Его впечатления от встречи с молодой поэтессой, от общения с ней видны в посвященных ей строках.
Стансы
(Анне Ивановне Готовцовой)
Благоуханием души
И прелестью подобно розе,
И без поэзии, и в прозе
Вы достоверно хороши.
Но мало было вам тревожить
В нас вдохновительные сны:
Вы захотели их умножить
Дарами счастливой весны.
Вы захотели примирить
Существенность с воображеньем;
За вдохновенье вдохновеньем.
За песни песнями платить.
Дается редкому поэту
Быть поэтическим лицом:
В гостиной смотрит сентябрем,
Кто чародей по кабинету.
Но в вас, любимице наук,
С плодом цвет свежий неразлучен:
С улыбкой вашею созвучен
И стих ваш, сердца чистый звук.
Влюбчивый Вяземский загорелся, увлекся. Уезжая в Москву, к службе, к семье, князь не забыл прекрасную костромчанку. В 1826 году он добился публикации в 5-м номере журнала «Сын Отечества» раннего стихотворения 18-летней Готовцевой под названием «Одиночество». Так состоялся литературный дебют поэтессы. Затем в 11-м номере «Московского телеграфа» и в «Литературном музеуме» за 1827 год появились два ее стихотворения – «Видение» и «К. П.». В первом стихотворении звучит мотив неземного существования, второе – более личное. Затем ее произведения появились в издании В. Измайлова. Имя Готовцевой приобретало известность в поэтических кругах.
Анна глубоко чувствовала красоту природы, но еще больше ее волновала музыка. Воздействие музыки неотделимо от развития чувственных способностей. Она, как, пожалуй, никакое другое искусство, может влиять на настроение, создавать его, формировать душу. Еще Пифагор, считая музыку производной от божественной науки математики, признавал глубочайшее воздействие музыки на чувства и эмоции и не колебался относительно благотворного влияния музыки на душу человека.
П. А. Вяземский. Рисунок А. С. Пушкина
Два альбомных стихотворения молодой поэтессы посвящены маленькому артисту Гюлеми. Игра юного скрипача покорила поэтессу. «Когда смычка чудесной силой,//Дитя-Орфей, ты выражал//Мечты задумчивости милой,//Любимый сердца идеал./ Ах, сколько слез твоя слеза //В уснувшем сердце разбудила! // Душа земное все забыла,// И понимала небеса!» А спустя некоторое время его же концерт исторг из ее души следующее трехстишие: «Опять ты здесь, опять чарующие звуки//Магически коснулися души!.. //Как много приобрел ты в дни разлуки!»
Девушка жила в эпоху, когда творчество поэтесс и писательниц становится значимым явлением литературы. В своем творчестве поэтессы обращаются к темам и мотивам, характерным для «большой» литературы. Но среди отличий между «мужской» и «женской» литературой необходимо отметить практически полное отсутствие в произведениях авторов-женщин текстов социально-политической тематики. Женское творчество было камерным и представляло собой преимущественно поэзию «сердца», «чувства».
В августе 1827 года в селе Красное был страшный пожар, выгорели все дома, в том числе и усадьба Вяземских. Петр Андреевич вновь приехал в костромские края и выдал крестьянам значительное денежное пособие, благодаря которому село возродилось. Однако усадьбу свою он восстанавливать не стал. Это несчастье доставило ему удовольствие снова увидеться с Костромскими друзьями, снова встретиться с очаровательной Анной. Вероятно, он привез ей книжные новинки, публикации своих литературных знакомцев, в том числе Александра Пушкина.
Как и вся Россия, костромское интеллигентное общество восхищалось стихами поэта. Ими упивались, переписывали, заучивали наизусть, декламировали. Анна была одной из первых в этой армии поклонников. Свои чувства она выразила прочувствованными и энергичными строками.
А. С. Пушкину
О Пушкин, слава наших дней,
Поэт, любимый небесами!
Ты век наш на заре своей
Украсил дивными цветами:
Кто выразит тебя сильней
Природы блеск и чувства сладость,
Восторг любви и сердца радость,
Тоску души и пыл страстей?
Кто не дивится вдохновеньям,
Игривой юности мечтам,
Свободных мыслей выраженьям,
Которые ты предал нам?
В неподражаемой картине
Ты нам Кавказ изобразил,
И деву гор, и плен в чужбине.
Черкесов жизнь в родной долине
Волшебной кистью оживил.
Дворец и сад Бахчисарая,
Фонтан любви, грузинки месть.
Из края в край, не умолкая,
Гласят поэту славы весть.
Поэтесса задает вопрос:
Одно… Но где же совершенство?
В луне и солнце пятна есть!
………………
………………
Несправедлив твой приговор,
Но порицать тебя не смеем:
Мы гению простить умеем,
Молчанье выразит укор.
