Но в то же время Юлия не могла не гордиться тем, что ее обсуждали на равных с писателями-мужчинами – сильными и здоровыми. А для нее были обычны не только муки творчества, но и физические мученья. Как перекладывать на бумагу плоды чувств и раздумий? Диктовка лишала творчество интимности, искажала неуловимые оттенки ощущений – ведь сказал же современник: мысль изреченная есть ложь. А слабые пальцы калечной руки быстро уставали… Мучили мигрени, от которых порой она лежала пластом, теряя способность не только двигаться, но и думать. Биографы всегда подходили к жизнеописанию Жадовской как обычной женщины. А ведь она жила в собственном мучительном мире, где совершение любого действия, о котором полноценные физически люди даже не задумываются – умыться, причесаться, одеться и пр., – являлось проблемой, часто неразрешимой без посторонней помощи. Не только от широты душевной отец подарил ей десяток крепостных – они стали ее руками, без них не только поэзия, сама жизнь была бы невозможна.
В это время она мучительно стремится освободиться от своей горькой любви:
Любви не может быть меж нами.
Её мы оба далеки, —
Зачем же взглядами, речами
Ты льёшь мне в сердце яд тоски?
Зачем тревогою, заботой
Тобой полна душа моя?
Да, есть в тебе такое что-то,
Чего забыть не в силах я.
Что в день печали, в день разлуки
В душе откликнется не раз,
И старые пробудит муки,
И слёзы вызовет из глаз.
Здоровье часто подводило поэтессу. Всегда открытая новому, Юлия сделала попытку исцелиться передовым способом. В то время императорская семья ввела моду оздоровляться в городке Гапсал на Балтике в Эстляндской губернии. Тогда купание в море рассматривалось не как удовольствие, а как лечебная процедура. Кроме бодрящих купаний – температура воды редко превышала 15 градусов, – широко использовались лечебные грязи. Наряду с такими же энтузиастами здорового образа жизни, ринувшимися к Балтийскому морю, в Гапсал вместе с любимой воспитанницей отправилась и Жадовская. Увы, ни морская вода, ни лечебная грязь чуда не совершили, улучшения не последовало. Поэтесса была разочарована поездкой, и было отчего. Одно дело обдуманно и к лицу одетой в уютном салоне при мягком свете свечей вести интеллектуальную беседу. Совсем другое – среди здоровых людей под ярким балтийским солнцем остро ощущать физическую неполноценность и не иметь возможности даже поправить прическу, растрепанную ветром.
С облегчением вернулась она в свое имение Субботино Любимского уезда Ярославской губернии, где 29 лет назад появилась на свет и которое 14 мая 1853 года купила у отца: «…сто пятьдесят десятин с находящимся в помянутом сельце господским флигелем и принадлежащим к нему разного рода строением, скотом, птицами, хлебом, наличным и в земле посеянным, и со всею господскою движимостью» за 1000 руб. серебром. Субботино стало ее прибежищем от обид и городской суеты.
Примерно в это же время прекратилась ее переписка с Перевлесским. Еще в 1852 году в 38 лет он женился на дочери чиновника 12-го класса Екатерине Александровне Колотовой. В 1864 году у них родился сын Сергей.
Петербургский период не был счастливым для Перевлесского – мечты о журнальной деятельности не осуществились, он до самой смерти оставался преподавателем Александровского лицея, тринадцать лет был секретарем Лицейского совета. Из некрологов и мемуаров известно, что жили Перевлесские очень скромно и сильно нуждались. Издания учебников Перевлесского расходились плохо, ему приходилось самому выкупать большую часть тиража. В годы, предшествовавшие крестьянской реформе, педагог усиленно занимался просветительской деятельностью, изучал быт различных социальных групп населения Петербурга, посещал мастерские ремесленников, записывал сведения об их быте и труде, часто бывал на публичных лекциях, интересуясь оценками происходивших в государственном и общественном укладе перемен.
Стороной, от общих знакомых Юлия узнавала новости об этом человеке, всю жизнь так много значившем для нее. Но в ней самой произошло обновление – она освободилась от чувства к нему – вначале такого сладостного, потом отчаянно-горького, и, наконец, тихого, пронизанного воспоминаньями и благодарностью. Ушедшая вместе с юностью любовь больше не питала ее скромную музу. Анастасия Федорова передает слова самой поэтессы: «Любовь исчезла из моего сердца, – говорила она, – и поэзия меня оставила». «На бедный, грустный стих мне люди не ответят; // И с многодумною и странною душой, // Я в мире промелькну падучею звездой, // Которую, поверь, не многие заметят».
Но охлаждению литературного сообщества имелись и внешние причины. Жадовская как бы «выпала» из общей картины развития русской литературы, что было связано и с тем, что литература в общем и поэзия в частности приобретала гражданскую, злободневную направленность, а лирика поэтессы не вполне ей соответствовала.
Жадовскую, констатировав, что «тесные рамки житейских интересов, сознание своей неполноценности, постоянные недомогания определили ее мироощущение», отодвинули в сторону. Однако в прощальном привете критика отметила ее дарование как «сильное», «прелестное», «неподдельное, истинное».
