Ордою сизой хлынув на свободу,
Из-под пырея выпивая воду,
Полынь его выталкивает вон!
А там типец, трава эркек, грудница...
И, наконец, за этими тремя
Летит ковыль, султанами гремя,
Когтями вцепится и воцарится.
Степь — это битва сорняков. Но степь
Есть также гнездование пеструшки,
А в этой мышке — тысяча судеб!
Пеструшкою бывает сыт бирюк,
Пеструшку бьет и коршун и канюк,
Поймать ее — совсем простая штука,
А душу вынуть — проще пустяка:
Ее на дно утаскивает щука,
Гадюка льется в норку пестряка,
И, наконец, все горести изведав,
Он кормит муравьишек-трупоедов.
Ковыльники пушные шевеля,
Пеструшкой степь посвистывает тонко,
Пеструшка в ней подобье ковыля,
И — да простит мне критик Тарасенков
Научный стиль поэзии моей —
Пеструшка — экономика степей.
И вдруг пошло, завыло, застучало
Какое-то железное начало.
Степь обомлела — и над богом трав
Вознесся городишко Кокчетав.
В обкоме заседают почвоведы,
Зоологи, политинструктора,
Мостовики, дорожники — и едут
Длиннющим эшелоном трактора.
Где древле был киргиз-кайсацкий Жуз,
Где хан скакал, жируя на угодьях,
Теперь in corpore[1] московский вуз —
И прыгает по кочкам "вездеходик",
В нем бороды великие сидят,
И яростно идет на стенку стенка
Испытанных в сражениях цитат
Из Дарвина, Мичурина, Лысенко,
И, как бывает в нашей стороне,
Спервоначалу всё как по струне,
Но вот пошли просчеты, неполадки,
Врывается и вовсе анекдот:
Ввозя людей, забыли про палатки.
А дело... Дело все-таки идет.
Вонзился пятиплужный агрегат —
И царственный ковыль под гильотины!
Но с этой же эпической годины
Пеструшка отступает наугад.
Увы, настали времена крутые:
Перебегают мышьи косяки.
За ними волки, лисы, корсаки.
Как за кормильцем аристократия,
А Кокчетаву грезятся в степи
На чистом поле горы урожая!
Он цифрами республику слепит,
Самой столице ростом угрожая.
Да, он растет с такого-то числа —
Недаром среди новых пятиплужий
У побережья гоголевской лужи
Античная гостиница взошла!
Недаром город обретает нрав,
И пусть перед родильным домом — яма,
Но паренек в четыре килограмма,
Родившись, назван гордо: "Кокчетав"!
Вы улыбнулись. Думаете, шутка,
Но чем же лучше, например, "Мишутка"?
1954
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Шумы
Кто не знает музыки степей?
Это ветер позвонит бурьяном,
Это заскрежещет скарабей,
Перепел пройдется с барабаном,
Это змейка вьется и скользит,
Шебаршит полевка-экономка,
Где-то суслик суслику свистит,
Где-то лебедь умирает громко.
Что же вдруг над степью понеслось?
Будто бы шуршанье, но резины,
Будто скрежет, но цепных колес,
Свист, но бригадирский, не крысиный —
Страшное, негаданное тут:
На глубинку чудища идут.
Всё живое замерло в степи.
Утка, сядь! Лисица, не ступи!
Но махины с яркими глазами
Выстроились и погасли сами.
И тогда-то с воем зимних вьюг
Что-то затрещало, зашипело,
Шум заметно вырастает в звук:
Репродуктор объявил Шопена.
Кто дыханием нежнейшей бури
Мир степной мгновенно покорил?
Словно плеском лебединых крыл,
Руки плещут по клавиатуре!
Нет, не лебедь — этого плесканья
Не добьется и листва платанья,
Даже ветру не произвести
Этой дрожи, сладостной до боли,
Этого безмолвия почти, —
Тишины из трепета бемолей.
Я стою среди глухих долин,
Маленький — и всё же исполин.
Были шумы. Те же год от года.
В этот мир вонзился шум иной:
Не громами сбитая природа —
Человеком созданная. Мной.
1954, Берлинский совхоз Кокчетавской области
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Первый пласт
Еще не расцвел над степью восток,
Но не дождаться утра —
И рупор сказал, скрывая восторг:
"Внимание, трактора!"
Громак переходит лужу вброд,
Оттер от грязи каблук,
Сел. Сейчас он двинет вперед
"С-80" и плуг.