Фаддей Булгарин, «грач-разбойник», ненавистник Пушкина, немедленно откликнулся на стихи, где были и «укор», и «несправедливость», и пятна на луне и солнце. «Скажем только о необыкновенно приятном явлении на Русском Парнасе. Мы находим в сем альманахе («Северные цветы») стихотворения дамы А. И. Готовцевой, в которых видим необыкновенное дарование, нежность в мыслях, чувствованиях и в изложении пиитический язык нашего времени. Превознося талант А. С. Пушкина, как мило упрекает его сочинительница за… она не досказывает. Но мы догадывается, что Поэт заслужил упрек за то, что героини его поэм слишком СУЩЕСТВЕННЫ».
Однако «укор» молодой поэтессы заключался вовсе не в недостатке бесплотности, воздушности пушкинских героинь. Она, пожалуй, стала единственной женщиной своего времени, осмелившейся бросить поэту упрек в мужском шовинизме[15].
Большой почитатель прекрасного пола, Пушкин не слишком уважал женщин. Его любовный опыт был весьма обширен, в любовных порывах было сильно выражено плотское начало. Склонность поэта к стремительным и сильным увлечениям проявилась рано. Один из его соучеников, Сергей Комовский, писал: «Пушкин был до того женолюбив, что, будучи еще 15-ти или 16-ти лет, от одного прикосновения к руке танцующей, во время лицейских балов, взор его пылал, и он пыхтел, сопел, как ретивый конь среди молодого табуна». Поэт переживал любовь, как болезнь. При встречах с женщинами Пушкин мгновенно загорался и так же мгновенно погасал. Но именно чувственность пробуждала его поэтическое вдохновенье – «являлась муза». А когда проходил первый пыл, он признавался: «Мне стыдно идолов моих».
«То, что я мог бы сказать относительно женщин, – писал по-французски многоопытный двадцатитрехлетний поэт своему младшему брату из Кишинева, – будет для вас совершенно бесполезно. Я лишь замечу, что чем меньше любят женщину, тем скорее могут надеяться обладать ею, но эта забава достойна старой обезьяны XVIII века». Впоследствии он почти буквально использовал это свое суждение в «Евгении Онегине».
О женщине, которая подарила ему «чудное мгновенье», А. П. Керн, Пушкин напишет приятелю А. Вульфу: «Что делает Вавилонская блудница Анна Петровна?» Матерное письмо, в котором Пушкин, не стесняясь в выражениях, описывает, как он завалил Керн, было опубликовано в академическом собрании сочинений. «У дамы Керны ноги скверны» – похоже на дурной анекдот. Об еще одной любовнице, Аглае Давыдовой, он писал, вовсе не стесняя себя условностями: «Иной имел мою Аглаю //За свой мундир и черный ус, //Другой за деньги – понимаю, //Другой за то, что был француз…» Может быть, поэтому француженка Аглая считала русских «северными варварами», в которых отсутствовало рыцарство и джентльменство.
А. П. Керн. Рисунок А. С. Пушкина
В восьмой главе «Евгения Онегина» Пушкин собирался представить Анну Оленину – девушку, которой недавно делал предложение, такими словами: «Уж так жеманна, так мала, так неопрятна, так писклива, // Что поневоле каждый гость // Предполагал в ней ум и злость», – но, к счастью, вовремя отказался от долго вынашиваемого замысла.
В отрывке, не включенном в «Евгения Онегина», но известном заинтересованным читателям, он писал:
Мы их любви в награду ждём,
Любовь в безумии зовём.
Как будто требовать возможно
От мотыльков иль от лилей
И чувств глубоких, и страстей!
При огромном количестве романов и увлекательных историй взаимоотношений с женщинами он ценил в них более всего красоту телесную, нежность и отсутствие ханжества. Еще один однокашник поэта, М. А. Корф резюмировал: «Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. Единственная вещь, которой он дорожил в мире, – стихи, под которыми не стыдно подписать имя Пушкина. У него господствовали только две стихии: удовлетворение плотским страстям и поэзия, и в обоих он ушел далеко». «В сущности, он обожал только свою музу и поэтизировал все, что видел», – согласна с ним Мария Волконская.
Тем не менее Пушкин осуждал французов за то, что у них «даже люди, выдающие себя за усерднейших почитателей женского пола, не предполагают в женщинах ума, равного нашему, и, приноравливаясь к слабости их понятия, издают учёные книжки для дам, как будто для детей и т. п.». И в то же время он писал о русских женщинах: «Стон лиры верной не коснется // Их легкой, ветреной души; …// Нечисто в них воображенье, // Не понимает нас оно, // И, признак Бога, вдохновенье, // Для них и чуждо, и смешно».
Нередко он бывал груб с женщинами и в свете.
Когда графиня Коссаковская (сестра Е. И. Трубецкой, жены декабриста) заговорила с ним о его произведениях, Пушкин отвечал ей сухо. Тогда она насмешливо спросила: «Знаете ли вы, что ваш “Годунов” может показаться интересным в России?» Пушкин отвечал: «Сударыня – так же, как вы можете сойти за хорошенькую женщину в доме вашей матушки». С той поры графиня не могла равнодушно ни видеть поэта, ни слышать о нем.