ские и близкие к ним любомудры[22] ввели юное дарование в знаменитый литературно-музыкальный салон З. А. Волконской.
«Дом княгини Волконской был изящным сборным местом всех замечательных и отборных личностей современного общества, – вспоминал С. П. Шевырёв. – Тут соединялись представители большого света, сановники и красавцы, молодежь и возраст зрелый, люди умственного труда, профессора, писатели, журналисты, поэты, художники. Все в этом доме носило отпечаток служения искусству и мысли». Сюда стремились А. С. Пушкин, Е. А. Баратынский, П. Я. Чаадаев, П. А. Вяземский, Д. В. Давыдов, Д. В. Веневитинов и многие другие знаменитости.
З. А. Волконская. Художник О. А. Кипренский
Восхищаясь голосом и поэтическим талантом Зинаиды Волконской, Пушкин увенчал «царицу муз и красоты» двойным венком. Но экзальтированность хозяйки иногда его смешила и раздражала. В ее доме он находил много фальши и притворства, много было игры и откровенных театральных увлечений хозяйки. Пушкин иногда уставал от театра Волконской, в котором она играла ведущую роль. Однажды его попросили что-нибудь прочесть из своих стихотворений. «В досаде он прочел “Чернь” и, кончив, с сердцем сказал: “В другой раз не станут просить».
Каролина не привлекла внимания поэта ни своими немецкими стихами, ни своей внешностью. Но она и не затерялась на этом блестящем фоне.
Темой обсуждения в салоне часто служили политические события. После декабрьского восстания 1825 года и отъезда жен декабристов в Сибирь самым злободневным событием стали волнения в Польше, где русское правительство постоянно нарушало статьи недавно дарованной стране Конституции.
Раскрытие комиссией во главе с сенатором Новосильцевым патриотических и просветительских обществ филаретов, а затем и филоматов повлекло арест около ста участников этих тайных организаций. Арестованные были и заключены в виленские монастыри, превращенные в тюрьмы. 22 октября 1823 года в застенок попал известный польский поэт Адам Мицкевич. К этому времени он уже создал «Оду к молодости», романтическую поэму «Гражина» и наиболее фантастические части поэмы «Дзяды, или Поминки» и считался своего рода общественным достоянием «Ойчизны».
Друзья, ценя его талант, в один голос заявляли, что Мицкевич в обществе не состоял и не мог состоять, так как тогда в Вильно не жил. В результате этой тактики 20 апреля 1824 года следственная комиссия вынесла следующее заключение: «Адам Мицкевич не принадлежал к обществу филаретов, а знал токмо об обществе том». Тем не менее поэт был приговорен к высылке из Литвы в центральные губернии России. Вместе со своими ближайшими друзьями Малевским и Ежовским он навсегда покинул родную Литву и в январе 1825 года оказался в Одессе.
Уже издавший две книги стихов и получивший известность поэт и изгнанник был принят в лучших семействах. Очень часто он гостил в дружеском патриотичном доме Залевских. Со стороны супруги, Иоанны, чувство дружбы переросло в глубокую любовь. Потом они не раз встречались в Москве и в Петербурге, в салоне польской пианистки и композитора Марии Шимановской. Иоанна не скрывала своей влюбленности в Адама.
27-летний Мицкевич не был новичком в «науке страсти нежной». Ещё студентом Виленского университета он был влюблен в некую Анелю; потом познакомился с дочерью богатой вдовы белокурой Марианной Верещак. Сразу возникло родство душ, а затем и взаимная платоническая любовь. Поэт надеялся, что их чувства увенчает законный брак. Однако Марианна в 1821 году стала женой богатого графа Путткамера.
Всю оставшуюся жизнь поэт помнил и безотчетно поклонялся этой прелестной женщине как недостижимому идеалу. Неудовлетворенный сущим, он стремился уйти от него в какой-то иной, лучший мир, в мир творчества, мир собственной души.
Учительствуя в Ковно (сегодняшний Каунас), Мицкевич испытывал тоскливое одиночество. Но в семье врача Ковальского он нашел так недостающее ему тепло. Хозяйка дома Каролина, красивая и щедрая женщина, стала утешительницей поэта. Увы, она утешала не его одного. Скоро Адам охладел к любовнице. Она же не разочаровалась в своем избраннике и хранила о нём нежную память до самой смерти.
Женщины находили его несколько неловким и мрачным, да ещё крайне рассеянным, но исключительно привлекательным и прощали все недостатки. Никого не смущала ни небрежная одежда – «элегантности напрасно было искать во всём туалете Адама», свидетельствовал человек, близко знавший поэта, – ни его небольшой рост: 164 см. Вдохновенный поляк был нарасхват. По словам самого Мицкевича, он почти год жил в Одессе «как паша».
Но в тот «одесский» период самым глубоким увлечением заласканного женщинами Адама стала Каролина Собаньская[23], прославившаяся в начале 1820-х своей жгучей, демонической красотой.