У этого плуга пять корпусов,
По сталям сизый ручей.
Сейчас в ответ на новый зов
Пять упадут секачей.
Уже мотор на мягких громах,
Сигнала ждут топоры...
Так отчего же, товарищ Громак,
Задумался ты до поры?
Степь нахохлила каждую пядь,
Но плуг-то за пятерых!
Ее, бескрайнюю, распахать
Как новый открыть материк;
Она покроет любой недород,
Зерно пудовое даст.
Громак! Тебе поручает народ
Первый
поднять
пласт.
Какая награда за 1000 прежний труд!
Но глубже, чем торжество,
Чует Громак: история тут...
И я понимаю его.
"Пошел!"
Отливая, как серебро,
Трактор грянул серьгой.
Первый пласт поднялся на ребро,
За ним повалился другой.
И залоснился в жире своем,
Свиному салу сродни,
Фиолетовый чернозем,
Перегнои одни.
Первая... Первая борозда!
Но что
одной
за цена?
Этой ли тоненькой обуздать
Такое, как целина?
Желтеет степь, и рыжеет дол —
Они
во весь
кругозор!
А трактор ниточку повел,
Стремясь доползти до зорь.
Вокруг огромный горизонт,
Нахмуренный, злой...
А трактор медленно грызет
По нитке шар земной.
Но ниточка уж так строга
И в дымке так тепла,
Как гениальная строка,
Что эпос начала.
1954, МТС Кокчетавской области
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Ночная пахота
В темном поле ходят маяки
Золотые, яркие такие,
В ходе соблюдая мастерски
Планировок линии тугие.
Те вон исчезают, но опять
Возникают и роятся вроде,
А ближайшие на развороте
Дико скосоглазятся — и вспять!
И плывут, взмывая над бугром,
Тропкою, намеченною строго;
И несется тихомирный гром,
Мощное потрескиванье, стрекот.
Словно тут средь беркутов и лис —
Всех созвездий трепетней и чище —
Этой ночью бурно завелись
Непомерной силы светлячища...
На сухмень, на допотопный век,
Высветляя линии тугие,
Налетела добрая стихия,
И стихия эта — Человек.
1954, Кзыл-Ту
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Трактор "С-80"
Есть вещи, знаменующие время.
Скажи, допустим, слово "броневик" —
И пред тобой гражданская, да Кремль,
Да в пулеметных лентах большевик.
Скажи "обрез" — и, матюги обруша,
Махновщина средь зелена вина!
А в милом русском имени "Катюша"
Дохнет Отечественная война.
Тут в каждой вещи — дума и характер.
В любой подробности
оттенок свой:
Вот я гляжу на этот синий трактор,
На флаг его, задорный, заревой,
На гусеничьи ленты в курослепе,
На фары, где застряли ковыли,
На мощное стекло, в котором степи
Как будто сами карту обрели,
И думаю о том, что в этой вещи,
Со стенда залетевшей в глухомань,
Не только мая радостные вести
Коммуны отшлифованная грань.
1954, Боровое
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Цыганская
Эх вы, кони-звери,
Звери-кони, эх!
Черные да Серый,
Да медвежий мех...
Там, за белой пылью,
В замети скользя,
Небылицей-былью
Жаркие глаза...
Былью-небылицей
Очи предо мной...
Так быстрей же, птицы!
Шибче, коренной!
Эх вы, кони-звери,
Звери-кони, эх!
Черные да Серый,
Да медвежий мех.
А глаза сияют,
Ласкою маня.
Не меня встречают.
Ищут не меня,
Только жгут без меры
Из-под темных дуг...
Гей, чубарь мой серый,
Задушевный друг!
Эх вы, кони-звери,
Звери-кони, эх!
Черные да Серый,
Да медвежий мех.
Я рыдать не стану,
В дурь не закучу —
Я тебя достану,
Я тебя умчу!
Припадешь устами,
Одуришь, как дым...
В полынью с конями
К черту угодим!
Эх вы, кони-звери,
Звери-кони, эх!
Вороны да Серый,
Да медвежий мех...
1954
Илья Сельвинский. Избранные произведения.
Библиотека поэта (Большая серия).
Ленинград: Советский писатель, 1972.
Сонет("Воспитанный разнообразным чтивом…")
Правду не надо любить: надо жить ею.
Воспитанный разнообразным чтивом,
Ученье схватывая на лету,
Ты можешь стать корректным и учтивым,
Изысканным, как фигурист на льду.
Но чтобы стать, товарищи, правдивым,