Теперь Юлии стала ближе проза. Произведения раннего периода во многом имеют автобиографический характер. В изображении женских характеров главными остаются такие качества, как жертвенность, самоотречение, покорность – именно они во многом определяют трагическую судьбу героинь женской прозы.
Писательница была свидетельницей жизни общества ее круга, среднепоместного дворянства дореформенной поры. Об этом она и стала писать, вспоминая времена, когда воспитывалась у бабушки и в роскошном доме Анны Корниловой-Готовцевой. Писательница могла не бояться совершить неловкость: бабушка умерла давно, а тетушка Анна скончалась 17(29) июля 1871 году от холеры, выпив холодной водицы из колодца. Она была похоронена в ограде Воскресенского храма села Карабаново в семейном склепе у южной стены. Последние годы Готовцева совсем отошла от поэтического творчества, однако не была бесследно поглощена временем, как масса самодеятельных поэтов, а осталась в анналах русской литературы.
В 2005 году в селе Красное-на-Волге одной из улиц было присвоено имя Анны Готовцевой. Примечательно, что улица эта – рядом с улицей П. А. Вяземского. Несколько стихов костромской поэтессы введены в школьную региональную программу по литературе.
Отдохновение от обид, житейских разочарований и усталости Юлия находила в своей ярославской усадебке, где ей так славно работалось над ее прозаическими произведениями. Видимо, именно в Субботино были написаны её роман «В стороне от большого света» (1857) и повесть «Отсталая» (1861).
На страницах произведений Жадовской воссоздавался особый мир: с подробными описаниями домов, бытовых деталей, с генеалогией семейств, порядком течения внутренней жизни обитателей усадебного дома, с воспроизведением их облика и нрава. Юлии удавались яркие и колоритные описания природы. Смена одного сезона другим часто представлялась как изменение настроения и образа мыслей обитателей. Каждому времени года соответствовал свой образ: зимний пейзаж малоподвижен, стабилен, но, несмотря на «замирание» природы, в описании жизни обитателей усадьбы нет мотива скуки и тоски. Эта «замирающая», но «милая» для обитателей усадьбы зимняя картинка противопоставлена динамике весеннего пейзажа, в основе которого лежит идея движения, постоянного обновления и изменения.
В романе «В стороне от большого света» (1857) необыкновенно просто и живо передана незатейливая хроника деревенской жизни. Из действующих лиц особенно удачно воспроизведены тип старой доброй тетки, до самоотвержения любящей племянницу. В ее лице Жадовская изобразила, несколько идеализировав, свою бабушку, Настасью Петровну Готовцеву, у которой она воспитывалась и провела все детство до 13-летнего возраста. Но особенно ярко описан Юлией старик-деспот, с непреклонною волею и тяжелым нравом. В нем угадывается отцовский образ: «Дух неудержимого противоречия царил в душе этого человека; он противоречил всему и каждому; противоречил даже сам себе. В домашней жизни он создал себе железный трон, и воля его близких, нравственная самостоятельность их личностей разбивалась об этот трон. Он преследовал их даже в самих намерениях, он подозревал, угадывал эти намерения… и громил, душил, давил их своими грозными, раздражающими сентенциями». В воспоминаниях героини о детстве описания повседневных, ежегодных и каких-либо других регулярных событий чередовались с рассказами о важных эпизодах ее жизни.
Добролюбов одобрительно отозвался об этом романе, что способствовало коммерческому успеху произведения.
Сюжет основан на известной ситуации: молодая девушка из помещичьей семьи влюбляется в бедного учителя из семинаристов – и молодые люди расстаются, не смея и помыслить о браке. В романе много автобиографического. Особенно интересны рассуждения Юлии о природе страсти. Героиня Таня страдает от «любви-болезни» и считает себя «неизлечимой больной». Ее оппонент Павел Иванович «бесстрастен и холоден». По его словам – «судьба дала ему инстинкт самосохранения», в котором отказала Тане. Как считает рациональный герой, у человека есть способ защититься от страстей: «направить… волю на борьбу рассудка с сердцем». Однако Таня решительно заявляет: «Я… не хочу лечиться. Эта болезнь – жизнь моя».
Скорее всего, именно так представлялась Юлии история ее горькой любви к Петру.
Вторым ее романом «Женская история» еще в рукописи заинтересовались братья Федор и Михаил Достоевский и в 1861 году опубликовали его в первых номерах своего только что открытого журнала «Время». Роман более сложен по композиции и сюжету. Героиня – девушка, ищущая самостоятельного труда и помогающая своей кузине, богатой невесте, выйти замуж за бедного человека, несмотря на сопротивление родных.
Юлия оказалась плодовитым романистом: один за другим выходят «Простой случай», «Житье-бытье на Кореге», «Неумышленное зло», «Ни тьма, ни свет», «Не принятая жертва», «Сила прошедшего», «Отрывки из дневника молодой женщины». В этих произведениях чаще всего варьируется тема несчастной любви девушки-дворянки и бедного учителя или гувернера, а также обсуждается положение женщины вообще.