Поэт страстно влюбился в роковую красавицу «с жемчужными зубками меж кораллов» и «огненным синим взором» и горько сокрушался, что она равнодушна к его душевным переживаниям и лишь тщеславно домогается от него мадригалов. Для Собаньской чувства поэта были одним из учитываемых обстоятельств в той сложной и опасной игре, которую она вела в то время с русским правительством. Не найдя им практического применения, она бросила Мицкевича для очередной интриги. Глубоко оскорбленный таким отношением возлюбленной, Мицкевич выразил свои чувства в XX сонете, написанном с необычной резкостью: крымские сонеты того времени, созданные в подражание Петрарке, представляют поэта не мечтательным юношей, но мужчиной, упоенным своими победами, красотою и тайнами женского тела, жгучими ласками одесских сирен. В статье «Сонеты Мицкевича» Вяземский назвал эти сонеты «необыкновенным и удовлетворительным явлением».
Должность в Одессе поэту не подобрали, и он отправился в Первопрестольную для получения дальнейших распоряжений о своей участи. Московский военный генерал-губернатор князь Дмитрий Владимирович Голицын не утруждал нового чиновника никакими особыми обязанностями, но и жалованье ему платили мизерное.
Поэт поселился со своим другом Франтишеком Малевским на Малой Дмитровке. Сначала он вел довольно замкнутый образ жизни, общался преимущественно с жившими в Москве поляками. Он писал другу: «Дни мои идут ровно: утром читаю, иногда – редко – пишу, в два или три обедаю или одеваюсь, чтобы отправиться на обед; вечером езжу в концерт или еще куда-нибудь и возвращаюсь чаще всего поздно».
Весной 1826 года польскую знаменитость посетил редактор «Московского телеграфа» Николай Полевой, который ввел его в московскую литературную среду. Мицкевич произвел на общество очень благоприятное впечатление. Это выразительно описал Ксенофонт Полевой в своих «Записках о жизни и сочинениях Н. А. Полевого»: «Все, кто встречал у нас Мицкевича, вскоре полюбили его не как поэта (ибо очень немногие могли читать его сочинения), но как человека, привлекшего к себе возвышенным умом, изумительною образованностью и особенною, какой-то простодушною, только ему свойственною любезностью… Наружность его была истинно прекрасна. Черные, выразительные глаза, роскошные черные волосы, лицо с ярким румянцем… Когда он воодушевлялся разговором, глаза его воспламенялись, физиономия принимала новое выражение, и он бывал в эти минуты увлекателен, очаровывая притом своею речью: умною, отчетливою, блистательною…»
Поэт стал часто бывать в салоне княгини Волконской, где был «в числе любимейших и почетнейших гостей». Злые языки утверждали, что с блистательной Зинаидой его связывали не только литературные интересы.
Считается, что Пушкин и Мицкевич встретились 12 октября 1826 года. Достоверных свидетельств об этой встрече практически не сохранилось. Историю отношений Пушкина и Мицкевича принято рассматривать как идиллическую картину морального и эстетического единства двух крупнейших поэтов славянского мира. На самом деле этот вопрос не полностью разрешен, но не он является предметом нашего рассказа.
Наделенный непобедимым сарматским обаянием, преследуемый властями, обладающий редким даром импровизации, Мицкевич воплощал идеальный образ поэта-романтика. Известный художник Г. Мясоедов на своей картине «А. С. Пушкин слушает импровизации А. Мицкевича в салоне З. А. Волконской на Тверской» (1899) изобразил одно из таких озарений вдохновенного поляка. Импровизации Мицкевича никого не оставляли равнодушным. «В импровизации его были мысль, чувство, картины и в высшей степени поэтические выражения. Можно было думать, что он вдохновенно читает поэму, им уже написанную», – восхищался Вяземский.
Пушкин и его друзья слушают декламацию Мицкевича в салоне княгини З. А. Волконской. Художник Г. Г. Мясоедов
А Каролину Яниш (еще одна Каролина!) в этот момент настигла любовь всей жизни – по крайней мере, потом она так считала. Она уже вкусила поэтической славы. Ее стихи получили одобрение у одного из самых известных поэтов того времени – Е. А. Баратынского. Позднее в послании к нему Каролина писала о той важной, может быть, решающей роли, которую сыграл он в ее литературной судьбе:
Меня вы назвали поэтом,
Мой стих небрежный полюбя,
И я, согрета вашим светом,
Тогда поверила в себя.
В 1827 году «Московские ведомости» опубликовали стихи А. С. Пушкина на немецком языке – «Я помню чудное мгновенье», «Пророк» и «Ночь. Келья в Чудовом монастыре», переведенные Каролиной Яниш. Пушкинский стиль для неё стал «оружьем золотым». И хотя это оружие, как говорила сама поэтесса, по руке только ему, она усвоила «его главный завет литератору: быть верным себе и своему времени». Во многом благодаря Каролине русскую поэзию начали читать в Европе. Переводчице было всего двадцать лет.
Она имела определенные основания быть о себе высокого мнения.
Самоуверенная и решительная, девушка не собиралась пассивно ожидать, когда взгляд поэта случайно упадет на нее. В то же время впрямую восторгаться как другие его даром она считала банальным. Следовало изобрести что-то новое. Она объявила Адаму, что глубоко впечатлена его импровизацией на французском и страшно сожалеет, что не знает польского языка, а в ней, между тем, течет толика польской крови. Было бы славно, если бы он среди своих многочисленных занятий изыскал время, чтобы дать ей несколько уроков…