считается, что существуют параллели между помещиком Троекуровым – персонажем романа «Дубровский» – и Егором Тимашевым: тот тоже держал большую псарню, где разводил борзых собак, и отличался своенравным, властным характером – считает современная исследовательница Т. А. Образкова.
Вспоминал ли поэт свою московскую знакомую, останавливаясь в доме, принадлежавшем ее семье? Может быть, он подчеркнуто не заметил человека, доставившего столько страданий милой женщине? Но, скорее всего, он действительно не помнил ни прелестную Тимашеву, ни ее грустную историю, ни ее жестокого супруга.
В течение пятнадцати лет Егор Николаевич Тимашев занимал должность предводителя дворянства. В 1835 году он возвратил часть земель, отданных еще Иваном Лаврентьевичем в аренду. По избрании на третье трехлетие он был произведён в генерал-майоры. В 1845 году с этим чином Тимашев окончательно ушёл в отставку и поселился в своем имении Ташла.
Возможно, теперь между неверным мужем и оставленной женой установились своего рода приятельские отношения – в противном случае вряд ли Екатерина стала бы проделывать долгий и тяжелый путь даже в столь любимую Ташлу. Но, может быть, ее грела надежда увидеться с отвергнувшим ее чувства, но еще любимым Эдуардом?
Не к нему ли обращено недавно найденное стихотворение поэтессы?
Скажи
Скажи, что выражал вчера твой нежный взор?
Кому был обращен? Или воспоминанья
Давно минувших дней, судьбе наперекор,
Опять в душе твоей зажгли очарованья?
О, верь! Любви твоей она цены не знала,
Не знала счастия тобой любимой быть.
Холодною душой она не постигала,
Как может пламенно тебя душа любить.